- Мы всегда цитировали в кружке Платона, - ответил польщенный Аристотель, когда я выразил ему свое восхищение. - И Александр тоже, он тогда был еще мальчиком. Если ему нравилось стихотворение, он учил его наизусть. Его любимой драмой Еврипида была "Андромеда", он знал на память огромные куски и, если его не остановить, мог декламировать до бесконечности. Думаю, его зачаровывало несчастье персидской принцессы и храбрость ее спасителя. Александр всегда воображал себя Персеем. Быть может, он смотрит на Азию, как на убитую горем принцессу, которую нужно освободить от чудовища. Правда, я не уверен, что царевич всегда цитировал правильно, но, в конце концов, существует много вариантов.
- Только не теперь, - заметил Феофраст, - когда Ликург скрупулезно записал все работы трех величайших драматургов: Эсхила, Софокла и Еврипида. Говорят, он собирается сделать то же самое со стихами Гомера. Чтобы мы всегда знали правильный вариант. Полагаю, читать по-другому станет преступлением.
- Странная идея, - вслух подумал я, - ибо многие чтецы, даже профессиональные, декламируя, часто вставляют в текст собственные слова. Особенно в стихи Гомера. Зачастую это неплохие отрывки, кто знает, может, они также принадлежат стилу Гомера? Чтец тоже принимает участие в создании произведения: он флейтист, а не флейта.
- Удовольствие, о котором ты говоришь, - ответил Аристотель, - исчезнет с появлением таких серьезных и достоверных источников. Вопрос в том, кому решать. А если кто-нибудь вдруг заявит, что он слышал, как сам Еврипид читал некий отрывок иначе? Не поставит ли это под сомнение надежность сделанной Ликургом копии?
- Придется сказать, что его дед слышал Еврипида собственными ушами, - предположил я.
С нашей стороны было разумнее громко обсуждать могущество Еврипида, давно усопшего драматурга, чем реальное или потенциальное могущество Аристогейтона, живого, очень опасного и не имеющего недостатка в друзьях, которые вполне могли на нас донести. Приближаясь к дому Ортобула, мы замолчали.
Собственно говоря, это был особняк. В те годы горожане редко строили большие, высокие дома, вошедшие в моду несколько позже. Но представители старинных богатых родов даже в городе издавна владели большими участками земли, а потому их жилища были просторнее многих более поздних построек. Дом Ортобула, довольно старый и расположенный в богатом деме, сразу бросался в глаза. В нем явно было множество комнат и просторные женские помещения на верхнем этаже.
Калитка в стене, окружавшей дом, была приоткрыта, и, толкнув ее, мы оказались в маленьком внутреннем дворике с небольшим деревом, дающим слабую тень. Под деревом на ступенчатом пьедестале стояла статуя - не просто герма, а настоящая фигура Гермеса в полный рост. На нижней ступеньке устроилась маленькая девочка лет пяти с куклой в руках. Опрятная туника, ухоженная и с игрушкой - хозяйский ребенок, не иначе. Странно только, что девочка сидит на улице одна. Из-под темной челки на нас воззрились огромные, круглые карие глаза.
- Привет тебе, дитя, - учтиво поздоровался Феофраст.
- Я Харита, дочь Эпихара, - объявила она. - А вы кто?
Вступать в разговор с чужим ребенком, и даже подходить к нему, было не слишком уместно, поэтому мы предпочли промолчать и направились к дому. В ответ на наш стук раб - старший слуга или привратник - подозрительно приоткрыл входную дверь. Он выглядел очень чопорным и воспитанным.
- Хозяина нет, - сообщил он. - Очень сожалею.
И начал закрывать дверь. Как странно, подумал я, этот человек говорит, что хозяина нет дома, когда все знают, что он умер, но тут же опомнился. Разумеется, теперь хозяином был Критон, хотя мы по старой памяти продолжали говорить "дом Ортобула".
- Думаю, - непринужденно и добродушно сказал Аристотель, - что малышке безопаснее находиться внутри. Видишь, калитка приотворена, девочка может убежать на улицу. А то еще придет кто-нибудь и украдет ее.
