- Сухопутная одиссея, о которой, насколько мне известно, не сохранилось преданий. - Норман заглянул в примечания к только что прочитанному им фрагменту текста: - В этом комментарии говорится, что вторая часть пророчества Тиресия - недоработка поэта, не сумевшего завершить свое произведение и оставившего неразрешенной вражду между Одиссеем и богом Посейдоном, чьего сына, циклопа Полифема, Одиссей ослепил. Гомер не мог допустить, чтобы человек всерьез бросил вызов богам. Многие считают, одиннадцатая песнь - более поздняя вставка, но теперь у нас есть доказательство: на том сосуде содержится неоспоримое свидетельство существования второй "Одиссеи", созданной по крайней мере на четыреста лет раньше, нежели чем первая письменная редакция поэмы… Смотри, сомнений быть не может: та микенская ваза относится к XII веку.
Он разыскал в шкафу папку с рисунками, которые начал делать в университете, и разложил их все по очереди на столе.
Норман смотрел на него пораженно:
- Кто выполнил эти наброски? Боже, мне кажется, я снова воочию вижу тот сосуд, как будто все случилось только вчера…
- Я. Некоторое время назад. Образ того предмета вдруг возник в моем сознании, чистый, яркий. Я рисовал так, словно сосуд стоял передо мной.
- Значит, ты и без меня поехал бы туда.
- Не знаю. Может быть. В последние несколько недель меня терзают сомнения.
- Мишель, ты ведь решил ехать, а какова твоя цель? У путешествия всегда есть цель и конечный пункт, помнишь? Так мы говорили.
- Моя цель в последнее время много раз менялась под действием чувств, которые я больше не могу контролировать. Сначала я хотел удовлетворить свое честолюбие, потом - осуществить самое великое открытие нашего века: рассказать миру о последних днях Одиссея и связать свое имя с этим начинанием… А теперь… Я не знаю. Быть может, я тоже хочу найти Караманлиса. Мне сейчас тридцать пять лет, значит, ему, вероятно, около шестидесяти, - время всегда предоставляет нам возможность отомстить, если умеешь ждать. Время, сделавшее меня сильнее, а его подталкивающее к упадку… Естественный и справедливый ход событий. А ты? Ты собираешься вернуться туда, только чтобы найти истину? Или ты тоже намерен искать это сокровище? Если мы едем, то нужно раскрыть карты. Много времени прошло, мы тоже изменились… Мы должны открыть карты, если хотим ехать вместе.
- Дело не только в смерти моего отца. То, что мы пережили в те дни, зарубцевалось в моей душе. Я думал, оно уже никогда не всплывет в сознании, а потом эта фотография пробудила ту часть меня, которую я считал мертвой… Вернулось то, о чем я хотел забыть, - тоска, мечты. Мишель, я хочу вернуться туда, потому что десять лет назад утратил там часть своей жизни. Я должен выяснить, кто ее отнял и почему. И что мне остается. Ничто не остановит меня на этом пути.
Мишель убрал "Одиссею" в шкаф и поставил чашки в раковину, включил воду.
- Если нам предстоит вернуться туда, - проговорил он, - и если ты хочешь снова увидеть Павлоса Караманлиса, возможно, я должен рассказать тебе, что произошло со мной в ту ночь… Если ты не слишком устал.
- Нет, - ответил Норман. - Я выпил кофе. У нас много времени. И мне тоже есть что рассказать тебе.
Мирей, устроившись поудобнее на сиденье своего автомобиля, не отрываясь смотрела на освещенное окно Мишеля и иногда угадывала за стеклом очертания фигуры, порывистые, нервные жесты. Ей показалось, что он вдруг закрыл лицо руками и сгорбился, словно его охватила боль или горькое воспоминание.
Молодой человек в куртке со множеством застежек, надетой на голое тело, подошел к ее машине и постучал костяшками пальцев в окно:
- Эй, красотка, не подвезешь?
- Отвали, - ответила Мирей, поворачивая ключ в замке зажигания.
