Он взглянул на чуть испачканную салфетку, на чистый уже стол, потом схватил кухонный нож и разрезал пиццу на куски, испортив весь ее вид.
Я уселся на полу на большой диванной подушке, взял тарелку, которую протянул мне Ганс, и, чтобы немного разрядить атмосферу, начал рассказывать ему о Бертране, о своем отце и о дружбе, связывавшей их с дедом Ганса. Я думал, что это поможет ему расслабиться, но все было тщетно.
- Твой брат умер? - спросил он, умяв половину пиццы.
Я кивнул.
- Давно это случилось?
Прежде чем ответить, я проглотил кусочек ветчины.
- Теперь уже больше года, как Этти покинул нас.
- А вы совсем не похожи, право, - заметил он, показывая на фотографию, что стояла в рамочке на столе.
Я поставил еще полную тарелку на стол и закурил сигарету.
- Этти был усыновлен моим отцом. Он был индиец.
- Я догадался об этом.
И правда, на фотографии, о которой шла речь, Этти был одет в лунги, не говоря уже о том, что в углу гостиной около окна до сих пор находился маленький жертвенник, поставленный им по обету.
- Вы вместе росли?
- Нет. Мне было пятнадцать лет, когда мой брат вошел в нашу семью. Покинув пансионат, я поехал в Индию к отцу и там обнаружил, что с ним живет Этти, которого отец, не сказав мне об этом ни слова, усыновил.
Ганс, который уже поднес к губам свой стакан, опустил руку.
- Папа был убежден, что я буду благодарить богов за то, что небеса послали мне брата. Но я в тот же день сразу обругал Этти и, когда он пришел на раскоп, столкнул его с лестницы.
- Столкнул… столкнул?
- Да. Он сильно поранил колено, а я еще и пригрозил ему. Сказал, если он хотя бы рот откроет, чтобы пожаловаться, я его убью.
- Но ты же так на самом деле не думал?
- В ту минуту так и думал.
Ганс вздрогнул, представив, на какое буйство я способен.
- Он страшно испугался, и когда в конце дня вернулся мой отец, оказалось, что Этти исчез.
- Вы его сразу нашли?
- Нет. Отец и его друзья искали Этти несколько дней, а я молился, чтобы они никогда его не нашли. Твой дед тогда работал с моим отцом и однажды буквально ворвался в дом, уверяя, что Этти видели в какой-то деревне к югу от Дели. Он вернулся к своим. Папа силой усадил меня в машину, хотел, чтобы я поехал с ним в эту деревню.
- Зачем?
Ганс поставил свой стакан на стол и, опершись о край дивана, наклонился вперед, всем своим видом выказывая внимание и заинтересованность. Я, наверное, никогда еще не видел, чтобы он с таким интересом слушал кого-нибудь или выказывал когда-либо так свои чувства: на лице его было написано любопытство, смешанное с сочувствием, осуждением и доброжелательностью. Такое выражение было свойственно его деду, и, увидев его на лице этого мальчишки, я даже как-то растерялся.
- Зачем? Я сам много раз задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Приехав в деревню, мы узнали, что она делится на две части: в одной жили те, кто принадлежал к касте, а в другой - далиты, "неприкасаемые". Именно туда направился мой отец, и я никогда не забуду, что я там увидел… - Я залпом опустошил свой стакан и продолжил: - Дорога, по которой вел машину отец, испускала зловоние, она заканчивалась своего рода сточной канавой. Там дети и подростки перерывали корзины, полные всяческих отбросов и мусора, а потом уносили их на плечах или на голове. Руки и ноги у них были покрыты этой грязью, и их облепляло столько мух, что ты не смог бы их сосчитать. Среди них был и Этти.
Ганс, скривившись, сглотнул слюну и с трудом произнес:
- Он рылся в… помойках?
- Он искал осколки стекла и складывал их в свою корзину. Разбирать эти отбросы, брать всякий мусор и пустые бутылки, собирать все, за что можно было выручить несколько рупий или кусок хлеба, - вот единственное, что было разрешено делать "неприкасаемым". Вот из этого ада мой отец увез Этти. И вот куда я вернул его, выгнав из дома.
Я зажег другую сигарету, а Ганс с задумчивым видом тихо покачал головой, пытаясь представить себе эту сцену. Одно дело смотреть от скуки воскресным вечером репортаж о "третьем мире" и совсем другое - соприкоснуться с нищетой через человека, который видел ее так же близко, как меня.
- Вы его сразу же забрали, я думаю? - спросил он наконец бесцветным голосом.