- Клянусь Гераклом! - побледнев от ужаса, вскричал привратник. - Ты прав, - он повернулся и крикнул: - Позовите кормилицу, пусть скорее заберет маленькую. Она во дворе.
- Но я хочу остаться здесь, - возразила малышка. - Я жду маму. Она обещала прийти, а я сказала, что буду ждать и, как только увижу ее у калитки, побегу навстречу.
Девочка подошла к нам, осторожно держа терракотовую куклу с движущимися руками и ногами. У куклы было безмятежное лицо и длинные волнистые волосы, разделенные на прямой пробор, что делало ее немного похожей на Фрину. Сама Харита была темноволосой и серьезной.
- Ты не знаешь, мама придет? - Она в упор посмотрела на Аристотеля.
- Я уверен, что она очень этого хочет, - ответил философ. - Она придет, как только сможет.
Лицо старого привратника помрачнело, и я понял, что, хоть он и был рабом, его печалила эта ситуация. Ну конечно! Он принадлежал Гермии, которая заменила слуг Ортобула своими, и теперь переживал за отсутствующую хозяйку.
Должно быть, Аристотель тоже это понял, поскольку сказал привратнику:
- Ты окажешь услугу своей госпоже, если позволишь нам войти. Ибо она сможет опровергнуть предъявленное ей обвинение, лишь представив как можно больше доказательств своей невиновности. Уверяю тебя, мы не желаем зла Гермии, а скорее сочувствуем ей, и не откажемся от твоей помощи. Мы не потревожим слуг.
- Ну что ж, - неохотно сказал привратник, - не знаю, что скажет молодой господин, но его здесь нет, а вас, если не лжете, знает госпожа. Ничего не случится, если я ненадолго впущу вас. Но что вам нужно?
- Всего лишь осмотреть помещения, упомянутые на продикасии, - ответил Аристотель. - Коридор и андрон, где Ортобул лежал на кушетке.
- Ничего не случится, - продолжал размышлять привратник, - если я все время буду смотреть за вами. Хотя следить за тремя сразу - задача не из легких. А потому прошу вас держаться вместе.
И он медленно и важно повел нас через прихожую. Я восхитился его манерами - столь непохожими на бестолковую суету моего раба, когда тот был вынужден открывать дверь и впускать посетителей. Мы шли за привратником, Аристотель - слегка впереди. Четвертым членом нашей маленькой компании была Харита, которая увязалась следом, так и не выпустив из рук куклу. Мы миновали прихожую, потом свернули направо, в широкий коридор, и, наконец, остановились возле двери в комнату.
- Вот андрон, - сказал слуга, - а кушетка, - тут он быстро вошел внутрь и передвинул кое-какую мебель, - на которой отдыхал господин, была вот тут.
- Лампы не горели?
- Нет, в тот вечер не горели. Но я могу принести лампу, чтобы вам было хорошо видно.
Мы вошли в комнату, которая казалась просторной, хотя нас было пятеро. Прекрасный андрон, гораздо красивее моего. Мебель из светлого полированного дерева элегантно смотрелась на фоне красных стен.
- Здесь стояла кушетка, на которой он лежал, - пояснил слуга.
- Я хочу найти Артимма, - сказала малышка. - Артимм всегда здесь, но я не знаю, где он сейчас.
Очевидно, она имела в виду игрушку или кого-то из своих друзей. Мы подумали, что лучше не обращать на нее внимания. Посторонним людям не положено обращаться к девочке в доме гражданина, даже к такой крохе. Харита стала играть с куклой, что-то ей нашептывая и держа так, чтобы та тоже могла нас видеть.
- Насколько я понимаю, - продолжал привратник, - старый хозяин, Ортобул, любил прилечь вечерком, прежде чем уйти.
Кушетка, на которой он обычно лежал, всегда стояла там, где вы ее сейчас видите.
- Ясно, - сказал Аристотель. - Не возле окна, а с другой стороны. Но ее видно из коридора.
Мы подошли к вышеупомянутому предмету мебели, выглядевшему довольно скромно, хоть и сделанному из первосортного дерева; на такой кушетке можно лежать во время пира или отдыхать днем.
- На ней всегда была подушка… тюфяк… как на кровати, - добавил слуга. - Вот, это он и есть.
