- Лучшая цикута - та, что идет на изготовление яда, - произрастает в гористой местности, в холодных и тенистых уголках, - неспешно произнес Феофраст. Он откинулся на спинку кресла, сложил руки "домиком" и заговорил неторопливо, тщательно подбирая слова, а мы окружили его, как прилежные ученики. - Так утверждает Фрасий из Мантинеи, - продолжил Феофраст, который, оседлав любимого конька, начисто забыл о смущении. - В Мантинее находят неплохую цикуту. Но самая лучшая растет на острове Кирнос, где нет ничего, кроме диких гор. Даже мед с этого острова заражен конейоном и ядовит. Изготовить смертельную дозу яда не слишком сложно, особенно если знаешь, как. У большинства овощей плод сильнее корня, но конейон не таков. Так что лучший способ приготовления - это выжать из корня сок. Для этого нужно счистить с него шкурку, порезать на кусочки и пропустить через сито, чтобы окончательно измельчить. Получившуюся кашицу следует растворить в чистой воде. Сок корня, приготовленный таким образом, а не просто измельченный, убивает быстрее, причем даже в небольшом количестве. Фрасий установил, в какой пропорции нужно смешивать конейон с соком мака, чтобы сделать смерть легкой и безболезненной, и передал свои знания другим.
- Но смерть Сократа - такого благородного мужа - не была абсолютно безболезненной, - сказал Деметрий. - Так говорит Аристотель, который слышал рассказы очевидцев. Хотя палач, "публичный человек", тщательно приготовил яд и провел процедуру по всем правилам.
- В принципе, по сравнению с тем, как умирали другие, смерть Сократа была почти безболезненной, - не согласился Эвдемий. - Все говорят, что рассказ Федона довольно правдив.
- И все же о некоторых подробностях собственной биографии Федон умалчивает, - засмеялся Деметрий. - Этот "ученик Сократа" на самом деле занимался проституцией в одном притоне и, в конце концов, уговорил великого философа купить ему свободу.
- Но все, что Федон рассказал об этом человеке, - правда, - настаивал Эвдемий, задетый тем, какое неуважение аристократ Деметрий выказывает другу Сократа. - Выходец из знатного рода, он попал в плен и был продан в рабство. Нельзя равнять его с обычными мальчиками-проститутками, торгующими своим телом на улицах. Он так хорошо говорил о философии, что Сократ купил ему свободу.
- Однажды проститутка - всегда проститутка, - убежденно заявил Деметрий. Его лицо стало надменным, и не оставалось сомнений в том, какая благородная кровь течет в жилах юноши.
- Напротив! - разгорячился Эвдемий, обычно сдержанный. - Если мне не изменяет память, Федон основал философскую школу в Элиде. Утверждать, что он не был учеником Сократа, - просто нелепо!
- Это ведь по словам Федона, - вступил в разговор Гиппарх, - Сократ продолжал говорить, хотя тюремщик предупреждал, что это может разгорячить его, замедлить действие яда и привести к необходимости принимать новые дозы, тем самым продлив его мучения. Но лучшее, что Сократ мог сделать для своих друзей, - это поговорить с ними, и он не боялся, что яд придется принимать дважды, а то и трижды.
- Да, - сказал Деметрий, - в это я, конечно, верю. Но смерть Сократа не была такой легкой и приятной, как описывает Платон, который, кстати, не был ее свидетелем. Говорят, Сократ зевал и давился, у него были судороги. Некоторых молодых людей, не выдержавших этого ужасного зрелища и отвратительного запаха яда, даже вырвало.
- Позор Афинам, которые присудили Сократа к смерти! - воскликнул Феофраст. - Но в том, что касается действия яда, Платон прав. Руки и ноги холодеют и теряют чувствительность, потом яд парализует жизненно важные органы, и жертва умирает.
Какое-то время мы все молчали.
- Конечно, человек, взявшийся за его изготовление, очень рискует, - добавил Феофраст. - Представьте себе, что случится, если он сядет завтракать, не помыв руки! Хотя, наверное, должно быть какое-то противоядие, - задумчиво проговорил он. - Под действием конейона температура тела падает ниже того уровня, который необходим для жизни. Поэтому тюремщик Сократа справедливо полагал, что разгоряченному беседой философу придется давать дополнительные дозы. Говорят, длинный индийский перец, если его размолоть и съесть, может смягчить и даже свести на нет действие цикуты. Естественно, у меня не было возможности проверить это предположение, но звучит оно вполне правдоподобно. Не исключено, что такими же свойствами обладает высушенная сладкая смола одного из арабских деревьев, которые растут только в горах.
