- Она бы ни за какие сокровища не согласилась расстаться с нашим другом и предпочла бы вновь стать рабыней, лишь бы остаться здесь, - улыбнулся Бурдо. - А сколько лет слугам госпожи Ластерье?
- Трудно сказать, - ответил Николя. - Дети природы долго выглядят молодыми, а старятся буквально в один миг. Казимиру, похоже, не более двадцати пяти лет, а Юлии не больше двадцати.
- Они женаты? И вправе ли они вступать в брак?
- Разумеется, как добрые христиане, они могут заключить брак, однако я не уверен, что их союз освящен кюре.
- Как вы считаете, они способны на столь жестокое и страшное преступление?
На этот раз Николя не колебался.
- Мне даже в голову не пришло, что эти двое в состоянии задумать, а уж тем более вынашивать столь ужасный план избавления от собственной хозяйки. К тому же если говорить о его исполнении, то заморские семена сразу привлекают к ним внимание и подтверждают их вину. Добавлю: Жюли де Ластерье является крестной матерью Юлии, недавно принявшей крещение, а такие узы для туземцев, поистине, священны.
- Вернитесь на землю, Николя. Вы, похоже, не понимаете серьезности положения. Не могу не заметить, что с точки зрения любого магистрата, которому поручат это дело, если оба мошенника окажутся невиновными, ваша позиция станет крайне шаткой. Никто даже не спросит вас, считаете ли вы себя виновным. Скажут: вот обманутый и изгнанный любовник, который, побуждаемый ревностью, решился пойти на крайность. Более того, вам скажут, что, прекрасно зная привычки обитателей дома, вы намеренно решили скомпрометировать слуг, сделав так, чтобы на них пали подозрения. Возможно, вас даже обвинят в стремлении унаследовать имущество госпожи Ластерье.
- Погодите, Пьер. Вы вещаете, словно прокурор. Но я еще не на скамье подсудимых.
- Вот я и хочу сказать, Николя, что надо готовиться к худшему. Не знаете ли вы, Жюли составила завещание?
- Она была слишком молода, чтобы об этом думать, хотя однажды я слышал, как она говорила, что у нее нет близких родственников, только дальние, а потому ей хотелось бы привести свои дела в порядок, составив завещание в пользу какого-нибудь благотворительного заведения. К такому шагу ее подтолкнула неожиданная смерть мужа.
- Вы знаете, кто ее нотариус?
- Полагаю, его нетрудно найти. Нотариальная контора, расположенная ближе всех к ее дому, занимается делами тех, кто, как и она, приехали в столицу издалека.
- Если мы найдем ее завещание, нам понадобится консультация нотариуса. Вы на опыте знаете, что в последних волеизъявлениях зачастую содержатся ценные сведения. Но, прежде всего, на мой взгляд, следует допросить слуг и гостей, бывших на ужине у госпожи Ластерье. Вы можете составить список гостей, явившихся в дом в тот вечер?
- Число, бесспорно, могу указать. А вот что касается всего остального… личности и характеры определить гораздо сложнее. К вечеру, когда я в первый раз покинул дом на улице Верней, в квартире кроме Жюли и двух ее слуг находился Бальбастр, органист из Нотр-Дам, какой-то музыкант, игравший на клавесине, и четверо молодых людей, сидевших за картами. Сами видите, сведения мои весьма скудны.
- Возможно, господин Бальбастр сумеет нам поведать немного больше. Давайте составим план кампании. Прежде всего, допросить Юлию и Казимира; для этого вызовем их в полицейский участок на улице Бак, к комиссару Монэ. Вы с ним уже встречались? Он всегда казался мне человеком желчным.
- Это еще мягко сказано. Мне рассказывали, какие неприятные шуточки он отпускал в мой адрес. А когда его едкие высказывания в стихах и прозе о господине де Сартине попались на глаза самому Сартину, то, говорят, у него от возмущения даже парик перекосился.