Включив скорость, она до упора вжала в пол педаль газа. Автомобиль помчался через беспечно дремлющий город, а потом - сквозь теплые, душистые поля, к горизонту, скрытому тучами и исчерченному вспышками молний.
Норман и Мишель еще долго говорили и долго сидели молча, глядя перед собой невидящим взглядом, ведь только в таком странном летаргическом состоянии могли пробудиться их сокровенные мысли. И когда Мишель произнес последнее слово, а потом встал, намереваясь уйти, Норман жестом остановил его:
- Мишель.
- Мы устали. Нам нужно ложиться спать.
- Что это за ваза? Что означают изображенные на ней фигуры?
- Это темное лицо "Одиссеи", неведомое путешествие, которое все мы должны предпринять: дорога сначала идет вверх, сквозь мечту и приключения, к пылающему горизонту, а потом неизбежно опускается вниз, к туманным землям и ледяному одиночеству, к берегам последнего Океана, с темной водой, где не бывает волн.
Норман поднял воротник пиджака, словно холодный ветер внезапно дохнул ему в затылок.
- Это всего лишь сосуд, Мишель, - сказал он, - великолепный микенский сосуд из чеканного золота. И мы его найдем.
9
Парфенион, Аркадия
15 июля, 21.30
Агент полиции на пенсии Петрос Руссос, крутя педали, двигался по сельской дороге, лежавшей слегка под уклон, ведущей в деревню, и фонарь его велосипеда хорошо освещал пыльную обочину шоссе. Справа и слева протянулась старая оливковая роща. Вековые деревья с узловатыми, искривленными стволами и великолепными кронами блестели под лучами полной луны. Вдруг перед ним остановился заяц, ослепленный светом фонаря, а потом убежал прочь, с сухим шорохом исчезнув в лабиринте теней, оплетавших землю.
Он миновал источник, чьи чистейшие струи били из небольшого грота, поросшего мхом, и перекрестился перед часовенкой с изображением Пресвятой Девы. На поле овса тысячи светлячков мерцали, словно звезды, будто кусок неба затерялся там, между изгородей.
Именно об этом он всегда мечтал - уйти на пенсию и вернуться в свою деревню, в Аркадию, подальше от городской сумятицы, от шума, от серого, удушливого воздуха, снова дышать ароматом цветов лимона, кедра и дикого розмарина, есть простую пищу пастухов и крестьян, обрабатывать землю и пасти животных, как завещали ему его предки, давно уже умершие.
И забыть о той грязной работе, которой ему долгие годы приходилось заниматься. Однако ведь нужно как-то зарабатывать на жизнь, и для этого приходится выполнять определенную работу, а когда рождаешься в деревне, бедняком, особо не из чего выбирать, если не хочешь сдохнуть с голоду. Но, слава Богу, все это уже в прошлом. Он всего полгода назад вернулся в родные места, а ему уже казалось, что он никогда отсюда не уезжал, разве что многих друзей детства и юности больше не осталось в деревне. Кое-кто эмигрировал в Америку, кое-кто умер, Да упокоятся с миром их души, кто-то переехал. Но к счастью, некоторые остались, например Янис Котас. Они вместе пасли стада хозяина, пока не настало время для службы в армии. Ее они тоже прошли вместе, в Александруполисе, на границе с Турцией. Как приятно было встретиться снова и искать под морщинами и седыми волосами юношу, с которым он простился много лет назад, и вспоминать старые времена. Это уже вошло у них в привычку - вечером по четвергам сходиться на партию в карты и бутылку рецины.
Он позвонил в звонок, пересекая шоссе, и поехал дальше, дорога теперь шла в гору, все ближе к деревне: несколько домов, освещенных парой фонарей, и церквушка Святого Димитрия высоко на холме. Янис Котас работал ночным сторожем на единственном в округе промышленном предприятии - маленькой фабрике по производству льда, снабжавшей все дома, куда не провели электричество. Он прислонил велосипед к стене фабрики и еще раз посигналил, давая знать о своем приезде. Потом заглянул в окно будки: свет горел, но Яниса там не оказалось. Вероятно, он отправился делать обход по территории. Дверь оказалось открытой. Петрос вошел.
