Впервые за все это время инспектор Катон улыбнулся:
- Ну, знаете, такое иногда случается между мужчинами и женщинами.
- Как объяснение это сойдет, как доказательство - нет, - настаивал на своем Деккерт. - Зюйтхоф ничем не опроверг показания Беке Моленберг.
- Господа, давайте лучше вместе отправимся в увеселительное заведение на Антонисбреестраат, - предложил я. - Тот самый подвал явно на месте, как и нарисованный мной портрет Луизы ван Рибек, известной мне как Марион. Вполне вероятно, что там мы сможем увидеться и с достопочтенным господином ван дер Мейленом.
- Что же, разумная идея. - Катон поднялся. - И мы отправимся тотчас же!
Спустя полчаса или чуть меньше мы стояли у входа в заведение под названием "Веселый Ганс", как я смог прочесть на вывеске при свете дня. Заведение уже открылось, оттуда доносились переливы флейты. У входа, как обычно, торчал кряжистый вышибала, знакомый мне еще по первому визиту сюда. Я уже поставил в известность Катона и Деккерта, что знаю этого человека, и те решили побеседовать с ним.
- Вам знаком этот господин? - спросил судебный инспектор, указав на меня.
- Нет, а что случилось?
- Он утверждает, что в понедельник вечером вы прогнали его отсюда.
- Раз утверждает, значит, так и было. Что, я обязан помнить всех в лицо, что ли?
- Не обязаны, конечно, но если бы вы его узнали, возможно, весьма помогли бы нам. А ему в особенности, - ответил Катон и уже собрался зайти в заведение.
Вышибала преградил ему путь.
- Ничего не поделаешь. Раз я прогнал вашего приятеля, то и вам здесь нечего делать!
- Вот так гостеприимство, - вздохнул Катон и извлек из кармана сложенный вчетверо листок. - Как у тебя по части грамотности? - поинтересовался он у привратника.
- Да никак.
- Неразумно. Если бы ты мог читать, то непременно узнал бы вот из этого документа, что я уполномочен амстердамским судьей входить в любое здание Амстердама, будь то частное жилище или же увеселительное заведение, а также лавка или же учреждение.
- Но я не знал, что вы… - Привратник был явно смущен. - Тогда придется вас впустить!
Мы с Деккертом последовали за инспектором Катоном.
Едва мы вошли, как Деккерт вполголоса сказал Катону:
- Я не знал, что у нас есть такой документ.
- А у нас нет никакого документа.
- Но ведь вы только что показали ему бумагу.
- Это письмо моей сестре в Схонховене, которое я не успел отправить.
Мы вошли в полупустой в это время зал. За одним из столиков в центре восседал флейтист, развеселые трели которого мы услышали еще с улицы. Кабатчик, костлявый молодой человек с раскрасневшимся лицом, явно из учеников, уже собрался налить нам всем пива, но Катон, не раздумывая долго, отказался, всем своим видом показывая, что мы пришли сюда не развлекаться, и велел позвать кого-нибудь из главных.
- Главных, говорите? Каких еще главных? - недоумевал юноша за стойкой.
Деккерт, подойдя к нему, спросил:
- Чья эта лавочка?
- Ах вот что. Понял. Вы имеете в виду Каат Лауренс. Так бы и сказали.
Катон нетерпеливо фыркнул.
- Так где нам найти госпожу Лауренс?
Молодой человек ткнул большим пальцем за спину:
- Она там, корпит у себя над бумажками. Запасы французского вина истощились, поэтому нужно распорядиться, чтобы подвезли.
Инспектор потребовал отвести его к хозяйке, и юноша, пожав плечами, провел нас к небольшому закутку, служившему здесь конторой, где за столом пролистывала книги с записями грузная особа. Приглядевшись к ней, я узнал в этой женщине ту самую сводню, виденную мною, когда я впервые тайком пробрался в "Веселого Ганса". Сегодня на ней было платье с претензией на строгость покроя, да и на физиономии пудры и румян было куда меньше.
Когда инспектор Катон представился, женщина недоуменно сморщила лоб:
- Чем вызван ваш визит, инспектор? Какие-нибудь претензии ко мне? Нарушения?