- Как же много ты знаешь о растениях! - восхитился я.
- Феофраст - король растительного мира, - засмеялся Эвдемий. - Его книга о растениях будет огромной.
- На то, чтобы написать ее, уйдут годы, - улыбнулся Феофраст, которого это ничуть не смущало. - Кстати, нынче мы больше не увидим Аристотеля, но он очень надеется, что ты посетишь суд над Ортобулом.
III
Суд нал Ортобулом по обвинению в злоумышленном нанесении ран
Разумеется, я пошел поддержать Ортобула, который должен был предстать перед Ареопагом. Есть в этом суде нечто, внушающее благоговейный трепет. В коллегию присяжных входят все бывшие архонты; иными словами, самые выдающиеся афиняне после истечения годичного срока службы в Коллегии Одиннадцати становятся ареопагитами. Таким образом, многочисленные присяжные Ареопага - самые достойные и мудрые среди смертных. Все они высокородны и прекрасно образованны (это отличает Ареопаг от рядовых судов, где присяжными могут быть граждане самого разного происхождения и общественного положения). Ареопагиты преисполнены сознания собственной значимости. Говорят, Сократу вынесли такой суровый приговор, потому что философ неуважительно вел себя на суде и даже позволил себе шутки в адрес присяжных.
Каждый суд Ареопага привлекает толпы зевак, среди которых встречаются весьма значительные персоны. Граждане, мечтающие о карьере архонта, ни за что не пропустят такое событие. В Афинах существует множество судов, участвовать в которых может любой гражданин. Какие-то дела слушаются в Одеоне, какие-то - в Стое Пойкиле и, конечно же, в Новых Судах на Агоре. Но Ареопаг - это не только самый уважаемый, но также и самый древний суд: его заседания по сей день проходят на своем исконном месте - у подножия Акрополя. Ареопаг занимается лишь важными делами, которые связаны с очень серьезными преступлениями. В их список входят убийства, а также уничтожение священных оливковых деревьев, святотатство, поджог и умышленное нанесение увечий гражданину. Сегодня слушалось последнее. Эргокл, гражданин Афин, обвинял Ортобула, гражданина Афин, в нападении с намерением нанести тяжкие телесные повреждения.
Выждав, когда соберется толпа, Басилевс провозглашает:
- Чужеземцы, прочь! Граждане Афин, приблизьтесь и внемлите! - Это традиционное начало любого судебного процесса. Затем Обвинитель и Обвиняемый приносят жертвы на маленьком алтаре среди скал холма Ареса и произносят клятвы: Обвинитель - стоя на священном камне Обвиняющего, а Обвиняемый (в данном случае Ортобул) - на священном камне Обвиняемого. Такие суды являются важными событиями религиозной и общественной жизни города, поэтому неудивительно, что на них могут присутствовать только граждане. Чужеземцам лишь неофициально разрешается наблюдать за процессом из-за веревочного ограждения, хотя, по странной иронии судьбы, именно они издавна считаются непревзойденными мастерами судебного ораторского искусства.
После произнесения клятв и обвинений на вершине холма Ареса, Обвинитель и Обвиняемый, преодолев крутой спуск, оказываются на ровной площадке, спрятанной меж скал, в тени уходящего ввысь Акрополя. Здесь воздвигнута узкая трибуна для просителей - бема. Вокруг нее располагаются судьи, в их числе - председатель Басилевс и Верховный Архонт (в удобных креслах), а также присяжные на скамьях. Возле Басилевса стоят служители, которые засекают время по клепсидре - двум специально размеченным сосудам с водой. Клепсидра - неиссякаемый источник остроумия афинских шутников.
- Не пей из нее, дай нам полный сосуд времени, - умоляют служителя одни.
- Этот? Да он готов долить туда собственной мочи, лишь бы продержать нас весь день! - фыркают другие. Но едва ли служители злоупотребляют своим положением, особенно если учесть специальную конструкцию верхнего сосуда, который наполняют до определенной отметки и откупоривают, лишь когда начинает говорить кто-то из ораторов. Его речь может продолжаться только до тех пор, пока вся вода из верхнего сосуда не перельется в нижний через маленькое отверстие, поэтому многословие не слишком высоко ценится в афинских судах. Зрителям приходится стоять. В ожидании начала суда мы толкались на специально отведенной для граждан площадке, пытаясь занять место получше. Далеко позади, по другую сторону веревочного заграждения, на тесном пятачке теснились чужеземцы.