- Не будем терять времени. Давайте, поправляйте ваш накладной живот, а то он у вас съехал на сторону, и вид у вас получился какой-то кособокий, вызывающий нездоровое любопытство!
Внезапно дверь со стуком отворилась, и в дежурную часть влетел господин де Сартин.
- Не знаю, перекосился у меня парик или нет, - надменно заявил он, - но позволю себе заметить, что положение комиссара Ле Флока, который, как предполагают, - подчеркиваю, господа, как предполагают, - приводит в порядок расстроенные нервы, нежась во дворце наших королей, кажется мне весьма шатким, чтобы не сказать, скомпрометированным.
Он встал напротив Николя.
- Нет, вы только посмотрите на это чучело! Ну и физиономия! Однако какой талант пропадает! Хоть сейчас на подмостки! А это рванье! Вам, сударь мой, только просиживать штаны у Рампонно. Да вас выкинут из Шатле уже сегодня!
Внезапно губы его раздвинулись в улыбке, и он, схватив табуретку, с размаху уселся на нее и принялся хохотать, перемежая смех с безудержной икотой. Сартин икал и хохотал, а Николя и Бурдо смотрели на него - первый с тревогой, а второй бесстрастно.
IV
МЕРЗОСТИ
Опыт начинает заменять нам возраст, ибо он оказывает на нас такое же действие, какое производят годы.
Аббат Прево
"Никогда еще", - думал Николя Ле Флок, - "Сартин не позволял себе пойти на поводу у собственного настроения в присутствии подчиненных". Видимо, предмет его безудержного смеха того стоил. Едва генерал-лейтенант переводил взор на растерянное лицо Николя и его наряд, как его снова и снова охватывал неудержимый хохот; от смеха мышцы лица его расслабились, и, присмотревшись, можно было прикинуть истинный возраст Сартина. Напускная суровость и соответствующая избранному облику надменная манера держаться слетели с него, словно растрескавшийся лак, открыв взору изначальный рисунок, а именно расшалившегося подростка. Постепенно Сартин успокоился, вновь принял серьезный вид и нервным движением поправил парик.
- Господин комиссар, - произнес он, - полагаю, вы совершенно справедливо не ожидаете, что я стану вас хвалить. Действительно, я могу много чего сказать по поводу вашего легкомысленного поведения, но никакие слова не в силах описать мой гнев. Как вы могли подумать, что сумеете провести меня и всерьез восприняли прелестные речи и отравленные советы друга, действовавшего, впрочем, по моему приказу, превосходит мое понимание. Однако должен воздать справедливость Бурдо: я долго уговаривал его обмануть вас.
Николя бросил в сторону Бурдо гневный взор, но инспектор остался невозмутим.
- О! Вы обязаны простить его; он с самого начала, когда преступление еще не было доказано, изо всех сил отстаивал вашу невиновность, защищал вас больше, чем все остальные. И не смотрите на меня так уныло. Вы работаете у меня под началом уже пятнадцать лет. Разве я когда-нибудь давал повод считать меня столь наивным, что я могу поверить подозреваемому на слово? Ибо, хотите вы того или нет, вы являлись главным подозреваемым, хотя в силу своей естественной склонности и дружеского к вам расположения я также полагал, что вы невиновны. Но это чувства Сартина, а не начальника полиции. Вы знаете мою страсть к секретам. Я хотел посмотреть, как вы возьметесь за расследование, от которого целиком и полностью зависит ваша свобода. В своих отчетах Бурдо сообщал мне обо всех ваших действиях.
- Сударь, - произнес Николя, воспользовавшись паузой, - один вопрос, один единственный. К чему это испытание? Нет, я не протестую….
- Этого только не хватало! Вы не в том положении, чтобы заявлять протесты. Похоже, раскаяние нисколько вас не гложет.
- И почему, - продолжал Николя, - вы столь внезапно прервали это испытание? Продолжение предоставило бы вам еще больше поводов для выводов и суждений.