Это был добротный тюфяк, обтянутый тканью с черным рисунком. Мы тщательно его осмотрели, а Аристотель даже понюхал. Я последовал его примеру, но не почувствовал ничего особенного, лишь запах соломенной набивки. Тогда я осторожно вдохнул поглубже, пытаясь понять, чем пахнет в андроне. Мало где пахло так хорошо, как здесь. Я внимательно посмотрел по сторонам, стремясь хоть что-нибудь разглядеть в сгущающемся полумраке, но здесь тщательно убрались прекрасно вышколенные слуги: вокруг не было ни пылинки, на стенах - ни пятнышка. Повинуясь внезапному порыву, я опустился на четвереньки, осмотрел пол под кроватью и обнюхал угол комнаты. В нос попала случайная пылинка, и я чихнул. Потом еще раз глубоко вдохнул. Отлично помня запах цикуты, я, конечно, уловил бы его, останься в воздухе хоть намек на яд.
Девочка рассмеялась.
- Ты как собачка! - воскликнула она. - Наша старая собачка тоже так нюхала.
Я решил, что разумнее промолчать.
- Осторожно с этой статуей, - предупредил Аристотель, когда я чуть не влетел в нишу, где стояла большая мраморная статуя женщины. Нет, двух женщин. Похоже, это были нимфы. Краски постамента были словно изъедены землей или смыты водой - наверное, раньше скульптура стояла на улице. Она гораздо лучше смотрелась бы на алтаре Пану и нимфам возле дома Смиркена, но в интерьер этой комнаты явно не вписывалась. Ниша была слишком мала для массивных, хоть и полных жизни фигур юных дев в пышных одеяниях. Одна из нимф почти задевала головой потолок и, казалось, хотела наклониться.
- Здесь была еще одна скульптура, - послышался тоненький голосок Хариты. - В другом месте. А эта папочкина.
Если я правильно понял, мраморные нимфы принадлежали Эпихару и лишь недавно появились в этой комнате, которую первоначально обставлял Ортобул.
Феофраст неодобрительно оглядел статую, но потом обнаружил возле нее полку со свитками. Довольно крякнув, он взял их и стал изучать, поднося к самому лицу. Потом уселся в кресло, присвоил одну из ламп, внесенных слугой, и погрузился в чтение.
- Так, Стефан, ты ложись на кушетку, - скомандовал Аристотель, - а я выйду в коридор и буду Клеофоном.
Он скрылся во мраке коридора, затем неуверенно заглянул в комнату и прошептал:
- Отец?
- Я отлично тебя слышу, - смеясь, ответил я.
- А я отлично слышу тебя, - сказал он, - хотя не вижу. Нет, все неправильно. О чем я только думаю? Конечно, ты со своими молодыми зоркими глазами должен быть Клеофоном, а я - беднягой Ортобулом.
С этими словами Аристотель улегся на кушетку, а Феофраст время от времени поднимал взгляд от свитков и с любопытством на нас посматривал. Я тоже взял лампу и вышел с ней в коридор. За мной увязалась маленькая Харита. Даже в этом темном проходе были видны ее огромные глаза, явно не упускавшие ни одной детали.
- Вам нужна папина дочь, - с надеждой сказала она. - Дочка. Любимая.
- Иди, маленькая, и не мешай нам, - сказал я настолько строго, насколько позволяло мое странное положение.
- Пусть все будет достоверно, - сказал Аристотель, - задуй лампу, и ты тоже, Феофраст, нам не нужен лишний свет.
Я повиновался. Комната погрузилась во мрак.
- Отец? - прошептал я.
- Иди, мальчик, дай мне подремать, - невнятно проговорил Аристотель. Именно так, если верить Клеофону, поступил Ортобул.
- Я слышу тебя, - сказал я, - но, честно говоря, почти не вижу. Только темный силуэт и белое пятно вместо лица.
Аристотель сел.
- Ну, это уже что-то, - произнес он, потирая ногу. - Не самая удобная кушетка, но с другой стороны, кости Ортобула были помоложе моих.
Слова Аристотеля повисли в тишине, напомнив нам, что костям Ортобула уже не суждено состариться.
