- Злости у меня теперь хватит. Накопил ее за эти годы.
Снова выпили. Гришин долгое время никак не мог отдышаться, тяжело закашлялся.
Даша поднялась, взяла бутылку, отнесла ее на соседний стол.
- Поставь на место! - потребовал отец.
- Будете пить - уйду.
- Еще одну, и амба. Обещаю.
Девочка вернула бутылку, села рядом на свободный стул и, похоже, отсаживаться не собиралась.
- Так о чем дело? - спросил Егор Никитич гостя.
- О налетах на банки.
- Грабят их, что ли?
- По-черному. С пугающей регулярностью.
- И правильно поступают. А чего их не грабить, ежели деньги они делают с воздуха? - Гришин начинал хмелеть. - Я бы вообще спалил все банки до единого.
- Я бы тоже, - неожиданно тихо произнесла девочка.
Потапов от удивления даже икнул, а девочка разъяснила:
- Они описали всё у нас, и мы стали вовсе нищими.
Гришин обнял голову дочки, прижал к себе.
Худенькое тельце ее вдруг стало мелко вздрагивать - она плакала. Гришин также вытер выступившие слезы, высморкался в большой и не очень свежий носовой платок.
- Вот только ради них. Ради сердечных и единственных готов вернуться в вашу мыловарню, - налил снова в рюмки, поднял свою. - Давай-ка за мою сердечную Дашеньку. Это ведь не ребенок - ангел, спустившийся с небес.
Выпили, закусили студнем и горчицей. Гришин поинтересовался:
- Супруге деньги давали?
- Да, вполне приличную сумму. От департамента в качестве вспомоществования…
- Напрасно. Она женщина замечательная, но крайне скаредна и скрытна.
Потапов достал из портмоне пару купюр по десять рублей, положил на стол.
- Могу предложить от себя лично. До первого вашего вознаграждения на службе.
- Благодарю, - Гришин сунул деньги в карман. - Непременно с отдачей. Честь имею!
Визитер остался сидеть в кабаке, чтобы рассчитаться за стол, и видел, как Егор Никитич направился к выходу, петляя между столами. Его надежно и осторожно поддерживала под руку тощая и верная Дашенька.
Изюмов при виде входящего в вестибюль театра господина Икрамова едва не лишился речи. Несмотря на то что полковник был в цивильной одежде - длинном изящном пальто, не узнать его было невозможно. Сопровождал его кавказец-телохранитель, высокий, статный, по-восточному надменный.
Бывший артист, ныне выполняющий функции швейцара, сделал пару шагов навстречу визитеру, галантно поклонился и почему-то по-военному поприветствовал:
- Здравия желаю, господин полковник. По какой надобности изволите?
Тот несколько удивленно взглянул на него, не сразу признал.
- Здравия желаю… Господин артист?
- Бывший. Судьба артиста подобна фейерверку - сначала пламя, потом пепел… К Гавриле Емельянычу?
- Да, он ждет меня.
- Сейчас доложу.
Изюмов заспешил наверх, полковник понаблюдал за беседующими на верхней лестнице артистами, послушал доносящиеся со сцены распевки, принялся бессмысленно изучать выставленную здесь афишу. Телохранитель почтительно стоял чуть поодаль, внимательно и ненавязчиво следил за хозяином.
Директор театра вышел навстречу гостю с традиционно протянутыми руками.
- Господи, князь… Ваше высокородие! Как я рад. Нет, не рад, счастлив. Столь высокий и желанный гость впервые в этом скромном кабинете, - забежал следом, помог усесться в кресло, бросил беглый взгляд на торчавшего в дверях Изюмова. - У вас, сударь, вопросы?
- Нет, всего лишь удовольствие, Гаврила Емельяныч.
- Вот и получайте свое удовольствие на полагающемся вам месте!
- Прошу прощения, - поклонился тот и исчез.
- Располагайтесь, осматривайтесь, обвыкайтесь, - продолжал суетиться вокруг гостя директор. - Чай, кофий, чего-нибудь покрепче?
- Вы ухаживаете за мной как за женщиной, - засмеялся полковник.