Ожидая начала слушаний, волнуешься даже сильнее, чем перед началом новой пьесы в театре Диониса. Суд чем-то напоминает спорт. Ведь как и любое спортивное состязание, судебный процесс - это борьба по определенным правилам. И Обвинитель, и Обвиняемый имеют право произнести только по две речи; каждый из них должен хранить молчание, пока говорит другой. Продолжительность речей определяют водяные часы. Когда вода в верхнем сосуде клепсидры иссякает, должно иссякнуть и красноречие говорящего, желает он того или нет. Начинает Обвинитель, ему отвечает Обвиняемый, потом вновь вступает Обвинитель, опровергая сказанное противником, а последнее слово остается за Обвиняемым. Присяжные должны вынести приговор на основе этих четырех речей, которые могут прерываться показаниями свидетелей и предъявлением улик, например, документов.
Злоумышленное нанесение ран - достаточно серьезное обвинение. Но вскоре стало очевидно, что обстоятельства этого дела - драки в публичном доме - придают ему некий двусмысленный оттенок. Перед произнесением клятв, в толпе и даже среди архонтов прозвучало немало плоских шуточек. Некоторым доставляло несказанное удовольствие лицезреть величественного Ортобула, благодетеля и мецената, в новой роли обвиняемого, которому грозит принародное осмеяние, позор и лишение имущества.
Никто бы не назвал Ортобула высоким, крупным или ширококостным, однако он всегда держался столь прямо и ходил так изящно и неторопливо, что казался выше своего среднего роста. У него были вьющиеся светло-каштановые волосы и мягкая, очень ухоженная борода. В глаза сразу бросались великолепные зубы и обворожительная улыбка. Но сегодня Ортобул не улыбался. Одетый в красивый белый хитон, он, сохраняя свое обычное достоинство, стоял в стороне, ожидая, когда его противник начнет говорить и изложит суть своих претензий.
По левую руку от Ортобула стоял его старший сын Критон, который, как и полагалось, был главным защитником отца, по правую - Филин. Это был необыкновенно красивый, рослый мужчина. Проникновенный взгляд голубых глаз, темные кудри и длинные ресницы делали Филина желанным как для женщин, так и для мужчин. В дни его юности, минувшей, впрочем, не так давно, многочисленные возлюбленные воспевали его красоту в страстных стихах. Сам же Филин чаще предпочитал женщин. Поговаривали, что одно время он содержал нескольких любовниц. Сейчас же, если верить Марилле, его подругой была вольноотпущенница по имени Ликена. Филин был любим в Афинах, мог давать деньги в долг, не особенно заботясь о том, чтобы получить их обратно, а также славился красотой и добрым, веселым нравом. Но, глядя на этого человека, я понял, что приятные манеры и длинные ресницы - не единственные его достоинства. Филин показал, какой он пробы, встав рядом с Ортобулом. Лишь смельчак добровольно согласится давать показания в самом грозном суде Афин.
Итак, сторону Обвиняемого представляли сдержанный Ортобул, красавец Филин и юный Критон. Но немного поодаль я заметил небольшую группу взволнованных и плохо одетых людей, которых охраняли скифские лучники, призванные поддерживать общественный порядок. Очевидно, это были рабы Ортобула, которых в любой момент могли увести на допрос, если суд решит, что нуждается в их показаниях. Рабов и рабынь из публичного дома наверняка уже пытали, но Ортобул пока защищал своих домашних. Среди них я различил знакомую женскую фигуру, закутанную в накидку. Марилла, девушка с умоляющим лицом и огромными серыми глазами, сейчас сидела, окруженная лучниками, и гадала, удастся ли ей избежать пытки.
Басилевс снова выкрикнул ритуальный приказ:
- Чужеземцы, прочь! Граждане Афин, приблизьтесь и внемлите! - Присяжные уселись на скамьи, гражданам-зрителям пришлось довольствоваться теми местами, которые они успели отвоевать, и все смолкли, ожидая первой речи, произносить которую, естественно, надлежало обвинителю Эргоклу. Эргокл был небольшого роста, но казался выше, благодаря густой гриве темных волос, нынче старательно приглаженных в некое подобие прически. Крошечные, зоркие глазки Обвинителя беспрестанно бегали туда-сюда; какой-то шутник сказал, что Эргокл, мол, пытается разглядеть свой нос, но тщетно - такой он маленький и курносый. Эргокл всегда был самоуверен, а благодаря острому языку не только справлялся с врагами, но и обрел нескольких друзей.
