- Тогда пойдемте, - кивнула Беликова и первая выбралась из машины. Заждавшиеся собаки встретили ее радостным лаем, но, почувствовав настроение хозяйки, разом смолкли и посмотрели на нее так жалобно, словно сами были в чем-то виноваты.
- Присаживайтесь, - указала Екатерина Юрьевна писателю на диван, - я пока заварю чай и начну рассказ... К нам в отдел иногда приходят журналисты, написать статью, снять передачу. Им кажется, что наш отдел - Клондайк жареных новостей... Как-то одна девчушка с телевидения попросила меня: "Расскажите о самом страшном случае в вашей работе". Я даже опешила. Потом задумалась и вспомнила. Правда, совсем не то, что она ждала... Вот эту историю я и хочу вам рассказать. Это было давно. Очень давно... Я только окончила институт и работала инспектором в отделе по делам несовершеннолетних, тут же, в Октябрьском РУВД, у полковника милиции Леонтьева Ивана Сергеевича. Его внук, кстати, ваш коллега, писатель. Тоже когда-то был опером... Вы простите, я рассказываю несколько сбивчиво - волнуюсь... Воспоминания "давно минувших дней"... И довелось именно мне опрашивать одну молоденькую девочку, которую местные оперативники привезли с преступления по тем временам страшного и невообразимого. Она была несовершеннолетней и по закону... Нет, я опять неправильно начала рассказ. Это - предыстория. А сама история случилась много позже... Ее звали, как и меня, - Катериной. И история ее началась лет десять назад, в самый разгар гласности и перестройки.
Часть 2
Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить; а ты кто, который судишь другого?
Соборное послание
Св. Ап. Иакова. 4. 12.
Катерина махала рукой вслед автобусу до тех пор, пока он не скрылся за поворотом.
- Ты словно не на три месяца с ней прощаешься, а на тридцать лет, - улыбнулся муж, - не в первый и не в последний раз она в пионерский лагерь едет. Уже через месяц на родительском собрании увидитесь.
- Прости, - виновато улыбнулась она, - ничего не могу с собой поделать, когда ее или тебя рядом нет, страшно становится...
- Мнительная ты, - ответил он, приобнимая жену за плечи, - куда же мы от тебя денемся? Такую жену и мамку еще поискать надо... Я даже удивляюсь иногда: что же ты со мной делаешь - почитай тринадцать лет женаты, а я все, как мальчишка, влюбленный. Может, ты - колдунья и привороты какие знаешь?
- Это приворот простой - любовью зовется. Для его сотворения не нужно ведьмой быть. Просто люблю я вас с Анжелой. Больше жизни люблю. Повезло мне. Так повезло, что сглазить боюсь. Муж - красавец, умница, непьющий и на все руки мастер, и дочка - отличница, помощница моя... Ох, да я же опаздываю, - спохватилась она, - я у начальства всего на пару часов отпросилась, а сама уже третий час гуляю... Леня, я тебе один подарок приготовила... Только не знаю, как сказать... Ты меня любишь?
- Ну, ты, мать, сегодня и вопросы задаешь, - покачал головой, - хочешь, чтобы я у тебя опять руки и сердца просил? А то ведь я могу... Естественно, люблю.
- Значит, поймешь, - сказала она, - нелегко было, мучилась страшно, словно вновь через этот ад прошла, но все же сделала... большое дело сделала... А ты, раз любишь, значит, поймешь...
- Ты о чем? - недоуменно вскинулся он.
- Вечером узнаешь, - пообещала она, - может, я и не решилась бы, но я так верила в вас...
- Что-то сегодня ты, мать, горазда загадки загадывать, - покачал он головой, - хорошо, подождем до вечера. Посмотрим, что ты там приготовила. Послушай, а ты, часом, не того... Мы прибавления семейства не ждем?
- Не совсем, - лукаво улыбнулась она, - это как посмотреть...
- Окончательно заинтриговала. Может, сейчас скажешь? А то, не ровен час, не дотерплю до вечера - умру от любопытства. Что без мужа-то делать будешь?
