- Я еще разберусь, откуда у вас появилась информация о нашем отделе, - пригрозил Косталевский, переводя взгляд с меня на третьего человека, находящегося в кабинете, которого я поначалу принял за сотрудника отдела, - не РУОП, а проходная какая-то... Все, разговор окончен. Все свободны.
Мне ничего не оставалось, как покинуть кабинет. Молчаливый свидетель нашего с Косталевским разговора последовал за мной. В коридоре мы остановились и вопросительно посмотрели друг на друга.
- Кажется, мы невольно здорово друг другу подкузьмили, - обаятельно улыбнулся мне незнакомец. - Позвольте представиться: капитан Заозерный, Виктор Петрович. Головецкое УВД. Это в Тверской области.
По виду он был форменным служакой. Такие люди обычно просты и надежны, как молоток. Только уж больно здоровый "молоток", скорее, целая кувалда. Килограммов за сто.
- Мартынов, Вадим, - представился я, - третий отдел. "Полиция нравов".
- Я оказался невольным свидетелем... А ведь я пришел по тому же делу... только минут на пятнадцать раньше. У вас, в Питере, все такие, как этот... барометр погоды?
- Наш город вообще славен кунсткамерой, - отозвался я, - стало быть, по одному делу? Нам надо поговорить - не находите?
- За тем и пришел. Но разве от этого... экспоната слова доброго добьешься? Есть здесь где-нибудь кафе? Я утром с поезда - в бегах, а язве мои дела по барабану, она своего требует.
Если капитан из Твери умел работать так, как умел есть, то мне выпала честь столкнуться с великим сыщиком, понял я, наблюдая за процессом поглощения пирожков и ватрушек.
- Давно пасу одного поганца, - рассказывал капитан с набитым ртом, - весь город под себя подобрал, шельмец. Не сам, конечно, с помощью воров, но проявив в этом деле недюжинный талант, паскуда. Я к нему и так, и этак - впустую. Дисциплина у него в бригаде строжайшая, барыги запуганы качественно, а сил у нас того, с гулькин нос. Все, что в городе гнилого происходит, - так или иначе с ним связано. Уже мысли об отставке возникать стали: на кой черт я там, такой красивый, нужен, если щенка самоуверенного за хвост поймать не могу?! Много он мне крови выпил... А тут как раз случай подвернулся. Был у него на днях день рождения, и произошла там какая-то странная история. Доподлинно мало что известно, только свидетели стрельбу слышали, а во дворе у бара следы крови нашли. Ни трупов, ни раненых - тьфу-тьфу - не было, но печенью чую - нечистое дело. И аккурат после этого засобирался мой паренек в славный город Петербург, захватив с собой пяток надежных людей. Спрашивается: зачем?
- Гастроль? - догадался я.
- Вот и я так кумекаю, - кивнул Заозерный, - а это для меня редкий шанс. Заметь: не послал кого-то, а сам поехал, дела на своих заместителей оставив. Значит, не простые люди позвали, и дело, видать, непростое светит.
Особого участия и подхода требующее. Подумал я, подумал, махнул рукой и бросился следом. Уж больно лакомый для меня шанс выпал.
- Но каким образом эта история пересекается с моей проблемой?
- Вот тут подходим к самому интересному, - театрально поднял вверх заскорузлый палец капитан, - паренек этот, кровопийца мой, сам из местных будет, из питерских, стало быть. И оказывает ему покровительство родственничек, также здесь обитающий. Вор в законе - не фунт изюма. Кличка у этого вора Север. Говорят, большим авторитетом пользуется. Наши робин гуды доморощенные очень уж этим фактом гордятся, так что разузнать сии подробности большого труда не составило. Вот я и смекнул: не родственничек ли моего ненаглядного к себе на гастроль позвал? Екнуло сердечко: дай, думаю, попытаю счастья, а вдруг да повезет? Обзвонил знакомых. Нашелся один, со связями в Питере. Дал адресок, телефончик. Приехал я, и к нему: так, мол, и так, выручайте. Ну, мужик неплохой оказался, в мое положение вошел, по своим каналам порыскал и выдал мне интересную информацию. Поведал мне под большим секретом, что занимается этим самым Севером некто Косталевский, начальник одного из отделов РУОПа.
