– "Старайся быть тоньше!" – дополняя им же сказанное, снова съязвил Платон.
– "А я и старался тоньше, но что-то не получилось!" – попытался добродушно оправдаться злодей.
Тут же чуткий слух, сидящей за стеной и закрытой дверью, Марфы Ивановны, настроенный на нужный диапазон, всё же уловил донёсшийся до неё тревожный сигнал. Даже сквозь стук банок до её правого уха долетел отчётливый звук, характерный для человека, распустившего свои ягодицы.
Гудин тут же быстро, как шкодливый кот, проскочил мимо оцепеневшей Мышкиной за дверь, и скрылся за угол, в туалет.
Видимо желая окончательно разоблачить злоумышленника, Марфа Ивановна вошла в цех к Платону и подбила итог:
– "Какой-то здесь воздух… спёрнутый?!".
После бегства сконфуженного Гаврилыча, оскорблённая его действием, она ударилась в пространные для неё рассуждения:
– "Видать Гаврилыч на праздники обожрался?! Я смотрю, он на халяву любое говно съест?! Он даже вечером готов на работе задержаться, чтобы подъесть объедки с… царского стола!".
– "Да! Он… как шакал на падаль!" – добавил Платон.
Но тут же он проследовал туда же и затем же, что и Иван Гаврилович.
Вскоре они вернулись оба, и шакал сразу напал на… Платона, пытаясь укусить того побольнее:
– "Платон! Ты что-то стал часто по-маленькому ходить! Наверно у тебя простатит? А я вот, редко хожу!".
– "Ваньк! Я даже не знаю, что тебе ответить на твой… экскриментальный вопрос?!" – задумался, было, Платон.
– "Да нет! Нормально хожу, не жалуюсь! А ты редко ходишь, знаешь, почему?" – продолжил он интригу.
Забеспокоившийся Гудин и залюбопытствовавшая Марфа разом напряглись в ожидании каверз со стороны острослова Платона, и не ошиблись в своих ожиданиях:
– " У тебя моча напрямую в мозги всасывается! Ты так можешь заболеть… мочанкой!".
– "У тебя уже наверно началась уриноафлексия?!" – добавил он.
Не всё понявшая Марфа тут же зашлась в гомерическом хохоте, а внезапно покрасневший и не знавший, что ещё ответить мастеру слова Гудин быстро ретировался за дверь, наверно восвояси.
– "Платон! Ну, ты и дал жару!" – на этот раз восторженно реагировала на слова коллеги Марфа Ивановна.
– "Да надоел уже этот дурачок со своим типичным поведением низкого человека! У него слишком больное самолюбие, но нет чувства собственного достоинства!".
– "Погоди, он тебе ещё отомстит… со своим достоинством, злыдень!" – проявила заботу о партнёре сердобольная Марфа.
– "А ничтожество всегда мстит нормальному человеку за своё же ничтожество!".
– "Я смотрю, ты к нему стал плохо относится!".
– "Да нет! Я отношусь к нему вполне нормально, ну разве что, как к… подсохшей коровьей лепёшке!".
– "Ха-ха-ха! Ну, ты даешь… Платон, а ты оказывается большой насмешник… и охальник!".
Незаметно подошло время обеда, и Платон собирался направиться за предобеденными покупками.
Но тут к нему подскочил, измаявшийся от безделья, Гудин и без тени стеснения попросил:
– "Купи и мне!".
– "Может тебе ещё и Мерседес купить?!" – скрыл за сарказмом своё возмущение Платон.
– "На Мерседес у тебя денег никогда не будет!" – попытался опять унизить коллегу Иван Гаврилович.
– "Ха, Мерседес! Скажешь тоже! У меня для тебя денег не будет даже на семечки!" – как часто бывало в последнее время, всё же поставил Гудина на место Платон.
По пути он зашёл в "Металлоремонт", спустившись в полуподвал.
