- Ну… Врать не стану, не мгновенно. Но это самое надежное и быстрое средство, если говорить о ядах. Желающие быстрой смерти должны выбирать не яд, а острое лезвие. Не успеешь чихнуть, а головы уже нет! При условии, конечно, что меч остер, а палач знает свое дело. Прелесть нашего метода заключается в том, что он не обезображивает тело. Мы с почтением относимся к афинским гражданам.
- Яд действует так, как описал Платон?
- Я точно не помню, что он там писал, но, полагаю, да. Конейон действует постепенно, начиная с ног и поднимаясь вверх. У жертвы отказывают ноги - они словно отмерзают. Постепенно наступает паралич. Он охватывает все тело, хотя рассудок остается ясным почти до самого конца. Конечно, между принятием яда и остановкой дыхания должно пройти время. Примерно столько же обычно уходит на судебное разбирательство или добрый обед и беседу с друзьями. Можно сказать, один вечер, но не слишком длинный.
- Значит, она должна будет находиться в тюрьме, - сказал я.
- Только в последний день, - ответил хорошо осведомленный член Коллегии Одиннадцати. - Поскольку осужденная - женщина, а эта мачеха-убийца - еще и жена гражданина. Держать такую в тюрьме - небезопасно и неосмотрительно. Родственники всегда могут обвинить нас в изнасиловании или превышении служебных полномочий. Если суд приговорит отравительницу к смерти, она все равно останется с родными, под стражей, как сейчас. Ей дадут день-другой на подготовку. Но город желает скорого исполнения своих приговоров.
- Да, верно, - заметил Феофраст. - По возможности скорого. Если нет причин для отсрочки. Насколько я помню дело Сократа, закон запретил проводить казни, пока с Делоса не вернется священное судно. А потому философ провел в тюрьме лишний месяц, ожидая смерти.
- Такое случается, - ответил начальник тюрьмы, - но обычно казнь происходит на третий день после вынесения приговора. В назначенное время женщину доставят сюда под стражей. Разумеется, в сопровождении кого-то из родственников, который останется с ней и проследит, что все будет сделано по правилам и без грязных трюков. Достойно. Все может закончиться очень быстро. Яд надлежит принять не позднее, чем на закате назначенного дня. При желании она может выпить яд прямо на рассвете, чтобы не оттягивать момент, но вероятнее всего, сделает это вечером.
- Больной сам решает, - добавил помощник, - когда принять свой фармакон. Лекарство от всех земных бед.
Не имея причин продлевать свой визит, мы откланялись, поблагодарив хозяина этого дома со смертоносной кухней. Когда мы выходили, узник махнул нам рукой.
- Избавьтесь от дурных снов и расстройства желудка, - посоветовал он. - Выпейте цикуты! Пукните в последний раз! Попросите свою подругу приготовить вам чашечку доброго, прохладного питья в жаркий день, - заключенный шмыгнул носом и утер воображаемую слезу. - Я бы не отказался выпить крепкой цикуты и забыть обо всех невзгодах, - плаксиво закончил он.
Мы отказались дать ему еще один обол. Но я понял, что он слышал наш разговор.
Как и мы, бедолаге пришлось дышать отравленным, благоухающим мышами воздухом. Стремясь отделаться от этого запаха, я растер под носом пару лавровых листьев. Казалось, посещение городской тюрьмы не принесло мне ничего, кроме острой головной боли, которая не проходила до самого вечера.
X
Дом Ортобула
Мы с Феофрастом вместе отправились к Аристотелю, чтобы рассказать о результатах нашей экспедиции: не было оснований беспокоиться, что яд мог пропасть из тюрьмы.
- Лично мне комендант показался умным, трезвомыслящим человеком, - сказал Феофраст. - Его помощник состарился на службе. Оба сказали примерно одно и то же. Для казни Гермии они смешают новую порцию яда с добавлением мака.
- Допусти они пропажу яда, - проговорил Аристотель, - такая небрежность стоила бы им по меньшей мере работы. Раба постигла бы серьезная кара, возможно, смерть. А коменданта тюрьмы присудили бы к штрафу, на уплату которого могло бы уйти все его имущество. Конечно, они не пожелали бы признаться в таком проступке.
- Не странно ли, - спросил я, - что у них нет противоядия, о котором ты нам рассказывал, Феофраст? Кажется, индийский перец, да? В случае, если что-то пойдет не так или если яд дадут невиновному, жертву можно было бы исцелить, пока последствия еще обратимы.
- Не думаю, что палачи любят противоядия, - сухо заметил Феофраст.
- А из чего еще можно добыть яд?