- Вот как? - насторожился я. - Да, это уже что-то... Есть еще какая-нибудь информация?
- Так, наметки разные... Занимается Косталевский этим Севером уже давно, но не все идет так гладко, как ему хотелось. Что-то там у него не сходится, вот и бесится мужик. Решил я все-таки повидаться с этим полковником. Пришел... Ну, а дальше ты видел, чем закончилось...
- Любопытно, - признал я. - Косталевский занимается Севером и при этом интересуется убийством моих внештатников на Васильевском острове. О чем это говорит? По большому счету ни о чем, но задуматься стоит. И версию эту потискать тоже не мешает... Как полагаешь?
- Я так мозгую, - с деревенской хитрецой покосился на меня Заозерный, - что не мешало бы нам наши интересы на время объединить да вокруг этого самого Севера малость покрутиться. Глядишь, и выплывет чего...
- Идея хороша, - согласился я, - тем более что у меня альтернативы и вовсе нет. Есть лишь слабенькая надежда. У тебя адрес этого Севера есть?
Заозерный взглянул на меня с удивлением:
- Вообще-то это я - приезжий. Был бы у меня в городе, я назвал бы тебе номер дома и квартиры хоть дворника, хоть авторитета... Ты местный, тебе и банковать.
- Беда в том, что Петербург - не Головец, - вздохнул я, - у этого самого Севера может оказаться с десяток квартир, как зарегистрированных, так и на левую тетю оформленных. Но делать нечего: буду искать. Надо бы еще банщицу пощупать. Сердцем чую: выпустят ее скоро, несолоно хлебавши.
- Это можешь мне доверить, - предложил Заозерный, - я с этим контингентом работать умею. Это у вас тут гуманизм и гласность развели, новым министром напуганные, а у нас все еще по старинке, патриархально...
- Ты извини, капитан, но... Я против этого. Веришь или нет, но я за всю свою жизнь ни одного задержанного пальцем не тронул. Нет, я понимаю, что у нас специфика иная, нет тех маньяков и убийц, которых приличный человек отпинать и за грех не посчитает, но все же как-то... не мое это. Не хотелось бы... К тому же женщина...
- Кто сказал хоть слово про рукоприкладство? - удивленно надул толстые щеки Заозерный, - я сказал про умение работать с этим контингентом, но ни словом про оплеухи не обмолвился. Вы, милейший Вадим Григорьевич, уже совсем нас за лапотников-портяночников держите. Обидно-с.
- Ну, тогда... Завтра ее выпустить должны. Можем к вечеру навестить.
- Зачем же, зачем же? - замахал руками Заозерный. - За это время неизвестно что случиться может. А вдруг она сразу по выходе из КПЗ "сядет в скорый поезд, сядет в длинный поезд ночью соловьиною" и "уедет срочно из этих мест, где от черемухи весь белый лес"? А то и к шефу с информацией побежит? Не-э, энтого нам не надо. Уж если брать за жабры, так сразу по выходе. Пусть глотнет свободы, как рыба - воздуха, расслабится, обмякнет. Тут мы ее и подсечем... Вы рыбалкой не грешите, Вадим Григорьевич?
- Бог миловал.
- Напрасно. Большие ассоциации с жизнью сие увлечение имеет. Да и времени для дум очень много. Очень повышению фантазии и рассудительности способствует. Про терпение я уже и не говорю... Стало быть, на том и порешим? У вас машина есть?
- Есть.
- Отлично. Узнайте завтра, во сколько выпускают банщицу, позвоните мне в гостиницу - вот телефон, - и начнем помолясь. Договорились?
- Вот она, - указал я Заозерному на высокую, угрюмую женщину, выходящую из здания.
- Подъезжай к ней вплотную, - скомандовал он и, когда я выполнил требуемое, распахнул дверцу.
- Уголовный розыск, - представился он, мазнув воздух удостоверением. - Токарева Виктория Павловна? Присаживайтесь, у нас к вам есть вопросы.
- Да вы что, спятили совсем?! - распугивая прохожих, сорвалась на крик женщина. - Меня только что выпустили! Вы уже между собой договориться не можете? Никуда не поеду!
