* * *
Сразу же после исчезновения Варнаховского и Трезеге начальник полиции Вольф распорядился перекрыть все выезды из города. Имелись основания полагать, что фальшивомонетчики будут задержаны в самые ближайшие часы. Однако прошло уже два часа, а вестей о задержании преступников не поступало. Существовало два варианта: или фальшивомонетчики пережидают, пока полицейские ослабят бдительность, или они находятся далеко от Берлина. Подумав, Гельмут решил, что первый вариант, скорее всего, отпадает – Варнаховский не из тех людей, что будут сидеть без дела. Остается второй: господин авантюрист приближается к границам Пруссии…
Еще через десять минут Вольф составил текст телеграммы, где подробно приводился словесный портрет преступников, и распорядился разослать депеши по всем таможенным заставам империи. Ничего более не оставалось, как запастись терпением и надеяться на благоприятный исход.
Сразу после этого вошел адъютант и коротко сообщил:
– Подошли филеры.
– Зови сюда этих кретинов! – зло произнес Вольф.
Негромко постучавшись, в кабинет начальника полиции вошли два понурых филера.
– Как же это вас так угораздило, господа? – Брови Гельмута сомкнулись над переносицей.
Застыв у самого порога и не осмеливаясь пройти в глубину комнаты даже на полшага, они с понурым видом выслушали начальника полиции.
– И это лучшие мои агенты! Что прикажете тогда думать о других?
– Господин начальник полиции, ведь тут…
– Разве я не сказал вам следить за каждым их шагом? – прервал оправдания унтер-офицера Вольф.
– Мы не отходили от них…
– Разве я не говорил вам о том, чтобы вы не спускали с них глаз?
– Мы выполняли все ваши инструкции, – заговорил фельдфебель, четко выговаривая каждое слово, – но кучер заблокировал каретой выезд, а сами они пересели в другую карету и скрылись.
– Что ж, умно…
– Видно, он заранее предполагал, что за ним будет установлено наблюдение, и поэтому поехал именно через эту арку.
– Вы запомнили номер кареты, в которой они укатили? – сурово спросил Вольф.
Разумеется, он не снимал ответственность с филеров, которые должны были дышать Варнаховскому в спину, но вместе с тем осознавал, что тот в первую очередь перехитрил его самого, всякий раз опережая Вольфа в затянувшемся противостоянии на полшага. Варнаховский просчитал его с самого начала, прекрасно понимая, что он, Вольф, не пожелает его задержать, а иначе вряд ли рискнул бы появиться в полицейском управлении. Предвидел, что за ним будет установлено наблюдение, вот потому и выбрал хитрый маршрут, позволивший сбросить "хвост".
– Карета была далеко, – отвечал фельдфебель. – Мы видели только, как она отходила. А потом, у нас не было полной уверенности, что это именно та карета, в которой прятались преступники.
Его напарник, долговязый унтер-офицер, держался немного позади и, подняв подбородок, подобострастно взирал на начальника полиции. Вот только рассмотреть его взгляд мешало синее пенсне в золотой оправе.
– Выяснили, кому принадлежит карета, которую оставил преступник? – вяло спросил Вольф.
Он вдруг почувствовал, что очень устал, следовало как можно быстрее выпроводить этих недотеп.
– Выяснили, господин Вольф, – охотно отозвался фельдфебель. – Она принадлежит барону фон дер Гребену.
Гельмут невольно поморщился, будто бы от зубной боли. Вряд ли барона фон дер Гребена можно подозревать в чем-то противозаконном, хотя бы в силу его преклонного возраста. Единственное, чем тот может грешить, так это игрой в карты, причем он проигрывает значительные суммы. Да вот еще, поговаривают, за неспособностью к чему-то большему предлагает хористкам из местного собора раздеться донага за значительную плату и разделить с ним трапезу, но вряд ли подобное предложение можно было назвать противозаконным. В конце концов, хористки отнюдь не дети, и скидывать платье насильно их никто не принуждает. А кроме того, барон в приятельских отношениях с самим Бисмарком, и вряд ли канцлеру понравятся поползновения на его старинного товарища. Этот русский невероятно хитрый малый; наверняка он знал об этом, когда использовал карету барона. Вот только под каким предлогом скуповатый старик одолжил ему экипаж?