Феофраст усмехнулся:
- Вы все считаете, что яд - это нечто особенное, существующее само по себе. Но на самом деле мы буквально окружены ядами! Многие растения опасны для человека. А некоторые могут быть как полезны, так и вредны. Если только слово "вредный" уместно в разговоре о творениях природы, в чем я сильно сомневаюсь. Черемица в малых количествах снимает подавленность и уныние, но малейшее превышение дозы может стать роковым. Прекрасный олеандр, растворенный в вине, поднимает настроение, но способен убить животное и даже человека. Регулярно принимая растительные яды малыми дозами, можно снизить свою чувствительность к ним. Так, Фрасий добился, что на него перестала действовать черемица. Большинство животных избегают аконита, который для них смертелен. Можно выпить смешанного с водой или вином аконита и ничего не почувствовать, а несколько месяцев спустя умереть.
- Это существенный недостаток ядов, - заметил я. - Жертва корчится в предсмертных муках, а отравителя уже и след простыл.
- Совершенно верно. Не все яды действуют так быстро, как цикута. Да и цикута, если ты вспомнишь слова тюремщика, не убивает мгновенно. Выпив яд, осужденному какое-то время приходится ждать. Но не очень долго. Сравните цикуту с шафраном луговым - безобидным однолетним растением. Милый цветочек, жизнь которого так коротка, может стать причиной долгой и неторопливой смерти. Рабы часто выбирают этот дешевый способ самоубийства. Но иногда яд очень долго не действует: за это время человек, принявший его так охотно, может расхотеть умирать.
- Какой ужас! - содрогнулся я. - Ты описываешь мрачный мир, полный смертельно опасных растений. Послушать тебя, так кажется, что в царство Деметры вторгается Персефона.
- Они, в конце концов, мать и дочь. Но я делаю упор на целебные свойства растений, без которых человек просто не выжил бы. Хвала Деметре! Неисчислимую пользу приносят нам растения, покрывающие землю в изобилии и разнообразии. Возможно, безболезненная смерть - одно из подобных благ. И вообще, растения - прекрасные и удивительные создания.
Я согласился, не желая сердить Феофраста.
- Мы отвлеклись. - Аристотель, который слушал коллегу, откинувшись на спинку кресла, снова наклонился вперед. - По крайней мере, от того, что интересует меня. Похоже, в настоящее время мы не можем ответить на вопрос, откуда взялся яд, убивший Ортобула. Однако умельцу хватило бы и одного-единственного корешка цикуты. И все же мы должны продолжать поиски. Признаться, я очень хотел бы положить конец этому судебному разбирательству.
- Странно слышать подобные речи от человека, который пишет книгу о конституции Афин и восхваляет их судебную систему, - заметил я.
- Я никогда не говорил, что все наши суды праведны, а приговоры - справедливы. Вспомнить хотя бы дело Сократа.
- После разговоров с твоими учеными, Аристотель, меня каждый раз одолевают грустные, тревожные мысли. Возможно, наша демократия работает неправильно. Преимущество Афин в том, что к власти не может прийти ни монарх, ни тиран. Городом должен управлять не один человек, а все граждане. Но посмотрите на Ликурга. Его выбрали на один срок. Поскольку закон не позволяет ему выставить свою кандидатуру еще раз, он внес в списки имя своего друга и сделал так, чтобы народ проголосовал за него. Но нам отлично известно, что на самом деле всю работу делает Ликург. Он распоряжается казной, собирает налоги, строит стадионы и так далее. Это правильно?
Аристотель вздохнул:
- Меня это тоже тревожит, Стефан. Сам по себе Ликург достоин всяческого восхищения, он знатен и при этом относительно непредвзят. Все помыслы этого неподкупного мужа направлены на благо Афин. Говорят, он знает цену деньгам и умеет ими распорядиться. Однако нельзя отрицать, что город закрыл глаза на нарушение своих собственных законов и теперь благополучно существует под управлением одного человека.
- Я назову вам причину этого зла, - заявил Феофраст. - Демократы слишком озабочены тем, чтобы должностные лица обязательно сменялись ежегодно и избирались по жребию.
- Вот именно. Защищая город от олигархии, они не дают людям занимать посты по способностям. Вот почему никто не препятствует возвышению Ликурга, таланты которого нынче особенно нужны. Это опасно.
- Не стоит опасаться опрометчивых поступков со стороны Ликурга, - заметил Феофраст. - Он подходит таким, как мы, поскольку благоволит чужеземцам и, к счастью, не придает особой важности происхождению. Это уравновешенный и трезвомыслящий муж.
- Меня волнует вовсе не поведение Ликурга, - возразил Аристотель, - а Афины, которые потеряли почву под ногами. Теперь, когда трения между сторонниками и противниками Македонии так обострились, город в любой момент может рухнуть в пучину беспорядков и даже насилия.
- Если город - это искусственное существо, нечто вроде марионетки, - вставил я, - его можно сломать.
