Но сестра, как всегда, была глуха к логическим доводам брата.
Она даже не слушала его, не крещённого, неверующего неуча, по-прежнему считая себя центром внимания не только своих близких родственников, но и вообще, всех людей на Земле и даже господа бога.
Скорее всего, именно отношение к ней с детства, как к самой маленькой, самой беззащитной и более других нуждающейся в постоянных благах, возможно и породило в ней синдром "коробочки", или, как её с некоторых пор называл Платон, невольно пародируя её единственного сына Василия в младенчестве, "Коёбочки".
И теперь, всё ею накопленное богатство лежало, длительно пылясь и тлея, без какого-либо движения и пользы. Всей своей деятельностью в последние годы Настасья Петровна, возможно не осознавая этого, невольно грабила и себя и своих близких.
Платон много раз пытался привить сестре, а заодно и, часто ставшей завидовать богатым людям, Ксении мысль о том, что богат не тот, у кого много денег и благ, а тот, кто на свои деньги умеет жить и радоваться жизни, при этом приводя для иллюстрации и свой пример:
– "Богат тот, у кого доходы и потребности находятся в балансе!" – резюмировал Платон свою заключительную мысль, завершая ею затянувшуюся, в общем-то, бесполезную для женщин, дискуссию.
В итоге финансовая проблема, долгие годы разъединявшая соседей, была разрешена, а их отношения после этого заметно улучшились.
Отпали напряжённость, отчуждённость и недоверие. Само собой решились и спорные вопросы о берёзе и затенениях их территории.
Эпопея длительного ограбления дачи Платона со стороны соседа Котова успешно и с пользой завершилась. Платон ещё долго потом вспоминал эти события, мысленно анализируя и перебирая их историю.
И чем больше он думал, тем его выводы становились всё шире и глубже, затрагивая разные стороны человеческой деятельности.
Как иногда в жизни бывает!? – вспомнил он своего давнего друга Валерия, который ещё не так давно был на юбилее Платона, а теперь, односторонне перестал общаться с ним. Как ни странно это произошло после того, как Платон, через полгода после своего праздника, познакомил друга со своей прозой. Тогда Валерий, прочитав первое произведение и вернув его, в отсутствие автора, Ксении, совершенно не высказал никакого мнения по поводу прочитанного и даже не стал брать для чтения второе, заранее и заботливо приготовленное другом. Видимо тогда написанное Кочетом произвело на Валерия неизгладимое впечатление, просто взъерошившее его.
А жаль! Платон очень дорожил мнением своего разумного товарища. А теперь, по невольной инициативе Валерия, таким шагом просто отказавшегося от общения с другом, даже плюнувшим ему в душу, бывшие друзья оказались врозь. Как люди, не понимая этого, сами же себя и обкрадывают, просто грабят?! – недоумевал тогда горе-автор.
А ведь многие боятся общаться с теми, кто, по их мнению, выше их самих по уму, знаниям, положению, талантливее их, успешнее, богаче, красивее, и т. д. и т. п., то есть просто лучше. Причём это часто происходит на подсознательном уровне, без отчёта самому себе. Боясь выглядеть бледно на фоне бывшего друга, некоторые прерывают общение с ним, уговаривая себя фразами, вроде: Ну, куда мне до него? Ему теперь не до меня! И не понимают они при этом, что их друг в новом своём качестве, положении, менее свободен в выборе, больше ограничен обстоятельствами, чем они сами, более уязвим, раним и прочее. И, тем более, именно поэтому тот был бы очень рад простому, человеческому общению с прежним другом детства или юношества, вспоминая вместе с ним светлые и беззаботные времена совместных забав.
К сожалению, некоторые давние товарищи Платона по учёбе, работе, спорту и отдыху оказались в их числе. Среди них теперь был и Валерий.
Но ничего не поделаешь, насильно мил не будешь.
Да! Человек – самый большой враг себе! – вдруг вспомнил Платон чью-то мудрость.
Его душевные терзания по поводу поступка друга, с кем они долгое время обсуждали различные жизненные проблемы и часто делились своими впечатлениями и переживаниями, постепенно привели Платона к написанию большого стихотворения о своём, как теперь он понял, уже бывшем друге.
Горький осадок на сердце остался.
Друг отказался со мною дружить.
Я для него вдруг чужим оказался.
Видно тому суждено так и быть.Долго мы с ним после школы дружили
В годы студенчества. Да и потом.
И интерес мы всегда находили.
Были мы с ним солидарны во всём.Но пролетели года многолетья.
Друг мой состарился так же, как я.
Нас не минула пора лихолетья.
Друга задела. А так же меня.Нет у нас общих теперь интересов.
Нет у нас общих теперь и забот.
И в отношеньях не видно прогрессов.
