- Вижу, ваше высокородие.
- По двадцать ударов плетью!.. Каждому!
- Сейчас?
- В следующий раз.
Затем Икрамов бросил взгляд на каждого, укоризненно качнул головой.
- Стыдно, господа. За это вызывают на дуэль. Но я на первый раз прощаю. - Ткнул пальцем в Гришина. - От вас же прошения об отставке я не приму. Доведете дело до завершения и тогда хоть к чертям собачьим! - и с силой захлопнул дверь.
Филимонов подошел к следователю, прошипел со слюной на губах:
- Мразь! Пакость! Трус! Вы подставили меня, как мелкая дешевка! Я вам этого не прошу!.. Не прошу и не забуду! Никогда!
Тот отвел его руку в сторону, ответил спокойно и холодно:
- Запомните и вы, Гаврила Емельянович. Я однажды пережил подобный позор, когда пытался покончить с собой. Сегодня я пережил его второй раз. Третьего не вынесу! И если госпожа Бессмертная не пристрелит вас, то это сделаю я! Запомните это, повелитель вертепа! - Надел фуражку, оттолкнул директора и быстро покинул кабинет.
…Табба быстро вышла из пролетки и, не обратив никакого внимания на раскланявшегося Илью, заспешила к дому. В руках она по-прежнему держала парик, очки и шляпку.
Поднялась по широкой парадной лестнице, миновала гостиную и чайную комнаты, спешно вошла в свою спальню.
Катенька, увидев актрису в возбужденном состоянии, спросила:
- Что-то произошло, госпожа?
Та оглянулась, прикрыла дверь, негромко сообщила:
- Не позднее этой ночи мы покинем дом.
- Свят-свят, - перекрестилась та. - По какой причине?
- Это тебя меньше всего должно касаться. Начинай собирать вещи.
- Но у нас наберется на несколько чемоданов.
- Самое необходимое. Остальное со временем наживем.
- А куда съезжаем?
- Съемных квартир много. Позвоню по телефону, определюсь.
- Княжна знает?
- Не знает и не должна знать. Никто не должен знать!
- А как бежать?.. Заметят ведь. Привратник или дворецкий.
- Я знаю, как бежала моя мать из этого дома. Мы тоже воспользуемся тайной комнатой.
- Поняла, госпожа.
Прислуга стала бессмысленно копаться в платяном шкафу. Табба же бессильно опустилась на стул.
Глубокой ночью тихонько, чтоб не скрипел паркет, Табба и Катенька миновали гостиную, вышли в коридор, прошли через залу приемов.
В руках Катеньки был довольно вместительный чемодан, Табба несла саквояж поменьше.
Беглянки спустились по узкой деревянной лестнице, вошли в тайную комнату.
В темноте Табба нащупала выключатель, зажгла свет.
Дверь из комнаты в сад была заперта на длинный крюк. Актриса откинула его.
Собаки возле дворницкой при виде беглянок вначале испуганно всполошились. Катенька сунула им по кусочку колбаски, они успокоились.
За забором поджидала вызванная заранее пролетка, извозчик помог дамам погрузить вещи, ударил по лошадям, и Табба с Катенькой растворились в мареве петербургской ночи.
От берегов Сахалина пароход отошел настолько, что они виднелись уже расплывчатыми нереальными полосками.
На пароходе везли на материк не только служивый люд, отбывший полагающийся срок, но также малое количество каторжан, исправно отбывших наказание и теперь милостивой волею власти рассчитывающих на достойную жизнь.
Тем не менее свободное перемещение каторжанам на пароходе было запрещено, их держали в нижнем трюме в особых каютах, отгороженных от верхних надстроек железными прутьями с замками.
Охраняли их специальные конвоиры, натасканные на усмирение подобного люда, и при малейшем неповиновении и бузе усмиряли что мужиков, что баб привычно и жестоко.
Семье Блювштейн была выделена отдельная каюта во втором трюме. На полу лежали три соломенных матраца, затянутые серой мешковиной.
