Поляк поколебался, затем мягко прикрыл глаза.
- Не верьте глупостям и сами не распространяйте их.
- Благодарю за совет. - Рокотов склонил голову и быстро ушел.
Роскошная белая карета, запряженная четырьмя белыми лошадьми, подкатила к воротам дома князя Брянского. Извозчик в богатой ливрее соскочил с козел и нажал кнопку звонка.
Из калитки показалась полуиспуганная физиономия привратника Семена, извозчик крикнул ему:
- Открывай! Французские барышни прибыли!
Ворота были немедленно отворены, экипаж вкатил во двор, и из кареты вышла сначала Сонька, затем Михелина.
По ступенькам дома нм навстречу не спеша спускалась Анастасия в сопровождении Никанора.
Сонька с улыбкой подошла к девочке, протянула руку в кружевной перчатке.
- Здравствуйте, мадемуазель Анастасия, - сказала она по-французски. - Меня зовут мадам Матильда. Я ваша двоюродная тетя.
Анастасия сделала книксен, также по-французски ответила:
- Очень приятно. Я рада вашему приезду.
После смерти отца девочка похудела, вытянулась, как-то повзрослела.
Сонька повернулась к Михелине, представила ее:
- Моя дочь, ваша кузина Мари.
Девочка снова сделала книксен, протянула Михелине руку. Та в ответ протянула кулачок, в котором было зажато золотое колечко, подаренное княжной. От неожиданности лицо Анастасии застыло, глаза расширились. Она узнала Михелину.
Та приложила палец к губам, ответила легким поклоном.
- Анастасия, - сказала она. - Примите мои искренние соболезнования. Мне жаль, что все так случилось.
- Да, - кивнула Анастасия. - Мне жаль папеньку, - и показала рукой в сторону парадной двери. - Прошу вас в дом.
Гости и хозяйка не спеша поднялись по ступенькам, прошли в большой зал, и здесь, к их удивлению, им навстречу вышел господин полицмейстер при полном параде.
- Здравствуйте, мадам и мадемуазель, - на приличном французском приветствовал он дам. - Приятно, что вы не оставляете в беде нашу прелестную Анастасию. - Он поочередно поцеловал руку Соньке и Михелине, поинтересовался: - Где дамы остановились?
Дворецкий стоял поодаль, наблюдая за происходящим и с каким-то особым интересом приглядываясь к Соньке.
- Отель "Европа", - ответила воровка. - Там вполне приличные номера.
- Да, это один из наших лучших отелей.
Пока полицмейстер вел необязательный светский разговор, Анастасия не сводила с Михелины восторженных глаз.
- Как надолго вы приехали? - продолжал полицмейстер.
- Все зависит от мадемуазель Анастасии, - улыбнулась Сонька.
- Прошу прощения, - вмешалась девочка. - Пока вы здесь беседуете, я бы хотела моей кузине показать дом.
- Это похвально, - согласился полицмейстер и повернулся к воровке. - Вы не возражаете?
- Конечно нет. Девочкам малоинтересен разговор взрослых.
Анастасия взяла Михелину за руку и потащила в глубь комнат.
- Как, однако, быстро они нашли общий язык.
- Возраст, - пожала плечами Сонька. - К тому же они одной крови.
…Когда девушки оказались в дальней комнате дома, они бросились в объятья и некоторое время не отпускали друг дружку.
- Я ровным счетом ничего не понимаю, - развела руками княжна, осматривая подругу с головы до ног. - Откуда ты приехала?.. Почему кузина?.. Что все это значит?
- Тебе не нравится, что я твоя кузина? - засмеялась Михелина.
- Очень нравится. Но я не знаю, как тебя теперь называть - Анна или Мари?
- Называй пока Мари.
- Но что значит этот маскарад?.. Зачем?
- А как иначе я могла тебя увидеть?
От наплыва чувств девочка прижалась к Михелине. Потом отстранилась, серьезно спросила:
- А эта дама с тобой?.. Кто она?.. Моя тетя?
Та улыбалась.
- Неужели не узнала?
- Нет. Лицо знакомое, но кто это?
- Моя мама.