- Янис? Янис, это я, Петрос. Ты положил бутылку на холод? Смотри, сегодня вечером я возьму реванш.
Ответа не последовало. Он зашел в будку и еще раз громко позвал, перекрикивая грохот компрессоров, посмотрел там и сям, но никого не увидел.
- Янис, ты в уборной?
Свет внезапно погас, но компрессоры продолжали работать.
- Янис, что за шутки? Ты решил меня напугать? Давай включи свет, не валяй дурака.
Компрессоры тоже остановились, здание погрузилось в тишину. Стал слышен звук мотора какой-то машины, проезжавшей по шоссе, там, вдалеке. Нет, не Янис устроил эту шутку: Янис никогда бы не отключил компрессоры. Петрос отступил к стене, обезопасив себя со спины, и взял с полки крюк для льда.
"Ну, теперь выходи, разбойник, - сказал он про себя, - я отобью у тебя охоту шутить".
- Петрос! Петрос Руссос! - гулко прозвучал голос под металлическими стропилами крыши, словно гром небесный.
"Ну вот, - подумал Руссос, - посмотрим, кто ты такой".
И он стал перебирать в голове многочисленные эпизоды своей полицейской жизни, когда наживал себе смертельных врагов, арестовывая, избивая, мучая. Должно быть, это кто-нибудь из них, затаивший зло, терпеливо выжидавший. Больше некому.
- Кто ты? - закричал он. - Чего ты хочешь?
- Куда ты дел девушку, Руссос? Элени Калудис, куда ты дел ее?
Так вот оно что. Ужасная шутка, подумал он, дела давно минувшие, ведь уже десять лет прошло, - и именно сейчас, когда он вернулся домой, чтобы наслаждаться мирной жизнью на пенсии.
Руссос прижался к стене и с силой сжал в руке крюк. Он понимал, что, возможно, ему осталось жить всего несколько минут. Голос снова гулко зазвучал, жесткий и холодный, и эхо многократно отразило его от бетонных стен:
- Не ты ли был перевозчиком смерти, Руссос?!
- Кто ты? - спросил он снова. - Брат? Отец? Я тоже отец… Я могу тебе объяснить… - Голос его срывался: в горле пересохло, пот покрывал лицо.
- Я тот, кто пришел свести счеты, Руссос!
Голос теперь доносился из другого места, но больше не было слышно никаких звуков.
- Тогда объявись, я жду тебя. Я могу и тебя отправить в ад!
Он осторожно двинулся туда, откуда звучал голос, размахивая крюком, но внезапно совсем рядом раздался сухой треск, и он замер. В этот момент повсюду включился свет, ослепляя его. Сверху упал блок льда, рассыпавшись на тысячу осколков, блестевших на полу, словно алмазы. Потом он услышал еще один сухой металлический щелчок, а после - грохот: груда льда неслась на него, сметая все на своем пути. Он обернулся, напрасно попытавшись спрятаться за колонной, но блок ударил в него, отбросив его на стену и раздробив ему ноги. В последнем проблеске сознания он услышал, как ритмично запыхтели компрессоры, снова приходя в движение, увидел, как в свете прожекторов на него надвигается тень, и понял - для него настал судный день.
Янис Котас отлучился в деревню купить в таверне пару бутылок, чтобы не оказаться с пустыми руками, когда придет его друг Петрос. Теперь он быстрым шагом возвращался на фабрику. На самом деле он был почти уверен, что у него есть еще полдюжины бутылок, но ящик оказался пустым: должно быть, рабочие так подшутили над ним, такие-то дети. Отныне он будет запирать вино на ключ. Он увидел у стены будки велосипед друга и позвал:
- Эй, Петрос, ты где? Ты уже давно приехал? Я иду из таверны, а то вино закончилось…
Он достал ключи, намереваясь отпереть дверь, но увидел - она уже открыта. В душу ему закралось подозрение. Он был совершенно уверен, что запер ее перед уходом. Кто мог открыть ее? Быть может, замок взломали? Но где Петрос? Он снова позвал, но ответа не получил.