В часовой мастерской Платон обратился к мастеру с просьбой укоротить новый металлический браслет его, почти десятилетней давности, любимых часов "Orient":
– "А сколько с меня?" – спросил заказчик после окончания работы.
– "Да, нисколько!".
– "Да? Впервые слышу такие цены!".
После этого Платон, как он часто делал, пошёл отовариться в соседнюю булочную.
Импозантный, и видимо с больным чувством слишком большого собственного достоинства, нетерпеливый, самонадеянный и невоспитанный молодой человек, стоявший через покупателя сзади Платона, неожиданно сделал замечание продавщице за слишком медленное обслуживание.
Возмущённый такой наглостью нувориша, Платон вполголоса и не поворачивая головы, всё-таки не сдержался:
– "Молодой человек! Как известно, спешка нужна при… трахе блох!".
Наступившую всего лишь на мгновение тишину, озарённую благодарно округлившимися и так большими, голубыми глазами продавщицы Оксаны, нарушил чей-то робкий смешок из очереди и участившееся молчаливое сопение невольного vis-à-vis Платона.
Вернувшись в офис, Платон поведал об этом коллегам.
– "Ты, что? С ума сошёл!" – привычно, как по телефону некоторым смежникам, и беззлобно, как всем своим сотрудникам, схамила Надежда Сергеевна, обращая к Платону свои сверкающие за стёклами очков, глаза.
– "Нет, он просто охерел от такого!" – буркнула в полголоса Марфа, с горечью усмехаясь и косясь на Платона.
А тот, ещё не отошедший от возбуждения рассказа, и уже давно терявший терпение от деревенского жаргона начальницы, тут же громко озвучил мудрую и выданную к месту подсказку уборщицы, при этом сразу выходя из офиса:
– "Ну, это ещё ничего! А то я думал, как народ тут мне подсказывает, что я уже совсем охерел!".
Через день, та же продавщица булочной, с восхищением глядя на Платона, поинтересовалась, а что было бы, если бы тот молодой человек вдруг оказался каким-нибудь высокопоставленным чиновником.
На что Платон, в свойственной ему манере, философски заметил:
– "Так это сегодня его жопа, может быть, и высокопоставленная! А завтра? Глядишь, и она уже низко опущенная!".
При этом Платон вдруг вспомнил и свою начальницу.
Надежда Сергеевна Павлова родилась 9 января 1958 года в Моздоке в семье офицера.
Отец её – Сергей Иванович Павлов командовал зенитно-ракетным дивизионом ПВО страны, размещавшимся на территории Северокавказского военного округа.
Мать Анна первые годы семейной жизни была домохозяйкой.
Родители Надежды познакомились на вечеринке в Смоленске, где служил Сергей и куда, по распределению после окончания Московского мясомолочного института, была направлена Анна. Вскоре после свадьбы, муж получил новое назначение, и молодые покинули город своих грёз.
Полтора года их семья прожила в Моздоке, снимая жильё у местных армян, почти одновременно с матерью Надежды родивших внучку хозяев.
Именно её мать на длительное время и стала кормилицей всеми любимого младенца Наденьки.
Затем отца перевели с повышением в Белоруссию, командиром воинской части, и семья стала жить в Орше в отдельном, двухэтажном, просторном, деревянном доме со всеми удобствами.
Сергей Иванович, поначалу, как многие мужчины, мечтавший о сыне, как ни странно очень полюбил дочь и часто брал её с собой на работу. В малолетнем возрасте Наде удалось даже полетать на самолёте.
Но семейная идиллия длилась не долго, всего два года.
В один из вечеров, пришедший со службы домой молодой подполковник, по привычке сначала наевшись вкусных котлет, приготовленных заботливыми руками любящей супруги, потом вдруг неожиданно заявил ей:
– "Анна! Я тебя разлюбил, давай разводиться!".
Та, поначалу восприняла слова мужа, как неуместную шутку. Но, после того как тот сел на мотоцикл и укатил в неизвестном направлении, вынуждена была понять и принять нешуточную реальность суровой действительности.