- Он еще имеет наглость давать мне советы! У меня, господин резонер, есть свои основания поступать так, а не иначе, и не вам требовать у меня отчета. И прекратите все время напоминать мне, что мой гнев, который должен был вызвать ваш обман, или, если угодно, недостаток искренности, может вновь пробудиться.
- А что мне оставалось делать, сударь? - решил не сдаваться Николя. - Донести на друга, протянувшего мне руку помощи в трудную минуту? И каким образом я вас предал, взяв протянутую мне руку? Я без лишнего шума помогал правосудию делать свою работу, ибо только я, по причине близкого знакомства с Жюли де Ластерье, мог отличить истину ото лжи.
- Узнаю ученика иезуитов Ванна. Но мне нужна не казуистика, а факты. Доклады Бурдо склонили чашу моих весов в вашу пользу. Осталась одна решающая деталь, которая лишь упрочит к вам мое доверие как человека, и за которую вам воздаст сторицей начальник полиции.
- Я к вашим услугам, сударь.
- Я хочу, чтобы вы мне подробно описали ваш второй визит в дом к Жюли де Ластерье, случившийся позавчера вечером.
- Нет ничего проще, сударь, - ответил Николя. - Успокоившись, я вернулся из Французского театра с намерением помириться с Жюли. Но, войдя в дом, от которого у меня был свой ключ, я услышал веселый шум: веселье было в разгаре. Я разозлился и не стал проходить в комнаты. В тот вечер господин де Ноблекур устраивал ужин в честь праздника Богоявления, и мне не хотелось возвращаться на улицу Монмартр с пустыми руками. Поэтому я отправился на кухню, чтобы забрать оттуда бутылку старого токайского, купленного мною для моей любовницы. Выходя, я наткнулся на незнакомого молодого человека, музыканта, которого в первый свой приход я видел сидевшим за фортепьяно и исполнявшим какую-то пьесу. Я торопился, а потому оттолкнул его. А возле самой двери я встретил Казимира, и он не мог не заметить, как я выскочил на лестницу.
- Я свидетель, - произнес Бурдо, нарушив молчание. - Войдя в дом господина де Ноблекура, Николя потерял сознание и, падая, разбил вышеуказанную бутылку.
- Благодарю, - ответил Сартин, протягивая комиссару письмо. - Вы вновь завоевали доверие генерал-лейтенанта: у него не осталось ни малейших сомнений в вашей виновности. И да будет угодно небу, чтобы все были в этом уверены так же, как я! К сожалению, ни мнение, ни уверенность, какими бы прочными они ни были, не являются доказательствами, особенно для некоторых наших магистратов.
Николя развернул письмо. Его содержание наполнило его ужасом и яростью.
"7 января 1774 года
Сударь,
руководствуясь собственным представлением о порядочности и морали, равно как и благорасположением, кое вы мне всегда выказывали, полагаю обязанностью своей сообщить вам следующие факты. Я только что узнал, что моя близкая подруга, Жюли де Ластерье, известная своим великим талантом игры на клавесине, скончалась при обстоятельствах, для определения коих у меня нет слов.
Ходят слухи, что она была отравлена. Поэтому должен сказать, что вчера вечером я был приглашен к ней на дружеский ужин. Ваша ищейка, господин Ле Флок, появившийся ближе к вечеру, в ярости налетел на хозяйку дома и оскорбил ее. Оттолкнув меня, он, к всеобщему удивлению, убежал, словно сумасшедший. Спустя два или три часа, когда мы сели ужинать, я узнал, что он вернулся и тайно проник на кухню. Там, говорят, его застали, но я был бы в отчаянии, если бы мне пришлось обвинить его; и все же утверждают, что там он колдовал над каким-то блюдом.
И хотя я питаю к нему определенную привязанность, а, достигнув определенного возраста, прекрасно сознаю, к каким заблуждениям приводят людские страсти, я посчитал, сударь, своим долгом сообщить вам об этом, и заверяю вас, что я всегда к вашим услугам и, как никогда, являюсь вашим преданным и почтительным слугой.