- Не-ет, уважаемый господин полковник! За женщиной ухаживают по-другому. Внешне расслабленно, внутренне крайне собранно! С оглядкой! Потому как женщина - создание хищное и способна в любой момент отхватить не только любую понравившуюся ей филейную часть, но и проглотить тебя целиком! За вами же ухаживаю с особым почтением, ибо восхищен вашим геройством и удивлен вашим загадочным визитом.
- Никакой загадочности. Изложу все просто и понятно, - засмеялся Икрамов.
- Буду весь во внимании и готовности. - Филимонов взял из буфета бутылку коньяку, два фужера, поставил все это на стол. - Не возражаете?
- Вообще-то я уже два года почти не пью.
- А кто из нас пьет? Пьющие либо лечатся, либо калечатся! Мы же только пригубим! - Директор разлил янтарную ароматную жидкость по фужерам, чокнулся с гостем. - Ваше здоровье, князь.
- Взаимно.
Пригубили. Гаврила Емельянович зажевал лимончиком, уселся напротив гостя.
- Вы теперь передвигаетесь по городу исключительно с охраной? - поинтересовался.
- Это не охрана. Скорее друг. Он плохо говорит по-русски, но верен и чист, как все люди, не тронутые цивилизацией.
- Абориген, так сказать?
- В его глазах аборигены скорее мы.
Директор громко расхохотался, удовлетворенно хлопнул в ладоши.
- Весьма остроумно, князь… Итак, я весь во внимании.
- Вы набрали такой темп, что я как-то даже не сразу готов.
- Никакого темпа! Просто наслышан о вашей пунктуальности и не желаю зря тратить ваше драгоценное время. К примеру, в этом вертепе время вообще никто не ценит!
- Вы не любите свой театр? - удивился Икрамов.
- Обожаю! Жить без него не могу! Но публика здесь работающая иного слова, кроме как содомской, не заслуживает! Артисты - не просто дети. Дети - понятие святое. Но мои дети, дети театра, - это сборище людоедов, удавов, ядовитых змей, садистов! Они способны, перед тем как самим окончательно сойти с ума, угробить по пути любое, даже самое ангельское, человеческое создание!
- Ангельское создание - это вы?
- Представьте!.. Хотя многие считают меня едва ли не чудовищем.
Полковник с улыбкой изучал Филимонова.
- Полагаю, вы сегодня пережили некий скандал.
- Вчера!.. Вчера молодая прима, которую я открыл, пестовал, воспитывал, любил… да, любил! Как отец, как единоутробный брат, как… Она вдруг вчера хлопнула дверью и укатила черт знает с кем черт знает куда. Нет, вы представляете эту смазливую и бездарную сволочь?
- Выход?
- Выход - либо повеситься, либо растить новую подобную дрянь! Боже, как я горюю… по сей день горюю о бывшей моей любимице мадемуазель Бессмертной! Хотя и она тоже была редкой дрянью! Тоже влюбилась в некоего прохвоста и в итоге погубила и себя, и едва ли не театр!.. Вы помните мою ярчайшую Таббу Бессмертную?
- Разумеется помню. Где она сейчас? Какова ее судьба?
- Бог ее знает. Одни сказывают, будто осталась приживалкой в доме княжны Брянской. Другие - будто покинула столицу и проживает в провинции. Третьи же… третьи вообще несут полную чушь. Будто бы мадемуазель решилась покончить с собой… Не знаю, не стану врать.
Икрамов, задумчиво поджав губы, постучал пальцами по столу, поинтересовался:
- А господин… который при входе в театр… Он ведь в прошлом артист?
- Артистишко. Бездарный, никчемный… Это ведь именно он пытался застрелить мадемуазель, за что был осужден на пять лет каторжных работ.
- Он желал застрелить госпожу Бессмертную? - изумился полковник. - По какой причине?
- По причине безответной любви. Среди артистов такое, к несчастью, случается, - развел руками директор.
- И вы взяли его снова в театр?
- Не в театр, а подле театра!.. Пусть гоняет чужих и пугает своих.