- Поедете, поедете, - сладким голосом пропел Заозерный, выбираясь из машины и цепко беря ее за локоть, - у коллег наших к вам одни вопросы, у нас другие... Вы думали, все так просто? Навешали лапшу на уши, и все? Нет, матушка моя, придется оставить мысли о благополучном исходе. Мы ведь как: не мытьем, так катаньем...
- Ордер покажите, - хмуро сказала она.
- А это не арест, - сообщил Заозерный, - это обычное задержание по подозрению... Можете потом жалобу составить, мы не возражаем. - И уже другим, официальным тоном скомандовал: - В машину! Ты мне еще сопротивление оказать попробуй... Ну! Быстро!
Вздохнув, женщина села на заднее сиденье. Капитан втиснулся рядом. До отдела ехали молча, только время от времени в зеркале заднего вида я ловил ее настороженный и ненавидящий взгляд.
- Где у вас тут побеседовать можно... Без свидетелей? - спросил Заозерный, плотоядно глядя на угрюмую банщицу.
- Если Беликовой нет, то у меня. - Я показал кабинет.
- Ты покури пока, - попросил капитан, убедившись, что кабинет пуст, - а мы с дамой побеседуем малость... За жизнь...
- Но...
- Все будет нормально, - заверил Заозерный, закрывая дверь перед моим носом.
Вздохнув, я вытащил из пачки сигарету и, прикурив, привалился к дверному косяку, готовясь к долгому ожиданию. Когда я прикуривал новую сигарету от окурка старой, в конце коридора показалась массивная фигура моей соседки по кабинету.
- Боже мой, Вадик, знали бы вы, какое счастье вас видеть, - на одесский манер растягивая слова, сообщила мне Беликова.
- Почему? - удивился я.
- Хоть что-то в этом отделе стоит столбом, - заявила она, рассматривая меня с нарочитой плотоядностью.
Невзирая на мрачное настроение, я невольно улыбнулся. Катю Беликову я, без лишнего преувеличения, обожал. Это был прекрасный человек с невыразимо страшной судьбой. Пятидесятисемилетний подполковник с фигурой и внешностью Нины Усатовой и горьким остроумием Фаины Раневской. Так мы иногда и называли ее между собой: "Наша Фаина". Она не обижалась. Матерщинница, острослов, умница и невероятно, немыслимо добрый человек, она, как я и Григорьев, стояла у самых истоков создания "полиции нравов". Первая встреча с ней всегда была для человека шокирующей, вторая - желанной. Не любить эту сумасбродную, мудрую сквернословку было просто невозможно. Но, к сожалению, именно таким женщинам чертовски не везет в личной жизни.
"Фаина" никогда не была замужем. Как она выражалась: "Несколько раз пыталась, но размеры не подходили мне по всем стандартам". Наверное, все же мы, мужчины, изрядные сволочи. Предпочитаем ярких красоток с тусклым характером и панически боимся характеров ярких, самобытных. Я иногда пытался понять: а смог бы я взять в спутницы женщину такой яркости, будь она лет на тридцать моложе, и с презрением к самому себе понимал - нет, не смог бы, испугался бы раствориться в ней, не удержать, не вынести контраста. Кстати, сама Беликова была создана именно из контрастов. Редкий знаток поэзии Серебряного века, она с детской увлеченностью перелопачивала сотни "женских детективов" - литературу несовместимую. Увлеченно читала, возмущаясь время от времени: "Глупость какая! Это ж какая дура так пишет?" Переворачивала обложку, смотрела на фотографию, качала головой: "А с виду - приличная женщина", - и вновь шуршала страницами.
Ненавидела готовить и готовила бесподобно. Презирала современные нравы и жалела проституток... Да что говорить - о ней не расскажешь. Ее надо знать. Когда у меня умер отец, Катя на несколько часов уехала из отдела, а вернувшись, протянула мне толстую пачку денег: "Отдашь, когда сможешь". А потом я узнал, что она заложила фамильные серьги. Она была из Одессы, армянка по матери, дворянка по расстрелянному большевиками прадеду, и в целом мире у нее не было никого, кроме двух безродных собак и тощего, вечно пропадающего на улице кота...