И отказался общаться друг. Вот!Я обращаюсь к нему вдруг с вопросом,
Иль с предложеньем. Ответа нет мне.
Я ж о здоровье спрошу с интересом,
И о работе, о дочке, жене.А он не покажет ко мне интересы.
И ни к работе, ни к детям, к жене.
А я бы ответил любезно, без спеси.
Ведь друг обратился с вопросом ко мне.Тщетны теперь все о друге потуги.
Всё возвратилось "на круги своя".
Всё возвратилось на истины круги.
Видно такая уж доля моя.Да, друг, не выдержал ты испытанья
Долгою дружбой со мной, лицемер.
Нет для тебя, друг, теперь оправданья.
Я сожалею об этом, Валер!Видно мне правильно мать говорила:
"Многие дружат с тобой неспроста!"
Многими ими корысть лишь водила,
С тайною завистью скрывшись пока.Я же дружил, как всегда, бескорыстно:
Душу и знания им отдавал.
Если дружил кто со мной и корыстно,
Это я, впрочем, вполне сознавал.И я, как всегда, как ракета-носитель,
Многих друзей на орбиты поднял.
Я не был по жизни пассивный проситель,
А многих друзей и себя сам создал.Но вот и пришла мне за это расплата.
Ракету-носитель не могут простить.
Теперь не волнует их друга утрата.
Меня же теперь те хотят "укусить".Не могут простить мне мои же таланты.
А сами талантливы, чёрт побери!
Но в обращенье они все галантны,
А "кошки на сердце", как не верти.Я как-то был начальником у друга.
Претензий не было тогда ко мне.
Надёжная он был в делах подпруга.
И воз везли мы тяжкий на себе.Да, труден путь "из грязи в князи"!
И "князем" друг мой так не стал.
Хоть в "князи" путь для всякой… мрази,
Но он об этом всё ж мечтал.Мечты заветные угасли.
И правда жизни день за днём
Нам показала, что напрасны
Потуги наши о большом.Мой друг поник, смирился слепо.
И с этой мыслью стал он жить.
Теперь он выглядит нелепо.
И что поделать? Как тут быть?А я ж мечту свою взлелеял.
И творчеством занялся всласть.
Надежду в сердце я посеял.
Мне не страшна теперь напасть.Взошёл я всё же на вершину,
Взяв в руки верное перо,
Почувствовал я в жизни силу.
Мне помогает в ней оно.Его же это оскорбило,
И завистью всё ж повело.
Дружить охоту всю отбило.
И вот, к разрыву привело.Верней сказать и не к разрыву.
А привело к контактов срыву.
Засохло дружбы нашей древо.
Загнило древа дружбы чрево.Читать не стал мои куплеты.
Ему на это наплевать.
Навязывать не стал… сонеты.
И прозу он не стал читать.А чёрная зависть к таланту чужому
Точит и гложет. Толкает к другому.
И "камень за пазухой" вынут на свет,
Который держался там множество лет.А дружба не стоит бесплодных потуг.
Друг мой, Валерка, теперь мне не друг.
Просто хороший знакомый теперь.
Бывший товарищ, хороший, поверь!В жизни не нужно мне лишних проблем.
Я нарешался различных дилемм.
И не жалею, что с ним я дружил.
Строчек ему я сто две посвятил.
Даже хоть лихом меня поминай,
Друг мой, Валерка, навеки прощай!
Что-то стихотворение получилось немного злое! Может, я неправ? Но ничего не попишешь, другого не напишешь, что есть, то есть! – резюмировал автор выстраданное.
Вслед за самыми первыми читателями прозы Платона, естественно, его коллегами по работе: Иваном Гавриловичем Гудиным – заказчиком порнухи, и его женой Галиной, а также Надеждой Сергеевной Павловой, ещё до столетнего юбилея Петра Петровича Кочета, по вполне понятным причинам стала старшая сестра автора Эльвина Петровна Комкова (Кочет), с которой они давно были единомышленниками практически по всем вопросам.
Та тоже высоко оценила писательские способности брата, и стала с интересом следить за их дальнейшим развитием, получив от автора право теперь читать его вирши первой.
Затем круг читателей Платона заметно расширился.
Особенно он хотел услышать дружеские критические замечания от профессионала-журналиста двоюродного брата Олега и младшей сестры Анастасии Петровны Олыпиной (Кочет), у которой ещё остались яркие, эмоциональные воспоминания о сочиняемых на ходу бесконечных детских рассказах брата.
Но оказалось напрасно. Брат, как и все высказавшиеся читатели, высоко оценил язык Платона, но не дал никаких практических советов, кроме одного замечания, явно выпадавшего из общего хора голосов критиков:
– "А порнуха у тебя… слабовата!".
