Табба спустилась по ступенькам, швейцар несколько удивился при виде одинокой, изысканно одетой молодой девушки, но не стал интересоваться, к кому она, просто лениво проследил за ней взглядом.
Артистку в полумраке никто не узнал. Она проследовала во второй зал и увидела Рокотова за угловым столиком на двух персон.
Он сидел в привычной для себя позе, упершись взглядом в одну, только ему понятную точку, рядом с ним, полузабросив на его колени ноги, расположилась девица весьма фривольного вида. Девица курила, пуская дым длинной тонкой полоской.
Прима остановилась прямо перед поэтом, глядя на него молча и с нескрываемым презрением.
Поэт увидел ее, согнал на переносице брови, но ничего не произнес, лишь убрал пятерней с лица густую прядь волос.
- С кем вы? - спросила Табба, продолжая стоять.
Рокотов перевел взгляд на девицу, задал ей тот же вопрос:
- Вы кто, мадемуазель?
- Ваша поклонница, - ответила та и кивнула на актрису. - А это кто?
- Это? - переспросил Рокотов. - Это сударыня, которая займет твое место.
Он бесцеремонно скинул ноги девицы со своих коленей, грубо толкнул ее под зад.
- До следующих встреч, - и показал Таббе на освободившийся стул. - Прошу вас.
Она, преодолев стыд и обиду, примостилась на краешек, сразу же сказала:
- Вы должны уйти отсюда. Сейчас, немедленно.
Он усмехнулся, ответил:
- Это вы, мадемуазель, должны уйти отсюда сейчас и немедленно.
Таббу качнуло.
- Вы понимаете, что говорите?
- По-вашему, я пьян?
- Нет, вы трезвы. А это еще отвратительнее.
Рокотов наклонился к ней, промолвил своим сводящим с ума сиплым голосом:
- Прошу вас, советую… Бегите от меня. Роман наш закончился. Я ничего не принесу вам, кроме несчастий. Бегите…
- Но ведь… - Глаза Таббы были полны слез. - Но ведь вы меня целовали. Произносили слова…
- Это было… Было, милая девушка, и закончилось. Я позволил себе слабость и теперь горько каюсь. Мне жаль вашей чистоты и наивности… Уходите отсюда.
- Нет, - покрутила головой прима. - Никуда я не уйду. Я обязана понять, что произошло.
- Что произошло? - коротко задумался поэт и повторил: - Что произошло… - Поднял голову, просто и бесхитростно объяснил: - Просто я вас разлюбил. И вы мне больше не нужны.
Табба задохнулась.
- Как?
- Я вообще, мадемуазель, никого в жизни не любил и не люблю. Попытался проверить на вас - не вышло. Не люб-лю!
- Но я люблю вас!
- Напрасно. У меня, мадемуазель, в жизни другой смысл и другие приоритеты. Теперь я понял это окончательно.
- Назовите их, и я приму.
- Хорошо… - Поэт посмотрел ей в глаза. - Бунт!.. Бомбы!.. Террор! Расправа! Вас это не пугает?
- Бомбы - против кого? - Глаза Таббы расширились.
- Вот видите, спрашиваете, значит - испугались.
- Нет, не испугалась. Просто хочу знать!
Рокотов дотянулся до ее головы, постучал изогнутым тонким пальцем по лбу.
- Это слишком сложно для дамского ума… Ступайте, мадемуазель, и занимайтесь своим постыдным ремеслом!
- Как вы можете?
- Могу!.. Потому что не хочу лгать - ни себе, ни вам. - Он приблизил к ней лицо, прохрипел: - Это только кажется, что я поэт, мадемуазель! Я - вор! Нет, не щипач. Не какой-то мелкий марвихер. Вор во имя великого будущего Отечества!.. К черту искусство! К черту поэзию! Все это тлен и бессмыслица!.. Есть более высокие цели!.. Вы даже не заметили, что я дважды использовал вас для своих целей!.. Дважды я воровал вместе с вами!.. Теперь же больше не желаю, чтобы вы рисковали!
- Зачем вы это делаете? - вытерев мокрые щеки, спросила прима. - Вы ведь талантливы. Молоды!.. Вас почитают, перед вами преклоняются. Зачем?