- А вот это мы и пытаемся выяснить. - Катон показал на меня. - Вот господин Корнелис Зюйтхоф утверждает, что минувшей ночью его держали здесь против воли под охраной. В подвале вашего дома. Вы знаете этого человека?
На лице хозяйки поочередно отразились недовольство, удивление и заинтересованность.
- Может, он и заходил сюда. К счастью, мое заведение весьма охотно посещается, так что всех, знаете, не упомнишь. Если он и был здесь, то в подвал его просто так никто не потащил бы. Может, он перепил чуток, вот ему и привиделось бог знает что.
Ни следа замешательства. Дама излагала все так, будто и на самом деле верила в это. Может, она и не ведала о том, что меня затащили сюда? Или мы имели дело с прожженной канальей, которой плюй в глаза - Божья роса?
- Госпожа Лауренс, вы сказали - "мое заведение", - решил подать голос я, - это значит, что именно вы владелица "Веселого Ганса"?
- Именно это я и хотела сказать.
- Вы одна им владеете или же еще с кем-нибудь в доле?
- Одна. С чего это вы взяли, что еще с кем-нибудь?
- Я имел в виду торговца антиквариатом Мертена ван дер Мейлена.
- Вы ошибаетесь. Могу предъявить вам заверенный нотариусом документ, согласно которому я единственная владелица заведения.
- Но я видел здесь Мертена ван дер Мейлена в ночь с понедельника на вторник.
- Господин ван дер Мейлен - частый гость здесь.
- Как и господин Антон ван Зельден, врач?
- Вы и его здесь видели?
- Видел, причем в обществе ван дер Мейлена.
Я заметил, как выдающийся подбородок Каат Лауренс агрессивно выдвинулся вперед.
- Чего же вы расспрашиваете меня, раз видели?
Катон снова взял инициативу в свои руки.
- Таким образом, ван дер Мейлен - ваш гость, и только. И у вас с ним никаких общих дел, не так ли?
И тут физиономия Каат Лауренс растянулась в сладчайшей улыбке.
- Пожалуй, точнее и не выразишься, господин инспектор. Вот уж не пойму, отчего это господина ван дер Мейлена приняли за столь важную особу.
- Дело в том, что именно по его милости господин Зюйтхоф был похищен и брошен в подвал, - сказал Катон и, мельком глянув на меня, добавил: - Так, во всяком случае, господин Зюйтхоф заявляет.
- Да-да, - сочувственно вздохнув, кивнула Каат Лауренс. - В нашем деле, знаете, всякого насмотришься. Есть мужчины, которые способны напиться буквально до потери рассудка.
Я уже раскрыл рот, собравшись возмущенно протестовать, но инспектор Катон сделал предостерегающий жест рукой.
- Я предлагаю пройти в подвал и осмотреть его. - Сказано это было вежливым, но не терпящим возражений тоном.
- Если уж такая нужда возникла, милости просим. - Каат Лауренс поднялась из-за стола и повела нас вниз.
В мерцающем свете керосиновой лампы я не узнавал этот подвал. Трудно было в моем тогдашнем состоянии приглядываться и запоминать.
- Давайте обойдем все помещения, - распорядился Катонн.
Держа в рукелампу, Каат Лауренс открыла первую дверь. Помещение заполняли какие-то ящики, к тому же оно было куда просторнее закутка, где меня держали. Примерно так же выглядели второе и третье помещения. Четвертое очень походило на мой застенок. Я огляделся.
- Ну, и что? - осведомился инспектор Катон. - Узнаете здесь что-нибудь?
- Ночью здесь не было ни ящиков, ни бочек, но это то самое помещение, я уверен!
Каат Лауренс отрицательно покачала головой:
- Не может такого быть. Эти ящики и пустые бочки, наверно, с год здесь стоят.
- Гм. - Инспектор Катон пристально оглядел подвальное помещение. - Все это очень похоже на обычное складское помещение, и все же господин Зюйтхоф настаивает, что именно здесь его насильно удерживали прошлой ночью под охраной человека по имени Бас. Причем этот Бас, если верить господину Зюйтхофу, сам по нечаянности заколол себя собственным ножом. И стало быть, сейчас мертв. Вам что-нибудь об этом известно, госпожа Лауренс?