- Вызывает меня сейчас Григорьев, - жизнерадостно сообщила она мне, прикуривая папироску с ловко смятой гильзой, - в документах я напортачила. Ну, думаю, отымеет сейчас по первое число... Ты бы видел, как я бежала к нему в кабинет! И что? Посмотрел на меня грустно: переделайте, говорит, Екатерина Юрьевна, душевно вас прошу... Нет, все-таки мужчины - сволочи! И опять в моей сексуальной жизни беспросветно, как у дяди Тома в... этой... в хижине! А ты что здесь стоишь, как Мальчиш-Кибальчиш от "сферы сексуальных услуг", способный день простоять и ночь продержаться?
- Да вот...
Объяснить я не успел: в кабинете послышался такой звук, словно кто-то что есть мочи влепил мокрым полотенцем слону по заднице. Беликова внимательно посмотрела на меня и, решительно отодвинув с дороги, прошла в кабинет. Я вынужден был последовать за ней.
В кабинете друг против друга, разделенные столом, стояли Заозерный и Токарева. Капитан машинально прижимал ладонь к своей покрасневшей физиономии.
- Оказывается, в отличие от меня есть женщины, способные твердо сказать "нет", - саркастически заметила Беликова, - и что здесь происходит, позвольте вас спросить?
- Это банщица той самой сауны, - обреченно пояснил я, - с Васильевского... Она должна знать девочек... бывших там...
- Да-а, Вадик, - укоризненно протянула Беликова, - не ожидала от тебя.
- Здравствуйте, Екатерина Юрьевна, - неожиданно для меня поздоровалась с Беликовой банщица, - давненько не виделись...
- Что люди? Горы и те друг с другом сходятся... Если водка не паленая, - философски откликнулась Беликова и, повернувшись ко мне, скомандовала: - Поди прочь! И это "братское чувырло" с собой забрать не забудь, - брезгливо ткнула она пальцем в Заозерного.
Понурившись, мы покинули кабинет.
- Ну и что? - уныло спросил я в коридоре.
- Что-что... Сволочь, а не баба, - в тон мне отозвался капитан, - не бить же ее, в самом-то деле... Хотя иногда так хочется! Именно женщину, именно сапогом по морде... Я - садист?
- Идеалист, - попытался пошутить я. На душе было гадко. Время текло издевательски медленно. Наконец дверь распахнулась, и мимо нас с гордым видом прошествовала Токарева. Заозерный инстинктивно дернулся следом, но я удержал его за рукав:
- Не надо...
В кабинете, стоя перед зеркалом, Беликова примеряла шляпку какого-то совершенно чудовищного фасона. Это была еще одна ее страсть: замысловатые, давно вышедшие из моды шляпки немыслимых форм и размеров.
- Что, красота - это страшная сила? - подхалимским голосом поинтересовался я.
- Не подлизывайся, Мартынов, все равно не прощу, - отрезала она, не отрывая взгляда от своего отражения и поворачиваясь из стороны в сторону. - Я поняла, чего здесь не хватает - вуали!
- Зачем?
- Мальчик! - презрительно посмотрела на меня Беликова. - Что ты понимаешь в охоте на мужчин? Под покровом вуали подкрадываешься к самцу, неожиданно откидываешь ее в сторону и, пока мужчина в обмороке, быстро тащишь его к себе...
- Екатерина Юрьевна, - продолжал подхалимствовать я, - поверьте, я люблю вас без всяких вуалей...
- Ты меня еще голую не видел, - с горделиво-угрожающими нотками сказала она, - ладно, подхалим... В РУВД Васильевского острова остался блокнот, изъятый в той сауне, найдешь в нем контору, озаглавленную "Синий бархат", под ней написаны три телефона. Последний - тот, что тебе нужен. Девочку зовут Света Бондарева. Рыженькая, семнадцати лет. Вторая - ее подружка, приходила впервые, имени банщица не знает. Но клянется, что ни та, ни другая к убийству отношения не имеют. Как, кстати, и она сама. Я ей верю.
- Катенька! - Я даже слов не мог подобрать, только руками развел.