- Твоя мама?! - взвизгнула девочка и тут же прихлопнула рот ладошкой. - Ору как сумасшедшая… Но она совершенная француженка!.. По манерам, по речи!
- Порода, - засмеялась воровка.
Анастасия сделала шаг назад, снова окинула ее восхищенным взглядом, серьезно сказала:
- Ты сказочно красивая. Я хочу быть такой.
- Вырастешь - будешь.
- А мы больше не расстанемся?
- Думаю, нет.
- Ты в этом не совсем уверена?
- Уверена. Конечно уверена, - обняла ее Михелина. - А что здесь делает господин полицмейстер?
- Не обращай внимания. Он с папой находился в дальнем родстве и теперь в какой-то степени опекает меня.
- У тебя нет родных? - удивилась воровка.
- Есть. Тот же Василий Николаевич! Но папа с ними совсем не общался. - И вдруг вспомнила: - Зато у меня есть кузен!.. Ты сразу в него влюбишься! Красавец, каких в жизни не бывает.
- В кузена нельзя, - с иронией заметила Михелина. - Я ведь твоя кузина.
Девочка не сразу поняла, потом рассмеялась.
- Ты кузина придуманная, а он настоящий. Поэтому вам можно! Хочешь, познакомлю?
- Хочу.
- Умрешь, какой красивый! - Она взяла Михелину за руку, потащила из комнаты. - Пошли. А то как бы чего не подумали.
…Пока дети вели свою беседу наверху, в большом зале полицмейстер всячески старался произвести на очаровательную француженку самое лучшее впечатление. Он подливал ей вина, шутил, острил, кокетничал, старался быть привлекательным и обаятельным. Очевидно, что Сонька ему очень нравилась.
- Я никак не могу понять, уважаемая Матильда, каким образом ваш муж рискнул отпустить вас одну в страну, где так много сильных, обаятельных мужчин? - ворковал он на французском.
- Вы имеете в виду себя? - насмешливо прищурила глаза воровка.
- В какой-то степени!.. Или я не кажусь вам столь уж привлекательным?
- Отчего же? - рассмеялась женщина. - Вы вполне импозантный мужчина!
- Всего лишь? - шутливо обиделся полицмейстер и продолжал гнуть свое: - Муж у вас ревнивый?
- Очень!
- И дочка обязательно настучит папочке?
- Она у меня не умеет стучать, - улыбнулась Сонька. - Это свойственно вашему ведомству.
Мужчина громко расхохотался.
- Ну, французы!.. Тонкая все-таки нация. И красивая! - Он нагнулся к женщине, негромко поинтересовался: - Значит, я смею рассчитывать хотя бы на частицу вашего внимания?
- Почему нет? - весело ответила Сонька. - Французские женщины легки на подъем, тем более если они не обременены обязательствами перед супругом.
От такого поворота полицмейстер выпучил глаза.
- Простите… Но ведь вы только что сказали, что у вас ревнивый муж!
- Это была шутка. Французская! Муж ушел от нас, когда моей малышке было всего пять лет.
- Негодяй… Подлец! - возмущенно замотал головой полицмейстер и тут же предложил: - В театр!.. Для начала мы с вами сходим в театр! В самый лучший!
- Обожаю театр, - Сонька продолжала держать европейскую улыбку. - И какой театр вы намерены предложить?
- Оперетту!.. У нас молодая прима - такой даже в Париже не сыщешь!
- Я не очень люблю оперетту, - сморщила носик воровка.
- Вот и напрасно!.. Потом не только не пожалеете, но даже спасибо мне скажете!
В это время в зале появились девушки, и полицмейстер обрадованно обратился к ним:
- Как молодежь смотрит на то, чтобы посетить театр?
Глаза Анастасии вспыхнули, она спросила:
- Какой театр, Василий Николаевич?
- Конечно в оперетту!
- На мадемуазель Бессмертную?!
- Разумеется!
Девочка счастливо улыбнулась, повернулась к Михелине.
- Ты пойдешь с нами в театр?
- Я не люблю оперетту, - повторила дочка слова матери.
- Но ради меня. К тому же я очень хочу, чтобы ты увидела нашу самую знаменитую приму!