- Но ведь он преступник, - глаза полковника слегка налились кровью. - Разве можно ему доверять?
- Во-первых, преступник, отбывший наказание. Во-вторых, я ему ни в коем случае не доверяю. А в-третьих, холуй, до конца дней своих знающий свою вину, - лучший из холуев!
- А он может что-либо знать о госпоже Бессмертной?
- Пока ничего не знает. Но я могу его сориентировать. - Директор закурил ароматную сигару, прищурился от дыма. - Вы ведь пришли в театр именно по этому вопросу?
Гость кивнул.
- И желаете конфиденциальности?
- Мне безразлично.
- Неверно, господин полковник. Конфиденциальность здесь весьма важна. Не думаю, что вам следует в открытую марать свое честное и достойное имя. Вокруг госпожи Бессмертной уйма всевозможных домыслов, и в вашем положении их следовало бы избегать.
Икрамов поднялся.
- Хорошо, я последую вашему совету.
- Разумно. Я же, в свою очередь, обещаю сохранить наш разговор тет-а-тет в тайне и целенаправить господина бывшего артиста на обозначенное задание.
Икрамов откланялся и покинул кабинет.
Директор вернулся к столу, какое-то время осмысливал состоявшийся разговор, позвонил в колокольчик.
- Изюмова ко мне! - велел заглянувшей секретарше.
…Бывший артист прикатил к воротам дома Брянских на пролетке, рассчитался с извозчиком, направился к калитке, чтобы позвонить.
На звонок вышел привратник Илья, поинтересовался:
- Чего изволите, господин?
- Позови кого-нибудь из господ, любезный.
- Кого именно желаете?
- Кто у вас тут важнее всех, того и зови.
- Важнее всех княжна Анастасия, но они к воротам не выходят.
- Значит, кликни кто не такой важный. Есть у вас такой?
- Дворецкий Филипп, но он гневаться будет, что оторвал от дел.
Изюмов раздраженно дернул железную калитку, потребовал:
- Впусти, я сам разберусь, с кем мне побеседовать! Зови дворецкого!
- Никак не смогу. Оставлю ворота - меня накажут.
Возле ворот остановилась еще одна пролетка, из нее вышла мадам Гуральник, направилась к калитке. Увидела незнакомого господина, с удивлением спросила:
- Вы, сударь, кого-то желаете видеть?
- Они желают видеть княжну, а мы их к посторонним господам не приглашаем, - объяснил привратник.
- Мне необходимо навести справки об одной госпоже, - сказал Изюмов, - а этот чурбан ничего не понимает.
- О какой госпоже? - вскинула бровки учительница.
- О госпоже Бессмертной. Мы когда-то служили в одном театре. Я - артист Изюмов. Бывший, правда-с. По слухам, они проживают здесь.
- Я скажу дворецкому, - сказала мадам и заспешила к дому.
- Дурень ты, братец, - нервно бросил Изюмов Илье. - Знал бы, кому отказываешь в просьбе, всю подушку ночью сожрал бы. От стыда-с!
- Будете, барин, обижать, собак спущу, - пообещал тот. - Вот вам крест.
- Отойди, свинья!
Во дворе появился Филипп, не спеша и достойно направился к воротам.
- Вот господин желает без разрешения в дом войти, а я их не пущаю, - сообщил ему Илья.
- Ступай к себе в будку, - махнул ему дворецкий, самостоятельно отодвинул засов, позволил визитеру переступить порожек.
- Чего желаете, сударь? - поинтересовался.
- Вели сейчас же наказать этого хама, который увидел во мне злоумышленника и даже не отворил калитку! А потом пообещал спустить собак!
- Привратник прилежно несет свои обязанности, за что ему исправно платят жалованье, - объяснил Филипп и снова повторил вопрос: - Чего изволите, господин?
Изюмов не сразу нашелся, затем нервно объяснил:
- Мне важно разыскать некую госпожу Бессмертную… Бывшую артистку… Мадемуазель Таббу. Сказывают, она проживает в доме княжны Брянской.
- Сказывают? - с иронией удивился дворецкий. - Кто вам об этом "сказывал", господин?
