Окрик кучера, понукавшего свою лошадь, вывел Николя из состояния задумчивости. Подъем, ведущий к самой высокой точке города - площади Вьей Эстрапад, круто шел в гору. Службы полицейского управления недавно рассматривали проект сооружения водоподъемной машины, дабы подвести воду от Порт-А-л’Англэ к этой площади, где предполагали создать общественный колодец. Стоимость доставляемой в столицу воды постоянно увеличивалась, тяжким бременем ложась на самых бедных. В царствование Людовика XV количество водоподъемных установок в городе преумножилось. Проезжая мимо лавки, кокетливая вывеска которой расхваливала товар мраморщика Кеньяра, готового исполнить плиту для любой могилы и начертать на ней эпитафию, экипаж замедлил ход. При въезде на улицу Пост Николя заметил контору, где можно было нанять мальчишку с фонарем; припозднившиеся парижане охотно пользовались такой услугой. Фонари тщательно пронумеровывали, а мальчишек регистрировали в полицейских конторах и выдавали им письменные разрешения, снабженные печатью. Естественно, эти молодые люди становились осведомителями, и их ежедневные доклады являли собой ниточки той гигантской паутины, концы которых вели в кабинет начальника полиции. Николя увидел несколько кучно стоящих неприглядных построек, посреди которых одиноко высилась колокольня с окошками под нефом. Карета остановилась, и кучер указал ему на дом, где обретались монахини монастыря Сен-Мишель.
На этот раз Николя приказал вознице дожидаться его. Зная нетерпеливый и изворотливый характер кучерского сословия, он пообещал малому поистине королевские чаевые, ежели тот не покинет свой пост. Подойдя к массивной двери, он взялся за ручку, которая, судя по виду, приводила в движение расположенный где-то в глубине колокольчик. Пошевелив ручку, он с удивлением услышал бронзовый звон совсем рядом, и вскоре окошечко в двери открылось. Он представился и попросил свидания с сестрой Луизой от Благовещения. Окошечко с глухим стуком захлопнулось; пришлось ждать. Наконец дверь открылась, и на пороге появилась высокая монахиня; она стояла против света, и лица ее он не разглядел. Пригласив его войти, она, выглянув на улицу и окинув ее подозрительным взором, старательно захлопнула за ним дверь. В полумраке казалось, что она не шла, а скользила по длинному, выложенному плиткой навощенному коридору; свет проникал в него через единственное торцевое окно с витражом, изображавшим святого Михаила, поражающего змея. Повернув налево, сестра ввела его в приемную; вся обстановка ее состояла из двух стоявших друг напротив друга кресел, обитых тканью, возраст которой не поддавался определению.
- Слушаю вас, господин комиссар. Я сестра Луиза от Благовещения.
Громкий визгливый голос прозвучал у него за спиной. Обернувшись, он обнаружил, что в комнату бесшумно вошла крошечная женщина; она была столь мала, что ему пришлось нагнуться, чтобы рассмотреть ее. Не только низенькая, но и толстенькая, с талией, почти равной росту, она казалась карлицей; похожее существо он однажды видел на ярмарке в Сен-Жермен. Полуприкрытые глаза на одутловатом лице тонули в складках щек; мясистые губы кривились в едва заметной усмешке; скрюченные пальцы перебирали черные шарики четок. Кивком головы она пригласила его сесть.
- Полагаю, вам известно, сестра, - начал Николя, - какие события заставили меня оторвать вас от благочестивых занятий?
- Мирская жизнь, сударь, протекает за стенами этого дома, не нарушая его мир и покой. Вы хотите сказать, что ваш приход связан с одной из наших пансионерок? Эти грешницы нередко поддаются искушению демона.
- Нет, речь пойдет не о ваших пансионерках. Вам известно, что случилось с вашим зятем Жаном Миссери, дворецким герцога де Ла Врийера?
Глаза-щелочки монахини сузились, словно у кошки, притворившейся спящей.
