Она прошла в смежное помещение и снова оказалась в коридоре, где сильно пахло свежеиспеченным хлебом. Она подняла глаза к потолку и увидела вентиляционные отверстия, очевидно, каким-то образом сообщавшиеся с пекарней, расположенной в полуподвальном помещении дома номер 15. Типография, вероятно, расположена примерно над ее головой. Именно там выпустили сочинение, лишившее Мишеля сна, - "Гипотеза о некромантическом ритуале в одиннадцатой песни "Одиссеи"".
В конце коридора находилась небольшая деревянная лестница, поднимавшаяся к потолку, где виднелся закрытый люк. Она пошла туда, стала подниматься и, по мере того как приближалась к люку, почувствовала, как ее охватывает удушливое и гнетущее ощущение тревоги, словно она приближается к вратам ада.
Капитан Караманлис увидел перед собой лестницу, ведущую на поверхность, и сказал, обернувшись к своим людям:
- Если я не ошибаюсь, то, поднявшись здесь, я окажусь в двух шагах от своей машины. А вы возвращайтесь туда, откуда мы вошли, и убирайтесь отсюда. Дежурные пускай едут в участок и снова приступают к обычному патрулированию. Разумеется, никаких отчетов и донесений.
- Как вам будет угодно, капитан.
Караманлис поднялся по скользкой и ржавой железной лестнице к люку, держа в руке фонарик. Он при поднял крышку и высунул наружу голову, потом вылез целиком, опираясь на колени, и погасил фонарик. Он все еще отлично ориентировался в пространстве: действительно, его машина стояла метрах в пятидесяти с левой стороны дороги. Капитан быстрым шагом дошел до нее и вставил ключ в замок. И тут благодаря шестому чувству опытного полицейского он понял - за спиной у него кто-то стоит. Спустя миг голос, услышать который он меньше всего ожидал, подтвердил его подозрения.
- Приветствую вас, капитан Караманлис.
Караманлис резко обернулся, бледный от удивления и усталости.
- А, мнимый адмирал Богданос. Хорошо. Вам-таки удалось меня провести. - Он задыхался. - А теперь вы отправитесь со мной в управление: я должен задать вам несколько вопросов и прежде всего посмотреть ваши документы.
- Не говорите глупостей. Я пришел спасти вам жизнь. Клаудио Сетти жив.
- Если это все, что вы имеете мне сообщить, можете отправиться со мной в полицейский участок: там нам будет удобнее говорить.
- Клаудио Сетти собирается убить вас и это толстое животное, вашего агента, которого я однажды уже спас от неминуемой смерти. Кроме того, он намеревается отправить генеральному прокурору письменные и подкрепленные документами показания касательно убийства Элени Калудис. В лучшем случае вы будете гнить в тюрьме остаток дней своих, а вашего друга разделают на куски, как свинью, и подвесят к потолку за ноги. Но не исключено, что и вас постигнет та же участь… Ведь, по сути, этот мальчик непредсказуем.
- Я не верю ни единому вашему слову. Вы - лжец.
- В таком случае взгляните на фотографию, ее сделали в Стамбуле несколько дней назад. Видите, за его спиной - реклама матча между Турцией и Испанией.
Караманлис посмотрел на снимок, где, вне всяких сомнений, был изображен Клаудио Сетти на улице турецкого города.
- В данный момент он находится в Греции, под чужим именем.
- Где?
- В Эфире.
- Эфира. - Караманлис внезапно вспомнил хриплый насмешливый голос калликантароса на горе Перистери.
- Значит, там вы хотите меня убить, да? Но почему? Почему в этом чертовом месте? Разве нельзя свести счеты здесь, в Афинах. В Афинах тоже есть красивые места…
- Не говорите глупостей. Сетти в Эфире, потому что там у него есть друг, Аристотелис Малидис. Думаю, он всегда ему помогал и защищал, на протяжении всех этих лет. Но Клаудио останется там ненадолго, насколько я понял. Если нам не удастся схватить его сейчас, мы рискуем упустить его окончательно. А если это случится, можете быть уверены: он нападет на вас, когда вы меньше всего будете этого ожидать. Он способен годами прятаться и выжидать, чтобы нанести удар после того, как все о нем забудут. Это относится также и к вашему другу… Вспомните о Руссосе и Карагеоргисе… и о ночи в Портолагосе…
Караманлис был поражен и обескуражен.
- Но почему вы делаете все это? Ведь вы - не адмирал Богданос… Адмирал Богданос покоится в своем фамильном склепе в Волосе… Я не знаю, кто вы такой.
- Лучше вам продолжать оставаться в неведении еще некоторое время. В любом случае вы не можете знать наверняка, кто похоронен в могиле в Волосе.