– Вы хотите сказать, что барон фон дер Гребен как-то связан с фальшивомонетчиками? – еще более посуровел начальник полиции.
Долговязый поправил сползающее пенсне, и золотая оправа блеснула тонким лучиком.
Плотный фельдфебель сдержанно кашлянул в кулак; судя по всему, сдаваться он не собирался.
– Никак нет, господин Вольф! Час назад у нас с бароном был продолжительный разговор. Тот сказал, что накануне задержался в клубе и проиграл в покер молодому человеку, который вместо долга попросил у него карету на сутки для каких-то своих нужд. Кажется, он хотел произвести впечатление на женщину. Барону ничего не оставалось делать, как согласиться. Он очень сожалеет, что был втянут в эту скверную историю.
– Да уж, впечатление было что надо!.. Он описал вам человека, которому проигрался?
– Так точно, господин Вольф! – с готовностью отвечал фельдфебель. – По описанию он похож на фигуранта.
Самое скверное в этом деле было то, что русский элементарно его надул. И теперь Вольф не имеет ни подозреваемых, ни типографии. От злости на собственную беспечность хотелось скрежетать зубами, колотить кулаками по столу, швырнуть что-нибудь тяжелое в нерадивых филеров, стоявших навытяжку у порога. Но вместо всего этого Гельмут открыл коробку с дорогими сигарами и закурил, глубоко втягивая в легкие табачное облако.
– Когда мы погнались за уходящей каретой, к нам выскочил какой-то малец и сунул нам вот этот конверт. Сказал, что это для вас, – едва сдержал улыбку фельдфебель, вспомнив, как хитрец пытался выклянчить у него десять марок, сославшись на господина, передавшего конверт и утверждавшего, что деньги он должен получить именно с него.
– Это что еще такое? – недоверчиво спросил начальник полиции.
Запечатанный конверт был изрядно помят – видно, долгое время находился в кармане сюртука без должного бережения.
– Мы не стали вскрывать; подумали, что будет лучше, если это сделаете вы.
Взяв конверт, Вольф оторвал край и вытащил вчетверо сложенный листок. Развернув, прочитал:
"Уважаемый господин Вольф! Если Вы читаете это письмо, то, следовательно, мы живы-здоровы, чего и Вам от всей души желаем, и находимся далеко от Берлина. Не обессудьте, что это письмо я не отдаю Вам лично, а передаю через нарочного. Уж очень не хотелось бы мне коротать оставшиеся дни где-нибудь в каменоломне. Уверяю Вас, на дальнейшую жизнь у меня имеются весьма серьезные планы. Вы уж не очень ругайте своих филеров за нерадивость, авось в следующий раз они будут порасторопнее.
От данного слова не отказываюсь. Засим пишу Вам адрес, по которому Вы сможете отыскать типографию: Гюльтерштрассе, 17. Умоляю, будьте поосторожнее и не придавите себе ногу, когда будете вытаскивать станок, – уж слишком тяжела станина! Как видите, даже мошенники умеют держать слово. Обещаю Вам не докучать более фальшивыми купюрами. У Вас и без того достаточно хлопот.
Ваш покорный слуга, бывший поручик лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Варнаховский Леонид Назарович.
P.S. Да, чуть было не забыл: при встрече непременно передавайте привет господину Бисмарку. К сожалению, я не знаком с ним накоротке, но, быть может, он вспомнит того простофилю, который одолжил ему в лавке четыреста тридцать марок. Правда, тогда я назвался именем Оливер Краузе, за что прошу его покорнейше извинить меня. Надеюсь, что с канцлером мы в расчете.
А на том кланяюсь".