- После смерти моей сестры мы виделись с ним только на ежегодных мессах. Да и прежде…
Она оборвала фразу на полуслове. Николя молчал; он умел ждать.
- Мне никогда не нравился этот союз, - продолжила она. - Но сестра меня не слушала. Увы! Своеволие привело ее к смерти.
Он не мог пропустить подобную реплику.
- Что вы хотите этим сказать?
- Что Господь не благословил этот союз, и его мертворожденный плод погубил мою сестру.
Она развела руками, четки упали на пол, но она этого не заметила.
Николя поднял четки и протянул владелице.
- Вы думаете, его мучила совесть, он сожалел о ее смерти? - вновь заговорила монахиня. - Ни капельки. Он нисколько не раскаялся. Сначала он притворялся, что опечален ее смертью, и те, кто плохо его знал, верили ему. Однако печаль его была напускная, он всего лишь стремился показать себя с лучшей стороны, об искреннем раскаянии или сожалении даже речи не было. Увы, Господу известно наше бессилие… Тому, кто стал причиною совершения греха, грозит погибель! Мы же, трудясь ради спасения наших ближних, зарабатываем спасение собственное.
"Отчего ее тянет на сентенции? Какие мрачные мысли заставляют ее изрекать фразы, полные горечи и недомолвок?" - недоумевал Николя.
- Сестра, сегодня ночью Жана Миссери ударили кинжалом.
- Значит, он умер, - быстро произнесла она.
Он промолчал: ее ответ можно было истолковать и как вопрос, и как утверждение, но понять, знала ли она о случившемся или же услышала впервые, он не смог.
- На исповеди, в присутствии членов нашей общины, я покаюсь в той радости, что испытала сейчас, - продолжала она. - Да помилует его Господь: "И небеса нечисты в очах Его… и в Ангелах Своих усматривает недостатки".
И снова Николя бы не сказал, что она знала о случившемся. Или услышала впервые.
- Не кажется ли вам, сестра, что ваши чувства не соответствуют вашему званию, подразумевающему жалость и сострадание?
Маленькие глазки сверкнули холодным блеском, а голос возвысился до визга:
- Жалость, сострадание! А он пожалел мою сестру? Сохранил уважение к ее памяти? Он предпочел вываляться в грязи, в нем проснулся скот…
Она заломила руки.
- Если он и молит Господа избавить его от дурных страстей, неужели вы поверите, что Господь внемлет его молитвам? Он всегда хочет только наполовину. А хотеть наполовину означает не хотеть вовсе.
- Я понимаю, сестра, ваши чувства, но все же, что вас столь сильно возмущает?
- Преступные пороки, которым зять стал предаваться после смерти моей сестры. В его сердце поселились извращения, порочащие творения Господа. Подчинив все свои чувства животной похоти, он дошел до того, что его безнравственное поведение стало вызывать повсеместное возмущение. Даже стены этого дома содрогнулись от его поступков.
- Но неужели за свойственные человеку заблуждения он заслуживал смерти? Разве он не мог искупить свои грехи?
Она недоверчиво взглянула на него.
- Брат мой, есть множество людей, о коих либо хранят молчание, либо говорят с укоризною. И что бы вы ни говорили и ни делали, вы их не измените: "Вырви глаз свой, отсеки руку себе, отрежь ногу свою, если они соблазняют тебя".
- Не понимаю, откуда у вас такая ненависть к человеку, бывшему супругом вашей сестры.
- Брак моей сестры был мезальянсом. Сами подумайте. Выйти замуж, в сущности, за слугу.
Коренастое тело женщины задрожало от ярости.
- Разве освященный взаимной привязанностью союз не является благодатью, и его не должно принять со смирением? - спросил Николя.
- Вы не знаете, о чем говорите. Мало того, что он получил недурное приданое, он еще и унаследовал от моей сестры солидное состояние, которое, в случае его кончины, должно вернуться его законным владельцам.
- Законным владельцам?
- Нам, Дюшампланам.
От Николя не ускользнула крошечная пауза, сделанная монахиней, прежде чем ответить.