Каат Лауренс стойко выдержала буравящий взор Катона.
- Да, припоминаю, - ответила она. - Недели три тому я здесь действительно видела труп, - сообщила она наигранно серьезным тоном. - Труп крысы. Ее упавшей бочкой из-под вина придавило.
Все это очень напомнило мне игру в кошки-мышки, вот только было не совсем ясно, кто кошка, а кто мышка. Судя по всему, рассказанное мною инспектору о моем пленении по вескости доводов ничуть не превосходило преподнесенное ему Каат Лауренс. Более того, мне казалось, что он готов скорее поверить именно ей, а не мне - меня ведь в отличие от нее подозревали и в убийстве, и в поджоге, и во всех смертных грехах. Ну как тут мне не солгать? Близкий к отчаянию, я опустился на колени и стал дюйм за дюймом ощупывать грязный пол в надежде отыскать хоть какую-то зацепку.
- Чего это вы там потеряли? - недоумевающе спросил Деккерт.
- Я ищу следы. Может, попадется обрывок веревки, или еще что-нибудь, или…
- Или? - не отставал Деккерт.
- Или кровь этого Баса.
- В лучшем случае можете рассчитывать на крысиную, - бросила Каат Лауренс. - Или пятна от пролитого красного вина.
Непринужденность, с которой эта особа излагала свои доводы, не могла вызывать сомнений, да и я не смог обнаружить никаких следов своего недавнего пребывания.
Когда мы выбирались из подвала, Катон шепнул мне:
- Плохи ваши дела, Зюйтхоф.
- Пусть она проведет нас наверх, - вместо ответа предложил я. - Хочу показать вам портрет Луизы ван Рибек, который я рисовал. Вот тогда уж придется мне поверить!
Воодушевленный, я впереди всех стал подниматься по лестнице в знакомый мне коридор. Оказавшись там, я бросился к картинам, но… Что это? Городские и морские пейзажи, башни церквей, ветряные мельницы, портрет крестьянки, пасущей гусей, натюрморты с цветами и фруктами и все возможные виды кораблей - в экзотических гаванях, в бушующих морях, - словом, именно то, к чему меня призывал Эммануэль Охтервельт.
- Красиво, верно? - услышал я за спиной сладенький голосок Каат Лауренс. - Так что не думайте, что мои гости только и помышляют что о пиве да о разных там удовольствиях по доступной цене. Сюда заходят в основном люди образованные, культурные, способные оценить хорошие картины.
Я переминался с ноги на ногу. Глаза отказывались верить тому, что я видел. Куда подевались обнаженные натуры? Ни одной, если не считать мраморного изваяния богини Дианы, хорошо хоть она не исчезла без следа. В конце коридора я повернулся к инспектору Иеремии Катону.
- Ну так как, Зюйтхоф? - спросил он. - Где все эти картины, которые вы тут нам расписывали?
- Они висели здесь, как раз на месте нынешних.
- Всякое утверждение не есть истина в последней инстанции. Оно требует доказательств.
- Стало быть, картины убрали, а подвал заставили всякой дребеденью. И это вполне объяснимо: после моего бегства владельцы заведения ждали визита представителей властей.
- Такое возможно, но не более того.
- Вы мне не верите? Не верите, что ван дер Мейлен привел ко мне Луизу ван Рибек? Что я писал с нее обнаженную натуру? Спросите Корнелию ван Рейн!
- Даже если вы и рисовали Луизу ван Рибек… гм… в костюме Евы, так сказать, это никоим образом не доказывает вашу невиновность. Скорее, как раз косвенно подтверждает ее - свидетельствует о том, что у вас были самые близкие отношения. Такие отношения, которые вследствие разницы общественного положения были явно не по душе ее отцу. И это тоже может послужить одним из мотивов поджога вами дома купца ван Рибека.
- Почему же я тогда бросился в огонь спасать Луизу?
