Мария командовала - как всегда, строго и эффективно - прислугой и "остальными". В последнюю категорию она зачислила, не спрашивая их согласия, Адама и Гарри. Выполняя одно из многочисленных поручений, Адам в какой-то момент оказался в кухне, где его и нашла Мария.
- Синьора желает видеть вас в кабинете.
Впервые за все время Мария заговорила по-английски - с сильным акцентом, но на удивление правильной интонацией. Прозвучавшую в ее голосе грозную нотку Адам предпочел не заметить.
Синьора Доччи действительно ждала его в кабинете. Хозяйка сидела за тем самым столом, за которым и сам Адам провел немало времени. И посредине стола лежало птичье гнездо. После падения с третьего этажа оно представляло собой жалкое зрелище. Адам вздохнул и мысленно обругал себя за оплошность.
- Мария нашла это вчера на нижней террасе. Я знаю только одно место, где его можно найти. - Сказано это было без враждебности, но с жесткостью, слышать которую прежде Адаму не приходилось.
Запираться не было смысла. На этаже остались их следы, и синьора Доччи, вероятно, уже побывала там.
- Это Антонелла сказала вам, где взять ключ? Не хотелось бы думать, что вы рылись в моих вещах.
- Она не виновата. Я постоянно донимал ее расспросами…
- Почему?
Он пожал плечами:
- Нездоровое любопытство. Хотелось увидеть сцену убийства. Застывший во времени миг.
Все так. Ему и впрямь хотелось этого. Он и сам почти поверил в то, что сказал.
- И как? Оно того стоило?
- Стоило?
- Стоило рисковать ради этого нашей дружбой?
У него не было ответа. И ничего подходящего на ум не шло. В мозгу стучала только одна мысль: как же хорошо она говорит по-английски.
- Мне очень жаль, - выдавил Адам.
- Вы оскорбили меня - это я переживу. Но вы оскорбили и Бенедетто. Вы же знали, что нарушаете его последнее желание.
- Да.
Она помолчала. Сложила ладони домиком. Кивнула.
- Хорошо. Не будем портить из-за этого вашу последнюю неделю здесь.
- Я уезжаю в воскресенье. С Гарри.
- Вот как?
Ему показалось, что она не ожидала этого и даже немного расстроилась.
- Я все сделал. Работа закончена.
- Мне казалось, какие-то вопросы еще оставались.
Вопросы действительно оставались. И не последний среди них касался личности любовника Флоры. Никакой информации относительно Тулии д'Арагоны и ее внезапного исчезновения в год смерти Флоры в библиотеке не нашлось. Менее вероятным кандидатом представлялся поэт Джироламо Амелонги. Прочие были исключены из списка по той простой причине, что пережили Флору на много лет. О некоторых еще предстояло навести справки, но сделать это можно было только в другой, более обширной библиотеке, чем та, что имелась на вилле.
- Всех ответов в любом случае не узнать.
- Да, наверное, - согласилась синьора Доччи.
Первым делом Адам отправился на поиски Гарри. И нашел его во дворе, где два водовоза опорожняли цистерны в высохший колодец. Там же была и вернувшаяся из Флоренции Антонелла, что избавляло Адама от необходимости пересказывать разговор с синьорой Доччи дважды.
- Чертово гнездо… - пробормотал Гарри.
- Merda, - сказала Антонелла.
- Мне показалось, она не очень-то и расстроилась.
- Посмотрим.
- Извини, это я во всем виноват.
- Не стану спорить, - кивнул Гарри.
Общими стараниями обеденную зону развернули под открытым небом. Круглые столы накрыли белыми, с кистями скатертями и сервировали тонким фарфором, серебряными приборами и хрусталем. Вечер проходил в полном соответствии с утвердившейся традицией: бар на верхней террасе, обед на средней и танцы на нижней. Постепенный спуск в распутство, как заметил Гарри. Если он и ошибся, то лишь совсем чуточку. За долгие годы событие приобрело определенную репутацию.