Нелепость ситуации заключалась ещё и в том, что у мужа Анны не было другой женщины, и он укатил в никуда!
Через несколько дней беглец объявился как раз в том самом городе их мечты и грёз – Смоленске, на новом месте службы, а Анне пришлось выехать из военного городка на временное жительство к своей старшей сестре в деревню Казинка Пензенской области, где они с дочерью прожили почти год.
До пяти лет Надюшка росла на деревенских харчах, главным из которых было сало, и научилась ругаться матом. Будучи упрямой и очень эмоциональной, она не уступала своим сверстницам и даже местным мальчишкам в их совместных шумных детских играх и забавах, став настоящей сорвиголовой, лидером, или даже просто, по-деревенски, оторвой.
Тем временем мать нашла работу в Туле, занимаясь вопросами мясопереработки в местном Совнархозе, от которого вскоре и получила большую, однокомнатную квартиру в обкомо-совнархозовском доме, на себя, дочь и свою мать. В этом доме Надежда прожила с пяти до семнадцати лет, плоть до окончания школы.
Обладая мужскими чертами характера, твёрдостью, выдержкой, целеустремлённостью, расчётливостью и даже авантюрностью, она с обыкновенными показателями окончила школу, пользуясь у своих сверстников непререкаемым авторитетом.
Но на всю жизнь на её характер и подсознание наложил неизгладимый, негативный отпечаток давний, неожиданный уход из семьи отца, которого она очень любила и чьим внезапным предательством была надолго подавлена. Всё это и позиция по данному вопросу матери, к тому времени ставшей главным экспертом в городе по мясопродуктам, позже отразились и на взаимоотношениях Надежды с её мужчинами, на подсознательно негативном отношении ко всем мужчинам вообще. И на долгие годы потенциальная любовь к мужскому полу заменилась для неё, ещё с детских лет, любовью к животным.
Связь с домашними животными и колхозом на долгие годы пленила Надежду, наложив отпечаток и на её характер и на манеру общения с окружающими её людьми.
Затем Надя уехала в Москву и сходу поступила в Московскую ветеринарную академию (МВА) имени К.И.Скрябина, где все пять лет была исключительной отличницей.
На практике в одном из передовых колхозов Надя впервые попробовала себя и в роли соблазнительницы местных, неумелых деревенских парней – подростков-переростков, и в роли удачливой покупательницы дефицитных товаров. Тогда в местном сельпо ей удалось купить американские джинсы "Levi’s" и ажурные лифчики, вызвавшие у неё неподдельный восторг:
– "Я накупила там лифчиков на все части тела!".
Будучи студенткой, Надежда влюбилась и стала совместно жить с Иваном Вершигорой на снимаемой им жилплощади, тоже студентом – сыном одного из украинских, районных, партийных секретарей.
Это был очень крупный, сильный и красивый парень, культурный, хорошо воспитанный, щедрый и без комплексов. То есть он обладал тем, чего недоставало многим, или что очень ценила Надежда в мужчинах. К тому же он чем-то напоминал Наде её отца, любовь к которому теплилась где-то в глубине души на задворках её сознания. Однако их роману не суждена была долгая жизнь.
После сдачи последнего экзамена группа, где Надежда была старостой, решила в полном составе отпраздновать окончание сессии и начало каникул. И хотя Надя сама не пила, но компанию товарищей поддержала, просто обязана была поддержать. Возвратившись к ничего не знавшему и сильно ревновавшему любимому, она с порога получила в лицо мощнейший прямой удар, сразу расставивший не только синяки под глазами, но и точки над всеми "и". Эта неожиданная победа верзилы по очкам, в прямом и переносном смысле, над хрупкой и беззащитной девушкой отбросила Надеждины надежды сразу на несколько лет назад, в период, когда она ещё не хотела общаться с мужчинами и доверять им самое сокровенное.