- Мой отец его буквально похитил. Он силой запихнул его в машину прямо таким, какой он был, покрытым… грязью, и, как ураган, умчался. Но, выехав из деревни, он заметил, что одно колено Этти обмотано грязной тряпкой и явно воспалено. Наверное, подумал он, Этти поранился осколком стекла и в ранку попала инфекция. Я не сказал папа о его падении с лестницы. Мы направились в благотворительную клинику - "неприкасаемых" было категорически запрещено помешать в хорошие больницы, - и я, увидев вблизи его зияющую гнойную рану, в ужасе закричал.
- Испугался вида крови? - удивился Ганс.
- В его колене копошились черви.
Ганс открыл было рот, словно хотел воскликнуть что-то, но не смог - отвращение сжало ему горло.
- Я не признался отцу в своем поступке тогда, сделал это только годы спустя. А Этти не упоминал об этом никогда, хотя чуть не лишился ноги. Мы вернулись во Францию через два года, и за это время я научился понимать своего брата, привык к нему, а потом и полюбил. Двадцать лет мы все делили с ним пополам.
Я замолчал, охваченный нахлынувшими на меня воспоминаниями, и смял сигарету. Ганс схватил фотографию Этти и внимательно вгляделся в нее, губы его едва тронула печальная улыбка.
- Когда ты смотришь на него, тебе, должно быть, больно думать о том, сколько страданий он вынес. Почему дед никогда не рассказывал мне об этом мире?
Я пожал плечами и налил себе содовой.
- Наверное, он думал, что мне все еще десять лет и я ничего не понимаю.
Ганс осторожно поставил фотографию на стол и встал, чтобы сделать несколько шагов по комнате. Он явно был потрясен.
- Может, не было повода рассказать, а может, он хотел оградить тебя от этой мерзости.
- Я склоняюсь ко второму вердикту, господин адвокат. Мне было семнадцать лет, кода он признался мне, что моя мать умерла от цирроза печени, а не от опухоли мозга. И то потому, что я наткнулся на ее медицинские заключения, - иначе он унес бы эту свою маленькую тайну в могилу.
С надутым видом он скрестил руки на груди.
- А если мы пойдем в атаку на пирожные? - спросил я, чтобы как-то успокоить его, и открыл коробку.
С широкой улыбкой я протянул ему шоколадный эклер и бумажную салфетку.
- В Барбизоне я долго ждал тебя в машине, - вдруг сказал он. - Ты нашел что-нибудь интересное?
Я уже готов был откусить кусочек клубничного пирожного, но опустил руку. В этот вечер он приятно удивил меня своей открытостью и покладистостью, но достаточно ли этого, чтобы снова взять его к себе в стажеры? Если я на это решусь, то, пожалуй, не смогу скрыть от него свою находку. Но разумно ли это?
Ганс ждал ответа, заинтригованный моим молчанием. Но в конце концов, чем я рискую?
- Да, я и правда нашел кое-что довольно любопытное…
Я показал ему предметы, найденные мною, и рассказал, каким образом их обнаружил. Он выслушал меня с широко раскрытыми глазами.
- Тайник? Но ведь был… всего один шанс из ста, что я споткнусь именно об эту паркетину.
Развалясь на диване, он перелистал загадочную записную книжку Бертрана.
- Что именно сказали тебе полицейские? - спросил я.
- Двести процентов за то, что это было убийство. Профессор должен был назавтра отправиться в Александрию, он уже собрал вещички. Полицейские обнаружили на балконе следы борьбы, разбитые цветочные горшки, опрокинутые садовые стулья. По их словам, библиотека была вся перевернута вверх дном, но Мадлен утверждает, что в этом нагромождении не пропало даже колпачка от ручки. Ты думаешь, что они искали эту записную книжку? Ты хоть пару слов сказал фараонам?
Я помотал головой, ясно понимая, что, возможно, помимо своей воли затормозил следствие.
- "Сокрытие и кража доказательств" - это тебе о чем-нибудь говорит? - спросил Ганс.
Я встал и нервно зашагал по комнате. Сказать, что я не был обеспокоен, значило бы солгать, но любопытство и возбуждение взяли верх над всем остальным. Если люди готовы были убить, чтобы завладеть тем, что я нашел в тайнике, значит, речь шла о вещах настолько ценных, настолько важных, что Бертран рисковал своей жизнью, но не признавался, куда их спрятал. Следовательно, не может быть и речи о том, чтобы передать их властям.
- Надо расшифровать записи в этом блокноте, - неожиданно для самого себя громко сказал я. - Узнать, что они означают. - Я ткнул указательным пальцем в Ганса. - Рассчитываю на твою скромность.
- Я похож на балаболку? - спросил он обиженно. - Серьезно… ты что, намереваешься вести расследование за спиной фараонов?
- Нет, я хочу расшифровать записи и узнать, над чем работал профессор Лешоссер. Я пошлю несколько копий своему отцу и завтра свяжусь с Эрнесто Мандезом. Он специалист по расшифровке текстов. Если речь идет о сложном буквенном коде, он, наверное, смог бы мне… Могу я узнать, что ты делаешь?