Еду им приносили регулярно и вполне сносную - не каторжанскую, а ту, которая предназначалась матросам. От постоянной качки Михелину сильно рвало, и Сонька, в очередной раз вытирая ей лицо и успокоив, выбрасывала испачканные тряпки в легко открывающийся иллюминатор.
Михель жалостливо и беспомощно смотрел на страдания дочки, не в силах чем-либо помочь. Лишь когда она засыпала, любовно гладил ее живот, в котором уже давал о себе знать семимесячный плод.
Сонька от морского путешествия осунулась, постарела, похудела. Михель же, напротив, был подтянут, собран, и даже выросшая на щеках щетина была ему к лицу.
В дверь каюты постучали. Михелина испуганно проснулась, отец помог ей сесть. Сонька откинула защелку, толкнула дверь.
На пороге стоял сухопарый малоразговорчивый старший помощник капитана Ильичев. Односложно спросил:
- Дочку тошнит?
- Бывает.
- Давай ее на палубу. Пусть воздуха наберет, пока погода не испортилась.
- Нельзя, - вмешался Михель. - Капитан запретил.
- Капитан запретил, а я разрешаю. - Ильичев нагнулся, взял девушку за руку. - Пошли, дочка.
Он провел ее по длинному коридору, помог подняться по узкой железной лесенке, вывел на нижнюю палубу, подвел к надраенным поручням.
- Держись покрепче, чтоб не снесло.
Здесь было ветрено, свежо. Глаза от бесконечного синего простора заслезились и даже закружилась голова.
Старпом заметил это, поддержал ее.
- Держитесь. Сейчас пройдет.
- Спасибо.
- Как тебя зовут?
- Михелина.
- Нерусская, что ли?
- Еврейка.
- А чего, ежели еврейка, на Сахалине оказалась?
- Так получилось.
- Я думал, только у русских получается.
Миха закрыла глаза, затихла, отдаваясь ветру и свежести.
- Я бы каждый день сюда выходила.
- Одной нельзя.
- Думаете, сдует? - слабо засмеялась девушка.
- Сдуть не сдует, а вот какой-нибудь сволочи лишний раз попадаться на глаза не стоит, - пробурчал Ильичев.
- На пароходе тоже сволочи есть?
- А где их нет?.. Мир делится на кого? На сволочей и на тех, кто хочет стать сволочью. - Немного помолчав, он предупредил: - Есть тут один соглядатай… вот перед его зенками лучше не скакать.
- Шпик?
- Приставленный… Вроде и мичманом значится, а каждого изучает, будто раздевает.
- Молодой?
- Молодой, да ранний! Далеко пойдет, если вовремя кто-нибудь не остановит.
- И когда он чаще всего юлит?
- Когда причаливаем к какому-нибудь порту. Там прямо-таки мечется… Вынюхивает, высматривает. Потому тогда лучше не выходить, лучше в каюте сидеть и любоваться туземным народишком через иллюминатор.
- А если спросит, кто я?
- Моя племянница! Остальное его не касается.
Михелина улыбнулась, тронула за плечо.
- Я боялась вас. Думала, вы злой.
- А я такой и есть. К тебе добрый, потому что с животом.
Неожиданно Ильичев вздрогнул, внимательно посмотрел в другой конец палубы, негромко произнес:
- А вот и он… наш сокол.
- Мичман? - догадалась Миха.
- А кто ж еще? Владимир Борисович.
Держась за поручни и заинтересованно заглядывая вниз, будто не замечая главного помощника и девушку, в их сторону двигался молодой и стройный офицер.
- Чего тебе? - довольно грубо спросил Ильичев, когда тот подошел совсем близко.
- Прогуливаюсь. Я вам помешал, Сергей Сергеевич?
- Воздух портишь.
Мичман снисходительно усмехнулся, пожал плечами.
- Грубовато для старшего помощника капитана. - Перевел взгляд на Михелину, улыбнулся. - А спутница ваша прелестна… Неужели дочь, Сергей Сергеевич?