Рокотов некоторое время смотрел на девушку своим тяжелым немигающим взглядом, вдруг, сцепив зубы, спросил:
- Знаете, что такое ненависть?.. Это когда душу, глаза затмевает одна только чернота!.. Ненавидишь все - народ, страну, власть, порядки!.. Ненавидишь до такой степени, что хочется все разрушить, взорвать и на этом месте выстроить новое, светлое, сказочное царство!
Табба не сводила с него влюбленного, восхищенного взгляда.
- Я бесконечно люблю вас! Я пойду за вами куда скажете!..
Поэт откинулся на спинку грубого деревянного стула, с ухмылкой произнес:
- Да, вы пойдете сейчас туда, куда я скажу… Домой!.. И забудете навсегда этот вечер, этот разговор… Забудете меня. - Пренебрежительно махнул рукой, приказал: - Ступайте, мадемуазель! А если что-нибудь случится, поставьте за меня свечку. - Вдруг внимательно, будто прицениваясь к чему-то, посмотрел на артистку черными бездонными глазами. - Ходят слухи, будто вы являетесь дочкой Соньки Золотой Ручки.
Табба вздрогнула.
- Что?.. Вы с ума сошли?
- Наверное, - устало усмехнулся Марк. - Бред воспаленных мозгов. Ступайте с богом.
- Чушь! Ваш идиотский вопрос - полная чушь.
- Конечно чушь. Ступайте.
Прима медленно поднялась и, не пряча мокрое от слез лицо, задыхаясь от плача, ринулась через задымленный зал к выходу.
Перед самой дверью увидела как в тумане физиономию Изюмова, который спросил:
- Могу ли я чем-нибудь помочь, мадемуазель?
- Пошли к чертям! - выкрикнула она и выскочила на улицу.
Было далеко за полночь. Небо по-прежнему было задавлено густыми низкими тучами, изредка за окнами слышался грохот повозок и карет, проносящихся по булыжнику.
Катенька не спала. Сидела на кушетке в своей комнате, читала какой-то бессмысленный журнал о модных нарядах, ждала, когда барыня выйдет из ванной.
Подошла к окну, через штору выглянула на улицу - темно и мрачно. Вернулась назад, прислушалась к звукам, доносящимся из ванной. Шум воды не прекращался, прима не выходила.
Катенька на цыпочках подошла к двери ванной комнаты, прислушалась. Негромко позвала:
- Барыня… Барыня, с вами все в порядке?
Толкнула дверь, заглянула внутрь и от ужаса вдруг закричала во весь голос.
Прима лежала в наполненной кровью ванне, вены ее рук были чудовищно изрезаны.
Утром газеты вышли с крупными заголовками об очередном скандальном происшествии:
ПРИМА ОПЕРЕТТЫ ПЫТАЛАСЬ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ!
КТО ДОВЕЛ ПРИМУ ДО ПОПЫТКИ САМОУБИЙСТВА?
СПЕКТАКЛИ С УЧАСТИЕМ Г-ЖИ БЕССМЕРТНОЙ ОТМЕНЕНЫ!
ВСКРЫТИЕ ВЕН - КАПРИЗ ПРИМЫ ИЛИ ЧЕЙ-ТО ЗЛОЙ УМЫСЕЛ?
Директор, сидя за столом, держал в руках сразу несколько газет, смотрел на Изюмова раздраженно и неприязненно. Кроме Гаврилы Емельяновича в кабинете находился также следователь Гришин.
- Излагайте! - велел директор.
- Они в карете направились в ресторан "Бродячая собака", где находился всем известный поэт Марк Рокотов, - сказал артист.
- Он ее ждал?
- Похоже, что нет. Так как при поэте уже была особа женского пола.
- Можете выражаться по-человечески?!
- Рядом с поэтом сидела легкомысленная девица с возложенными на него ногами, - поспешно исправился артист.
Гришин хмыкнул, с трудом сдержав смех. Изюмов испуганно оглянулся на него.
- Продолжайте, - кивнул Гаврила Емельянович.
- Девица затем ушедши, и ее место заняла мадемуазель Бессмертная.