Бальбастр".
- Но это же мерзкий донос! - воскликнул Николя. - Донос, лицемерно маскируемый под сочувствие и праведное возмущение. Я всегда знал, что Бальбастр невзлюбил меня с самой первой нашей встречи, хотя до сих пор не могу понять, почему. Ищейка! Когда он меня так называл, в его устах это звучало как оскорбление. А все эти "тайно проник…" …"колдовал над каким-то блюдом"…
Николя так сильно сжал бумагу, что чуть не порвал ее.
- Ах, негодяй!
- Успокойтесь, - произнес Сартин. - Письмо, действительно, мерзкое. Но вы же понимаете, в нем есть все, чтобы суд мог выдвинуть обвинение против вас. Вообразите на секунду, что вы скрыли от меня свой поход на кухню. Какие прикажете мне делать выводы из вашей забывчивости? Хорошо бы узнать, в чем причины застарелой ненависти Бальбастра. Она слишком явная, и под ней наверняка что-то кроется. Органист из Нотр-Дам ненавидит вас.
- Так что же нам теперь делать?
- Не терять времени. Надо допросить слуг. Я велел доставить их сюда из полицейского участка на улице Бак. Они уже здесь, под надежной охраной, в моем кабинете. Николя, пока вам придется сохранить свой маскарад. Рабуин, которому не удалось уехать дальше Садов Инфанты, сложил ваш костюм в клетушку папаши Мари, где потом вы сможете скинуть свои маскарадные тряпки и переодеться в нормальную одежду. Я намерен сам вести допрос.
- Сударь, еще секундочку, - проговорил Николя. - Я не понимаю, что заставляет вас входить в мельчайшие подробности этого дела. Вряд ли одна только моя к нему причастность побуждают вас тратить на него столько времени.
Самодовольно улыбаясь, Сартин вскинул голову.
- Похоже, в обезумевшую голову постепенно возвращается разум. Я вам отвечу со всей искренностью, хотя мой ответ вряд ли вас обрадует. Что вы знаете о Жюли де Ластерье?
Николя отрыл рот, однако Сартин не дал ему вымолвить ни слова.
- Ничего, сударь, ни-че-го! Вы не знали о ней ничего, зато охотно верили всему, что она вам о себе рассказывала. Так, например, супруг ее умер отнюдь не внезапно, и не на островах от лихорадки. Преследуемый полицией за подделку подписей и растрату королевских денег, он, желая избежать карающей десницы правосудия, сам ушел из жизни. Его состояние конфисковали, имущество пошло с молотка. Впрочем, значительная часть имущества все же осталась его вдове - по причинам, о которых, вы, похоже, до сих пор не догадываетесь. Вы встречались с ней три или четыре раза в неделю, иногда еще реже. А что вы можете сказать о том, чем она занималась, когда вы были не вместе? Да ничего.
- Но…
- Никаких "но". Я знаю о ней все, а вы - ничего. Господин комиссар, представьте себе женщину, вхожую в лучшие дома Парижа, женщину, несколько раз в неделю устраивающую у себя приемы, куда приходят придворные, литераторы, светские щеголи и прочий праздношатающийся люд, которого полно везде, и который всюду сует свой нос. Она устраивала вечера, а расходы полиция - моя полиция! - ей возмещала. У нее в доме на улице Верней сложился кружок, куда вошли люди самых разных состояний: те, кого считают порядочной компанией, и те, кого причисляют к дурным знакомствам. Заметьте: ее дом нельзя назвать открытым; в нем редко принимали женщин, не играли, зато разговоры вели самые свободные. Об особой роли госпожи Ластерье знал только я. Я один. Ей ловко удавалось скрывать от вас свое истинное лицо. Она сообщала мне о том, о чем я хотел знать; у нее получалось добывать сведения более изящными способами, нежели обычным агентам, прекрасно вам известным. Сами знаете, мы используем наших людей, когда настает нужда на время подсадить утку.
Николя почувствовал, как на его плечи обрушился тяжкий груз.