- Племянница.
- Никогда не предполагал, что у вас есть столь очаровательная племянница. Почему скрывали?
- Ступай отсюда, Владимир Борисович, - посоветовал тот. - Не топчи зазря уши.
- Разумеется, - откланялся мичман, снова улыбнулся девушке. - Берегите себя и вашего ребеночка, мадемуазель. - И зашагал по палубе в обратную сторону. Неожиданно оглянулся и так же неожиданно представился: - Мичман Гребнов.
- Хреново, - проворчал Ильичев.
- Что делать?
- Держать курс на Россию, вот чего делать! А времени у нас еще столько, что всякое в пути может произойти.
Ночью поднялся шторм.
Пароход кидало вверх-вниз, из стороны в сторону с такой силой, что судно, казалось, в любую минуту могло развалиться, перевернуться, пойти ко дну.
Металась по палубе команда, орали и проклинали все на свете каторжане в своих загонах, били и материли их конвоиры.
Михелина металась на матраце, стонала, хваталась за мать и отца, плакала.
Ее рвало с такой выворачивающей болью и силой, что она хваталась за вспухающий живот, молила о помощи, цеплялась крючковатыми пальцами за родных.
За иллюминатором нещадно хлестал ливень, временами сверкала молния.
Под утро болтанка закончилась, но боль в животе Михелины продолжалась. Девушка корчилась, плакала.
Сонька, задыхаясь от слез и сострадания, прошептала Михелю:
- Беги за доктором!
Тот выбежал из каюты, оказался на верхней палубе и наткнулся на старпома.
- Что случилось? - спросил тот.
- Там дочка… Ей плохо!
- Где?
- В трюме. Нужен доктор.
- Сейчас позову!
Михель бросился вниз, скатился по лестнице, ворвался в каюту.
- Сейчас доктор будет!
Михелина продолжала кричать и корчиться.
Открылась дверь, в каюту вошел пожилой мужчина в белом халате и с медицинским кофром. За его спиной маячил мичман.
Доктор без лишних слов принялся осматривать беременную. Вскоре жестом он попросил всех выйти из каюты.
Присутствующие подчинились приказу, стояли за дверью, ждали результата. В коридоре появился старший помощник капитана, мрачно остановился в двух шагах от всех, тоже стал ждать.
И вдруг вопль такой силы и отчаяния донесся из каюты, что Сонька ринулась туда, налетела на доктора.
- Что-о?
Он печально сообщил:
- Преждевременные роды. Ребенок мертв.
Начальник Александровского-на-Сахалине отделения Департамента полиции Андреев Игорь Семенович был могучего телосложения, лицо его отличалось упитанностью и ухоженностью, глаза покрыты поволокой, за которой трудно было прочитать настроение и намерения полковника.
Сейчас он смотрел на вытянувшегося перед ним поручика Гончарова недовольно и даже брезгливо.
- По большому счету, голубчик, вас надо разжаловать и отдать под суд. Под наш суд… на Сахалине! Чтобы вы похлебали вдоволь баланду, которую жрут каторжане!
- Позвольте спросить, ваше высокородие, в чем моя провинность?
- А вы не догадываетесь?
- Никак нет.
- Я здесь служу уже почти десять лет! Но большего бардака я не видел! Вы корчите из себя либерала, декларируете социал-гуманизм, позволяете всей этой нечисти - конченым подонкам, негодяям, убийцам - своевольничать и своенравничать! И что в итоге? Расхлябанность, разгильдяйство, полное отсутствие порядка, повальное пьянство, неподчинение!
- Ничего подобного, ваше высокородие, в своих поселках я не заметил.
- А бежавших во главе с Сонькой Золотой Ручкой вы заметили?
- Мною был направлен вам соответствующий рапорт.
- И что из этого?.. Вы беглецов задержали, поймали? Вы искали их?
- Так точно.
- И где они? Растворились? В воду канули?
- Для меня это также полная загадка, ваше высокородие.