Тогда Котас подошел к столу, достал из ящика пистолет, передернул затвор и двинулся к помещению, где находились компрессоры. Он открыл дверь, и яркий свет ослепил его - все лампы были включены и освещали катастрофу: разбросанные повсюду блоки льда, перевернутые шкафы, сосуды с аммиаком, валявшиеся там и сям на полу. Пятно крови в углу полоской тянулось к одному из ящиков для замораживания. Стена ящика тоже была испачкана кровью. Он приподнял крышку и заглянул внутрь, после чего у него затряслись колени и по всему телу пробежал озноб. Пистолет вывалился у него из руки, крышка ящика тоже упала и с грохотом захлопнулась. Он попятился, пошатываясь, с выпученными глазами, словно только что увидел демона.
- О Матерь Божья, - пробормотал он, - Пресвятая Дева…
Инспектор полиции из ближайшего участка прибыл только к полуночи, на скутере. К тому времени вокруг фабрики по производству льда собрались уже почти все жители деревни. Совершенно голый труп Петроса Руссоса обнаружили внутри ледяной глыбы. Из пятки его торчал крюк, при помощи которого его затащили в ящик, словно забитое животное в холодильник мясника.
На крышке ящика кто-то куском мела написал фразу, смахивавшую на шутку:
"Я нага и мерзну".
До приезда следователя и судмедэксперта он не стал ничего трогать. После того как они провели осмотр места преступления, тщательно исследовав каждый уголок, инспектору было любопытно узнать, что думает следователь по поводу надписи, в которой, кроме всего прочего, прилагательное почему-то стояло в женском роде.
Следователь пожал плечами и покачал головой: он тоже не отваживался высказать по данному поводу какую-либо гипотезу. У Руссоса не было врагов в деревне. Напротив, его все уважали и любили за открытый, жизнерадостный характер. Не было никакого смысла звонить в участок в городе, чтобы те расставили блокпосты: убийца к тому времени, несомненно, находился уже далеко. У него было достаточно времени, чтобы уехать по шоссе на машине или на мотоцикле, а может быть, он ушел лесом, по одной из тысяч горных троп.
Зная, что Петрос Руссос был агентом полиции на пенсии, инспектор решил проверить вполне вероятную версию о мести, исполненной каким-нибудь бывшим заключенным, которого Руссос в последние годы своей работы арестовал и отдал в руки правосудия. В два часа ночи, закончив осмотр и сделав нужные фотографии, а также констатировав, что преступник не оставил никаких следов, не считая странной надписи, по-видимому, бессмысленной, допросив жителей, не видели ли они в последние дни подозрительных людей в деревне, и получив отрицательный ответ, полицейский снова оседлал скутер и отправился спать.
Зеваки сначала собрались небольшими группками, оживленно обсуждая произошедшее и выдвигая самые что ни на есть сумасбродные гипотезы, а потом постепенно разошлись, отправились обратно в деревню, продолжая разговаривать по дороге.
На следующий день следователь встретился с судмедэкспертом, подготовившим к тому моменту заключение: Петрос Руссос утонул, а до того обе его ноги раздробили тяжелым предметом - почти наверняка одним из многочисленных блоков льда, который кто-то столкнул через воронку, находившуюся в глубине ангара. После чего убийца оттащил тело к одному из ящиков для заморозки и бросил его туда. Когда вернулся Янис Котас, Руссос уже какое-то время был мертв. А за два часа, прошедших до прибытия следователей, компрессоры успели заморозить воду, окружавшую труп.