- Сестра, для проведения расследования мне необходимо уточнить кое-какие подробности.
Она села и, спрятав руки в рукава, принялась перебирать четки; ее улыбающееся благодушное лицо сияло кротостью и невозмутимостью.
- Слова Писания, в коих вы черпаете поддержку, вряд ли помогут пролить свет на факты сугубо материальные. Откуда вам известно, что, овдовев, ваш зять стал вести неподобающий образ жизни?
Она с отвращением повела головой, словно хотела сказать, что об его распутстве все знали еще до смерти сестры, а быть может, и до ее замужества.
- Семья сообщала мне: ведь я самая старшая…
- Сестра, не уходите от ответа. Похоже, вы в курсе его повседневной жизни в особняке Сен-Флорантен.
Она молча смотрела на него; на лице ее ясно читалось презрение и неудовольствие, словно он по пустякам отрывал ее от дела.
- Сударыня, - уточнил Николя, - напоминаю, вы обязаны отвечать на все вопросы магистрата, ведущего официальное расследование. И если ваша искренность не оправдает моих ожиданий, я имею право арестовать вас. Вы это понимаете?
- Не надо угрожать мне, сударь. Неужели мне, бедной монахине из монастыря Сен-Мишель, надо напоминать вам, что ваша власть кончается там, где начинается власть Церкви?
- Что вы хотите этим сказать?
- Что, будучи монахиней, я нахожусь в юрисдикции аббатства Сен-Женевьев, обладающего правом творить в своем бальяже малое, среднее и высшее правосудие. Только не говорите мне, что эти права упразднены в 1674 году Людовиком Великим: последующие постановления вернули их законному владельцу.
- Вижу, вы весьма сведущи по части судопроизводства! Однако, сестра, крючкотворство не слишком согласуется с вашим служением Господу!
- Господин комиссар, мой покойный отец налагал печати на приговоры в Шатле.
- Прекрасно, но откуда столь угрожающий тон? Насколько мне известно, вас никто ни в чем не обвиняет и не собирается брать под арест. Я ничего не забываю из того, что обязан помнить, и уж тем более указы короля, кои мы все должны исполнять. А вот в ваших рассуждениях есть изъян. Маленькая деталь, но она меняет все: возвращение права вершить правосудие, о котором вы говорили, простирается, насколько я помню текст постановления, на вполне определенную, ограниченную территорию, "участок, обнесенный оградой, двор и внутренний дворик". Но ваш дом находится на улице Пост, за пределами аббатства. Поэтому, согласно закону, вы находитесь в моей юрисдикции.
Побагровев от гнева, она в ярости завопила:
- Я буду жаловаться в церковный суд, монсеньору епископу!
- Я хорошо знаю монсеньора де Бомона. Его высокопреосвященство не станет слушать монахиню, не пожелавшую подчиниться правосудию своего короля.
От такого оскорбления она вся побагровела.
- Я не намерена вам подчиняться.
- Что ж, если вы продолжите упорствовать, я потребую от магистрата увещательное послание, в силу коего вы будете обязаны рассказать вашему настоятелю все, что вам известно об искомом уголовном деле. После трех увещательных посланий, оставшихся безответными, вас ждет отлучение.
- Что вы хотите от меня узнать?
- Кто сообщает вам о том, какой образ жизни ведет Жан Миссери в особняке Сен-Флорантен?
- Мне неприятно нарушать слово, данное могущественной и высокопоставленной особе, а именно герцогине де Ла Врийер…
Голос ее стал вкрадчивым, а интонация издевательской.
- …коя является благотворительницей сего дома, о чем вам, я полагаю, неизвестно. Без ее милосердной помощи мы вряд ли смогли бы поддерживать наших несчастных пансионерок.
- Значит, это она вам обо всем рассказывала?
- Она доверительно сообщила мне, что Миссери уже несколько месяцев сходит с ума по одной распутнице, уличной девке, поступившей к ней на службу. Она не хотела ее принимать, но супруг настоял, и ей пришлось согласиться. Она плакала от унижения и принесла свою боль к подножию нашего алтаря, где она молится за спасение души герцога. Я молюсь вместе с ней.