- Вы же не хотите сказать, что обманщик - тот, кто похоронен на кладбище Волоса?
- Я сообщаю вам факты, отдаю вам в руки человека… Надеюсь, на сей раз вы не дадите ему уйти. А когда мы покончим со всем этим неприятным делом, кто я - уже будет не важно. Во всяком случае, постарайтесь как можно быстрее обезвредить Клаудио - и тогда получите все желаемые объяснения. Это приказ сверху, если хотите знать.
- Вы не могли бы сесть со мной рядом в машину, господин… как мне вас называть? Я едва держусь на ногах.
- По новым документам, доставленным моим начальством, теперь я - капитан фрегата Димитриос Рицос. - Он протянул Караманлису удостоверение военно-морского флота, в совершеннейшем порядке. - Как видите, я по-прежнему морской офицер. Почему бы вам не называть меня "адмирал"? Так проще и менее формально. Простите, но я не стану садиться в машину. От вас воняет, Караманлис.
- Да уж.
- Видите ли, Караманлис, меня называли "адмиралом" и в окрестностях Кастрицы во время гражданской войны, когда я сражался с силами госбезопасности генерала Цолаглу.
- Кастрица. Следовательно, мы находились по разные стороны баррикад. Значит, "адмирал"?.. Я о вас слышал…
- Бросьте, Караманлис, что было, то прошло. Теперь благо государства требует примирения сторон… Как бы там ни было, нам больше нечего друг другу сказать. Привезите с собой Влассоса. Он - легкая наживка, и Сетти легко потеряет голову, как только увидит его поблизости, и допустит какую-нибудь ошибку.
Караманлис по-прежнему сидел за рулем своего автомобиля, с открытой дверцей. Он протянул руку к бардачку и достал оттуда пачку сигарет, месяцами лежавшую там нераспечатанной. Вынул одну, закурил.
- К черту, они определенно не опаснее той ловушки, в которую я собираюсь броситься.
Он с наслаждением глубоко затянулся.
- Еще кое-что, Караманлис: надеюсь, вы понимаете - я могу в любой момент уничтожить вас. Пока я ограничился тем, что играл с вами, как кошка с мышкой, чтобы вы сообразили, кто здесь диктует правила. А сейчас будьте молодцом, делайте, как я вам сказал. - С этими словами он повернулся к капитану спиной и зашагал прочь, к улице Стадиу. Караманлис высунулся из машины:
- Минутку… адмирал.
Тот остановился.
- Вы когда-нибудь были на горе Перистери?.. Я хочу сказать… мы когда-нибудь… встречались с вами там?
Адмирал резко обернулся к Караманлису, и зубы его блеснули в темноте, словно волчий оскал.
- Несколько раз, - сказал он, - во время войны, но я не помню, чтобы ваш батальон находился в тех краях.
- Нет, действительно не находился, - ответил Караманлис. Он закрыл дверь и смотрел, как адмирал удаляется широким, уверенным шагом, подняв воротник и надвинув шляпу на глаза.
Ему вспомнились леденящие душу слова калликантароса на горе Перистери, под бушевание ветра: "Он распоряжается смертью".
Ладно, все равно стоит явиться на эту встречу. Черт возьми, Таврос отправлял на тот свет более хитрых и более крепких, нанося удар рогами в последний момент, как раз когда враг отвлекался, думая, что уже держит ситуацию в руках. В конце концов… ведь это лишь домыслы, лично ему мнимый Богданос ни разу не причинил вреда.
Он включил рацию и связался с управлением.
- Говорит Караманлис. Передайте сержанту Влассосу, пусть будет готов завтра к шести часам: он едет со мной.
- С вами, капитан? А куда?
- Это мое дело куда. Ты только сообщи ему, что я тебе сказал.
Когда капитан поднял голову, адмирал, или кто он там, черт возьми, такой, уже пропал за домом. Караманлис завел машину и поехал домой.
"Адмирал"… Странная фигура времен сопротивления. Никто точно не знал, откуда он родом. Иногда он уничтожал целые батальоны сил безопасности, но жестоко наказывал также и некоторые партизанские части за чрезмерные зверства. Люди считали его героем, легендой, хотя никто никогда не знал, где он и кто он на самом деле. Конечно, адмирал был в курсе его, Караманлиса, действий в зоне Кастрицы и в других северных районах, когда капитан стоял во главе отряда сил безопасности… в те времена, когда все знали его как Тавроса. Однако скоро игра окончится, и так или иначе многое прояснится.