- Без тебя мне будет плохо, - серьезно ответила она и тут же улыбнулась, - но надеюсь на твое крепкое здоровье. Ты у меня вон какой бугай... Ну все, побежала я, а то начальство ругаться будет.
Она поцеловала мужа и поспешила к ближайшей остановке. Работала Катерина в хосписе - приюте для безнадежно больных. Работа была, без преувеличения сказать, страшная, требующая таких сил и такого мужества, что редко кто из обслуживающего персонала выдерживал больше двух-трех лет. Видеть бесконечные людские мучения, почти физически ощущать исходящую от людей боль, отчаяние, выслушивать исповеди, жалобы и обвинения полуобезумевших от страданий людей, провожать каждую неделю по нескольку уходящих в последний путь мучеников... Как много надо сил, чтобы не очерстветь душой, и еще больше, чтобы не возгордиться, не превозносить себя за эти силы, за это милосердие... К счастью, в этот день никто из больных не умер. И даже более того: случилось маленькое чудо - выписалась семидесятилетняя баба Нюра, последние четыре месяца шедшая на поправку, к удивлению врачей и больных...
Сдав дежурство, Катерина переоделась, привела себя в порядок и зашла проститься перед выходными к директору хосписа Петру Васильевичу.
- А я тут тебе небольшую премию выписал, - обрадовал он ее, - особенно хвастаться нечем - крохи, а не деньги, но для тебя все же наскреб по сусекам.
- Да ни к чему это, - засмущалась она, - мне хватает. У меня и муж неплохо зарабатывает. Я, когда премии получаю, чувствую себя так, словно у больных что-то отнимаю, у нас же каждая копейка, каждая тряпка на счету...
- Не дури, - нахмурился он, - ты не отнимаешь, а даешь. Я все эти годы на тебя буквально молюсь. Чтоб не ушла ты, чтоб не переманили тебя на место подоходней или полегче. Даже дворник получает больше, а уж вкалываешь ты так, что... Да о чем вообще тут говорить?! Будь моя воля, я бы тебе доску мемориальную при жизни на стене хосписа повесил. И надпись золотую высек... Одним словом, вернешься после выходных, я тебе деньги выдам.
- Скорее всего, после выходных я сама для хосписа кое-какую сумму принесу, - улыбнулась она, - предвидятся тут кое-какие деньги... пожертвование...
- Пожертвование? - насторожился директор. - Какое? От кого?
- Пока это секрет. Вот получу, тогда... Хоть посуду новую купим, халаты, белье постельное... Но это - потом. Не буду загадывать, а то вы знаете, как это бывает: загадаешь, а выйдет все так, что... Ну что ж, до понедельника, Петр Васильевич.
Из кабинета начальника она поспешила в издательство "Астра", едва успев к самому закрытию, когда директор уже недовольно поглядывал на часы и теребил в руках ключи от "Вольво".
- Извините, Виталий Петрович, - сказала она, - никак не получилось вырваться пораньше, с утра отправляла в пионерский лагерь дочку, а затем...
Директор только вздохнул в ответ и кивнул в угол кабинета, где стояли две пачки книг, завернутых в плотную коричневую бумагу. На приклеенной сбоку этикетке значилось: "Е.К.Смирнова. "Покаяние".
- Авторские экземпляры, - пояснил директор.
- Да мне же их и не донести, - испугалась она, - можно я только парочку возьму? Мне ведь и дарить-то их некому...
- Дело твое. Остальные тогда оставим на презентацию.
- Виталий Петрович, а никак нельзя без этой... без презентации? Что я там говорить буду? Все, что я сказать хотела, уже в книге сказала.
- Нет, Катерина, презентация нужна обязательно, - твердо сказал он, - то, что ты написала, - бестселлер. Книга вызовет ажиотаж, я даже рассчитываю на нечто вроде маленькой бури, землетрясения, извержения... К тому же приглашения уже разосланы, за помещение заплачено, даже если и захотим отменить, уже не сможем - поздно. До завтрашнего дня ничего не успеем.