- Значит, герцог тоже…
Сестра Луиза от Благовещения с горестным видом прикрыла глаза.
- Ваши братья не пытались вернуть вдовца на путь истинный? - спросил Николя.
- У старшего нет характера, младший шалопай и сама беззаботность. А жена брата умеет только стенать, вместо того чтобы постараться и подарить мне единокровных племянников.
- И последнее, - промолвил комиссар. - Что вы делали в ночь с воскресенья на понедельник, примерно с десяти часов вечера до семи часов утра?
- Спала у себя в келье до шести утра, то есть до начала утренней молитвы; любая из сестер может это подтвердить.
- Что ж, я покидаю вас, сестра, но прошу как следует поразмыслить, не запамятовали ли вы чего-нибудь, что могло бы заинтересовать меня.
Отвесив прощальный поклон, он направился к двери. Собираясь переступить порог, он неожиданно обернулся и, увидев, с каким нетерпением монахиня ждет его ухода, не удержался и метнул последнюю стрелу.
- Забыл вам сказать. Ваш зять не умер, его рана оказалась не опаснее царапины. А вот любовница его убита.
Она стремительно повернулась, напомнив ему детскую игрушку волчок, и исчезла в угловую дверь. Привратница, та самая, что привела его сюда, бросилась к нему навстречу и повела его к воротам.
- Куда это сестра Луиза столь резво улепетнула, напрочь позабыв о приставшем ей достоинстве? - спросил Николя.
Ему показалось, что привратница в ответ усмехнулась, и он продолжил:
- Скажите, сестра, когда в последний раз ваш монастырь посещала герцогиня де Ла Врийер?
- Госпожа де Сен-Флорантен? Странно, что вы меня об этом спрашиваете. Как раз сегодня утром она приезжала побеседовать с сестрой Луизой…
Не удержавшись, монахиня прыснула со смеху.
- Она нос задирает… а нам потом за нее расплачиваться.
- В котором часу у вас в монастыре ложатся спать?
- В восемь.
- И сестра Луиза вместе со всеми?
- О! У нее есть кое-какие привилегии: ее семья столько пожертвовала на содержание общины, что она даже имеет право ужинать в городе.
- По каким дням?
- По воскресным. Говорят, она ужинает у брата.
- А в прошлое воскресенье?
- И в прошлое тоже.
Поблагодарив сестру-привратницу, он вышел на улицу Пост; его кучер уже выказывал признаки нетерпения. Стемнело, и ему ничего не оставалось, как отправиться на встречу с Бурдо. Он пребывал под впечатлением от посещения монастыря. Луиза от Благовещения знала все! И посмеялась над ним. Однако, какая скрытная особа! С виду истая святоша, она ухитрилась ускользнуть от него и завела его туда, куда хотелось ей. Ловко опутав его словами полуправды, она отлично сыграла свою роль и вдобавок выставила его на посмешище.
Ощутив, как поток злобы, полуправды и лжи захлестывает его, он чуть не потерял сознание. Встрепенувшись, он вынужден был признать, что грань между правдой и изощренной ложью, стремящейся походить на правду, оказалась чрезвычайно тонка. Тем не менее сестра Луиза проговорилась о заинтересованности Дюшампланов в исчезновении Жана Миссери. Следовательно, между вдовцом и молоденькой Маргаритой Пендрон действительно существовал роман, и не исключено, что терзаемый ненасытным желанием дворецкий предложил ей руку и сердце, которые девушка, обогащенная жизненным опытом и понимавшая, в чем состоит ее интерес, вполне могла принять. А так как этот брак Дюшампланам исключительно невыгоден, то Маргарита стала для них и препятствием, и угрозой.