Раздражение куда-то ушло. В опустевший участок души вползло умиротворение. Аккуратно сложив письмо, Вольф сунул его во внутренний карман.
– Выезжаем на Гюльтерштрассе, семнадцать, типография там!
Еще через час полицейские кареты выехали по указанному адресу и остановились у обыкновенного, ничем не примечательного дома на окраине Берлина. Мошенник не обманул: в небольшой прихожей стоял печатный станок. Допросили хозяина дома, но, как выяснилось, тот в нем не проживал и сдавал пустующее помещение милейшему молодому человеку лет тридцати пяти по имени Оливер Краузе. Вот только где тот находится в настоящее время, сказать не мог.
Глава 23
Аудиенция
В Берлине Бисмарка не оказалось. Как сообщили Гельмуту Вольфу в секретариате, канцлер выехал в свое имение во Фридрихсруэ, которое он получил в качестве подарка от кайзера Вильгельма после войны с Францией. В тот же вечер, понимая, что путь будет неблизким, начальник полиции повелел запрячь тяжелый экипаж четверкой лошадей, а еще через час отбыл в Восточную Пруссию. Вопреки ожиданиям, дорога утомительной не показалась. Обложившись мягкими подушками, Вольф раскинулся на широком мягком ложе и открыл глаза только под самое утро, когда стали подъезжать к имению рейхсканцлера.
Неожиданно из-за прореженных деревьев показалась крепостная стена, выложенная массивным красным гранитом, а в центре двора, возвышаясь едва ли не на полсотни метров, стоял замок с острой черной крышей. Со всех сторон крепость окружали рвы, заполненные водой. Сейчас, исполнявшие роль декорации, они изрядно поросли болотной травой. Извозчик немного попридержал карету подле небольшого горбатого мостка, а потом, набравшись лихости, взмахнул поводьями и крепко ожег спины лошадей. Дутые колеса кареты мягко перебрали сколоченные на мосту доски и вынесли карету через распахнутые ворота прямиком в широкий двор замка.
Привязав лошадей к столу, извозчик взял ведро и потопал к пруду, в котором плескались дикие утки.
Рейхсканцлер сидел на широкой дощатой скамейке и крепкими пожелтевшими зубами покусывал свою неизменную трубку, глядя на то, как на большом колесе от телеги, закрепленном на высоком толстом шесте, устраивает себе гнездо пара аистов. Выглядел Отто Бисмарк спокойным и даже где-то счастливым, что случалось с ним крайне редко. Глядя на этого пожилого человека в старом мундире защитного цвета и затертых высоких сапогах, мирно покуривающего трубку, в нем трудно было узнать человека, обладавшего в государстве едва ли не абсолютной властью. Великий человек тоже может выглядеть беззаботным.
Бисмарк всегда выступал законодателем моды. Достаточно ему будет в таком виде предстать на Александерплац, как половина министров поменяет визитные сюртуки на затертые мундиры времен австро-прусской войны.
– С какими новостями, Гельмут? – Канцлер вытащил изо рта трубку и жестом пригласил присесть рядом на лавку.
Поблагодарив, Вольф сел на краешек и так же, как Бисмарк, принялся наблюдать за крупным селезнем, гонявшим по пруду крикливую самочку.
– Я нашел типографию.
Торжествующую новость он старался огласить как можно более нейтральным голосом, но к собственному неудовольствию почувствовал, что в интонациях прозвучала бравада.
– Какой настырный, он ее совсем забьет! – показал канцлер концом трубки на селезня.
Гельмут не сумел сдержать улыбки. С трудом верилось, что Бисмарка может волновать что-то еще, кроме политики. Поговаривают, что в молодости он был не менее настырным, чем этот крикливый селезень. Как-то однажды государственный муж признался, что не чурался никакого греха и водил дружбу с дурными компаниями всякого рода, а к соседским крестьянкам относился как иноземец-завоеватель. Другим главным его грехом были карты: Отто умудрялся проигрывать все, что удавалось сберечь месяцами кропотливого хозяйствования. Он был шумен, задирист: до сих пор в Германии, смеясь, говорили о том, что Бисмарк имел обыкновение извещать друзей о своем прибытии выстрелами из охотничьего ружья в потолок. Как-то однажды он явился в гостиную соседа с лисой на поводке, а затем под громкие охотничьи выкрики отпустил ее. За неистовый нрав соседи прозвали его "бешеный Бисмарк". Весьма меткое прозвище!