- Марионетка не сломается, если слишком сильно не дергать пружину. Живое существо из плоти и крови может оправиться от полученной раны, но нет ничего более хрупкого, чем искусственность государства. Оно может поломаться так серьезно, что потеряет, словно брошенная на камни ваза, всякую надежду на починку. Судебный процесс против Фрины опасен, ибо затрагивает не только политические, но и религиозные настроения. Несчастная гетера! Я сочувствую этой женщине, хоть и не одобряю ее. Обвинение в святотатстве так сложно опровергнуть!
- И она ведь…
Я вовремя спохватился. Ни один человек - ни один - не должен узнать, что я был участником кощунственного веселья у Трифены. Пока остается хотя бы малейшая надежда, что это не всплывет.
- Если Фрина и правда совершила то, в чем ее обвиняют, дело плохо, - продолжал Аристотель, не обратив внимания на мою оплошность. - К несчастью, бросаться высокопарными обвинениями в святотатстве и осквернении города рано или поздно входит в привычку, и тогда одной жертвой уже не обойтись. Даже самое лучшее государство всегда балансирует на краю бездны, и боюсь, что Афины уже начинают шататься на этом краю. Вот почему я так не хочу, чтобы делу Гермии дали ход.
- Заинтересованные семьи очень высокопоставленны, - проговорил Феофраст. - Этот суд все сильнее разжигает страсти, и в конце концов ни один афинянин не останется в стороне. Ты этого опасаешься?
- Да. Дело Гермии предоставляет благоприятные возможности людям самых разных убеждений: от ярых демократов до приверженцев абсолютной автократии.
- Теперь, когда Гермия появилась на Агоре и осквернила город, - заметил я, - люди настроены к ней гораздо враждебнее. По крайней мере, те, которых ты именуешь сторонниками олигархии. Семейству Гермии пришлось принести дорогие искупительные жертвы и выслушать множество нелестных слов в свой адрес. Теперь вдову Ортобула тоже обвиняют в святотатстве, за осквернение Агоры.
- Любопытный, хотя и неутешительный факт.
- Конечно, если доказать, что она не совершала убийства, обвинение в святотатстве тоже снимут, - стал рассуждать я. - Ты, о Аристотель, кажется, мечтал остановить это судебное разбирательство. Честно говоря, я бы сам охотно это сделал. Тогда мне не пришлось бы выступать свидетелем, и у Смиркена не нашлось бы причин откладывать свадьбу. Можете себе представить? Он не отдаст мне Филомелу, пока не закончится суд над Гермией, - а тогда, надо думать, еще поглядит, не слишком ли я запятнал свою честь.
- Тем больше у тебя причин желать, чтобы суд над Гермией не состоялся, - заметил довольный Феофраст. - Хотя многие мужья скажут, что теперь у тебя есть прекрасная возможность пойти на попятный.
- Но в конце-то концов, - обратился я к Аристотелю, пропуская мимо ушей эту неуместную шутку, - Ортобула на самом деле нашли зверски убитым. Чтобы остановить судебное разбирательство по делу Гермии, нужно найти истинного убийцу. Если, конечно, это не она. Если Гермия невиновна, кто тогда спланировал и осуществил преступление?
- Золотые слова. - Аристотель встал и принялся ходить по комнате. - Сейчас у нас так мало данных, что даже размышлять невозможно. Недостает слишком многих фактов. К примеру, нам неизвестно, где Ортобул провел свой последний день и вечер. Куда он пошел, ходил ли вообще? И правы ли Эргокл с Критоном, обвиняя Филина в причастности к этому делу?
- Очень похоже, что все это - плод воображения Критона, распаленного злобными намеками Эргокла, - ответил я. - Зачем бы Филину настраивать против себя беднягу Ортобула, красть у него жену или любовницу? Филин рано овдовел и до сих пор не женился. Но у него много женщин, причем недешевых. Я знаю… то есть слышал, что Филин состоял в любовной связи с Фриной. Мы могли бы поговорить с другими его подругами.
- Я рад слышать это "мы", Стефан, ибо мне нужна твоя помощь. Но мы должны быть предельно осторожны. Как свидетель по делу Гермии ты будешь привлекать всеобщее внимание. "Тише едешь, дальше будешь" - вот что должно стать нашим девизом. Но где на самом деле умер Ортобул? И где он был, когда принял яд? Не исключено, что это два разных места.
- Одним из которых мог быть бордель… то есть дом по соседству, - неуверенно предположил я. - Возможно, Ортобул выпил яд и умер прямо там.
- Едва ли, Стефан, если вспомнить, как выглядел труп, когда ты его обнаружил. Я думал об этом. К его голове прилила кровь, а тело было изогнуто дугой. Это указывает на то, что Ортобула перевозили, возможно, вверх ногами, либо незадолго до смерти, либо сразу после. По дороге тело пришлось согнуть, вот оно и осталось в этом дугообразном положении. Если его перевозили в бордель, то кто и откуда? И когда? Итак, мы снова возвращаемся к вопросу о времени. Очевидно, до позднего вечера Ортобул оставался дома. Его младший сын считает, что с ним все было нормально.