Ганс сгибал и разгибал пальцы, одним глазом глядя в записную книжку, а другим - на свою руку.
- Я? Ничего. У тебя найдутся бумага и карандаш?
С насмешливой улыбкой я указал ему на столик на одной ножке.
- Могу также предложить тебе словарь.
Он не отреагировал и продолжил что-то черкать на бумаге.
- Ты зря напрягаешь мозги. Конечно, можно все же расшифровать несколько слов, следуя дедукции или опираясь на повторяющиеся слова, но если ты не владеешь техникой дешифровки, текст останется для тебя непонятным. Не зря же специалисты лучшие часы жизни проводят…
- "Вулканический пепел, сохранивший отпечаток цоколя на мозаике атриума", - с торжествующим видом бросил он, потрясая записной книжкой. - Продолжить?
Я чуть было не выронил сигарету.
- Это "ROT 13". Более примитивный, чем просто верлан.
Я вырвал у него из рук записную книжку Лешоссера.
- Это трюк компьютерщиков, - продолжил Ганс, - тебе здесь даже очки не помогут. Мы воспользуемся для расшифровки "ROT 13". Ты заменяешь буквально каждую букву…
- Тринадцатой в алфавите после нее, - закончил я со своего места. - Метод кодирования, применявшийся Юлием Цезарем… Конечно же, какой я тупица. Как же я об этом не подумал?! Ведь Лешоссер был античником.
- Чей метод?
- "ROT 13" - современное название метода Юлия Цезаря, получившего свое наименование потому, что Цезарь применял его, чтобы обмениваться информацией со своими сподвижниками.
Ганс от удивления разинул рот.
- Ты хочешь сказать, что в информатике используют метод кодирования Юлия Цезаря, придуманный более двадцати веков назад?
Я согласно кивнул.
- Просто анекдот…
Он попытался расшифровать другую страницу, я смотрел на него, приятно удивленный его сообразительностью.
- Проблема… - вздохнул он, откладывая карандаш. - Я думаю, что здесь не везде один и тот же код. - Он протянул мне свой листок. - Эта тарабарщина мне ничего не говорит.
- "Tam similes… alter alteri sunt ut… uix discerni possint".
Я прочитал и расхохотался.
- "Они так похожи друг на друга, что их с трудом можно различить". Это на латыни, Ганс. Возможно, цитата из какого-то текста.
- Э-э… тебе потребуется немало времени, чтобы расшифровать всю записную книжку. Мор. В ней добрых пятьсот страниц.
Я сдержал улыбку, видя, куда он клонит.
- Не меньше месяца. Мор. И если ты посвятишь этому все вечера…
- Ты, верно, мечтаешь заняться этим вместо меня?
- По рукам? - вскричал он. - Нет, конечно, меня зовут не Тейлор. Я просто думаю, что если у тебя есть небольшая информационная программа, достаточно ввести в нее закодированный текст, и она тебе автоматически его переведет… это займет около недели. Особенно если это будет делать тот, кто печатает десятью пальцами, - добавил он, пошевелив пятерней перед моим носом.
Похоже, мне не удалось скрыть от Ганса своей заинтересованности. Если те, кто гонялся за этой записной книжкой и этим мечом, шли по следам работ Бертрана, быстрота была необходимым условием, чтобы опередить их.
- А ты сумел бы это сделать?
- Проще простого… Слушай, я создаю программное обеспечение, расшифровываю тебе эту тарабарщину, а ты не станешь ябедничать деду о том, что сегодня произошло. Я смогу побыть с тобой только до сентября, - жалобно сказал он, - как договаривались, но ни одного дня больше. Это возможно или нет?
- Во-первых, твоему деду пришлось бы снять у тебя отпечатки пальцев, чтобы убедиться, что это твоих рук дело, - сказал я, дружески похлопав его по плечу.
- Я ее раскушу, эту штуковину, - пообещал он.
Я взглянул на часы. Было почти два ночи.
- Вызвать тебе такси?
Он бросил на меня сонный взгляд.
- Вижу. Раскладывай диван.
Зевая, он принялся стелить себе постель, а я отнес грязные тарелки в раковину.
- Э-э! "Прекрасный блондин"! - рассмеялся Ганс в комнате. - Это кто, Кати?
Я взял блокнот и прикрепил магнитом к дверце холодильника очередную записку - "вымыть посуду".
4
Как это часто бывает во время экзаменов, "Мисти" ломился от студентов, которые правым глазом поглядывали на свои записи, а левым - в чашечку кофе. Маленькая прокуренная пивная, казалось, нравилась моему "помощнику"; его взгляд сразу же устремился к декольте молоденькой девушки, сидящей слева от нас. Ее пепельница была переполнена окурками, а столешница полностью закрыта исписанными листками.