Михелина повернулась вопросительно к Соньке.
Та обреченно усмехнулась, согласно кивнула.
- Конечно, мы пойдем в театр и посмотрим на русскую приму.
- Прекрасно! - ударил в толстые ладони Василий Николаевич и предупредил на ушко француженку: - Но на этот раз я буду с женой.
- Буду рада с ней познакомиться, - склонила голову та.
В оперетте давали "Летучую мышь" Штрауса.
Зал был не просто переполнен, но являл собой собрание самой модной, самой изысканной, едва ли не самой светской публики. Дамы блистали нарядами и украшениями, мужчины, в черных фраках и белоснежных сорочках, держались излишне торжественно и чопорно. Большинство из присутствующих знали друг друга, поэтому, рассаживаясь по местам, раскланивались, улыбались, пожимали руки.
Жена полицмейстера, как и следовало ожидать, была длинная, тощая, с крупными зубами и маленькой головкой, венчавшей длинную морщинистую шею.
Директор театра Гаврила Емельянович собственной персоной присутствовал при вхождении публики в зал. Приветствовал знакомых улыбкой или рукопожатием, раскланивался, иногда велел билетершам помочь кому-то из гостей разобраться с местами.
Сам полицмейстер поздоровался с директором, был излишне суетлив, рассаживал женщин по своему усмотрению, в результате чего оказался между супругой и Сонькой. Михелина и Анастасия сидели рядом, и княжна не выпускала из своих ладошек руку "кузины".
Василий Николаевич оглянулся, приподнялся, поздоровался с почтенным генералом, сидевшим сзади, представил:
- Сестра покойного князя Брянского, госпожа Матильда.
Сонька оглянулась, достойно склонила голову, приветствуя генерала и его супругу.
- Примите наши искренние соболезнования, мадам, - произнес генерал по-русски.
- Она из Франции, - объяснил полицмейстер. - Ни бельмеса по-русски.
- Немного бельмеса по-русски я знаю, - неожиданно ответила на русском воровка. - Только с большим акцентом.
Полицмейстер расхохотался, ударил в ладоши, легонько толкнул хмурую жену.
- Вот те раз!.. А я ломаю язык!.. - И повернулся к Соньке: - Вы замечательно изъясняетесь на нашем.
- Благодарю.
Пошел занавес, зал потонул в аплодисментах, свет постепенно погас.
Василий Николаевич нащупал руку Соньки, крепко сжал. Она деликатно убрала ее. Сидевшая рядом с ней Михелина заметила движение полицмейстера, заговорщицки улыбнулась матери.
Сцена озарила зал декорацией, костюмами, музыкой, и публика снова зашлась аплодисментами.
- Сейчас ты ее увидишь, - прошептала Анастасия Михелине.
- Кого?
- Мадемуазель Бессмертную… Я в нее влюблена!
"Кузина" благодарно кивнула, еще больше напряглась, направила все свое внимание на сцену.
Зал принимал происходящее на сцене легко и с воодушевлением.
Все ждали Таббу.
И когда она появилась - уверенная в себе, в дивном костюме, улыбающаяся и сияющая, - зал буквально вздрогнул от оваций.
Сонька аплодировала дочери спокойно и несколько отстраненно. Михелина смотрела на Таббу полуобморочными глазами, не аплодировала, и неожиданно по ее щеке поползла слеза.
Анастасия заглянула ей в глаза, шепотом спросила:
- Как?
- Браво… - тихо ответила та.
- Я ее люблю.
Спектакль закончился, публика неторопливо покидала места, двигаясь в сторону выхода. Полицмейстер пробивался вперед, защищая мощным телом дам, и радостно смотрел на Соньку, улыбаясь.
- Ну, как вам наша прима?
- Отлично, - ответила по-русски та.
- А я о чем говорил?! - Василий Николаевич повернулся к жене, радостно сообщил: - Даже француженку прошибло нашей Бессмертной! - и громко заявил: - Сейчас идем за кулисы, мадемуазель ждет нас.
- Нет-нет, - подняла руки Сонька. - Это ни к чему… Мы устали и хотим отдохнуть!