Но ее исчезновение не решало вопроса. Вдовец может продолжить влюбляться, и тогда состояние, унаследованное им от жены, растает, словно снег на солнце. Таких примеров множество, и в городе, и при дворе. Попав в плен собственных чувств к какой-нибудь алчной юной красотке, мужчина его возраста начинал исполнять все ее прихоти, а девица, получив свое, торопилась сменить объятия богатенького старичка на молоденького щеголя со смазливой физиономией и пылким темпераментом. И состояние старичка таяло на глазах. Поэтому устранять следовало, скорее, вдовца, нежели его любовницу, во всяком случае, ее в последнюю очередь. Собственно, подумал Николя, Дюшампланы - всего лишь подозреваемые, такие же, как и все остальные. Он вспомнил, как изменилась в лице сестра Луиза, услышав о ранении зятя. Что ей к тому времени было известно? Точнее, что ей рассказала во время их утренней беседы герцогиня де Ла Врийер? Накануне, допрашивая сию надменную особу в особняке Сен-Флорантен, Николя лично сообщил герцогине, что дворецкий ранен, и есть подозрения, что он сам обратил против себя оружие, которым предположительно убил свою любовницу. О ранении дворецкого монахиня, скорее всего, знала, и, возможно, у нее были основания не верить в гипотезу о самоубийстве.
Николя высадился на улице Монмартр едва ли не в кромешной тьме. Заслышав стук колес его экипажа, мальчишки-подмастерья из пекарни, расположенной на первом этаже дома, прекратили дразнить кладбищенского звонаря в черном балахоне, украшенном вышитыми серебром крестом, черепом и скрещенными костями. Сжимая в одной руке фонарь, звонарь истово звонил в колокольчик, жалобным тоном выкрикивая привычный рефрен:
Пробуждайтесь, люди спящие,
Молите Бога за усопших!
Николя вложил в руку звонаря экю, не дослушал несущихся ему вслед благодарностей, погрозил пальцем мальчишкам и, улыбаясь, отправился в дом. Едва войдя в кухню, он почувствовал, что случилось неладное. Марион сидела на скамье, обхватив голову руками, а Пуатвен с маниакальным старанием начищал оловянный кувшин, отнюдь не требовавший подобных забот. И только вид обряженного в фартук Бурдо, склонившегося вместе с Катриной над печью, где выпекали хлеб, несколько успокоил его. Похоже, гнетущая атмосфера тревоги, повисшая в кухне, не коснулась этих двоих.
- Что происходит? - спросил Николя.
- Ах, господин Николя, - простонала Марион, - возвращаясь из церкви Сент-Эсташ, наш хозяин почувствовал себя дурно. Вы же знаете, он является старостой церковной общины, и сегодня вечером у них состоялось заседание совета. Так вот, он вернулся оттуда весь красный, потный, даже вены на лбу проступили! И упал прямо на пороге!
- Я побежал за доктором, - продолжил Пуатвен, - тем самым, который уже пользовал господина прокурора, когда на него напали. Слава Богу, господин Дьенер был у себя, на улице Монторгей, и прибыл немедленно. Сначала он испугался, что хозяина хватил удар. Мы уложили хозяина, и он вскоре пришел в себя. Доктор развел в воде несколько капель щелочного фтора и дал ему; потом мы приготовили отвар тамариска и помогли доктору наложить жгут под коленками, чтобы кровь не ударила в голову. Господин де Ноблекур просил не расстраивать вас и не рассказывать о его недомогании. А еще он просил, чтобы вы с господином Бурдо поднялись к нему, как только закончите ужин: ваш визит его порадует.
Несмотря на заявление Пуатвена, Николя сорвался с места, намереваясь немедленно бежать наверх; пристальный взгляд Катрины остановил его.
- Эй, не дергайся, а то он решит, что ему и впрямь блохо. С ним фсе ф порядке. Господу известно, что я в полезнях кое-что понимаю. Он просто сильно бонервничал. Нервы у него здали. Бурдо пыл тут, он сам расскажет.
Со вздохом Николя напомнил себе, что Катрина, кухарка из Эльзаса и бывшая маркитантка королевской армии, состояла в родстве с ведуньями и владела искусством исцелять многочисленные недуги, в чем он не раз имел возможность убедиться.