Это высказывание матёрого журналюги особенно удивило Платона на фоне многих голосов ханжей и лицемеров – "синих чулков", среди которых первой оказалась и, оскорблённая в своих религиозных чувствах, верующая Анастасия, а затем, по её подсказке, и другие верующие родственники, не читавшие автора. Они обвиняли Платона в излишне ярких подробностях его порнухи, или, как сам он называл, "крутой эротики", вплоть до слов "мерзкие главы", доставшихся ему от самого младшего дяди по материнской линии Евгения Сергеевича.
Платона всё это очень удивило, поэтому он решил последовать давнему совету и никого не слушать. Так как многие суждения разных людей об одном и том же часто бывают диаметрально противоположными, да и на всех, как говорится, не угодишь. Делай, мол, как считаешь нужным и никого, и никогда не слушай! Это твоё творчество и ты имеешь право, даже обязан, писать так, как ты считаешь нужным и возможным. И никому не поддавайся! Как раз именно из-за этого в жизни часто случаются различные неприятности, глупости и даже беды!
Да, кстати, и многие наши человеческие беды происходят не от глупости или от недодумывания, даже не от зависти или вредности кого-то, а часто от старого русского принципа: "Авось, да небось!". А надо бы сразу на посетившее Вас опасение, или сомнение, реагировать немедленно и как надо.
Раз Вас посетила опасливая мысль, то надо сразу реагировать. А то потом всё равно придётся жалеть. Шальная мысль просто так в голову не приходит. Это и интуиция. Раз она Вас посетила, значит так и надо, и ей и Вам особенно.
Жизнь всегда богаче на события наших самых смелых, многочисленных, порой даже необоснованных домыслов и предположений, нашего даже самого богатого воображения! – блуждал затем Платон по лабиринтам своего сознания.
Вот и с мыслью о грабежах по-…, как раз так и получилось. Какие-то грабежи прекратились сами собой, другие удалось пресечь, но остальные, как было не обидно, всё ещё продолжались.
В своих рассуждениях о разных видах грабежей и само грабежей, Платон дошёл и до своих детей, под разными предлогами не читавших произведений своего отца, и возглавляемых, как ни странно, женой Ксенией, считавшей его творчество неуместным и даже вредным для семьи.
Очередной, приключившийся с ними диспут, чуть было не завершился битьём посуды.
Не читая написанное мужем, она, большая любительница живописи, априорно считала, что его произведения написаны непрофессионально, а распалившись в споре, пыталась даже обидеть Платона:
– "Плохому танцору не только яйца мешают!".
На что он, вовремя сдержавшись, философски заметил:
– "Знаешь? Это самое глупое заключение, которое только можно сделать, разглядывая произведение искусства! Ты только представь себя со своим изречением, стоящую перед холстами неклассических художников!".
– "А ты лучше послушай о себе мнение профессионалов, интеллигентов от искусства!" – пыталась оправдаться Ксения.
– "А зачем мне слушать их мнение? Я лучше послушаю мнение простого народа! А интеллигенцию от искусства чего слушать-то?! Она самая гнилая! И знаешь, почему? Потому, что она… искусственная!" – завершил сарказмом свою реплику Платон.
На что обиженная Ксения молча покинула ретивого писателя.
После этого квази спора Платон решил никогда не обсуждать с женой своё литературное творчество. Он также решил больше не докучать своим родственникам и друзьям, не понявшим, или не принявшим его, как поэта и писателя. Пусть они дальше сами себя грабят! – обиженно решил он.
* * *
А пока завершались первые четыре года Нового века.
Мужчины, как и в прошлом, в основном, играли в войну.
И если раньше, в СССР, в армии служило более 3,5 миллионов человек, то теперь, после распада Союза и существенного сокращения его армии – вооружённых сил, многие сотни тысяч бывших военных, и не только, заняли сферу охраны бизнеса, но их некоторая, пусть и малая, часть, вообще, даже наоборот, занялась его экспроприацией.
Здоровые, молодые, красивые и умные российские мужики стали просто маяться фигнёй, защищая друг от друга чужие ценности, и даже чуждую им мораль.
При отсутствии культуры культурным стало бескультурье.
Происходила дальнейшая куркулизация интеллигенции. Молодёжь приучали к ротожопии, ваумании и пуповидению, к соревнованию, кто сперматозоиднее.
Вместо щелкопёров-бумагомарателей постепенно появились кликомыши-компостаратели.
Компьютеры всё чаще стали заражаться венерическими болезнями – вирусами через интернет.
Холодноголовые, вовремя включив свои ещё не совсем отмороженные мозги, не успев остудить сердца, вновь взяли власть в свои, пока ещё не очень запачканные и вполне отмываемые, руки.
Они выполнили своё обещание, данное с мокрыми от слёз бессилия глазами, когда со сжатыми от злобы и ненависти кулаками наблюдали из южных окон своей цитадели момент демонтажа их святыни оголтелой толпой кровно обиженных квази демократов и иже с ними.