- Но я обо всем договорился! - возмутился полицмейстер. - Нас ждут!
- Нет, - стояла на своем Сонька. - Возможно, в следующий раз. А сейчас в отель… Мари, ты согласна со мной?
- Как скажешь, мамочка.
- Я прошу вас, - вмешалась Анастасия. - Просто умоляю. Мне так хочется посмотреть на мадемуазель вблизи. Окажите мне такую любезность, мадам.
- Ребенок просит, - развел руками Василий Николаевич. - Ну вы просто железная дама!
- Хорошо, - сдалась Сонька. - Будем считать, что я согласилась.
Их провели тесными и слабоосвещенными кулисами, сзади топтались двое полицейских, неся огромную корзину цветов. Мимо проносились артисты в костюмах и без, шныряли какие-то люди, неся охапки костюмов, разбирали декорации рабочие.
Позади полицмейстера и компании скромно топтался артист Изюмов в сценическом костюме.
Наконец компания вышла в длинный коридор, их провели до гримерки Таббы, и полицмейстер, взволнованно оглянувшись на свой "выводок", постучал в дверь.
- Войдите, - раздался голос.
Михелина инстинктивно вцепилась в руку матери, та с пониманием улыбнулась ей, и в это время Василий Николаевич толкнул дверь.
- Па-азвольте?
Табба, похоже, ждала гостей, поэтому была в сценическом костюме. Она поднялась навстречу.
- Пожалуйста, заходите.
Грим-уборная была небольшая, несколько тесноватая, заваленная костюмами и цветами, поэтому прибывшие с трудом разместились, и в первых рядах оказались Михелина и Анастасия.
В открытых дверях промелькнуло лицо Изюмова.
- Я не на фронте, мадемуазель! - глуповато выкрикнул он. - Меня оставили в театре-с!
Прима с презрением отвернулась от него, перевела взгляд на поклонников.
Жена полицмейстера стояла рядом с Сонькой, и лицо ее, кроме сонного неудовольствия, ничего более не выражало.
Корзину с цветами полицейским удалось водрузить так, чтобы она не мешала, и прима пошла вдоль стоявших, по очереди подавая каждому руку и не снимая улыбки с лица.
- Очень приятно… Милости прошу… Очень приятно… - заученно повторяла она.
- Прелестная мадемуазель Табба, - пророкотал полицмейстер. - Желая избежать вашего неудовольствия столь шумным визитом, считаю необходимым объяснить следующее…
Табба стояла напротив пришедших, устало и равнодушно оглядывая их. Неожиданно что-то привлекло ее в Михелине, в ее взгляде, она даже сощурила глаза, но тут же отвела их.
- …Несколько дней назад наш город потрясла тяжелая весть, - продолжал полицмейстер. - Ушел из жизни один из самых достойных людей России, князь Брянский…
Михелина не сводила с сестры глаз, смотрела спокойно и как бы изучая, чем снова привлекла ее внимание. Когда их взгляды столкнулись, она медленно опустила глаза.
- …У князя осталась малолетняя дочь, - показал Василий Николаевич на Анастасию, и та сделала книксен. - А буквально на днях из Парижа прибыли тетя и кузина бедной девочки.
Сонька спокойно и непринужденно улыбнулась приме, повернулась к Михелине, и та с достоинством склонила голову.
- Нам очень понравились вы, - по-французски сказала воровка. - А моя дочь просто в восторге.
- Я тоже в восторге от вас, - произнесла Анастасия. - Вы меня не помните?.. Вы как-то посоветовали выражать восторг не на поминках, а в театре. Помните?
- Конечно помню, - улыбнулась Табба. - Простите меня, я была тогда в дурном настроении.
- Это вы меня простите, - ответила княжна и протянула приме блокнотик. - Напишите что-нибудь, умоляю.
- С удовольствием, - улыбнулась та, взяла со стола карандаш, написала: "Вы само очарование".
Девочка прижала блокнотик к груди, прошептала:
- Это счастье.
Табба посмотрела на Михелину, неожиданно сказала на хорошем французском:
- Мне ваше лицо очень знакомо. Не могли мы когда-нибудь встречаться?
