Вскоре на кухню пришёл Иннокентий и попросил у отца денег на школу.
Платон удивился новой, большей, чем ранее, сумме, на что отпрыск без тени смущения и сомнения, безапелляционно ответил:
– "Пап, а у нас в школе инфляция!".
Разоружённый такой откровенностью, отец тут же отстегнул искомое для своего находчивого чада – будущего юриста-экономиста, и прошёл в туалет.
Всё ещё смеясь над разговором с Кешей, увлечённый своими мыслями, расслабившийся Платон, садясь на унитаз, непроизвольно издал протяжный звонкий гудок.
Пытаясь хоть как-то выйти из неожиданно прозвучавшей ситуации и реабилитироваться перед домашними, Платон громко попросил:
– "Перезвоните попозже!".
По дикому хохоту Иннокентия и тихим смешкам Ксении Платон понял, что все его сигналы были приняты.
За ужином Ксения неожиданно пожаловалась мужу:
– "Я сегодня купила фаршированные баклажаны в аджике. Такое говно!".
И после минутной паузы неожиданно предложила:
– "На! Ешь!".
А поздно вечером Ксения подсела к рано заснувшему, уставшему ребёнку и осторожно гладя того по волосам, проговорилась мужу:
– Ну, вот! Теперь, когда он спит, с ним можно и по-человечески поговорить!".
Развеселившиеся супруги на этот раз в постель завалились синхронно.
Тут же игривость настроения Платона переместилась ниже…
– "Отстань!" – отмахнулась Ксения нетвёрдой рукою, ещё больше распаляя мужа…
Утром надо было встать раньше, так как предстояла большая и тяжёлая работа – совместная перегрузка товара.
Платон, как и сотни тысяч москвичей, ежедневно пользовался метро.
На этот раз на сиденье, около по обыкновению часто безмятежно дремавшего Платона, плюхнулась грузная дама, задев своими окороками его больной локоть и даже прищемив кожу с внешней стороны его правого бедра, к тому же без тени сомнения грубо заметившая пожилому интеллигенту:
– "Расселся тут!".
В возмущении от так бесцеремонно прерванного сладкого сна, Платон, постепенно просыпаясь и распаляясь, всё-таки не удержался и съязвил:
– "Неужели Вам трудно попасть на место своей… жопой?!".
В ответ удивлённо-возмущённая женщина начала что-то бурчать невразумительное, продолжая работать тазом, втискивая на сиденье теоретически не втискиваемое. Тогда Платон ошарашил её ещё и своим точным выводом:
– "А, понятно! Ваша жопа давно уже потеряла целкость!".
Некоторое время, не нашедшаяся сразу что ответить, невольная его собеседница раздумывала, но потом гневно отпарировала:
– "А, Вы – свою совесть!".
– "Зато Вы её теперь нашли!" – подивился своей находчивости Платон.
Возмущённая, обиженная и оскорблённая попутчица вскоре встала на выход. Платону стало искренне жаль толстушку. Она же не нарочно! И он бросил вслед уходящей:
– "Извините! Я не хотел Вас обидеть!".
Тут же на её место сел довольно грузный мужчина.
Но, к удивлению Платона, он совершенно не коснулся его тела. Более того, между ними на сиденье просматривалась даже щель.
Да! Всё-таки прав я был, по поводу потери той жопой своей целкости! – саркастически и философски подытожил свою молчаливую мысль Платон.
На трамвайной остановке ему встретился, обыкновенно опаздывавший на работу, Иван Гаврилович Гудин.
– "Куда в такую рань нас подняла Надька?! Она у нас не Павлова, а… Зверева!" – высказался обиженно отставной доцент о начальнице.
Уже сидя в трамвае, Платон и Гудин сначала почувствовали, а потом и невольно обратили внимание на девушку, державшую мокрый, сложенный зонт около их ещё не уставших ног. По нему интенсивно стекали увесистые, холодные капельки дождевой воды, попадая на ботинки и брюки невольных созерцателей такого глумления.