- Людская молва! Публика!.. Поклонники! Она когда-то была знаменитой!
- Мне об этом неизвестно, господин, - склонил голову Филипп.
Во дворе показалась Катенька, увидела беседующих возле ворот, на короткое время задержалась и направилась дальше.
- Она была примой! - объяснял Николай. - Весь Петербург сходил по ней с ума! Табба Бессмертная! Не слыхал, что ли?
- В театрах, сударь, не бываю по причине другой социальной принадлежности, - объяснил дворецкий и взялся за калитку, желая выпроводить визитера. - Мне непонятно, о ком вы интересуетесь, сударь, по этой причине ничем вам помочь не смогу!
Привратник помог Филиппу выставить упирающегося бывшего артиста за калитку, и дворецкий, не оглядываясь, зашагал к дому.
Николай постоял за воротами в раздумье. Когда Филипп исчез в дворницкой, достал из кармана бумажный рубль, снова подошел к калитке.
Поманил Илью, тот нехотя подошел.
- Чего еще?
Артист сунул ему деньги, подмигнул.
- Видел здесь обозначенную барыню или нет?
Привратник спрятал деньги в карман, пожал плечами:
- Проживает здесь одна. Неприветливая, строгая. Лицо все время закрыто… Сеткой. Может, и она.
- Зовут не знаешь как?
- Они со мной не беседуют.
- Может, Табба?.. Мадемуазель Табба?
- Может. Только я не знаю.
- А может, еще чего-нибудь о ней интересного вдруг вспомнишь? Напрягись, парень.
- Вроде на какую-то тангу через день бегает. В дворницкой девки шептались.
- Тангу?
- Кажись, тангу… Танцы у них такие. Модные шибко!
- А не знаешь куда?
- Не могу знать. Я знаю только калитку да ворота. Впусти-выпусти. А про другое не положено.
Николай озабоченно чмокнул губами, удовлетворенно подмигнул привратнику и направился ловить извозчика.
Глава третья
Страсть
Танцевальный класс по обучению модному аргентинскому танго находился в небольшом особняке на Большой Морской улице недалеко от Исаакия.
Сам зал был небольшой, почти квадратный, но его вполне хватало для семи пар курсистов, которые здесь занимались. Аккомпанировало занятиям трио, состоявшее из гитары, скрипки и входящего в моду аккордеона.
Урок вела черноволосая и пластичная англичанка мадемуазель Эва. Она прохаживалась между танцующими парами, подавала команды с сильным акцентом, громко, властно:
- Файф степ!.. Теперь выход в променад! Грубо!.. Очень грубо идет поддержка!.. Господа держат дам воздушно и неприкасаемо! Стойка компактней! Только полет и грация! И руки!.. Как плети! Как лианы! Медленно, медленно, быстро, быстро… И снова - медленно, медленно…
Господа были в черных легких костюмах, дамы в белых расклешенных платьях. Со стороны казалось, будто по залу летали черно-белые бабочки.
Партнером Таббы был некто Валентин, господин тридцати лет с небольшим, сухощавый, невысокий, пластичный, занимающийся, похоже, танцами не первый месяц.
Табба танцевала жестко, одержимо, без эмоций на лице, получая от танго наслаждение. Двигалась легко и грациозно, умело поддавалась касанию партнера, никак не реагируя на его присутствие. Глаза ее закрывала миниатюрная, в бриллиантовых блестках маска.
Когда оттанцевали полчаса, Эва объявила:
- Отдых, господа!.. Пятнадцать минут антракт!
Валентин проводил Таббу к стоявшим в углу стульям, придержал за локоть, помогая сесть.
- Могу я задать бестактный вопрос, мадемуазель?
- Зачем же его задавать, если он заведомо бестактен? - холодно улыбнулась девушка.
- Бестактен в меру… Раньше вы занимались танцем?
- Все относительно. А почему это вас интересует?
- Вы прекрасно ориентируетесь в пространстве и движениях. Это либо прирожденный талант, либо нечто профессиональное.
- Считайте, что первое.