С получением в 1980 году красного диплома её дальнейший путь в жизнь естественно лежал через аспирантуру, куда она получила приглашение сразу от трёх институтов, в том числе от НИИ тропической медицины. Но свой выбор Надя всё же остановила на родной Академии.
В послестуденческие годы и позже у Надежды опять произошло несколько бурных романов.
Один из них, неожиданно случившийся в виде простой, а скорее не простой, а недельной похоти с ехавшим на свою свадьбу морским офицером, продолжался практически безвылазно в рамках отдельно снятой квартиры.
После расставания крайне измождённых любовников, началась их такая же страстная переписка, неожиданно оборвавшаяся на фразах:
– "Но ты ведь собираешься жениться на мне?".
– "Да, но не всё сразу".
– "Я поняла. Дойдёт очередь и до меня!?".
Но, как известно, мир не без добрых людей. И действительно, дошла очередь и до Надежды Павловой.
Свой выбор она остановила на Андрее Радзиховиче. Он закончил факультет АМ дневного отделения МВТУ имени Н.Э.Баумана и поначалу работал по специальности на одном из оборонных предприятий столицы. Как родившийся осенью, он был пунктуален, расчётлив, любил во всём точность и определённость.
С детства, будучи непослушным, всегда спорящим с отцом ребёнком, он сохранил любовь и дружбу со своим младшим братом, который женился уже в возрасте на женщине старше него почти на пятнадцать лет и возможно потому был бездетным.
На службе Андрея всегда ценило начальство. Он был импульсивным и непредсказуемым, а также очень изобретательным, а иногда и неожиданно упрямым. Ему были присущ артистизм и большое чувство юмора. Обладая высокой самооценкой, Андрей был несколько эгоистичен и этим очень напоминал своего отца. Поэтому он иногда даже ревновал Надежду к их общему сыну Алексею, требуя повышенного внимания к себе.
По мере роста заработка Андрея, работавшего в финской фирме, всё больше проявлялось его генетическое барство, прежде всего выразившееся в покупке для себя дорогих и мало нужных вещей, в итоге однажды приведшее к крупному скандалу с женой. Он часто пытался самоутвердиться в окружающей его обстановке, причём любым способом. Со временем проявилось, доставшееся по наследству, и его болезненное отношение к своему здоровью. Он тратил большие деньги и много времени, чтобы проверить и так относительно хорошее своё здоровье, вызывая усмешки и подтрунивания над собой родных, близких и знакомых.
После выхода за него замуж, Надежда Сергеевна вскоре родила Алексея.
В прямом и переносном смыслах она остепенилась, став кандидатом биологических наук. Работая там же, она стала даже деканом факультета.
В её жизни появилось больше порядка и организованности. Привычно, умело, но иногда всё же назойливо, Надежда руководила и мужем Андреем, бывшим младше её на один год.
Настоящеё стихией Надежды Сергеевны был самый разнообразный труд, к которому она с малолетства была приучена одинокой матерью.
Поэтому со временем она стала авторитетом и для своего единственного сына Алексея, но вместе с тем нелюбимой снохой родителей мужа.
У её свекра, Станислава Модестовича Радзиховича, имевшего очень сложный характер, было всего одно, но очень дорогое хобби – ревностно беречь своё здоровье.
Родители мужа жили всего в двадцати минутах езды от своего единственного внука, но навещали его крайне редко.
Ещё давно Станислава Модестовича за глаза прозвали Нарцисс Мацестович. Его эгоизм и себялюбие сразу всем бросались в глаза.
Долгое время работая в профкоме Михневской птицефабрики, он курировал вопросы распределение бесплатных профсоюзных путёвок в дома отдыха и здравницы страны для своих сотрудников.
Не обделял ими он и себя, ежегодно отдыхая в Мацесте по двадцать четыре дня, умудряясь ещё каким-то образом получить и дополнительный отпуск, избаловавшись на этом и перенеся свою привычку на послеперестроечное время.