- Тюфяк другой, - сказала девочка.
- Другой? - переспросил я.
- Не такой, как раньше, - объяснила Харита. - У него другая ткань и новая солома.
Привратник отличался острым слухом.
- Что ты там болтаешь, детка? - Он бросился к нам. - Малышка ничего об этом не знает, господа. Она ничего не смыслит в хозяйственных делах. Ортобул лежал на этом тюфяке. Его-то вы и желали видеть, да? Куда ж запропастилась эта кормилица?
В коридоре послышались проворные шаги кормилицы, которая по дороге в комнату отчитывала кого-то из слуг.
- Чем ты только думал, когда выпускал этого драгоценного ягненка во двор? Шерсть у тебя в голове, что ли?
Очевидно, тирада предназначалась для ушей старшего слуги. Все еще продолжая ворчать, в комнату вошла низенькая женщина с морщинистым лицом старухи и проворная, как юная девушка.
- Вот ты где, Харита, сокровище мое! Как это тебе позволили говорить с чужаками, словно мы какие-то нищие! - Кормилица окинула нас враждебным взглядом.
- С девочкой все хорошо, Кирена, - виновато проговорил привратник. - Я глаз с нее не спускал.
- Да, это, конечно, большое утешение. - В голосе Кирены послышалась утонченно-ядовитая насмешка.
- Со мной ничего не случилось, - заявила малышка Харита. - Все хорошо, няня. Но я не могу найти Артимма. Я хотела, чтобы он кое-что для меня смастерил. Я ждала мамочку, а потом пришли эти люди. Они хотят посмотреть, где лежал папа. В ту ночь, когда умер.
- Забивать голову ребенка таким вздором! - негодующе вскричала кормилица. - Кто вы? Чьи наемники? Зачем явились? Ходят тут всякие, мучают госпожу, мучают, - почти простонала она. Харита, казалось, готова была расплакаться.
- Уверяю вас, - сказал Аристотель, - нас не нанимал Критон, и вдове Ортобула мы не враги.
- Тем лучше, - фыркнула женщина, - а то боги поразят вас молнией. Маленькая, - повернулась она к своей подопечной, - пойдем на женскую половину, попьем молока с водичкой и приляжем, да?
Харита опустила глаза - очевидно, ее это предложение не прельщало - и задвигала ручкой куклы.
- Харита не хочет идти, - запищала игрушка, а ее ручка яростно вращалась, словно отмахиваясь от кормилицы.
- Здесь оставаться нельзя. А то какой-нибудь непрошеный гость тебя сцапает. Вон опять кого-то принесло, - зло сказала кормилица. И точно, раздался громкий стук. - Маленькая госпожа и ее кукла отправляются наверх, нравится им это или нет.
Кирена направилась к двери, потянув за собой ребенка. Харита пошла следом, зажав под мышкой куклу, ноги которой стучали по полу. Вскоре все трое скрылись из виду.
XI
Поиск свидетелей
Стук не прекратился, хотя привратник, страшась получить очередной нагоняй от Кирены, выждал, пока кормилица со своей подопечной не поднимутся наверх, и лишь затем пошел открывать дверь. С многозначительным кивком, показывающим, что наше время в доме Ортобула истекло, он взял лампы и скрылся в коридоре, а мы смиренно последовали за ним.
- Я с удовольствием ухожу, - твердо заявил Феофраст. - По-моему, мы просто потеряли время. Хотя у Ортобула прекрасная коллекция сатировских драм.
Выйдя в прихожую, мы увидели, что новый гость тоже вошел через незапертую калитку. Осознавая важность своего поручения, он без зазрения совести барабанил в дверь, сопровождая это громкими криками:
- Критон! Критон! Ты слышишь? У тебя что, слуг нет? Откроет кто-нибудь эту проклятую дверь?
- Прошу прощения, господин, - почтительно ответил привратник. Несмотря на грубость и довольно скромный наряд пришедшего, мы сразу поняли, что это высокопоставленный афинянин. У него была остроконечная каштановая бородка, а правую щеку украшал большой шишкообразный нарост.