Селезень загнал самку в густые камыши. Недовольно покрякав, она вдруг неожиданно успокоилась и соблаговолила принять ухаживания настойчивого кавалера. Кажется, семейная жизнь у пернатых заладилась, что вызвало на лице Отто Бисмарка широкую добродушную улыбку.
– У них будет все в порядке, господин рейхсканцлер, – отреагировал Вольф.
– Вижу, – хмыкнул "железный канцлер", выбивая пепел о край скамейки. – Похвально, господин Вольф; надеюсь, что преступники также арестованы, – повернулся он к начальнику полиции.
Гельмут всмотрелся в лицо рейхсканцлера, за последние месяцы сделавшееся еще более пожухлым. А его знаменитые отвислые усы были уже наполовину седые.
Вопрос был ожидаем. Вольф неоднократно повторял про себя ответ много раз, но так и не сумел подобрать ни точного слова, ни подобающей тональности.
– У нас очерчен круг подозреваемых. Кое-кто из этой шайки уже арестован; думаю, что в самое ближайшее время будут задержаны основные фигуранты. Правда, у нас возникли некоторые сложности…
– Что за сложности? – насторожился Бисмарк.
– Один из главных фигурантов, некто Леонид Варнаховский, по нашим оперативным данным, уже выехал за границу.
– Вот как? Куда именно, известно?
– Предположительно на восток, на Балканы.
– Он находится там под своей фамилией?
– У нас есть основания предполагать, что он выдает себя за французского графа.
– Этого еще не хватало! Кто он по национальности?
– Русский. Причем в свое время даже был адъютантом великого князя Николая Константиновича.
– Кажется, я слышал эту историю… А с Николаем Константиновичем знаком лично, – улыбнулся Бисмарк. – Тогда я служил дипломатом в Санкт-Петербурге и едва не надрал ему уши, когда он захотел отцепить от моего мундира орден. Рос он баловником!.. Сделаем вот что… Нужно узнать имя, под которым он скрывается, это очень важно! И сообщим о нем в Россию. У России с Балканами развиваются какие-то особые отношения; думаю, что местные власти не будут препятствовать выдаче фальшивомонетчика. Тем более что в Российской империи он объявлен в розыск. Ну, а мы со своей стороны подготовим соответствующее досье и передадим его русским.
Аудиенция подходила к концу.
– Как вам здесь? – неожиданно спросил Бисмарк и правой рукой, в которой была зажата трубка, обвел огромный двор с вытянутой вдоль стены конюшней, амбаром и домиком для прислуги.
– Здесь великолепно, господин канцлер, – с чувством ответил Вольф.
Сунув пустую трубку в уголок рта, князь проговорил:
– Мне тоже здесь очень нравится. Когда кайзер отправит меня в отставку, я поселюсь здесь… – Помолчав, добавил с некоторой грустью: – Полагаю, что навсегда.
Часть III
Претендент на престол
Глава 24
Самозванец
Начальник первой экспедиции действительный статский советник Кирилл Федорович Бобровин не без робости перешагнул приемную начальника Третьего делопроизводства Департамента полиции Александра Петровича Уварова. Повод для визита был пресерьезный…
Не далее как шесть месяцев назад вышел указ министра внутренних дел о выделении в распоряжение дворцового коменданта, полковника Карла Коха, возглавлявшего ко всему прочему личную охрану государя, нескольких тайных агентов, которым вменялось тайно беречь государя. Личная охрана Александра Третьего не отходила от него ни на шаг, сопровождала в каждое присутственное место. Вряд ли такая опека нравилась императору – он не без основания полагал, что имеет право на кое-какие личные тайны, в которые не обязан посвящать даже ближний круг. Несмотря на брак, государь позволял себе некоторые мужские слабости и наносил визиты своим возлюбленным, для чего нередко покидал дворец инкогнито. Порой Александр Александрович вел себя столь конспиративно (в частности, менял внешность), что гвардейцы полковника Коха распознать его не могли, а потому здесь требовался особый подход. И филеры первой экспедиции, которые глаз с него не спускали, как никто подходили для подобной деликатной роли.