Самым большим испытанием стала работа под руководством Маурицио. Они провели вместе полчаса, расставляя светильники по периметру террасы, и Адам с удовлетворением отметил, что за все это время его решимость нисколько не поколебалась. Ему даже не пришлось особенно стараться. Виноват Маурицио или нет - этот вопрос перестал волновать его по той простой причине, что все дальнейшие спекуляции на этот счет вели в конечном итоге в никуда. Кроме того, для всего ведь существовало и вполне невинное объяснение, даже если оно и требовало некоторого пренебрежения законом вероятности.
Расставляя светильники, они легко, не напрягаясь, трепались о мелочах и даже в шутку подталкивали друг друга локтем. Наверное, такая фамильярность объяснялась не только поворотом мыслей самого Адама, но и обещанием синьоры Доччи в ближайшее время освободить виллу для своего сына. Обещанием, избавившим Маурицио от некоего напряжения.
Библиотеку и кабинет отдали в распоряжение нагрянувших на виллу когорт официантов и официанток, барменов и барменш. Адама попросили убрать все его книги и заметки. Поднявшись с ящиком книг в спальню, он увидел Марию, раскладывавшую на кровати смокинг, белую рубашку, "бабочку" и запонки. На полу уже стояли новые лакированные кожаные туфли. Подарок от хозяйки, объяснила Мария. Точно такой же набор обнаружился и в комнате Гарри.
Отказавшись выслушивать их благодарности, синьора Доччи удалилась к себе - отдохнуть до начала праздника. Антонелла тоже отправилась домой, объяснив, что ей еще нужно приготовить постели для Эдоардо и Грации, которые планируют остановиться у нее на ночь. Адам проводил ее к машине, припаркованной в хозяйственном дворе, подальше от посторонних глаз. Они спустились к нижней террасе. Адам проходил через этот двор пару раз, но лишь теперь заметил деревянную дверь у основания холма, на котором стояла вилла Доччи.
- Здесь делают вино и оливковое масло, - сказала Антонелла. - Хочешь заглянуть?
Он не стал отказываться - за последние пару дней они впервые оказались наедине.
Перешагнув порог, Адам первым делом ощутил резкое падение температуры. Потом уловил запах. За сотни лет мягкий песчаник пропитался запахами, словно губка. Громадные чаны, где давили и оставляли бродить виноград, хранили на себе пятна от прошлых урожаев, а на склонах уже созревали гроздья нового.
Они переходили от одного чана к другому, от легкого, пьянящего запаха tinaia до тяжелого, мускусного аромата frantoio. В свете свисающей с потолка голой лампочки Антонелла объяснила, что оливки вначале давят с помощью гигантского жернова, приводимого в движение волами, чьи копыта за столетия протоптали в каменном полу круговую бороздку. Пресс - с его поворотным винтом и окованными железом спицами - вызывал ассоциации с неким пыточным орудием. Все здесь, объяснила Антонелла, давно требует обновления, но синьора Доччи никак не желает выбрасывать старинное оборудование, пока оно еще как-то работает.
- Тебе надо приехать и посмотреть на это самому.
- Это приглашение?
- Тебе не требуется приглашение.
Они вышли из подземного лабиринта.
- Бабушка сказала, что ты уезжаешь в воскресенье.
- По крайней мере, собираюсь.
- Все прошло так быстро.
- Слишком быстро.
Антонелла остановилась у двери.
- Я сделаю это сейчас, потому что потом мы уже не сможем.
Она шагнула к нему, обняла за плечи и поцеловала, а когда повернула выключатель и подземелье погрузилось во мрак, Адам воспринял это как прелюдию к чему-то более интимному. Но Антонелла проскользнула мимо, ловко уклонившись от протянутой руки.
Он догнал ее, когда она уже садилась в машину.
- Не опаздывай.
- К чему?
- К бабушкиному угощению.