Под их руководством ширилась борьба с разграблением страны. Прекратилось ограбление России по-ельцински.
Процесс развала России приостановился и повернул вспять.
После проигранной СССР III-ей Мировой (холодной) войны, IV-я Мировая борьба постепенно перешла в новую фазу.
Некоторые представители гнилой интеллигенции, желая по выпендриваться друг перед другом, особенно перед себе подобными, старались показать свою, якобы, независимость от власти и свою полную отстранённость от её идей и идеологии.
Да! Настоящий само грабёж! Грабёж… по-русски! Сколько же вокруг меня грабежей?! – недоумевал Платон.
Всё пошло как-то сикось-накось!
Видимо недаром Новый век начался с понедельника!
Глава 6. Городские "страдания"
После окончания новогодних, зимних каникул школьников и взрослых: à la "nouveau riche.ru" и иже с ними, учившихся прожигать легко нажитые ими на физическом и культурном разграблении страны деньги в своих Куршевелях, а также после отмеченных дней рождений Козерогов – Надежды и Платона, коллектив ООО "Де-ка" плавно втянулся в повседневную, планомерную работу.
В промежутки от бесконечного трёпа Инны по служебному телефону со своими родственниками, подружками и знакомыми, Надежда обзванивала проснувшихся смежников с предложением им товара. Алексей, в паузы набора на компьютере сопроводительных документов, отвозил на своей "Волге" некоторым потребителям коробки с их заказами. Платон фасовал и закатывал сыпучие биодобавки в банки, на которые Марфа Ивановна наклеивала этикетки.
И только один курьер – дед на побегушках – доцент Иван Гаврилович Гудин, не имевший стационарного рабочего места, шатался без дела, периодически отвлекая от работы то одного, то другого сотрудника, заходя даже в другие подразделения медицинского центра. Его до безобразия громкий голос можно было слышать то в одном, то в другом месте, безошибочно точно пеленгуя местопребывания шатуна.
Наконец Гудин зашёл и к Платону с Марфой.
– "Гаврилыч! Ну что ты всё мечешься? Туда – сюда, туда – сюда! Как меченосец, прям! Там посплетничал, теперь сюда пришёл пошиздить?!" – не удержалась Марфа Ивановна.
Её возмущение вмиг выдуло Гудина за дверь.
Однако вскоре он появился вновь и сразу прошёл в цех к Платону. И тут Ивана Гавриловича сначала понесло.
– "Мы последние из когорты учёных!" – чуть ли не бил он себя кулаком в хилую грудь, слюняво делясь с Платоном институтскими новостями.
А старик распалялся недаром. Он тут же стянул готовую банку, нелепо оправдываясь перед Платоном:
– "Всё для народа!".
– "И всё от народа!" – расставил точки над его лицемерным "и" Платон.
Желая как-то замять и сгладить создавшуюся неловкость, Гудин перевёл разговор на дачные дела.
– "Скоро на дачу!".
– "Да! В этом году хочу раньше выехать!" – невольно опрометчиво подхватил любимую тему Платон.
– "Моя Галина тоже всё рвётся на дачу. А твоя Ксения, наверно не очень?".
– "Ну, почему? Она тоже дачу любит!".
– "Но не так! Моя сама сажает, и поливает, и полет!" – пытался удержать первенство Иван Гаврилович.
– "А моя нет! Тоже всё посадит, но дальше я сам!".
– "А говоришь, Ксения любит дачу! Это не любовь…" – добивал Гудин Платона.
– "…а только кажется!" – шутливо увернулся тот, тут же переводя разговор непосредственно на весенние посадки.
Гудин теперь стал расспрашивать коллегу-садовода о них.
– "А когда можно уже сажать?" – задал он вполне безобидный вопрос. Но неотстающий от замятой темы Платон, быстро нашёлся:
– "Да сразу, после решения суда!".
– "Ха-ха-ха! Ну, ладно, пойдём поссым и за работу!" – подвёл естественный итог словоблудию Иван Гаврилович.
Но не тут-то было. Видимо уже мысленно, или внутренне, готовясь к предстоящей процедуре, он допустил непростительную для представителя когорты ошибку, и его на этот раз пронесло.
Иван Гаврилович, замаскировавшись шумом работающего станка, вдруг не удержался, и неожиданно баритоном испортил воздух.
Видно, а точнее слышно, так дало о себе знать его недавнее, чрезмерное, праздничное застолье.
– "Грубо!" – отреагировал, стоявший поблизости за станком, Платон.
Стесняясь своей секундной слабости, Иван Гаврилович попытался обратить дело в шутку, но не получилось.
Неожиданная повторная оплошность прозвучала хоть и тоньше, но была практически копией первой.
– "Всё равно, грубо!" – не унимался знаток.