- Не она, а он вам поперек дороги стоял. И вы хоть с запозданием, но все же поняли, что своим поджогом, этим актом отчаяния, поставили под угрозу не только его жизнь, но жизнь своей возлюбленной.
- Но… ничего подобного не было!
- Тем не менее все говорит именно об этом. Поэтому в силу полномочий участкового инспектора суда Амстердама я вынужден арестовать вас, Корнелис Зюйтхоф!
Глава 17
В карцере без окон. Эпизод второй
Я был в таком состоянии, что не нашел даже сил возмутиться диким ходом мыслей Катона и Деккерта и их действиями. И когда представители городских властей препровождали меня через вечерний Амстердам к месту содержания под стражей, голова моя была готова лопнуть от бессвязных мыслей. Никакого внятного объяснения я не находил. Неужели Каат Лауренс и Мертен ван дер Мейлен - сообщники? Или же эта сводня и слыхом не слыхала ни о чем, а лишь пешка в его руках, готовая выполнить все, что угодно, лишь бы платили? Или, может, мне вообще не следовало полагаться на то, что я видел, поскольку я безумец! Погруженный в эти мысли, я не сразу сообразил, куда меня вели эти двое. Во всяком случае, не в ратушу, как я рассчитывал, нет. Мы приближались к родному Распхёйсу. Когда из сумерек выступили мощные стены исправительного учреждения, я невольно остановился.
- Чего вы остановились? - невежливо рявкнул Деккерт. - Мы и так с вами целый день провозились.
- Зачем вы привели меня в Распхёйс?
Деккерт вымученно улыбнулся.
- Дело в том, - ответил он, не скрывая издевки, - что это место предназначено для содержания под стражей лиц мужского пола, совершивших противозаконные акты. Кому-кому, а вам это уж следовало бы знать, Корнелис Зюйтхоф.
- А вы чего ожидали? - внес свою лепту и Катон.
- Я думал, вы поведете меня на допрос в ратушу.
- Сегодня уже поздновато для допросов в ратуше, - отрезал участковый инспектор. - Вот с утра я к вам зайду, и поговорим. Может, за ночь что-нибудь существенное и припомните.
- Что именно, хотелось бы знать? - озадаченно спросил я.
- То, что вначале показалось вам несущественным, но может послужить оправданием. Или же, напротив, за ночь в Распхёйсе вы одумаетесь и во всем признаетесь. И тем самым здорово облегчите работу всем нам.
- Значит, по-вашему, чтобы облегчить вам работу, я должен признаться в том, чего не совершал?
- Нет, вы должны признаться только в том, что совершали. Нам нужна правда.
- Так ведь я вам уже рассказал всю правду.
- Это вам так кажется. Ну ладно, нам, пожалуй, самое время продолжить путь.
- Господин инспектор Катон! Можете пообещать мне одну вещь?
- Слушаю.
- Я хочу попросить вас оповестить Корнелию ван Рейн. И выяснить, что стряслось с Рембрандтом и где он. Будучи за крепкими стенами Распхёйса, знаете ли, трудновато будет продолжать его розыски.
- Я предприму все, что в моей власти. Но на многое рассчитывать не советую. Не вижу ничего странного в том, что пожилой, сильно пьющий человек со странностями вдруг сбегает из дому неизвестно куда. Может, валяется без чувств в каком-нибудь портовом кабаке. А может, и преставился.
- Да, славный из вас утешитель, - вздохнул я. - И все же спасибо вам за участие в этом деле.
У ворот Распхёйса нас встретил Арне Питерс, который провел нас в служебные апартаменты начальства. Ромбертус Бланкарт недовольно взирал на участкового инспектора.
- Никак нельзя было без этого обойтись, господин Катон? Непременно надо было приводить вашего Зюйтхофа сюда? И держать его тут, где он только что сам надзирал за другими? Это явно не пойдет на пользу Раепхёйсу. Еще Осселя Юкена не успели забыть, столько это вызвало кривотолков. А если и Зюйтхоф здесь окажется, тогда уж, поверьте, я ничего не могу обещать.
- В каком смысле - ничего не сможете обещать? - переспросил Катон.