Адам не опоздал, хотя и потерял минут десять в борьбе с "бабочкой". Закончилось тем, что "бабочку", как ни странно, завязал Гарри. Спускаясь вниз, они заметили, что его скульптурка вытеснила бронзового тигра с почетного места на столике в холле.
Народу на террасе собралось немного - ближайшие родственники и их спутники. Адам сразу узнал мать Антонеллы: те же блестящие черные волосы, те же слегка раскосые глаза, тот же гордо поднятый подбородок. Дополнительное очарование придавал исходивший от нее едва уловимый душок опасности. Она была старше, чем ему представлялось, или, может быть, такое ощущение возникало из-за ореола жизни, прожитой на полную катушку, растраченной до последней капли. Ее бойфренд, Риккардо, служил сигналом миру, что она все еще на пару шагов впереди. Смуглый, темноволосый, с впалыми щеками, лет тридцати с небольшим, он был невероятно красив и, что противоречило традиционному представлению, утончен, образован и интересен. Риккардо играл на виолончели в каком-то римском оркестре, но говорить об этом не любил. За последние несколько месяцев у него впервые выдалась свободная пятница, и меньше всего на свете ему хотелось обсуждать музыку - он хотел запомнить, с какими здравомыслящими людьми проводит пятничные вечера.
Эдоардо и Антонелла пришли с небольшим опозданием и первым делом тепло поздоровались с матерью. С Риккардо никто раньше еще не встречался, и, пока Катерина знакомила детей с любовником, Адам смог полюбоваться прекрасным видом.
На Антонелле было необыкновенное, какое-то мерцающее темно-синее платье из шелка, облегавшее изящную фигурку мягкими, стекающими складками. Плечи, руки и спина оставались голые, а глубокий вырез на груди волновал, манил и обещал большие неприятности. Убранные со лба волосы дерзко обнажали шрамы и свободно падали на плечи.
Должно быть, он таращился на нее, как полный идиот, потому что в какой-то момент подошедший сзади Гарри тихонько шепнул на ухо:
- Что, поймал Бога за работой?
Приятное времяпрепровождение в немалой мере обеспечивали внимательные официанты, стараниями которых высокие витые бокалы практически не оставались пустыми. Синьора Доччи выглядела великолепно в изумрудно-зеленом платье, яркий, смелый цвет которого соответствовал ее настроению. Немного не в духе - да и то лишь в присутствии Адама - был только Маурицио. В исходящей от него жаркой волне враждебности плавились воспоминания об их недавнем добром согласии. Подумать над причинами такой перемены он не успел - на террасе появилась Мария с известием, что гости уже собираются. Синьора Доччи отправилась встречать их в холл. Вместе с ней пошли ее дети и внуки.
- А вот сейчас Доччи будут улыбаться и притворяться одной сплоченной семьей, - немного неуместно, как показалось Адаму, заметил Риккардо.
Репутация праздника оправдалась в полной степени и без каких-либо усилий с чьей-то стороны. С самого начала стало ясно, что люди приехали развлечься и получить удовольствие. Большинство гостей прибыли в первые полчаса, и вскоре человеческий поток перекатился с верхней террасы на среднюю, а со средней на нижнюю. Со стороны картина выглядела идиллической: хорошо одетые пары, неспешно прогуливающиеся в меркнущем свете дня на фоне уходящих вдаль холмов и под аккомпанемент струнного квартета.
Отведя брата в сторонку, Гарри сбивчиво сообщил, что познакомился с изумительной женщиной. Тот факт, что она была замужем, большого значения, с его точки зрения, не имел, и он тут же исчез - менять кое-что в посадке гостей.
Синьору Доччи он обнаружил на террасе, где она обсуждала что-то с пожилой четой. Воспользовавшись его появлением как предлогом, она отвязалась от собеседников и, взяв Адама под руку, потянула в сторону.
- Куда идем?
- Куда угодно, только бы подальше отсюда.