- А маска на лице?
- Она вас смущает?
- Напротив. В ней есть нечто волнующее.
- Следите, чтобы во время танца от волнения вы не отдавили мне ногу.
- Я бы желал узнать ваше имя.
- Зачем?.. Вы намерены затеять со мной роман?
- Почему нет? Разве я вам никак не интересен?
- Интересны. Но лучше в другой жизни, - холодно заметила Табба и вдруг увидела в дверном проеме заглядывающую в зал Катеньку. Бросила партнеру: - Простите, - и быстро направилась к служанке.
- Что стряслось?
Та отступила вглубь коридора, взволнованно прошептала:
- Госпожа, вас разыскивает господин Изюмов.
- Изюмов?.. Откуда он взялся?
- Мне неизвестно. Час тому назад он приезжал к дому княжны, после чего я взяла пролетку и примчалась к вам.
- Тебя он видел?
- Нет. Он беседовал с дворецким.
- И что тот ему сказал?
- Мне неизвестно. Дворецкий потом заинтересовался вами, после чего отправился к княжне.
Табба задумалась.
- Все это нехорошо. Дурно.
- Очень дурно?
- Весьма. Изюмову лучше не знать, что я живу у княжны. Вслед за Изюмовым может явиться другая беда. Это почти как дурная примета.
В зале громко захлопала в ладоши Эва, прокричала:
- Дамы и господа! Антракт окончен! Прошу встать на исходные позиции! Дамы и господа, внимание!
- Ступай, - кивнула служанке Табба и заторопилась в зал.
Заиграло трио. Валентин уже поджидал Таббу на исходной, взял ее под руку, и пары страстно, темпераментно ринулись в огонь танго.
- Стойка компактней! Венский кросс! Медленно, медленно… быстро, быстро…
Катенька понаблюдала за танцующими, улыбнулась с легкой завистью и нехотя покинула помещение.
Гаврила Емельянович был крайне недоволен докладом Изюмова. Некоторое время молча ходил из угла в угол кабинета, о чем-то размышлял.
Бывший артист, одетый в швейцарскую ливрею, стоял едва ли не навытяжку, смотрел на директора преданно и испуганно.
- Вы бездарны не только как бывший артист, но и просто как существо! - сообщил ему тот, приближаясь. - Что нового вы сообщили мне в результате дурацкого визита в дом княжны? Допустим, госпожа Бессмертная проживает там! И что дальше? Вы ее лично видели?
- Никак нет, Гаврила Емельянович. Мне не предоставилось такой возможности.
- А какая возможность вам предоставилась? Совершить променад перед княжескими воротами с дурацким видом или торчать остолопом в театре на ступеньках, раздавая дежурные комплименты бездарным артистам? На что вы еще способны?
- На многое, Гаврила Емельяныч… Мне, к примеру, стало известно, что мадемуазель посещает курсы по обучению аргентинскому танго.
- Где эти курсы?.. По каким дням мадемуазель их посещает? Узнать, уточнить, разнюхать! До мелочей, до самых каверзных подробностей! Вы меня поняли?
- Так точно, Гаврила Емельяныч.
Филимонов подошел вплотную к бывшему артисту, прошептал едва слышно:
- Перед зеркалом, по пять раз в сутки!.. Хлестать себя по щекам, ежели хоть одно слово по-казарменному! Беспощадно хлестать! До красных пятен! С утра до ночи!
- Буду усиленно работать над собой, ваше превосходительство.
- Работайте! Иначе ваши усилия будут оценивать в другом заведении!
Изюмов развернулся, сделал пару шагов к двери, остановился.
- Все это вы, Гаврила Емельянович, ради князя Икрамова стараетесь?
- Вам-то какое дело?
- Интересуюсь.
- Забудьте! - Директор снова подошел к нему. - У вас нет больше интереса. Не имеете права! Вы теперь никто! Человек на ступеньках! Согнулся, разогнулся! Уловили?
- Так точ… Простите, уловил.
- Вот и ступайте с Богом. И помните, через несколько дней жду от вас новых сообщений о госпоже Бессмертной.