- Поэт был трезв? - подал голос Гришин.
- Не смею знать, потому как лицо его скрывалось за густыми волосами.
- Как долго госпожа Бессмертная беседовала с господином поэтом? - продолжил следователь.
- Могу даже сказать точно… - Изюмов зачем-то вытащил свои карманные часы. - Тридцать семь минут.
- Можете сказать, о чем шел разговор?
- Никак нет. Был сильный шум выпивающих, мне же места близко не нашлось.
- Так какого дьявола вы болтались за ней, если ни черта не знаете?! - вспылил директор.
- Вы велели, вот и болтался, Гаврила Емельянович.
Гришин с легкой укоризной посмотрел на директора, повернул голову к артисту:
- В каком состоянии госпожа Бессмертная ушла после беседы?
- Как мне показалось, в крайне тяжелом. Рыдающая… Я предложил помощь, но был послан… к черту.
- Ладно, ступай куда был послан, - махнул Изюмову директор и, когда тот ушел, посмотрел на следователя. - Что скажете?
- К сожалению, чего-либо заслуживающего интереса я не услышал…
- Так ведь этот болван ничего толком не узнал!
Гришин рассмеялся.
- Но не мог же он забраться к вашей артистке под юбку или влезть поэту в карман?.. А вот о чем шел между ними разговор, я бы крайне желал знать. - Поднял глаза на хозяина театра, предложил: - Когда будете посещать мадемуазель, попытайтесь прощупать, что ее так взволновало в словах господина поэта.
- Разумеется, постараюсь. А этого… Изюмова гнать?
- Зачем же? - улыбнулся следователь. - Он весьма недурно справляется с возложенными обязанностями. Глуп, правда, но это лишь помогает делу.
Анастасия плакала громко, навзрыд, не способная принять ничьих утешений. Она сидела в гостиной, уткнувшись лбом спинку кресла, и все повторяла:
- За что?.. Кто ее так унизил, что она решилась на такое?.. Я хочу знать! Я убью этого человека!
Михелина примостилась перед нею на корточках, гладила по голове, пробовала утешить.
- Никто ее не унижал. Возможно, что-то с театром. У актеров очень ранимые души…
Сонька стояла чуть в сторонке, предоставив дочке самой успокоить княжну, время от времени оглядывалась на дворецкого, смотревшего на нее сегодня как-то по-особому.
- Все равно я хочу знать! - Девочка подняла лицо. - Я обязана ее увидеть и понять, что случилось!.. И вы должны помочь мне в этом!
Сонька, стоявшая чуть в сторонке, подошла к ней.
- Мы попросим господина полицмейстера, и он устроит нам визит в больницу.
- Это должно быть сегодня. Или завтра!.. Но не позднее! Я убеждена, мадемуазель Бессмертной необходимо мое участие!
- Хорошо, мы постараемся. Сейчас я позвоню Василию Николаевичу, а вы ступайте в туалетную комнату, и пусть Анастасия приведет себя в порядок.
- Вот видишь, - вытирая слезы, сказала Анастасия Михелине, - хотела познакомить тебя с кузеном, а вышла такая неприятность.
- Не беда, - ответила та. - Познакомишь в следующий раз.
Девочки ушли, воровка обратилась к Никанору на плохом русском:
- Найди мне номер телефона господина полицмейстера.
Тот с места не двинулся, продолжал смотреть на воровку внимательно и выжидающе.
- Ты не расслышал?
- Я бы советовал вам, сударыня, держаться подальше от господина полицмейстера.
- Как ты смеешь давать мне идиотские советы? - возмутилась Сонька. - Выполняй, что я велела!
Дворецкий не двинулся с места.
- Ты не расслышал?
- Вам, сударыня, о чем-то говорит имя "штабс-капитан Горелов"? - спросил он с усмешкой.
- Нет. Я в России мало кого знаю.
- Он был изгнан из армии, опустился, крепко пил, пока не встретил даму по имени Сонька Золотая Ручка. Потом, по слухам, утоп в море. Я его брат. Родной. Приглядитесь. - Никанор откинул назад длинные волосы, и теперь можно было легко угадать в нем черты штабс-капитана. - Мы близнецы. Одно лицо.