Пока спускались по ступенькам, синьора Доччи объяснила, что мужчина, с которым она разговаривала, друг Маурицио, бывший с ним в одном партизанском отряде. И как многие другие партизаны, отличившийся не столько боевыми подвигами, сколько грабежами фабрик, разрушенных немцами при отступлении. Именно участники итальянского подполья, первыми оказывавшиеся там, где надо, нередко устанавливали контроль над черным рынком. Сначала они прибрали к рукам обувь в Поджибонси, потом шляпы в Импрунете.
- Он, - синьора Доччи едва заметно качнула головой в сторону бывшего партизана, - заявился к нам с образцами и одного, и другого. Цены были смешные. - Она усмехнулась. - Такие вот у нас герои. Посмотрите на них теперь - никакой разницы.
- А как же Маурицио? - спросил Адам.
- Скажем так, нам он ничего не продавал.
Синьора Доччи с улыбкой кивнула руководителю струнного квартета. Они остановились у балюстрады, глядя на нижнюю террасу. Темнело, и от холмов вдалеке остались только силуэты.
- Все так быстро меняется.
- Что?
Она, конечно, имела в виду не пейзаж. Средневековые крестьяне отнюдь не выглядели бы здесь неуместно.
- Мир. Хотя, может быть, так думают каждый век.
- Может быть.
- Грядут большие перемены. Я вижу их повсюду - в музыке, театре, кино… Взять хотя бы ту скульптуру Гарри. Вы видели что-то подобное? Не слушайте политиков, всегда смотрите на художников - они первыми говорят нам, куда мы идем.
- Вы с ним разговаривали?
- С Гарри?
- Дело в том, что я не впервые слышу такого рода аргументы.
Она рассмеялась:
- Нет, этот - мой.
К ним свернула проходившая мимо парочка. Синьора Доччи представила Адама, но после короткого обмена любезностями парочка, уловив завуалированный намек хозяйки, удалилась.
Некоторое время синьора Доччи молча водила тростью по гравию, потом подняла голову.
- У вас есть дар, не растратьте его впустую.
- Вы все-таки разговаривали с ним.
- Он прав. Вы чувствуете то, чего не чувствуют другие.
- Или, может быть, я такой заурядный, что все неординарное меня настораживает.
Она снова рассмеялась.
- Жаль, что вы уезжаете. И жаль, что мы встретились только на закате моей жизни. Могли бы стать очень хорошими друзьями.
Смущенный, он промолчал. Так с ним никто еще не разговаривал.
- Запомните эти слова.
- Запомню.
Синьора Доччи неловко повернулась и одобрительно оглядела виллу. На террасе уже царило оживление, голоса сливались в приглушенный гул. Солнце опускалось за край крыши.
- А теперь проводите старуху к гостям. Пора объявить обед.
Гарри устроил так, что синьора Педретти - новая любовь всей его жизни - села между ними.
- Представь меня в лучшем виде, - прошептал он, заметив, что она приближается к их столу.
- Как?
- Просто будь самим собой.
Молодая, миниатюрная, шаловливая и прекрасная - такой была синьора Педретти. Тонкие запястья блестели золотом, рот краснел ярким пятном. В отличие от Гарри она вовсе не удивилась тому, что провидение снова свело их вместе. И вовсе не была огорчена этим.
Синьора Педретти оказалась куда более интересной соседкой, чем дама слева от Адама, которая обнаружила признаки жизни только тогда, когда он обратил внимание на ожерелье у нее на шее. Француженка, парижанка, она была замужем за американцем, разглагольствовавшим на другом конце стола о преимуществах удобрений и гибридного зерна, которое продавал итальянцам. Одному Богу известно, сколько денег ее муж заработал на импорте "превосходного американского продукта" - судя по ожерелью супруги, сумма была немалая, - но говорил он так, словно его прислали с гуманитарной миссией. Италия - бедная, разоренная войной страна, и ее просто необходимо втащить в двадцатый век. Разумеется, американец гордился своей ролью в сем благородном предприятии.