Он поставил машину у дома, в обычном месте, медленно поднялся по лестнице и открыл дверь своей квартиры. Снял ботинки, не зажигая света, но жена все равно услышала и, шаркая, вышла ему навстречу по коридору:
- Ты? О Матерь Божья, ты знаешь, который час? А этот запах! Что это за запах?
Мирей медленно поднялась по лестнице и осторожно толкнула люк. Он поднялся словно сам собой, под действием противовеса, и девушка оказалась в типографии на улице Дионисиу. Она включила свет и огляделась. Все было в идеальном порядке, словно типография еще вчера работала: пол вымыт, на шкафах - аккуратные пачки бумаги, в углу - печатная машина. Значит, именно здесь увидел свет опус профессора Периклиса Арватиса?
Мирей устала, чувствовала себя изможденной из-за напряжения и оттого, что мало отдыхала, в горле пересохло, сердце неровно билось, иногда вызывая у нее тяжелое ощущение удушья.
Она встала. Где сейчас Мишель? Она вдруг ощутила угрожающую ему опасность, словно грозовые тучи сгущались над полем пшеницы. Она прошла вперед и оглядела полки, здесь было все: разного рода документы, сертификаты, удостоверения, электронные устройства, книги, диски, старый бузуки.
Она прошла в заднюю комнату, оказавшуюся гораздо просторнее самой типографии. Там лежала самая странная и нелепая коллекция предметов из всех, что она прежде видела: старая винтовка "Ли-Энфильд" и американский револьвер, прокламация клефтов против турок XVIII века, боевой стяг византийского полка XIV века, знамя Священного батальона Ипсиланти, старые фотографии, произведения искусства разных эпох, древнее оружие, картины, эстампы, весла и штурвал корабля, рыболовная сеть, модели древних кораблей, старинный кубок с черными фигурами, кинжал из дамасской стали позднемикенского периода, игральный стол…
В углу лежала стопка отпечатанных статей - несколько сотен. Это была она, та самая работа Арватиса - "Гипотеза о некромантическом ритуале в одиннадцатой песни "Одиссеи"".
А рядом, в папке, находилась рукопись того же автора - "Гипотеза о географическом положении места, называемого "Келкея", или же, по другим данным, "Бунима", или "Бунейма"".
У Мирей не осталось сил, но она чувствовала - нужно сесть и изучить обнаруженные записки, докопаться до самого потаенного смысла, не пропустив ни единой фразы. Она не хотела ничего уносить отсюда, где веяло чем-то священным, неявно, но непреложно, чтобы не оставлять свидетельств своего присутствия и не вызвать гнев жильца, ревниво относящегося к своему одиночеству в столь необыкновенном убежище.
Девушка включила свет в типографии, со страхом и мукой погрузившись в чтение. Она взглянула на часы: а вдруг официант из бара напротив сейчас моет посуду и, заметив, как во второй раз за эту ночь зажегся и погас свет, раздумывает, звонить ли ему снова в гостиницу женщине, подарившей ему тысячу драхм. Она боялась внезапного возвращения хозяина типографии, будучи уверена - никто не способен выдержать его взгляд.
Текст Арватиса, явно неполный, напоминал, скорее, собранные воедино наброски и наблюдения:
"Комментарии из античных источников, относящиеся к предмету данного исследования.
Аристарх (Схолия Н) говорит о месте в центральном районе Эпире, куда должен был отправиться Одиссей éis Boúniman è éis Kelkèan (в окрестностях Бунимы или в окрестностях Келкеи).
Евстазий: древние (то есть Аристарх и его школа) передают глухие и варварские звуки некоторых названий местности, которую они называют Бунима или Келкея, где Одиссей должен был воздать почести Посейдону.
Павсаний (I, 12) понимает слова Гомера о народе, "пищи своей никогда не солящем", применительно к жителям Эпира вообще, но ведь обитателям прибрежных районов отнюдь не была неведома навигация. Схолии В и Q сообщают также, что на территории Эпира существовала также háles oryktòi (то есть каменная соль), но ясно - в пророчестве Тиресия просто имелись в виду народы, проживавшие столь далеко от моря, что не знали использования соли.
Итак, место, где Одиссей должен совершить жертвоприношение Посейдону, способное избавить его от проклятия и освободить от гнева бога, согласно некоторым источникам, следует искать в Эпире. Однако уже в древних текстах, кажется, существует путаница между Эпиром и словом "épeiron" (континент), поскольку считалось: Одиссей должен пройти в глубь континента. Кроме того, где среди суровых гор Эпира могли выращивать пшеницу, чтобы весло, которое, согласно пророчеству Тиресия, Одиссей должен будет нести на плече, перепутать с лопатой для веяния зерна, служившей для отделения зерен от мякины?