Для подведения базы под получение этих путёвок, ему ежегодно приходилось досаждать местным врачам, ставившим ему на бумаге один и тот же диагноз: гастрит и аритмия, а в глаза устно говоря: Вы здоровы, как бык!
О свёкрах Надежды как-то раз в сердцах, откровенно и проникновенно высказался Иван Гаврилович:
– "Ну, ладно, невестка – говно! Но ведь у них от неё всего один, единственный внук Алексей!?".
Алексей рос под заботливой опекой родителей и бабушки Ани. Бабушка Алёши была доброй, заботливой и покладистой. Она обожала собак и кошек, коих в их загородном доме в Белых столбах было бесчисленное множество. Она была не только любящей бабушкой и матерью, но и прекрасной тёщей.
Весь их большой дом держался, практически, на ней одной.
– "А Надькина мать, как рабыня Изаура!" – не удержался от завистливого комментария Иван Гаврилович Гудин.
Но конечно особенная забота об Алёше исходила от его матери. В раннем детстве Надежда заметила за сыном обезьянью способность пальцами ног брать различные мелкие предметы. Это конечно относилось и к пальцам рук, чьё раннее развитие указывало на появление в семье будущего гения.
Алёша, даже внешне, был весь в мать, был очень привязан к ней. Он рос необыкновенно трудолюбивым, доброжелательным и немногословным. В общем, был человеком дела. Любую работу Алексей делал старательно, вдумчиво, кропотливо, с явным наслаждением, всегда стремясь к совершенству. Чем бы будущий гений ни начинал заниматься, он достигал совершенства и обходил всех в результатах работы.
Этому способствовало и, постепенно ставшее часто всем бросаться в глаза, его чрезмерное честолюбие.
Все эти качества со временем развили у Алёши и интуицию.
Как-то раз, ещё в раннем детском возрасте, находясь вместе с матерью в гостях у Инны Иосифовны, Алёша отказался даже хоть немного попробовать предложенную хозяйкой еду, и весь вечер просидел молча и насупившись. А потом вдруг заявил, что больше сюда не придёт никогда.
Только спустя многие годы мать поняла реакцию сына на корысть и лицемерие своей коллеги "Инусика".
Однако Алексей не имел ярко выраженных творческих наклонностей, например, к литературе и к другим видам искусств. У него совершенно не было слуха и способностей к рисованию. Он не обладал даром сочинительства. И вообще он был чужд какой-либо богемности.
Всю жизнь ему был присущ рационализм и стойкость к различным соблазнам, особенно к алкоголю. На заре материнства опрометчивость мамы привела к тому, что её трёхлетний сын вместо кваса выпил почти бутылку самодельного, фруктового вина. Вскоре пьяного, проблевавшегося малыша было не узнать. С тех пор у Лёши на всю жизнь и появилась неприязнь к крепким напиткам, и вообще, ко всяким излишествам и извращениям.
Ещё по давнишней совместной поездке Ксении и Надежды со своими сыновьями-одногодками в Санкт-Петербург, Кеша считал Алёшу крестьянским сыном, и был недалёк от истины. Хотя себя он при этом считал богемным, способным к творчеству и искусствам, но забывал, или даже не знал, что все мы, в общем-то, в далёкой исторической ретроспекции, выходцы из деревни – крестьянские дети.
А в то время, уже будучи созерцателем и расчётливым аналитиком, Алёша всё время удивлялся излишней моторики Кеши, постоянно куда-то бегавшему, везде лазавшему, всё осматривающему и всему удивлявшемуся:
– "А зачем? Туда – сюда, туда – сюда! Ну и что?!".
Как единственная дочь Надежда очень любила и себя. Поэтому она берегла здоровье и никогда не экономила на своём лечении, не забывая и о своевременной профилактике. Этим без зазрения совести и пользовались некоторые врачи-рвачи, часто обдирая, зацикленную на своём самочувствии, мнительную и доверчивую женщину-простушку.
А простота Надежды проявлялась во многом. Особенно это бросалось в глаза окружающим при общении с нею.