- Она никогда не рассказывала мне об этой стороне своей жизни!
- Я приказал ей молчать, а она, разумеется, была заинтересована в точном выполнении моих приказов. К чести вашей, должен признать, что даже в постели, где столько мужчин стремятся освободиться от гнета своих секретов, вы не разгласили ни одного, хотя знаете их достаточно. А ваша дама…
Сартин рассмеялся.
- …ваша дама получила инструкции - простите меня, дорогой Николя - постоянно вас расспрашивать. Вы не поддались ни разу. Для начальника полиции весьма приятно сознавать, что он может положиться на верность своего лучшего сотрудника.
- Но, сударь, - подал голос Бурдо, - если она играла такую роль, у нее вполне могли быть враги; кто-нибудь мог разоблачить ее и пригрозить доносом. Ей могли угрожать.
- Что ж, Бурдо, ваше замечание отмечено печатью здравого смысла. Конечно, она рисковала, как рискуем все мы, но ваше предположение пока нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.
Непостижимо, думал Николя, женщина, которую он любил столь страстно, все время его обманывала, сделала из него игрушку в своих объятиях. Сартин с сочувствием смотрел на него, догадываясь, какое направление приняли его мысли.
- Вы не были частью ее игры, Николя. Она искренне к вам привязалась и надеялась когда-нибудь вырваться из-под нашей опеки. Поэтому она упорно хотела заставить вас жениться на ней. Она полагала, что если она станет появляться при дворе, нам придется отпустить ее. Но правила есть правила, и тут ничего не поделаешь. Чтобы поддерживать порядок и служить королю, мы прибегаем к способам, которые мораль порицает, но цель оправдывает.
- И расплачиваемся за это человеческими жизнями.
- Иногда да. Однако пока ничто не говорит о том, что причиной смерти стала ее работа на нас. Поэтому для блага государства нам необходимо выяснить истинную причину ее гибели.
Генерал-лейтенант повел сыщиков к себе в кабинет, где в камине горели огромные поленья, за которыми специально ездили в Венсеннский лес; огонь весело потрескивал, с шипеньем разбрасывая вокруг себя искры. Согласно издавна заведенному порядку, как только Сартин появлялся в Шатле, папаша Мари немедленно разжигал огонь в большом готическом камине. В центре комнаты, под охраной двух приставов, стояли задержанные Юлия и Казимир. Встав возле камина, Сартин выпрямился и развернул плечи, отчего его хрупкая фигура приобрела присущее ей величие. Приказав увести женщину, он начал допрашивать Казимира.
С приятным напевным выговором Казимир рассказал, кто он и откуда. Уроженец острова Гваделупа, он утверждал, что ему двадцать пять лет, исповедания римско-католического, раб госпожи де Ластерье, у коей он находился в услужении. Он подробно изложил, как в четверг прошел званый вечер, во время которого его хозяйка угощала гостей ужином. Гостей пришло восемь. Господин Николя явился под вечер, но пробыл недолго и быстро ушел. Объяснить его уход он не мог. Других гостей он не знал, за исключением господина Бальбастра, завсегдатая дома, и молодого музыканта, зачастившего в дом недели две назад; музыкант всегда приходил к госпоже де Ластерье один. Однажды он даже остался допоздна. Ужин прошел без происшествий. Как обычно, госпожа ничего не ела. Будучи спрошенным, сколько раз за тот вечер он видел Николя, тот без колебаний ответил, что один. Свою хозяйку он видел в последний раз перед тем, как она удалилась к себе в будуар, дабы показать молодому музыканту какие-то духи. Они с Юлией все убрали, помыли посуду и легли спать. Да, Юлия - его жена, они так считают, хотя их союз и не освящен благословением священника. Он не знает, остался ли молодой человек у ее хозяйки или же ушел домой, и в котором часу. Когда на следующее утро Юлия пришла в хозяйкину спальню, она увидела, что госпожа мертва. Она громко закричала, и он прибежал на крик.