И те, не зная, как повежливее и оригинальнее отделаться от этой пакости, не придумали ничего другого, как словами Платона сначала объявить своей жертве-мучительнице:
– "Девушка! У Вас с конца капает!".
А потом уже громким голосом Гудина, желающего уточнить сказанное его незадачливым коллегой и парировать двусмысленность его выражения, невольно добить её:
– "Да нет! Это её зонтик писает!".
А после того, как опозоренная в страхе отшатнулась от старой парочки, Гудин не отстал, добивая её:
– "Девушка! А Вы что так напряглись?! Как будто перед первым посещением гинеколога!".
Лишь осуждающий взгляд пожилых женщин, сидевших поблизости, осадил старика-охальника.
На работе Платон и Гудин встретились с Алексеем и на его "Волге" поехали на встречу с грузом.
Платон, как периодически с ним случалось и ранее, закашлялся.
Сидящий за рулём Алексей, прекрасно зная, что тот кашляет от побочного действия постоянно им применяемых лекарств, и при этом никогда не болеет, с лёгкой подкалывающей издёвкой спросил:
– "Простудился?!".
Платон, привыкший к такому периодическому, подобному, детскому зубоскальству его молодого коллеги, кстати, приученного к этому им самим же, ответил одной из двух давно отработанных фраз:
– "Да, сифилис, проклятый замучил!".
Не желающий, как всегда, ни в чём уступать Платону Гудин, тут же встрял в их разговор:
– "Да, брось, ты! Какой сифилис? Чтоб им заразиться надо ох, как много иметь! А куда тебе?!", – после мгновенной паузы добавив:
– "…до меня!".
Он явно намекал на свои значительные половые способности и высокую врачебную квалификацию.
Но находчивый Платон сразу подставил под свой удар квази полового гангстера:
– "Так это ж воздушно-капельным путём…".
И не давая Ивану возразить на эту чушь, он тут же окончательно пригвоздил того к доске позора:
– "… от тебя!".
Заржавший от такого неожиданного окончания дискуссии, Алексей чуть было нечаянно не нажал на тормоз, и тут же схохмил сам:
– "Вы хоть заранее предупреждайте меня об этом!".
Но Иван Гаврилович опять решил сумничать:
– "Тише едешь…".
Но Платон его бесцеремонно перебил:
– "… с крышей будешь!".
– "Ха-ха-ха-ха!" – закатилась весёлая троица.
Вскоре они перегрузили товар с машины на машину и уставшие, но довольные втроём отбыли в офис.
Но по дороге, утомившийся Гудин, как обычно в таких случаях, начал цепляться к Платону, как будто тот являлся виновником его старческой немощи:
– "Сейчас приедем, и Надька нас поведёт в ресторан! Вот ты наешься! Ты же пожрать любишь!" – смаковал он предстоящую трапезу, брызжа слюной в направлении, не реагирующего на него и, как обычно, от безделья дремлющего Платона.
– "Ты только ей не говори, что было легко! А то ты всегда воображаешь: да делать было не фига втроём, я бы и один справился!" – продолжал он поучать и совестить уже не слышавшего его Платона.
После большой и тяжёлой работы Надежда Сергеевна действительно, по обыкновению, кроме небольшой премии участникам перегрузки, устраивала для всего коллектива и комплексный обед.
Это были или разнообразно большие закупки продуктов для обеда в офисе, или посещение дневного ресторана.
Вот и на этот раз она предложила сходить в ресторан "Дрова":
– "Что-то у меня сегодня голова разболелась? Видимо, была какая-то природная катаклизьма?! Погода так колебается! Давайте сегодня сходим в ресторан! Выпить хочется! А то мне здесь есть уже обрыгло!".
Коллеги возбуждённо загалдели, предлагая различные варианты выпивки.
– "Да, нет! Пиво будем! Мы не прихо́тливые!" – бесцеремонно решила за всех начальница.