- Боюсь я, Виталий Петрович, - призналась она.
- Теперь уже придется идти до конца, - сказал он, - ничего, я буду рядом, если что... Но стоит признаться, - он как-то странно посмотрел на Катерину, - что лично я бы на такое не решился... Смелая ты, Катерина...
- Да какая же я смелая? Просто нужно было написать об этом. Ведь сколько людей сейчас у нас в стране с пути сбились, нагрешили, а надежды на искупление не оставили ни сами себе, ни у других не попросили. Я людей, которые мне помогали, показать хотела. Сейчас кругом говорят, что человек человеку волк, что люди культивируют жестокость, насилие, непрощение. А я говорю: ложь это. Люди добрые, просто бояться их не нужно. Надо идти к ним с открытым сердцем, с искренним раскаянием, и они все поймут и помогут...
- Все равно бы не смог, - повторил директор, - ни за какие коврижки не согласился бы... Держи свой гонорар.
Он полез в сейф, вытащил две пачки денег, перетянутых бумажными банковскими ленточками, и протянул ей:
- Распишись вот тут, в ведомости... Ну все, Катерина, жду тебя, как и условились, завтра, в двенадцать часов. Не вздумай попытаться увильнуть - народу придет целая орда... Тебя до метро подбросить? Тогда забирай книги, сколько тебе надо, и пошли...
- Вот, - сказала она, положив на стол перед мужем книгу.
- Что это? - удивился он и, разглядев фамилию автора на обложке, широко распахнул глаза: - Как, когда?!
- Не хотела тебе говорить, пока не закончу все, - призналась она, - боялась, что не смогу, что не получится, что не примут... Три года писала. По строчке, по листику, и... вот...
- Да когда же ты? - не поверил он, взял книгу в руки и, раскрыв, машинально прочитал несколько строчек. - Ну, ты, мать, даешь... Даже слов не найти. И ведь утаила... Как снег на голову... Ну, тихоня! Надо же, теперь у меня жена писательница, - наконец пришел он в себя, - переплюнула меня. Куда ж нам теперь, прорабам, с интеллигенцией тягаться. Знаешь что? Это дело нужно обмыть!..
Он было поднялся из-за стола, но Катерина удержала его:
- Подожди. Прочитай сперва. Здесь про мою жизнь. Ты не все знаешь обо мне. Сначала я боялась рассказывать, думала - не поймешь. Все время откладывала. Слишком боялась тебя потерять. Каждый раз обещала себе: завтра, завтра, завтра... И вот, дотянула. Теперь не боюсь признаться: знаю - не осудишь и поймешь. Потому и говорила утром: если любишь - поймешь...
- Что-то чудное ты говоришь, - заинтересовался он, - что же такого я о тебе не знаю? Всю жизнь вместе прожили, дочка уже большая, а я все чего-то не знаю? Интересно...
- Так ведь и мне было сложно рассказать о таком. Сил не было признаться. А теперь нашла силы. В вас верю. В тебя, в дочку, оттого и силы появились... Прочитай и все поймешь.
- Хорошо, - несколько недоуменно сказал он, - в самое ближайшее время и прочитаю...
- Нет, ты сейчас прочитай, - серьезно сказала она, - а я в соседней комнате пока посижу, подожду...
Часа через четыре он вошел к ней в комнату, бледный как мел, зажав в руке недочитанную книгу, и, остановившись на пороге, тихо спросил:
- Это что? Шутка такая? Это же невозможно... Я не верю в это...
- Возможно, Леня, - так же тихо ответила она, - мы с тобой познакомились, когда мне двадцать пятый год пошел, а это все куда раньше было...
- Но как же так?! Всю жизнь вместе прожили, и вдруг такое... Почему ты мне раньше не сказала?! Нельзя же так! Да нет, шутишь ты все, - делано рассмеялся он, пытаясь отыскать в ее глазах ответ, и, отыскав, тяжело опустился на стул, обхватив руками голову, - сделала ты мне подарок... Как и обещала... Уж подарок так подарок... Как же ты могла скрывать от меня такое?