Разве в Эпире не было озер, где осуществлялась внутренняя навигация и где, следовательно, были очень хорошо известны лодки и весла? Кроме того, в Эпире царствовал дед Одиссея со стороны матери, Автолик - так зачем же в таком случае последние приключения героя в пророчестве Тиресия окружены такой таинственностью? Далее, термин "Келкея", примененный Павсанием к месту зарождения культа Артемиды Брауронии, приводит нас в Азию, быть может, во Фригию или даже во внутреннюю Азию… другой термин, "Бунима", по-видимому, означает "пастбище быков", а подобная картина больше всего соответствует плоскогорьям Анатолии. Однако он также может происходить от "Boòuns" - "гора" и обозначать гористую или холмистую местность. "Глухие и варварские звуки", о которых говорит Евстазий, труднопроизносимые сочетания, явно относятся к иностранному языку далекой страны, а не к диалекту, по сути своей эллинскому, такому, как эпирский".
Далее следовали чистые страницы с набросками, трудными для понимания, отдельными фразами, стихами. Потом снова:
"Ныне я уверен - некромантический ритуал в одиннадцатой песни "Одиссеи" должен был свершиться в Эфире, где находится устье Ахерона, Стигийское болото и мыс Киммерий. Именно там следует искать решение задачи и, быть может, даже свидетельства, которые помогут воссоздать последние приключения Одиссея".
Затем шли листы журнальных записей раскопок: наброски, сечения, стратиграфия, зарисовки находок. Повсюду - комментарии, очень плотным, мелким и правильным почерком. Мирей взглянула на часы: половина четвертого утра. Она напрягла слух, но ничего не услышала. Казалось, типография обладает полной изоляцией и звуконепроницаемостью. Здесь было тепло.
Она добралась до конца пачки, не найдя ничего, что особенно привлекло бы ее внимание, однако между обложкой и последним листом лежал конверт с рукописным адресом - видно было, что это почерк того же Арватиса, но другой, словно профессор постарел, многое перенес и рука его дрожала.
"Господину Ставросу Курасу
Улица Дионисиу, 17
Афины".
Конверт открывали второпях, пальцами, и бумага была порвана. Мирей достала лежавший внутри листок и стала читать:
"Эфира, 16 ноября 1973 года
Мой дорогой друг!
Боюсь, вы читаете последние слова, написанные мной. Ради Вас я осмелился посягнуть на врата Аида, теперь они открыты и ждут завершения долгой и тяжелой жизни. К сожалению, ледяное дыхание этого места заморозило и погасило слабый огонь, все еще тлевший в моих жилах. Но в то самое мгновение, когда сила Эреба обрушилась на меня, в то мгновение, когда я сжимал в руках золотой сосуд с изображенными на нем сценами последнего приключения, что-то вдруг осветило меня - быть может, ясновидение человека, стоящего на пороге смерти, и фигуры, отчеканенные на сосуде, заговорили со мной.
Место, где все должно свершиться, одними именуемое "Kelkéa", а другими "Boúneima", расположено там, где сели черные голубки из египетских Фив, чтобы дать начало самым древним оракулам на земле - в Додоне и Сиве. Первая стоит под знаком дикого вепря, современными астрологами называемым Рыбами, вторая - под знаком Овна. Оттуда должны быть родом двое из тех, кого надлежит принести в жертву. Между этими двумя точками находятся два входа в потусторонний мир: то место, откуда я вам пишу, и мыс Тенар. Расстояния, отделяющие Эфиру от Тенара и Тенар от Сивы, находятся между собой в магическом и непреложном численном соотношении. Это соотношение, которое я представлю в виде графика и формулы, из последних сил, что мне остаются, приведет вас к месту, где должна свершиться судьба.
Телец - третья жертва, он рожден на склонах горы Киллена, земной основы этого небесного знака, у подножия которой, в Стигийских болотах, открывается еще один вход в Аид. Все три жертвы должны переступить воды Ахерона, прежде чем быть убитыми.
Несомненно, дружественное Вам божество оставило в лоне земли отчеканенное в золоте послание и пожелало устроить так, чтобы я его нашел. Таково мое напутствие, а остальное в руках Судьбы. Прощайте, адмирал, хайре! Вам, полный глубокого восхищения, я посвятил свою жизнь.
Периклис Арватис".
Мирей не понимала, почему глаза ее наполнились слезами. Она чувствовала в прочитанных словах огромную, безграничную преданность, человеческую жизнь, отданную ради друга, безвозмездно, и ощущала бесконечное одиночество и незащищенность хрупкого человеческого существа перед ледяной тайной смерти.