- Вряд ли, - усмехнулась та.
- У дочки типично европейское лицо, - поспешила заметить Сонька. - В каждой стране ее принимают за свою.
- Видимо, это так, - улыбнулась прима.
- Ну, вот, собственно, я все и сказал, - развел руками полицмейстер. - Вы осчастливили моих спутниц, после чего мы имеем полное право откланяться и удалиться.
- Еще раз благодарю вас, - произнесла Табба. - Я счастлива, что доставила вам радость.
Визитеры, топчась, стали проталкиваться к выходу, полицмейстер придерживал женщин, чтобы те не споткнулись в коридоре, снова излишне долго задержал в руке ладонь Соньки… Михелина в самых дверях оглянулась, обнаружила вдруг, что на нее внимательно и серьезно смотрит Табба, улыбнулась ей и подмигнула.
Изюмов прошел следом за полицмейстером и его компанией, вернулся к гримерке примы, но она была закрыта. В колебании он постоял на месте и поспешил переодеваться.
Когда поклонники ушли, прима велела Катеньке выйти из-за шторы, за которой та скрывалась, поинтересовалась:
- Где он?
- В ресторане "Бродячая собака".
- Один?
- Сами увидите, - попыталась уйти от ответа прислуга.
- С кем? - повторила Табба.
- С неизвестной мне девицей.
- Пьян?
- Скорее задумчив.
- Будешь в карете, пока я не выйду из ресторана, - распорядилась артистка и стала нервно с помощью прислуги снимать сценическое платье.
Стояла густая, тяжелая ночь. От ветра раскачивался уличный фонарь под гостиничным окном, где-то вдалеке тревожно бил пожарный колокол.
Михелина, уронив голову на стол, плакала - сдавленно, отчаянно, безутешно.
Сонька сидела напротив, угрюмо смотрела на дочь и молчала.
Неожиданно она изо всей силы ударила кулаком по столу, взвилась:
- Не смей!.. Сейчас же заткнись!.. Вытри сопли, и чтоб я больше этого не видела!
- Но она моя сестра! - подняв голову, выкрикнула в ответ Михелина. - И мне обидно, что мы чужие! Мне больно от этого!
- Нет у тебя сестры!
- Нет, есть!
- Нет! Она предала мать! Предала сестру! И нет ей прощения! Она чужая!
- Но это ужасно!
- Тогда иди к ней, ползи на коленях, проси прощения, и ты увидишь, как эта тварь вышвырнет тебя на улицу!.. Иди и проделай все это!
Михелина замолчала и некоторое время смотрела прямо перед собой, ее лицо озарял отблеск фонаря.
Сонька также молчала, уставившись в одну точку.
Вдруг дочка хмыкнула, затем еще и совершенно некстати зашлась смехом. Мать удивленно смотрела на нее.
Михелина вытерла рукавом мокрые глаза, посмотрела на Соньку.
- Вдруг вспомнила… как хватал тебя за руки этот дядька… полицмейстер. Хватает и хватает… А ты все отталкиваешь. Это, мама, было так смешно, что я в зале чуть не расхохоталась.
Мать улыбнулась.
- А руки у него мокрые и пухлые. Как пампушки!
- Как пампушки? - продолжала смеяться Михелина.
- Ну да!.. Которые только что вытащили из кастрюли!
- А чего он хотел, мама?
- Как - чего? Любви… Любви он, дочка, хотел.
Обе стали так смеяться, что сползли со стульев, обхватили друг друга, и все никак не могли успокоиться.
Наконец поднялись с пола, дочка налила из графина воды, подала матери, затем выпила сама.
- Анастасия хочет познакомить меня со своим кузеном, - сообщила она матери.
- Очень хорошо, - кивнула та. - Молодой?
- Молодой. И, говорит, очень красивый.
Изюмов, сидя в повозке, видел, как Бессмертная покинула карету и быстрым шагом направилась к входу в ресторан.
В "Бродячей собаке", как всегда, было полно посетителей, табачный дым плавал облаком над головами, голоса говоривших тонули в общем несмолкаемом гуле.