От неожиданности Сонька вдруг на мгновение растерялась, не зная, как реагировать на увиденное и услышанное, но быстро нашлась.
- Как тебя?
- Никанор.
- Любезный Никанор. Ты что-то путаешь. Тебя я вижу впервые, а уж твоего брата, какого-то штабс-капитана, откуда мне знать? Смешно…
- Ваше право. Только имейте в виду, вашими фотоснимками обклеены почти все стены в участке, где меня допрашивали. Я поначалу сомневался, что это именно вы, теперь же окончательно удостоверился. Держитесь, мадам, от полицмейстера все-таки подальше.
- Ты заявишь на меня? - с насмешкой, едва ли не игриво посмотрела на слугу воровка.
- Зачем? - пожал дворецкий плечами. - Живите как знаете… Тем более что княжна без ума от вашей дочери. Но просьба все-таки к вам будет.
- Относительно господина полицмейстера?
- Относительно княжны. Постарайтесь оставить ее в покое. Все, что надо было сделать, вы сделали. Теперь вам надо исчезнуть, чтобы ребенок забыл о вас. Навсегда.
Сонькино самолюбие было задето. Она не без двусмысленности спросила:
- Ты полагаешь, я все здесь сделала?
- Вам виднее.
Она шагнула поближе.
- Ты ведь знаешь, что я должна была украсть у князя бриллиант "Черный Могол"?
- Это не моего ума дело, сударыня.
- Я не украла его. Хотя об этом меня попросила княжна. Я выронила его возле Алмазной комнаты!.. Не знаешь, у кого он сейчас?.. У княжны?
- О таких вещах мне знать не положено.
- Знаешь… Ты про все здесь знаешь!.. Девочка нашла его?
- Оставьте девочку в покое, - спокойно попросил Никанор.
- Ты ее душеприказчик?
- Я ее слуга. А обязанности слуги - оберегать свою госпожу.
- Позволь мне самой решать, как поступить в данном случае. Я не привыкла, чтобы мне указывали.
- Я вас предупредил, сударыня.
- Ты мне угрожаешь?
- Всего лишь прошу поступить по совести. В противном случае я вынужден буду заявить на вас и вашу дочь.
- Ты можешь сделать это сейчас.
- Не могу. Во-первых, в память о брате. А во-вторых, вы слишком расположили к себе княжну. Она не поймет, если я решусь на подобный шаг.
- Хорошо, - кивнула Сонька. - Найди в записках князя телефон полицмейстера, а там видно будет.
Она ушла, дворецкий постоял какое-то время в раздумье, затем направился к кабинету князя. Здесь он с трепетной осторожностью просмотрел бумаги на столе покойного, обнаружил изящную записную тетрадь в позолоченном окладе, открыл ее, принялся внимательно изучать записи. Нашел нужное, снял с аппарата телефонную трубку, набрал номер.
- Ваше высокопревосходительство?.. Великодушно простите за беспокойство, это дворецкий князя Брянского Никанор. Не гневайтесь, Василий Николаевич, на мою бессовестность, но мне крайне важно сообщить вам некоторую конфиденциальную информацию… Нет, с княжной, слава Богу, все благополучно, это больше касается покойного Александра Васильевича. Да, дело мне представляется весьма неотложным. Когда?.. Сегодня? Благодарю, Василий Николаевич. И еще раз простите за мою вероломность.
Никанор положил трубку, макнул перо в чернильницу, после чего на листке написал телефон полицмейстера и покинул кабинет с намерением вручить бумагу воровке.
Для тайного разговора Никанор тихонько отвел полицмейстера в одну из дальних комнат дома, вынул из кармана завернутый в бархотку золотой сундучок, протянул его Агееву.
- Что это? - удивился тот.
- Бриллиант, из-за которого погиб князь, - едва слышно произнес дворецкий.
- Как это возможно?.. Он же украден!
- Никак нет. Камень был обронен воровками во время погони.
- Что-то чудишь ты, старик.
Полицмейстер с любопытством и недоверием стал вертеть в руках черный бриллиант, разглядывал его со всех сторон, проверял на свет, после чего опустил его в золотой сундучок.