- Ладно, ладно, - поморщилась она, - беги, узнавай адреса... И послушай доброго совета: всегда думай, что делаешь...
Для того чтобы узнать адреса девушек, нам с Заозерным пришлось разыграть целое представление. Для начала из его гостиничного номера мы позвонили в агентство "Синий бархат" и попросили прислать нам "рыжеволосую девочку, которая понравилась нам в прошлый раз, кажется, ее зовут Света". Диспетчер нежным голосом посочувствовала, что это в данный момент невозможно, и предложила воспользоваться услугами "не менее симпатичных и раскрепощенных". С неподдельным сожалением мы вынуждены были согласиться. Заверив, что "заказ будет исполнен в течение получаса", девица положила трубку.
- Будем ждать, - голосом рекламного Добрыни констатировал Заозерный, - только сдается мне, они уже давно... тю-тю... От греха подальше.
- Лишь бы их не того... "тю-тю"... в ближайшее озеро, - выразил я опасение, - если дело касается таких персон, как Север, возможны совершенно разные варианты.
- Не сам же он там был, а ради мелочи на мокруху не пойдет - я этот контингент знаю... Послушай, Вадим, я тебя вот о чем спросить хотел... Только ты не обижайся, хорошо?
- Да вроде не из обидчивых. Спрашивай.
- Ты в своей работе не разочаровался? Я в том смысле, что пашешь-пашешь, а шлюх этих все больше и больше? Даже я, занимаясь криминалом, отлавливая насильников всяких, убийц и ворюг, и то, бывает, задумываюсь: воду в решете ношу... Каково же вам?
- Я об этом не думаю, - признался я, - делаю свое дело, и все. Мы не сможем победить ни преступность, ни проституцию карательными мерами, в этом герой "Эры милосердия" прав. Сейчас по всей стране ищут "национальную идею"... Дебилы! Образование и воспитание - вот и идея, и спасение. Я вообще считаю, что самый важный человек в мире - учитель. Не политик - не к ночи будет помянут! - не милиционер, не финансист или даже врач, а учитель. Вся гадость на земле, вся мерзость растет от необразованности и невоспитанности. У нас уже стерлись грани того, что хорошо, а что плохо. Ведь так легко девочке заработать на новые колготки: пойти и встать на трассу. Так легко лечь под шефа или под нужного человека.
Это раньше было стыдно, а теперь так делают все... Сейчас растет поколение "перестроенных" детей. Как нам это аукнется в старости! Безнравственные книги, безнравственные фильмы - они научат их тому, как надо с нами поступать в старости, за то, что мы с ними сделали в молодости. Тысячи, десятки тысяч проституток, и мы - шесть человек... Да даже если бы нас было шесть тысяч - все равно не было бы пользы. Нужна мораль. Необходимо, чтобы девочка, выходящая на трассу, ясно понимала, что это - плохо и стыдно. Понимаешь? Я путано говорю, я не оратор, я только могу назвать причину, используя свой опыт. В нас усиленно вбивают культ денег. Теперь писателем или художником быть как-то... жалко. А бизнесменом или политиком - мощно. Так всегда бывает в периоды упадка. Посуди сам: в начале двадцатого века самая дешевая проститутка зарабатывала около сорока рублей в месяц, тогда как фабричная работница получала около двадцати рублей.
Самая дорогая шлюха могла заработать в борделе от шестисот рублей и выше. Сейчас девочки на трассе получают от пятисот до тысячи рублей в день. В салонах - в два-три раза больше. Все газеты пестрят объявлениями: "Приглашаются на работу в салоны девушки. Зарплата от двух тысяч долларов в месяц". Врач получает сто-двести долларов. Картограф высшего класса - сто долларов. Милиционер - сто пятьдесят. Секретарша - двести-триста. Да что говорить - ты все сам знаешь... Мы пытаемся перекрыть самые страшные участки: детское порно, детскую проституцию, притоны. А в целом... В целом надо четко и ясно сказать: страна в жутком кризисе. Период упадка, разложения. Давайте выкарабкиваться. Для начала хотя бы определиться с приоритетами. Четко определить, что военный, врач, учитель - это престижно и благородно.