- Это кто еще такие? - спросил он, пристально глядя на нас. - А ты кто? - Он смерил слугу недоверчивым взглядом. - Если мне не изменяет память, здешний привратник был потолще, кажется, фригиец, абсолютно лысый.
- Ты прав, господин. Я служил Эпихару, прежде чем приехать сюда со своей хозяйкой. Эти господа нас покидают. - Мягкий намек человеку с наростом, который все еще стоял в дверях, загораживая проход.
- Возможно, - резко ответил тот. - Хотя, раз уж они все равно здесь, пусть остаются и ответят на мои вопросы вместе с Критоном.
Аристотель, Феофраст и я почли за лучшее промолчать.
- К сожалению, моего хозяина Критона, сына Ортобула, сейчас нет дома, - учтиво сообщил привратник.
- Стой у ворот. Смотри в оба! - резко крикнул гость своему слуге, который (как мы только что заметили) остался стоять возле калитки, смиренно ожидая приказаний хозяина. Впрочем, скромной статью этот человек не отличался: огромный, как бык, он был выше своего господина, которого никто не назвал бы коротышкой.
- Я Ферамен, - по-прежнему стоя в дверях, гражданин пристально смотрел на нас. - Кто же вы все-таки? Не родственники Критона, это точно.
Его настойчивость не оставляла нам выбора: пришлось назваться.
- Философ Аристотель? Слыхал о таком. - Казалось, Ферамена не слишком обрадовало услышанное. - Полагаю, Феофраст - это твой помощник? А тебя, Стефан, сын Никиарха, я, признаться, совсем не помню. Но, поскольку вы все граждане, то, несомненно, можете мне помочь. Пройдем же и побеседуем.
И, махнув стоящему перед ним слуге, гражданин вошел в дом.
- Мы вообще-то собирались уходить, - возразил я.
- Да, они собирались уходить, - подтвердил привратник.
- Я не задержу вас надолго. В доме удобнее разговаривать. Может, и Критон подойдет. Ненавижу терять время попусту. - И Ферамен решительно направился в коридор, подталкивая нас вперед: так пес гонит овец по дороге.
- Прошу прощения, - сказал Аристотель, - но я не совсем понимаю, чего ты хочешь, Ферамен Афинский, в том числе, от нас. Мы буквально блуждаем в потемках.
- Да, здесь темно. А ну света, быстро! - велел тот привратнику, входя в андрон, и взмахом руки предложил нам садиться. Казалось, этот странный человек забыл, что находится в чужом доме. Мы не хотели лишних неприятностей и потому сели, бросив извиняющиеся взгляды на старого слугу. Мы с Аристотелем расположились на кушетке, которую еще недавно так внимательно осматривали, а Феофраст занял свое прежнее скромное место в углу. Ферамен уселся в самое лучшее кресло, со спинкой и подлокотниками. Привратник снова принес две лампы.
- Тут дело столь огромной государственной важности, - начал Ферамен, - что я вынужден был немного пренебречь приличиями, войти в дом Критона и обратиться к вам. Но когда время поджимает и необходимо действовать быстро… В общем, вы понимаете.
- Ах… Полагаю, да, - неловко ответил я. - Но, может быть, ты окажешь нам любезность и пояснишь, в чем суть этого важного дела.
- Разумеется. Прежде всего, да будет вам известно, что я доброволец. Гражданин, следующий своему гражданскому долгу, а не какой-нибудь наемник. В данный момент я активно пытаюсь разыскать молодых граждан, рабов - да кого угодно, хоть флейтисток, - которые были в доме Трифены, когда Фрина совершала свое чудовищное святотатство. Я составляю список, пытаясь не упустить ни одного имени, пусть даже самого незначительного и скромного. Мы с Аристогейтоном сочли, что ничего лучше не придумаешь. Мой приход не имеет отношения к смерти Ортобула и обвинению Гермии. Мне нужен сам Критон - юный гражданин, который, возможно, захочет помочь нам в искоренении зла и расскажет все, что слышал.
- Если я правильно понял, - с прохладцей произнес Аристотель, - ты полагаешь, что Критон, сын Ортобула, захочет угодить ареопагитам, прежде чем начнется суд по делу об убийстве его отца.