- Тебя боялась потерять, - сказала она, - ты и Анжела - вот и все, что у меня есть. Остальные ушли, отвернулись, бросили... Ты уж прости меня, прости, подлую... Но ведь я ни словом, ни взглядом старалась тебя не...
- Так, значит, вот почему ты такая тихая да покладистая, - задумчиво перебил он ее, - вот почему ты свою больницу дурацкую не бросаешь... Ай да Катерина! А я-то дурак, нарадоваться на тебя не мог...
Услышав в его голосе напугавшую ее нотку, она бросилась к мужу, упала на колени, схватила его руку, ткнулась лицом в ладонь, словно поцеловать хотела. Он вскочил, вырвал руку и отступил на шаг.
- Не надо, - покачал он головой, с презрением глядя на нее, - как же ты могла так поступить со мной?! Всю жизнь - под корень!.. Захомутала ты меня качественно, ничего не скажешь... Ох и тварь же ты, Катерина... Ох и мразь!..
- Прости меня, Леня! Я же не со зла, не с выгоды молчала, я тебя потерять боялась... Думала: сначала ты меня узнаешь, полюбишь, поймешь, что и я люблю, не могу без тебя... Я хотела начать совсем другую, новую жизнь. Искупить прошлое... Я же ради тебя на все готова...
- И на ложь, - жестко ответил он, - всю жизнь лгала, изворачивалась, хитрила... Дочь вырастили, казалось, все как у людей, а вышло вон как... Что ж ты со мной сделала? Будь ты проклята, мразь! - Он плюнул и, сорвав со стула куртку, пошел к выходу. Открыв дверь, обернулся: - Позже поговорим. Сейчас у меня даже сил нет. В голове не укладывается... Но одно знаю точно: простить тебя я уже никогда не смогу. Даже не надейся... Какая же ты все-таки мразь... Мразь!
Он вышел, громко хлопнув дверью, а она упала навзничь и в голос зарыдала... Когда слезы кончились и плач перешел в стоны и поскуливания, она приподнялась и невидящим взглядом окинула комнату. Лишь сумрак и тишина окружали ее. Всхлипывая, она прислонилась к дивану и, обхватив плечи руками, застыла... Такой и застал ее заглянувший в окно рассвет...
С трудом дождавшись десяти утра, она позвонила в издательство:
- Виталий Петрович, я не могу... Я не приду, - сказала она, - у меня беда случилась...
- Какая беда? - возмутился директор. - Через час тебе уже выезжать нужно! Дюжина журналистов, полдюжины критиков, телерепортеры... Даже не думай об этом!
- От меня муж ушел, - сказала она, - не понял... не простил... Я думала...
- Он вернется, - уверенно сказал Виталий Петрович, - это была просто первая реакция, испуг. Остынет, подумает, все поймет и вернется. Еще и прощения попросит. А на презентацию тебе обязательно надо идти. Расскажешь все журналистам, они напечатают, твой муж все поймет и вернется. Наверное, ты просто ему не так все объяснила.
- Да я и не успела ничего толком объяснить...
- Вот видишь?! Так что не теряй свой шанс, иди до конца... Нет, я даже уговаривать тебя не хочу, просто через час сам за тобой заеду. Переодевайся, готовься, через час будешь давать интервью...
Просторный светлый зал с длинными, выстроенными в ряд столами был битком набит людьми. Виталий Петрович постарался на славу. Когда в зал вошла бледная от бессонной ночи Катерина, воцарилась тишина. Вероятно, слух о содержании книги уже успел разойтись, и десятки любопытных глаз изучающе уставились на Смирнову. Директор провел Катерину во главу стола, к небольшим пластиковым микрофонам и табличке с надписью: "Смирнова Екатерина Семеновна. Автор", усадил на неудобный, ободранный стул и провозгласил:
- Добрый день, господа. Я пригласил вас по поводу выхода необычной и, я бы даже сказал, уникальной книги. Разрешите представить вам автора - Екатерину Семеновну Смирнову.