- Получается, князь погиб зазря?.. Никакой камень у него украден не был? - спросил он намертво застывшего дворецкого.
- Об этом и речь.
- А вдруг ты врешь? - хмыкнул Василий Николаевич. - Вдруг выдумал все и морочишь мне голову?!
- Какой мне резон, ваше высокопревосходительство?.. Подобрал находку и теперь не знаю, чего с ней делать. Может, вы подскажете?
- Верни княжне, и дело с концом.
- Нельзя. Они боятся этого камня.
- С чего это вдруг?
- Говорят, камень этот нехороший. Недобрый. Способный принести человеку большие неприятности.
- Опять врешь?
- Чистую правду говорю, господин полицмейстер. Вот вам крест, - перекрестился Никанор.
- Княжна знает о твоей находке?
- Никак нет. Я не стал докладывать им об этом.
- И правильно поступил. - Агеев с опаской огляделся, перешел вдруг на шепот. - Она у себя?
- У себя. Занимаются рисованием.
- О камне ничего ей не говори. Понял?
- Так точно.
- Я его заберу, пусть будет у меня. Так понадежнее будет.
- Он опасный, ваше высокопревосходительство.
- Для воровок! - сказал тот, пряча сундучок в карман. - Ежели они бриллиант посеяли, то непременно попытаются за ним вернуться. А мы к ним тут же с браслетиками!
Полицмейстер довольно рассмеялся, свойски хлопнул старика по спине и покинул комнату.
Императорская больница, в которой лежала прима оперетты, находилась на Петроградской стороне, недалеко от Каменного острова. У подъезда с мощными колоннами дежурили солдаты с оружием, сюда регулярно подкатывали кареты и повозки с разными знатными персонами, изредка шныряли хорошенькие сестры милосердия, радуясь погоде и собственной молодости.
Первым, кто решил проведать приму в императорской больнице, оказался граф Константин Кудеяров. Был он весьма нетрезв. Оставив карету у подъезда, он по-пьяному легко и неровно взбежал по ступенькам, двинулся по длинному больничному коридору.
Был он без белого халата, шел стремительно и целеустремленно, поэтому на первом же медицинском посту его остановил дежурный врач, поинтересовался:
- Простите, сударь, вы к кому?
- К мадемуазель Бессмертной! - развязно улыбнулся тот. - Извольте подсказать номер ее покоев.
- Госпожа Бессмертная еще не готова принимать посетителей, - деликатно ответил доктор.
- Я - граф Кудеяров!
- Весьма польщен. Тем не менее посещение больной сегодня невозможно.
- Уважаемый, - Константин взял доктора за полу халата, - вы желаете скандала?
- У нас это не поощряется.
- Поэтому тихонько проводите меня к покоям мадемуазель, и пусть это останется нашей маленькой тайной.
- Граф, они никого не желают видеть!
- Никого не желают, а меня трепетно!.. Вперед, доктор!
Врач со вздохом взял из шкафчика медицинский халат, набросил его на плечи графа, и они двинулись дальше по коридору.
Больничная палата, в которую поместили приму, состояла из двух комнат. В первой безотлучно находилась Катенька, во второй лежала сама больная.
Катенька при появлении доктора и графа отложила модный журнал, привстала, вопросительно посмотрела на вошедших.
- Как больная? - шепотом спросил доктор.
- Кажется, спят.
- Спят, - развел руками доктор. - А будить не имею права.
- Буду ждать, когда проснутся, - ответил Кудеяров и решительно сел на стул.
- Катенька, кто там? - послышался из второй комнаты слабый голос Таббы.
Прислуга быстро подошла к двери.
- Здесь доктор и еще один господин.
- Кто?
- Господина величают граф Кудеяров! - сообщил громко Константин и подошел к двери. - Не ждали-с?
- Господи, граф, - радостно улыбнулась прима и протянула руку. - Здравствуйте, милый. Как я рада…
Он приложился к худенькой, изящной кисти, махнул доктору и Катеньке.
- Свободны!.. Мадемуазель рада!
Они остались в палате одни.
- Я действительно рада, - продолжала улыбаться Табба.
- А я более чем!.. Хотя сам не понимаю, какого черта приперся!