Но даже в этот, почти предпраздничный момент, Гудин не упустил случая, чтобы не уколоть и даже прилюдно не оскорбить, встающего с дивана, и освобождающего ему его рабочее место, Платона, ещё и наслаждаясь при этом своим остроумием:
– "Платон! Это от твоей жопы отпечаток на диване остался?".
Но не тут-то было.
Под всеобщий хохот коллег, Платон, выходя из кабинета, тут же пригнул наглеца к соответствующей, так любимой проктологом, части человеческого тела:
– "А ты уже всё разнюхал!?".
Однако счастье быть задарма накормленными коснулось только неприхотливых сотрудников.
По распоряжению Надежды Сергеевны Марфа Ивановна осталась дежурной на телефоне.
Несогласный с таким дискриминационным подходом к сотрудникам, делящим их на высших и низших, и из солидарности с Марфой, отказался идти в ресторан и Платон.
Не озвучивая причину, он сослался, оставленной без пива и обеда, уборщице на усталость и потерю аппетита.
Когда же, уже одевшаяся в своём кабинете вместе с другими коллегами, Надежда своим пронзительным голосом позвала Платона, внутренне довольная поступком настоящего товарища, Марфа ответила той, пытаясь хоть как-то скрыть истинную причину его демарша:
– "А у него спина закружилась!".
Удивлённая начальница сама вошла в их кабинет и с плохо скрываемой обидой и удивлением спросила:
– "Платон! А почему ты с нами не идёшь в ресторан?".
– "Во-первых, мне надо отработать часы, потраченные на поликлинику. Во-вторых, тебе же больше достанется сока, а Гаврилычу – жратвы!" – вдруг вспомнил Платон прежние обиды, как бы невзначай закидывая огород Надежды булыжниками.
– "Ну, ладно! Тогда по очереди посидите на телефоне!" – не то довольная экономией средств, не то обиженная на ход конём – упрёки Платона, вполголоса резюмировала Надежда Павлова.
– "А чего это Платон не пошёл?" – с ехидцей спросил Гудин начальницу уже на улице.
– "Да у него, наверно, руки болят?!" – естественно предположила она, скрывая от всех истинные причины.
– "Боится, что ль, рюмку мимо рта пронести?!" – злорадно позлословил Алексей.
– "Да он просто устал, не выдержал!" – победоносно заключил, готовый всё вынести, в прямом и переносном смыслах, лишь бы дождаться очередной халявы, Иван Гаврилович.
– "Да ну! Тут, видимо, другая причина!?" – пробурчала себе под нос догадливая и наблюдательная Инна Иосифовна.
Как только квартет неприхотливо избранных удалился, Платон с Марфой принялись обсуждать сложившуюся ситуацию.
– "А ты зря не пошёл! Есть ведь хочется? И наработал сколько?! Небось, Гавнилыч опять сачковал?!" – начала промывание его старых костей Марфа Ивановна.
– "Марф! Да моё воспитание просто не позволяет мне так подло поступать! Уж если идти, так всем вместе! А то – посиди на телефоне! Толку-то от твоего сидения?!".
– "Сказала б лучше, что рожу мою не хочет видеть!" – теперь обиделась на начальницу уборщица.
– "Да нет! Это всё от недостатка ума и культуры! Ну, ладно, давай схожу в магазин! Что тебе купить?".
Подкрепившись, Платон с Марфой продолжили свою беседу.
Начали с мужчин.
Платон пожаловался на Гудина.
Но Марфа сразу внесла ясность в их отношения:
– "Вы всё время пререкаетесь, как два старых пердуна!".
– "Но ведь другому человеку свою голову не пришьёшь и свои мозги не вставишь!" – оправдывался Платон.
– "Да! Если и вставишь, то они вытекут из его дырявой головы!" – дополнила она Платона по поводу его высказываний в адрес Гудина.
В остальном Марфа полностью поддержал коллегу, не забыв и про Алексея:
– "Да они оба шизданутые! Только один в дурь, а другой в ум!".
Беседуя далее, Платон и Марфа невольно слушали радио.