- Не знаю, как для вас, а для меня загадка с возможной вполне неожиданной разгадкой!
- Что вы имеете в виду?
- Узнаете!
- Я готов написать прошение об отставке даже сегодня.
- Напишите. Непременно напишите. Но вначале будет произведено служебное расследование, а уж потом станем решать вашу судьбу.
- Можете решить ее немедленно.
- Нет уж! - Игорь Семенович приблизился к поручику почти вплотную. - Нет… Амурные приключения у вас с дочкой воровки были?.. Были! Беременность у нее от этих приключений наблюдалась? Наблюдалась! Исчезновение в момент сразу троих каторжан случилось? Случилось! И вы полагаете, что все это случайность? И вы, господин поручик, как говорится, ни ухом ни рылом? Не верю. И не только я не верю, но все почитаемые здесь господа.
Никита Глебович стоял бледный и напряженный. Спросил тихо, четко:
- Я могу идти, ваше высокородие?
- Можете! И готовьтесь к самым душевным беседам, голубчик!
Гончаров резко развернулся и быстро покинул кабинет.
Потапов уже который час сидел в пролетке напротив дома Брянских. Скучал возле калитки привратник, бегали служивые люди через двор к дворницкой и обратно, ждала кого-то карета.
Наконец следователь увидел, как из дома вышла в сопровождении дворецкого княжна Анастасия. Слуга помог ей сесть в карету, и экипаж тронулся со двора.
Потапов выждал еще какое-то время, покинул пролетку, бросив извозчику:
- Жди здесь.
Подошел к калитке, махнул ленивому и расслабленному Илье.
- Подойди.
Тот подошел.
- Чего изволите?
- Госпожа дома?
- Только что уехавши.
- И когда будет?
- Мне не доложено.
- А в доме кто остался?
- Разный народ. Но главный из них дворецкий.
- Кликни.
- По какой надобности, господин?
Потапов достал жетон, показал Илье.
- Сыскная полиция.
От неожиданности тот даже перекрестился, кивнул.
- Сей момент.
Привратник бегом заспешил к дому.
Вскоре Илья уже шагал обратно к воротам, ведя за собой бесстрастного дворецкого Филиппа.
- Слушаю вас, господин, - почтительно склонил тот голову.
- Уголовный сыск.
- Илья мне доложил. Чего изволите?
- Надобно побеседовать.
- Княжны дома нет, а более никто вам на вопросы ответить не сможет.
- А ты, любезный?
- Я всего лишь нанятый человек и вряд ли смогу оказаться вам полезным.
- А ты вели открыть калитку, вот мы с тобой и погутарим.
Филипп кивнул привратнику, тот откинул запор, впустил следователя.
Они пересекли двор, дворецкий предупредительно смахнул возможную пыль со скамейки, указал на нее гостю, после чего присел сам.
- Слушаю вас, господин.
- Как тебя?
- Филипп.
- Ты, Филипп, понял, из какого я ведомства?
- Разумеется. Предупрежу, однако, что в доме я человек новый и ничего особенного поведать вам не смогу.
- Поглядим, - Георгий Петрович огляделся и поинтересовался: - А госпожа Бессмертная в доме?
- Актриса?
- Бывшая.
- Мне известно о ее истории, - кивнул дворецкий. - Но ее в доме нет.
- Где же она?
- Мне это неведомо.
- Как так?.. ТЫ ведь обязан все видеть, все здесь замечать.
- Обязан. Но в этот раз я даже не заметил, как они исчезли.
- Исчезли? Что значит - исчезли?
- Утром проснувшись, ни княжна, ни я в доме их не обнаружили.
Потапов недоуменно смотрел на него.
- Ничего не понимаю. Госпожа бывшая артистка ведь живет здесь. Верно?
- Жила. А пять дней исчезнувши.
- Куда?
- Мне это неведомо. Да и княжна также пребывает в полном недоумении и расстройстве.
- Ночью, что ли, сбежала?
- Именно так. Вместе с прислугой. Иначе днем я бы определенно их заметил. Да и Илья все время возле ворот.