Следователь в одиночестве заперся в своем кабинете, рассчитывая поразмыслить над этим совершенно нелепым делом - зверским убийством в спокойной деревушке одного из самых спокойных районов страны. Он сверился с архивами и выяснил - за последние двадцать пять лет во всей Аркадии совершили всего четыре убийства. Вероятно, разгадка крылась где-то далеко. Он позвонил в ближайшее полицейское управление и навел справки о послужном списке Руссоса: в последние годы покойный работал в портовом округе Патр, а до того на протяжении пятнадцати лет служил в политической полиции Афин. Именно там и следовало искать.
Сержант Йорго Карагеоргис работал в спокойном городке южного Пелопоннеса, в Аэрополисе, в округе Каламата. Шел последний год его службы. Это было приятное место, летом сюда в большом количестве стекались туристы - купаться и осматривать пещеры Диру, расположенные в глубине полуострова, у мыса Тенар. Летом сюда также приезжал в отпуск его сын с женой и внуком. Каждый вечер, окончив службу, Йорго переодевался в штатское, забирал внука и катал его на велосипеде по побережью. Иногда он брал с собой удочку, и оба они отправлялись к утесам. Он забрасывал леску, закуривал сигару и наблюдал за тем, как малыш бегает туда-сюда по пляжу, собирает ракушки или палочкой выковыривает из песка притаившихся там крабов. В случае везения ему удавалось поймать несколько барабулек. Потом они жарили их на ужин под навесом дома, расположенного на некотором отдалении от городка, - Карагеоргис снимал это жилище. Иногда внук приходил к нему на работу и просил:
- Дедушка, покажи мне пистолет.
Йорго улыбался.
- Нет, Панос, нет, не стоит играть с оружием: ведь оно может выстрелить, когда меньше всего ожидаешь. Ты ведь знаешь, что мы должны всегда держать свое оружие заряженным?
- А бандитов ты много убил? - не унимался внук.
- О да, такое случалось - но только чтобы защитить себя.
И он рассказывал о самых опасных операциях, в которых участвовал, сопровождая свои истории жестами, изображая ход событий, погони, стрельбу: "Бах! Бах!"
Вот уже несколько дней на глаза ему попадался странный субъект - молодой человек лет тридцати с небольшим, темноволосый, с небольшой сединой на висках: он иногда часами сидел у моря, метрах в двадцати от того места, где рыбачил Карагеоргис. Он сидел на корточках, опустив подбородок на колени, и наблюдал за движением волн, а когда темнело, вставал и пешком уходил на юг, к мысу Тенар.
В тех краях ничего не было: горы обрывом спускались к морю, скалы терялись среди волн, разбиваясь на несколько острых утесов, окаймленных белым и синим.
Несколько раз Карагеоргис собирался последовать за незнакомцем, из чистого любопытства или инстинкта, но все время сдерживался: по сути, это его не касалось, ведь в мире есть столько странных людей…
Однажды вечером, сдав смену, он решил подъехать к тому месту на служебной машине, чтобы поближе рассмотреть молодого человека. Тот по-прежнему сидел на своем месте, на утесе, и наблюдал за морем. Однако, услышав звук мотора и издалека увидев патрульную машину, он вскочил на ноги и бросился бежать в противоположную сторону, вскоре пропав за изгибом горы. Карагеоргис нажал на газ, собираясь догнать его, но, в свою очередь, повернув за утес, увидел, как молодой человек садится в машину, припаркованную у обочины, и на полной скорости едет на юг. Карагеоргис еще сильнее нажал на газ, чтобы не потерять его из виду, но и не рискуя сверх меры: на любом повороте узкой дороги существовала опасность улететь в море. В любом случае тот человек не мог далеко уйти: на крайней точке полуострова шоссе заканчивалось. Йорго включил рацию и связался с коллегой из полицейского участка, располагавшегося в деревне:
- Андреас? Это я, Йорго. Я преследую подозрительного типа, который в данный момент как безумный гонит в сторону Диру. Едва заметив мою машину, он на полной скорости бросился прочь. Постарайся подъехать ко мне на другой машине, если можно, - есть вероятность, что он сумасшедший или вооружен.