Их внимание привлекла жалостливая песня "Моя женщина".
Их, в пылу разошедшихся, возмутила сопливая позиция певца, и, после обсуждения слов этой песни, Платон выдал свой, хулиганский вариант:
– "За пипиську квадратную, и за голову ватную я люблю свою женщину – куклу Барби мою!".
– "Хи-хи-хи!" – захихикала Марфа Ивановна.
– "Ну, ладно! Марф, иди домой, а я посижу! Мне всё равно на компьютере надо поработать!" – обрадовал её Платон.
Он начал распечатывать на принтере свои произведения и ещё приумножать их на ксероксе.
А тем временем на другом конце Покровского бульвара шло и другое обсуждение.
– "Садитесь на тубареточки!" – громогласно дала кормилица ценное указание своему коллективу.
– "Ну, Надюсик, ты и сказанула!" – дистанцировалась от попутчицы Инна, краснея под любопытными взглядами сидящей поблизости молодёжи.
– "Инусик! Странно! Содержимое моей косметички всё больше растёт в сторону лекарств, а не косметики?!" – сразу после принятия сидячего положения тут же отбилась та, роясь в своей сумочке и искренне удивляясь.
– "Годы, Надюсик, а годы летят!".
После заказа пива, нетерпеливые женщины первыми направились к раздаче, оставив мужчин охранять деньги, лекарства и косметику.
– "Инк! Ложи сюда свою сумочку! Пусть пока наши мужики посидят тэт на тэт, а мы с тобой пойдём тендемом!" – к счастью для Инны, теперь уже не громко, предложила Надежда.
– "Надька с Инкой наберут сейчас, как обжоры, по полной тарелке, с верхом!" – подстелил соломки под свои ближайшие действия Гудин.
– "А Платон с Марфой потому, наверно, и не пошли, что прошлый раз объелись?!" – в принципе согласился Алексей.
– "Да! Платон любитель пожрать!" – опять вспомнил, согревающее желудок, своё любимое выражение Иван Гаврилович.
– "Как же он теперь, без этого?!" – сжалился Алексей.
– "А ему с Марфой интересней! У них уровень-то один!" – торжествовал от своей проницательности и принадлежности к другому уровню Гудин.
Ожидая, но всё равно удивившись возвышающейся в тарелках голодности своих женщин, Алексей с Иваном принялись их догонять. При этом Иван Гаврилович чуть ли не обнюхал их тарелки, пытаясь своим единственным, любопытным глазом разглядеть и сосчитать их содержимое.
Обойдя всё и набрав почти вся, голодная парочка дополнила квартет жаждущих страждущих.
Первоначальная голодная жадность солистов постепенно сменилась тяжёлыми вздохами и сытым сопением всего ансамбля. Начали с пива. Закончили, давясь без пития, пирожными.
В процессе поедания избыточного, Ивана Гавриловича, как всегда, даже после мало испитого, повело на хвастовство, что у него, дескать, всё лучше.
На это, нелюбящая терять лидерства даже в споре с русским мужичком-доцентом, Инна Иосифовна весьма смело и неожиданно вдруг разразилась крестьянской мудростью:
– "А чужой… всегда толще!".
После пиршества, слегка повеселевший и соскучившийся по Платону Иван Гаврилович вдруг вспомнил о нём, злорадно закладывая писателя:
– "А! Я понял! Пока мы тут с Вами пируем, Платон на компьютере свои произведения распечатывает!".
– "Не на компьютере, а на принтере!" – нарочно специально уточнила Надежда, дабы коллеги не поняли, что её обвели вокруг пальца.
– "А то ещё и множит их на ксероксе!" – подлил масла в огонь Алексей.
– "Сколько ж он бумаги у нас перевёл?!" – подорвала авторитет поэта-писателя, в глубине души, генетически не желающая развития русской литературы, завистливая и коварная Инна Иосифовна.