Потапов откинулся на спинку скамейки.
- В полицию заявляли?
- Никак нет. Княжна не велели. У них и без того душа неспокойна, а если примешать сюда полицию, то вообще хоть из дома самой беги.
Следователь помолчал, пытаясь осознать услышанное, вытер вспотевший лоб.
- А сам что можешь про госпожу Бессмертную сказать?
- Бог их знает… Странные они были какие-то. Может, и хорошо, что их более в доме нет. Легче как-то стало, светлее.
- Почему?
- Сказал же - странные. Ни с кем не разговаривали, почти не улыбались, и все время меняли внешность. Причем до такой степени, что подчас я принимал их за постороннюю даму.
- В одежде, что ли, меняла?
- Не только. То, бывало, кисею на лицо бросят. А то такие волосы накрутят да еще очочки на нос нацепят, ни дать ни взять - артистка.
- Княжна подозревала о чем-то?
- Ни о чем не подозревали. А в чем можно подозревать, ежели человек все время молчит либо пьянствует в своей комнате.
- Госпожа Бессмертная пьянствовала?! - искренне удивился Потапов.
- Подчас крепко. Особенно было жаль ее прислуги.
- Как зовут прислугу?
- Катериной.
- А госпожа твоя что же на пьянство?
- Княжна ее осуждала. Подчас даже до скандала.
- Может, поэтому артистка сбежала?
- Может, и поэтому. Может, захотелось какой-то другой жизни.
Потапов поднялся, дворецкий последовал его примеру, и вдвоем они направились к воротам.
- Я обязан сообщить княжне о вашем визите, - предупредил Филипп.
- Правильно поступишь, - кивнул следователь. - Не сообщишь ты, сообщат другие, - и направился к поджидающей его пролетке.
Ранним промозглым, слякотным утром Ирина с эсером Степаном Завьяловым, тщедушным, по-юношески долговязым, сидели в закрытой пролетке на набережной Невы недалеко от ворот "Крестов". Через своих людей была получена информация о вывозе Беловольского именно в этот день на допрос.
Степан вынул из кармана жилетки часы, посмотрел на время.
- Через десять минут должны выехать.
- А как узнаем, что в фургоне именно наш? - спросила Ирина.
- При выезде конвойный слегка попридержит лошадь и оглянется в нашу сторону.
Наконец ворота "Крестов" тяжело открылись, из них вначале выехал черный фургон с зарешеченными окнами, запряженный двумя лошадьми, затем следом показались два конных жандарма.
На месте кучера также сидел жандарм.
Сидевшие в пролетке напряглись.
Тюремный фургон выкатился на набережную.
Никто из конвоиров не оглядывался.
- Черт… - пробормотал Завьялов. - Неужели не сработало?
Неожиданно левый жандарм чуточку придержал лошадь, затем, будто не справляясь с лошадью, оглянулся.
- Пошел, - тронула извозчика Ирина. - Только не гони.
Они проследовали за фургоном по набережной, затем выехали на Литейный мост, после чего вышли на одноименный проспект.
Вскоре тюремный фургон свернул на Шпалерную. Пролетка с Ириной и Завьяловым следовать за ним не стала, понеслась дальше по Литейному.
В конспиративной квартире присутствовали четверо - Губский, Ирина, барон Красинский и Степан Завьялов.
Трое сидели за столом. Завьялов же стоял в углу и, сложив руки на груди, молчаливо наблюдал за беседующими.
- Как часто Беловольского вывозят на допрос из "Крестов" на Потемкинскую? - спросил Губский Ирину.
- Пока что вывозили всего два раза, - ответила она.
- Оба раза утром?
- Примерно в девять часов.
- Содержат в "Крестах", а допрашивают на Шпалерке?
- Похоже, что так.
- Может, это и хорошо. - Губский расстелил на столе карту города, позвал Завьялова: - Подойдите, Степан. Будем уточнять позиции.
Тот приблизился, склонился над столом. Остальные последовали его примеру.