Я заказал кофе для себя и содовую для Ганса, глаза которого уже готовы были вылезти из орбит.
- Ганс, спокойнее, - сказал я, незаметно толкнув его локтем.
- Девяносто пять градусов по Цельсию, - пробормотал он с плотоядной улыбкой.
Жара доконала нас еще в Барбизоне, где мы провели в библиотеке Бертрана почти весь день, но так ничего и не нашли. Ганс то и дело теребил ворот майки с капюшоном, принадлежавшей Этти, которую я ему одолжил, потому что его собственная промокла насквозь. Это был один из тех сувениров - моднее не придумаешь! - которые мой брат всегда привозил из Болливуда. У меня кольнуло в сердце, когда я давал ее Гансу, но, в конце концов, у Этти их был добрый десяток.
Официант принес нам заказ, и я, раздавив в чае ломтик лимона, спросил Ганса, что он смотрел сегодня утром.
Когда прозвонил будильник, я увидел, что Ганс полуодетый сидит перед телевизором в наушниках, чтобы не разбудить меня.
- "Махабхарату".
Я вытаращил глаза. "Махабхарата" была киноверсией священного для индусов одноименного эпоса - удивительно скучной.
- И тебе удалось досмотреть до конца и не уснуть?
- Некоторые сцены там слишком растянуты, но неплохие, а боги там такие же, как в "Ригведе".
- Так ты еще и "Ригведу" знаешь?
- Ее мне начали читать, когда записали на курс санскрита.
- Ты изучал санскрит?
- Всего три месяца. Только алфавит выучил. Дед сказал, чтобы я бросил его, потому что это отражалось на моих занятиях посовременней истории. А ты знаешь "Ригведу"?
Я пожал плечами.
- Среди прочего. А я думал, что отец должен был рассказывать тебе "Мальчика-с-пальчик" или читать "Красную шапочку". Мой читал мне "Веды".
Он помрачнел.
- Мой отец ничего не читал, кроме сводок биржевых курсов.
- Ганс, а тебя, случайно, индийская мифология не заинтересовала?
- Мне она нравится.
"Жаль, что она породила такую религию…" - невольно подумал я.
Наша соседка уронила ручку, и Ганс моментально ее поднял.
- Заказать тебе еще кофе? - спросил он, возвращая ей ручку.
Девушка скользнула по нему взглядом и улыбнулась, потом внимательно, но словно бы невзначай посмотрела на меня.
- Черный или без кофеина? - не унимался обольститель.
- Простите? - жеманно переспросила она.
- Кофе для тебя?
Она поерзала на стуле, откинула прядь крашеных волос за ухо, в котором звякнул добрый десяток колечек.
- Нет, спасибо, вы очень любезны, - прокудахтала она, скрестив ноги, едва прикрытые мини-юбкой.
- Ганс, - представился мой подопечный.
Студентка нежно посмотрела на меня.
- Тесса. А вы? - заинтересованно спросила она, наклонившись, чтобы дать мне возможность лучше рассмотреть ее декольте. - А как вас зовут?
У этой девочки явно не было холода в глазах.
- "Мсье" будет вполне достаточно.
Малышка выпрямилась, задетая за живое.
- В таком случае желаю вам приятного вечера… "мсье".
Последнее слово она словно выплюнула. Я увидел, как она с яростным видом собрала свое барахлишко в сумку, застегнутую на булавки, и с вызывающим видом покинула кафе.
- Отлично сыграно, - проворчал Ганс.
Я хотел ответить ему, но в это время в кафе ворвалось многоцветное облако, пропитанное пачулями и духами. Мануэла придвинула стул и села за наш столик.
- Привет. Итак, Морган? Это все, что ты нашел, чтобы тебе наконец выдали субсидию на поиски? - прошипела она, дыша мне в лицо ментолом, вытащила из сумки меч, заботливо обернутый в разноцветную тряпицу, и чуть ли не швырнула его на стол.
- Должен ли я сделать из этого вывод, что меч - современная копия? - осведомился я более раздраженным тоном, чем следовало. - И даже гарда и костяная рукоятка?
Моя приятельница сдержанно улыбнулась.
- Вот ее-то возраст по меньшей мере три тысячи лет. Три тысячи пятьсот, я бы сказала.
Я быстро подсчитал. Александр жил в четвертом веке до Рождества Христова.
- Три тысячи или даже больше… Что-то не сходится.
- Что же касается лезвия, то оно из титана. Любой тупица мог бы увидеть, что оно не из той эпохи.
- Лезвие, следовательно, было переделано, чтобы соответствовать эфесу… Во всяком случае, я так думал…
- Что значит "было переделано"? Это что, ты приказал его переделать?
- Конечно, нет! Если бы я, чего бы я стал просить тебя датировать его?