- Порядка не могу обещать, вот чего. Что подумают наши заключенные, если вот уже второго человека из их надзирателей сажают сюда по обвинению в убийстве и иных тяжких преступлениях?
- Вас так сильно беспокоит мнение ваших заключенных, господин Бланкарт? Или же все-таки престиж Распхёйса, а с ним и ваш авторитет? Боюсь, именно он и есть ваша головная боль.
Узкое лицо начальника тюрьмы исказила гримаса недовольства. Я понял, что Катон наступил ему на любимую мозоль.
- При чем здесь престиж и авторитет?! - рявкнул Бланкарт. - Что я могу со своим авторитетом, если даже такие люди, как Юкен и Зюйтхоф, и те падшие типы? Моя задача - обеспечение порядка на благо самих же заключенных. Вот поэтому я настаиваю, чтобы вы поместили Зюйтхофа куда-нибудь еще.
- Знаете, это не я решаю, - холодно отпарировал Катон.
- А кто же в таком случае?
- Окружной судья. Но сегодня вы его уже нигде не застанете, поскольку он, как мне сдается, приглашен на прием в Ост-Индскую компанию. Так что уж потерпите до утра. Ну а сейчас я был бы вам весьма обязан, если бы вы обеспечили надлежащий присмотр за господином Зюйтхофом в стенах вверенного вам Распхёйса.
- Иного выхода, как я вижу, у меня нет, - пробурчал Бланкарт. Вид у него был, как у побитой собаки.
Надлежащий присмотр, как выразился Катон, заключался в том, что меня собирались сунуть в наихудшее из мест Распхёйса - в подвальный карцер без окон. Тот самый, где пребывал в свое время и Оссель. Арне Питерс и надзиратель Герман Бринк препроводили меня вниз. В нос ударил знакомый неистребимый запах сырости и красного дерева. Я в первую минуту едва не задохнулся. Однако не запахи меня волновали, куда сильнее меня тревожило положение, в которое я угодил. Оно и на самом деле было отчаянным. Еще не дойдя до карцера, я ощутил слабость в коленях и головокружение и привалился к стене.
Бринк схватил меня за локоть, удержав от падения на осклизлый пол. На лице надзирателя я заметил выражение озабоченности. Что же до Арне Питерса, тот, похоже, злорадствовал по поводу моего прибытия в Распхёйс в статусе заключенного. Во всяком случае, в глазах его не было и следа жалости.
- Ну-ну, Зюйтхоф, не раскисай! - пролаял он. - Небось когда таскал сюда арестованных, голова не кружилась, а?
- Одно дело, когда ведешь арестованного, другое - когда ты сам арестованный, - негромко отозвался я и сделал пару глубоких вдохов, чтобы побороть приступ дурноты.
- Вот теперь и поймешь, каково им тут, - ухмыльнулся он. - Так что не раскисай. Именно поэтому ты и не должен раскисать! Знаешь, мне проблемы ни к чему, тем более если речь идет о моем бывшем товарище.
- Ты так говоришь, будто уже в большие начальники угодил!
- Место Осселя Юкена до сих пор вакантно. И наш нынешний начальник подумывает, уж не меня ли назначить на него. Пойми меня правильно, мне сейчас совершенно ни к чему всякие хлопоты. Так что имей это в виду, Зюйтхоф, и не накликай на свою голову больше бед, чем есть!
Это прозвучало как угроза, но я был гак измотан, что не хватило сил даже ответить. И, словно агнец на заклание, покорно шел в карцер, а оказавшись там, тут же безвольно плюхнулся на каменный пол. Здесь, в этих самых стенах, провел свои последние часы и мой друг Оссель Юкен, дожидаясь казни на площади перед городской ратушей. Подобные мысли мало способствуют успокоению, равно как и лязг закрывшейся двери и наступившая вслед за этим темнота. Часы, проведенные в темном карцере, мне не забыть до гробовой доски. Что я там пережил, описывать не берусь просто из нежелания утомлять читателя. Приступы жалости к себе сменялись тревогой за участь старика Рембрандта. Но если вдуматься, в первую очередь меня беспокоила, конечно же, Корнелия.