– "Ничего! Пусть пишет! У него это хорошо получается!" – прочувствовав ситуация, неожиданно смягчился Гудин, вовремя захватывая инициативу, корча из себя перед всеми знатока изящной словесности.
– "Да, ладно!" – непонятно к чему и в каком значении ляпнула Инна.
– "Конечно, пусть пишет! Я читала!" – с гордостью присоединилась к читателю Ивану Гавриловичу Гудину и поэту-писателю Платону Петровичу Кочету их начальница Надежда Сергеевна Павлова.
До этого Надежда иногда оговаривала Платона за то, что тот занимает компьютер, или ксерокс, исподволь намекая ему на слишком большой расход бумаги. Из-за чего Платону пришлось вскоре даже предложить свои деньги на покупку его доли расходных материалов.
И теперь они, сытые и довольные, позубоскалив, разошлись – разъехались по своим весям.
Утро, вновь встретившиеся коллеги, начали с обсуждения творений Платона. Надежда, до этого прочитавшая одну из черновых глав последней части романа, удивилась и возмутилась данной автором одному из персонажей фамилии.
– "Родителей и фамилию не выбирают! На всё воля… божья!" – лицемерно и по-философски успокоил и осадил её Платон.
Надежде и Платону, возможно, как Козерогам, была присуща способность при рассказе о чём-либо, немного приукрасить описываемую картину, гиперболизировать события и эмоции, и даже приврать ради красного словца. Поэтому они, видимо, и повторяли часто уже сказанное, как бы закрепляя это в своём и сознании слушателей, причём так, что потом сами даже верили в ими придуманное. Они повторяли рассказанное, как бы смакуя его ещё раз. Но Надежда пошла дальше. Как, якобы, вежливый начальник, она задавала подчинённым какой-нибудь вопрос об их жизни, или семье, увлечениях и прочем.
Но как только подчинённый произносил одну – две фразы, то она сразу перебивала его и начинала взахлёб рассказывать, как более важные, свои новости.
Но в данный момент она быстро иссякла вещать Марфе, Гудину и Платону, и пошла к себе в кабинет повторять теперь высказанное уже ещё не слышавшим её радостные новости Инне и Алексею.
А тем временем, видимо для сравнения, Марфа Ивановна вспомнила о первой части романа-эпопеи Платона "Папирус".
– "Ну, он точно египтянин! Он даже ругается теперь, знаешь как? Египт, твою мать!" – показал свою прозорливость, озорной Иван Гаврилович.
Но вскоре Платона позвала Надежда.
Стоявшая около неё, приветливо улыбавшаяся дежурный вахтёр Галина Александровна – ещё не потерявшая грациозность и привлекательность женщина пенсионных лет, весьма образованная, интеллигентная и воспитанная, настоящая хранительница русской, московской культуры и интеллигентности, с загадочным шармом коренной москвички, не лишённая чувства юмора, озорства и кокетства – попросила Платона разменять ей пятьсот рублей.
В присутствии Надежды Сергеевны Платон Петрович приступил к размену этих 500 рублей, демонстративно и наигранно считая сотни:
– "Раз, два, три, четыре, пять!".
Галина Александровна, поддерживая игривый тон Платона, с симпатией и уважением поглядывая на относительно молодого и ещё не потерявшего товарный вид интеллигентного коллегу, в то же время весьма опрометчиво продолжила:
– "Вышел мальчик погулять!".
– "Видит, девочка идёт!" – тут же подхватил Платон её идею, но в своём духе.
Но, уже научившаяся многое понимать из его юмора и домысливать его возможные стихотворные продолжения, Надежда решительно возразила, уже было открывшему рот, поэту на его начавшееся "Щас её он…":
– "Ой! Нет! Не надо дальше!".
И опять от души посмеявшись, все разошлись по своим делам.
Вскоре в помещении Платона и Марфы вновь вошёл радостный Иван Гаврилович. И снова разгорелась их совместная беседа на троих.
Старички хохмили, Марфа смеялась, уже не стесняясь изредка задавать уточняющие вопросы, к чему её давно приучил Платон.