Он выдержал небольшую паузу, словно ожидая оглушительных аплодисментов. Но аплодисментов не последовало, и он продолжал:
- Книга называется "Покаяние". В художественной форме автор изложил в ней свою автобиографию. Произведение необычное и даже спорное, но затрагиваемые в ней проблемы весьма актуальны именно сейчас, когда наше общество захлестнула волна насилия и жестокости. Как относиться к этому? Как воспринимает свое преступление сам преступник? Как воспринимает его преступление общество? Есть ли у него шанс на искупление и покаяние? Как относится общество к пытающемуся измениться человеку - помогает или добивает? Очень много вопросов и очень мало ответов... Насколько я понял, Катерина Семеновна не щадит себя, описывая события тех дней без прикрас и оправданий. Она написала эту книгу для того, чтобы... А вот для чего она ее написала, мы попросим рассказать самого автора. Прошу вас, Катерина Семеновна.
Она робко посмотрела на собравшихся в зале и начала рассказ:
- Простите меня за корявость изложения, я не очень хорошо умею говорить... я и писала-то с трудом, слишком больно вспоминать обо всем. Очень страшно и больно. Поэтому такие книги редкость, вот я и решила...
- Сначала фабулу, фабулу расскажи, - прошептал директор.
- Извините, я очень волнуюсь... Меня зовут Семенова Катерина, в девичестве - Колыванова. Мне сорок лет, я родилась в семье рабочего Балтийского завода, мать была швеей. Отец бросил нас, когда мне было три года, училась в ПТУ на швею-мотористку, выбрав профессию матери. Как-то раз к нам на дискотеку приехал парень из центрального района, друг моего соседа. Очень красивый, спортивный мальчик. Станислав Горшков... Он был старше меня почти на десять лет. Мне тогда едва исполнилось пятнадцать, а ему уже было двадцать четыре... Широкоплечий блондин с голубыми глазами, водитель троллейбуса... Он был очень ярким человеком, сразу выделялся из толпы: сильный, волевой, самоуверенный, очень хорошо пел и играл на гитаре, рассказывал занимательные истории...
Он подошел ко мне и пригласил на танец... выбрал из всех девушек именно меня. Я была тогда очень симпатичной: длинноногая, с густой, до пояса, косой, к тому же неплохо одета - мы с мамой сами шили себе... Мы познакомились, разговорились... В тот день он танцевал только со мной. А на следующий день неожиданно приехал с огромным букетом цветов. Мы стали встречаться... Я влюбилась в него безумно, и он сказал, что жить без меня не может, уговорил переехать к нему. У него была однокомнатная квартира в городе. Через два месяца я согласилась. Сначала все было хорошо. Он баловал меня подарками, водил в кино, показывал город, знакомил с друзьями. Полгода счастья... А потом все начало медленно, но неудержимо меняться. Он стал выпивать, все чаще приходил домой заполночь, начались ссоры... Несколько раз он сильно избил меня. Но я любила и все прощала, хотя уже и начала догадываться, что у него появилась другая женщина. Наверное, я просто устраивала его в бытовом отношении: хорошо готовила, стирала, убирала квартиру, никогда ни на что не жаловалась, да и внешне была довольно привлекательной девочкой - на люди со мной было показаться не стыдно.
Когда он был трезвым, то клялся, что любит меня. Жизнью своей клялся... Как-то раз у меня сильно разболелась голова, и, отпросившись с занятий, я вернулась из училища не к сроку... А на нашей кровати лежала размалеванная, толстая бабища лет тридцати, страшная, пьяная, потная... и он рядом с ней... Такой же потный, пьяный до полубезумия. Увидел меня и даже не смутился. Иди, говорит к нам, вместе повеселимся... И я пошла. У меня словно помрачение было. Унижаться так унижаться... Потом он меня на кухню отправил, кофе для них готовить. Я пошла. Через некоторое время он вышел следом, увидел приготовленный кофе и ну хохотать...