Сейчас он подошел к трибуне быстрым и твердым шагом, как человек, которому не терпится в бой. Слегка взмокший под весенним солнцем, он стоял на низкой беме, серьезно глядя на Верховного Архонта. Едва из клепсидры начали вытаскивать пробку, он заговорил.
Обвинительная речь Эргокла
- Афиняне, обвинение, с которым я пришел к вам сегодня, - простое и ужасное. Лишь благодаря милости богов я жив - и зряч! Ибо Ортобул выслеживал меня, чтобы изувечить, он ударил меня и почти лишил зрения! Только благодаря милости богов и своевременному вмешательству друзей я спасся от зверской силы и жестокости этого человека. "Как это могло произойти? - спросите вы. - Почему?" Причина не делает чести Ортобулу, равно как и мне: я признаю, что это была всего лишь ссора из-за женщины, к тому же рабыни. И все же, афиняне, вспомним, что распря между Агамемноном и великим Ахиллом, потрясшая эллинов и грозившая сорвать осаду Трои, разгорелась из-за рабыни, которую славные герои никак не могли поделить. Я нахожусь в положении Ахилла, которого до глубины души оскорбил поступок Агамемнона, посмевшего отнять у него женщину.
Вот как обстояло дело, афиняне. Мы с Ортобулом заключили договор на совместную покупку рабыни, которая в результате становилась нашей общей собственностью. Это означает, что мы получали на нее равные права. Оплаченный счет на эту покупку представлен среди прочих вещественных доказательств. Я признаю то, что вы, по всей вероятности, услышите от свидетелей: я был очень доволен сделкой, ибо столь дорогостоящее приобретение было мне тогда не по средствам. Юная рабыня, о которой идет речь, - это сикилийка по имени Марилла. Никто не подвергает это сомнению.
Он в упор посмотрел на закутанную в накидку девушку, которую стерегли лучники.
- Но потом - что за несправедливость! Ортобул присвоил эту рабыню и отказался делить ее со мной, имеющим на нее абсолютно такое же право!
Эргокл бросил свирепый взгляд на невозмутимого Ортобула, облаченного в прекрасный белый хитон. Тот стоял и слушал, бесстрастный и полный сурового спокойствия, хотя обвинитель не сводил с него горящих ненавистью глаз.
- Я вновь настаиваю на том, что рабов Ортобула, особенно интересующую нас сикилийку Мариллу, нужно допросить, - объявил Эргокл. - Их показания могут подкрепить мое обвинение, и лишь противозаконное вмешательство Ортобула мешает мне получить эту необходимую поддержку. Я по-прежнему претендую на эту женщину. Ортобул, пытаясь скрыть от суда свою неправоту, будет утверждать, что мы с друзьями вступили в заговор против него. Однажды вечером я действительно постучал в его парадную дверь. Со мной действительно пришли друзья, желая оказать мне поддержку и потребовать выдачи Мариллы. Он скажет вам, что мы пришли с намерением учинить беспорядок и чуть не вломились в дом. Это ложь. Он станет утверждать, что мы подрались с его привратником и повредили входную дверь, пытаясь силой проникнуть в гинекей. И поделом ему, скажу я, ибо Ортобул обошелся с нами бесчеловечно! Но рассудите сами: стали бы мы ломиться в парадную дверь, если бы всерьез хотели пробраться на женскую половину? Нет, мы воспользовались бы черным ходом, не охраняемым и не представляющим собой серьезного препятствия!
Среди зрителей послышались сдержанные смешки, но Эргокла не так-то просто было смутить.
- Мои друзья подтвердят, что мы учтиво попросили Ортобула отдать нам женщину, но в ответ получили от него и привратника лишь брань и побои. Мы вызываем в качестве свидетеля Критона, старшего сына Ортобула, хотя он, конечно, предпочел бы выступить на стороне защиты.
Тут Эргокл вызвал двух своих друзей, которые с разной степенью убедительности подтвердили, что все произошло именно так, как рассказал Обвинитель. Затем вызвали главного свидетеля, старшего сына Ортобула.
Третий свидетель обвинения: Критон, сын Ортобула
- Помню, я услышал какую-то возню у входной двери: пение, стук, возгласы - так обычно шумят подвыпившие гуляки. Но лишь когда меня позвал отец, я понял, что происходит что-то серьезное. Я вышел и увидел этих людей. Я попытался выставить их из дома. Одному я двинул в плечо, другому в грудь, но сейчас я уже не могу сказать, кому - куда. Да, я ударил нескольких людей и несколько раз. Они кричали и ругались, и я решил, что они могут напасть на дом.