- Но, - возразил Феофраст, - сразу после обнаружения тела жилище Ортобула осмотрели и не нашли никаких следов яда. Рабы показали - один под пыткой, - что не заметили в доме ничего необычного.
- Они могли лгать. Или действительно ничего не знать, - вставил я.
- Да, пожалуй. - Согласие Аристотеля, как всегда, льстило моему самолюбию. - Думаю, нужно под каким-нибудь предлогом осмотреть андрон бедняги Ортобула. Младший сын убитого утверждает, что его отец дремал там, но был совершенно здоров. Была ли эта дрема предсмертным забытьем? Начался ли паралич? Посмотрим, что можно выяснить.
На следующий день мы - Аристотель, Феофраст и я - отправились на разведку в дом Ортобула. Мы вышли ближе к вечеру: Аристотель хотел осмотреть комнату приблизительно в то же время, когда Клеофон в последний раз говорил с отцом, а потому следовало дождаться сумерек. В полдень, прежде чем выйти из городских ворот навстречу Аристотелю и Феофрасту и вернуться с ними в город, я оказался на Агоре. Там я имел счастье вновь увидеть Аристогейтона, который, щеголяя алым плащом, громогласно обличал творимые в Афинах беззакония, упирая на злодейство Гермии и святотатство Фрины. Он с удовольствием сообщил, что Фрина находится под стражей и, если справедливость восторжествует, окончит свои дни на перекладине. Не пощадил Аристогейтон и Гиперида, назвав его неженкой и жалким трусом, который якобы предпочитал проводить время в обществе шлюх и рабов, а не воинов, равных ему по знатности рода.
- Аристогейтон всегда так зол, - проговорил Аристотель, когда по дороге к воротам я пересказал ему последнюю тираду нашего моралиста. - Хотя, пожалуй, это не злость, а гордыня. Громогласно восхищаясь спартанскими добродетелями, он пытается доказать, что не похож на других. Вот чем объясняются его мстительные нападки на Гиперида. Не все афиняне считают, что Гиперид был так уж неправ, предлагая освободить и вооружить рабов. Ведь в то время он опасался прямого нападения Македонии на Афины.
- Поэтому он и предложил укрыть женщин и детей в Пирее, - добавил Феофраст.
- Именно. Гиперида нельзя обвинить в безразличии к судьбе Афин. Но предложение даровать рабам и чужакам гражданство ужаснуло сторонников Аристогейтона, которые решили, что человек, который придумал такое, заслуживает самой жестокой кары. По их мнению, столь радикальные перемены лишь приведут к смешению крови, а Афины не защитят. Конечно, неизбежно возникли бы гигантские трудности с распределением собственности и правами на землю.
- Но тебе, метеку, было бы выгодно…
- Едва ли, Стефан, поскольку я мгновенно сделался бы врагом в глазах коренных афинян. И все же, несмотря на то что прошлым летом Гиперид ужасно со мной обошелся, я испытываю некоторое сочувствие к его настоящему положению, столь шаткому по сравнению с непрошибаемой уверенностью наших патриотов.
- Которые, кажется, всерьез намерены очистить Афины от скверны, - сказал Феофраст.
- Это меня и тревожит. Охваченный столь бурными чувствами, Аристогейтон может совершить любую жестокость во имя того, во что верит. Искоренение зла тоже сопряжено с опасностями. Мне приходят на ум "Вакханки" Еврипида. Вы помните эту драму: добродетельный Пенфей, фиванский царь, собирается положить конец празднествам в честь Диониса и излишествам, которым, по его мнению, предаются женщины-менады, славя бога вина. - Аристотель откинул голову и продекламировал:
Иных я уж поймал: связавши руки,
В тюрьме теперь их люди стерегут.
А тех, что нам покуда не попались,
На Кифероне всех переловлю.
В железо их велю я заковать,
Авось тогда пройдет их беснованье.
Пожилой философ, который, стоя среди улицы, высоким голосом произносил дышащие страстью слова драмы, являл собой довольно странное зрелище.
- Этот фиванский царь, - Аристотель вернулся к своему обычному тону, - хочет силой разделаться с безумием, противоречащим всем законам здравого смысла. А вместо этого лишь усугубляет его и в итоге сам становится жертвой.
- Воли небесной различны явленья,
Многое боги нежданно дают.
…Ах, я уже забыл последние строки. Помню только, что они начинаются со слов "воли небесной".
Выяснив, что я не помню последние слова "Вакханок", хотя был уверен в обратном, я покраснел. А старый философ при желании мог прекрасно декламировать целые стихотворные отрывки.