Такие речи явно задевали сидевших за столом итальянцев, но те из вежливости или, может быть, потрясенные наглостью сдерживались. Вывести их из оцепенения могла разве что англичанка. Адама представили ей чуть раньше - высокая, бледная женщина, изможденная и аскетичная, нос с горбинкой, тяжелые веки, придававшие ей обманчиво усталый вид. Знакомое выражение, что-то вроде особого бренда уродливости, сохраненного исключительно для высших слоев британского общества.
Скорбные глаза опасно блеснули, когда она, подавшись вперед, скользнула взглядом по лицам итальянцев.
- Я знаю многих американцев, - с резким акцентом сказала она, - так что, пожалуйста, не считайте их всех такими, как Сеймур.
- Вера… - Прозвучавшая в голосе Сеймура снисходительная нотка намекала на то, что эти двое хорошо знакомы.
- Неужели вы не видите, что вас здесь только терпят? Ваши рассуждения оскорбительны. И я с ними согласна.
- Я вовсе не хочу никого оскорбить.
- Знаю. - Вера усмехнулась. - У вас это само получается.
Сеймур добродушно рассмеялся:
- Touché.
- Если Соединенные Штаты так обеспокоены коммунизмом и интересом к Италии со стороны России - на мой взгляд, беспокойство необоснованно, пока премьером у них этот забавный толстячок Хрущев, - вам стоило бы не обращаться со страной как с рынком сбыта для своих товаров, а заводить здесь друзей.
Последовавшие дебаты продолжались сначала под кефаль, а потом и под жаренную на углях свинину с чесноком и розмарином (вкус оказался ничуть не хуже запаха, дразнившего ноздри гурманов всю вторую половину дня). Диспут получился живой и проходил в благожелательном духе. Говорили о фашистах и монархистах, демократии и бедности, перенаселенности и стремлении Америки переделать мир на свой лад. И даже Гарри и синьора Педретти, тихонько флиртовавшие в уголке, время от времени отвлекались, чтобы вставить свой комментарий.
Сеймур защищался доблестно и с достоинством, неизменно сохраняя выражение благодушной скуки, тогда как супруга его становилась все более раздражительной и злобной. Ее неоспоримая вера в искупительную силу экономического процветания несла все характерные признаки религиозного фанатизма. Ее бог был единственным истинным богом, а всех неверных ждали проклятие или, того хуже, коммунизм.
К пудингу дискуссия постепенно иссякла. На небе зажглись первые звезды, по периметру террасы вспыхнули факелы, и Адам все чаще ловил себя на том, что ищет взглядом Антонеллу. С первыми звуками музыки он торопливо допил кофе и отправился искать ее.
Гости поднимались из-за столов и устремлялись к танцплощадке. Пробившись через толпу, Адам увидел Антонеллу, разговаривающую с Марией. Служанка выбралась-таки из своего убежища и, похоже, чувствовала себя неплохо и даже - большая редкость - улыбалась. Вот только руки ее вели себя как-то странно, совершая быстрые, экспрессивные движения. Блеск ее глаз слегка потускнел, когда она увидела приближающегося Адама. Поприветствовав гостя кивком, Мария торопливо удалилась.
Антонелла покачала головой:
- Бедняжка.
- Что-то случилось?
- Ничего, просто немного выпила. - Она взяла его под руку. - Идем, хочу познакомить тебя кое с кем.
Пожилой джентльмен, похоже, засыпал; лысая голова устало клонилась к плечу. За столом, кроме него, осталась только юная парочка. Тихонько перешептываясь, склонившись друг к другу, они не замечали ничего и никого вокруг и являли собой картину едва сдерживаемого желания. Когда Адам и Антонелла сели по обе стороны от дремлющего старичка, он вздрогнул и резко выпрямился, как солдат, услышавший команду "смирно!".
- Родольфо, это Адам, - сказала по-итальянски Антонелла.
Родольфо обернулся:
- Адам?
- Сад…
- Ах да, Адам и сад. Он говорит по-итальянски? Ну конечно, говорит. Криспин не прислал бы студента, не знающего языка.
- Вы знакомы с профессором Леонардом?