Собственно, так оно и было все последующие недели. "Топтуны" не без улыбки наблюдали за всеми чудачествами и превращениями государя: то в обыкновенного разносчика с рыжей бородой, а то в кавалерийского полковника. Едва покинув Дворцовую площадь, государь тотчас ловил извозчика и уезжал восвояси к одной из своих фавориток. Филеры неотступно следовали за государем, терпеливо стояли поодаль, когда Александр входил в дом очередной прелестницы; меняясь, будто бы в карауле, ждали его у подъезда до самого утра, ежели свидание вдруг затягивалось.
Но в прошлый раз все пошло несколько иначе. И виной тому был проливной дождь. Император вышел через черный ход, кивнул гвардейцу, стоявшему у дверей, который в немалой степени был удивлен перевоплощением государя (не всякий раз приходилось видеть, чтобы за ночь борода выросла едва ли не вдвое), и направился к извозчичьей бирже, находившейся неподалеку.
Он не сделал и десяти шагов, как к нему на паре гнедых подкатил лихач, видно, принимая государя за старшего гвардейского офицера, спешащего на полковой кутеж: такой не обидит и наверняка отвалит серебра сверх меры. Александр перекинулся с извозчиком парой слов, и тот, довольно кивнув, охотно взялся за вожжи.
Следом за государем, как и положено, не уступая в удали лихачу, отправилась повозка с филерами. За время наблюдения они успели познакомиться с постоянными любовницами Александра, а потому им даже не следовало гадать, к какой именно из них он отправился. Знали наперед: если он поедет в сторону Дворцовой набережной, то в этом случае царь-батюшка направляется к графине Апраксиной, с которой поддерживает связь последние три года. (У филеров были серьезные основания полагать, что муж графини знает о маленьких приключениях своей супруги, но не придает этому большого значения. А потом, подобное поведение благоверной предоставляло графу личную свободу действий, и он немедленно завел три не обязывающие его связи с фрейлинами Ее императорского величества.) Ежели государь направится в сторону Конногвардейского бульвара, то, стало быть, желает навестить княгиню Плещееву, двадцатитрехлетнюю вдову, муж которой пал на дуэли три месяца назад. Первые два визита государя к вдове были утешительными, а потом он так втянулся, что редкую неделю не появлялся в ее доме.
Но извозчик, проехав вдоль Адмиралтейского проспекта, повернул на Невский. Филеры одобрительно переглянулись, подумав об одном: в этот раз государь решил проведать свою старинную фаворитку придворную статс-даму Варвару Гурскую. Являясь некогда любовницей государя, она нередко выступала посредницей в его многочисленных связях. Невольно напрашивалось предположение, что Его величество положил глаз на какую-то очаровательную фрейлину и, видно, будет просить статс-даму выступить в роли свахи.
За свои услуги Александр щедро расплачивался с Гурской: кроме причитающегося ей по праву ордена Святой Екатерины, она владела небольшим имением неподалеку от Северной столицы. Как правило, Александр выходил от придворной дамы далеко за полночь. Оно и неудивительно – они так давно знают друг друга, что им есть не только о чем поговорить, но и чем заняться.
Впрочем, в самом конце Невского проспекта проживала еще одна его любовница – Евдокия Тенешова, но заглядывал он к ней крайне редко, задерживался ненадолго, и филеры не без основания полагали, что наведывался он к ней только затем, чтобы повидаться со своей незаконнорожденной дочерью Фросей.