- Вы о шуме, который создавал наш друг Бейтман? Удивительное дело, Пауэрскорт. Никто и ничего. Даже собаки не залаяли.
- Никто и ничего? - в большой задумчивости переспросил Пауэрскорт. - Как интересно.
Пауэрскорт крепко спал. В разгар ночи кто-то легко потрепал его по плечу. Он повернулся. И услышал настойчивый шепот:
- Лорд Фрэнсис. Лорд Фрэнсис.
Пауэрскорт гадал, не странный ли новый сон явился, чтобы мучить его, а рука все трясла за плечо, трясла и трясла.
- Лорд Фрэнсис. Проснитесь, пожалуйста. Пожалуйста, проснитесь. Пожалуйста.
Пауэрскорт, застонав, резко сел в постели.
- Бог ты мой, Уильям, что вы здесь делаете? И который час, Господи прости?
- Все расскажу снаружи, - прошептал Уильям Маккензи. - Вам следует побыстрее одеться и пройти со мной. Только не надевайте сапог, пока мы не выйдем из дома.
С сапогами в руке Пауэрскорт на цыпочках покинул свою спальню, прошел по коридору, которого ни разу не видел, и спустился по лестнице, по которой ни разу не поднимался. Но как Уильям, верный следопыт, отыскал его в темноте? Что происходит? И куда его ведут?
Из дома они вышли маленькой боковой дверью. Пауэрскорт натянул сапоги и последовал за Маккензи в ночь. Снег громко хрустел под ногами. Когда они проходили сквозь купу деревьев, звук этот еще и усилился. Наверняка кто-то в доме должен их слышать, думал, тревожно оглядываясь, Пауэрскорт. Шуму они производили не меньше королевских конногвардейцев, сменяющих в карауле королевских же драгун.
- Уильям, прошу вас, скажите мне, в чем дело? - даже шепот казался здесь громогласным, словно голос старшины на плацу.
- Еще одно тело, мой лорд. Я нашел его час назад, когда производил небольшой обход поместья. И повстречался с одним из людей майора, занимавшимся тем же. Майор уже там. Это примерно в миле отсюда.
Какая обворожительная краткость, подумал Пауэрскорт. Еще одно тело. Боже милостивый. Когда же это кончится?
Холод, похоже, взялся за его уши всерьез. А от них стал, соблюдая очередность, спускаться вниз - кончик носа, губы, руки, пальцы, ступни. Именно эти участки тела, вспомнил вдруг Пауэрскорт, поражала у афинян описанная Фукидидом великая моровая язва, - и сам себе пожелал поддерживать в своей памяти больший порядок. Норфолкское побережье поразила, похоже, язва совершенно иного рода. Два тела за четыре дня - вполне достаточно для теннисного матча в аду или на небесах.
Они уже далеко углубились в лес. Маккензи двигался настолько беззвучно, что по временам Пауэрскорт с испугом думал, что потерял его. Возможно, размышлял Пауэрскорт, сейчас стоит тот самый наитемнейший предрассветный час. А вот и рассветный хор, сказал он себе, когда в деревьях зазвучали резкие крики птиц.
- Почти пришли, - Маккензи все еще говорил шепотом, хотя от Сандринхем-Хауса их отделяла целая миля. Впереди стоял майор Дони, державший в руке подобие факела, отбрасывавшего на деревья фантастические тени.
- Пауэрскорт, дорогой мой лорд Пауэрскорт. Слава Богу, вы пришли.
Он посветил роняющим жгучие капли факелом слева от себя. На земле лежало тело мужчины. В полном парадном мундире Колдстримских гвардейцев. Выглядел он так, точно просто споткнулся и упал. Землю вокруг залила кровь и усеяли кусочки сероватого и бурого вещества, надо полагать, мозга, решил Пауэрскорт. Смахивающее на овсянку вещество это вывалилось и на плечи мужчины, оставив жуткие пятна на эполетах. Лорд Генри Ланкастер, человек, обнаруживший тело принца Эдди, присоединился к своему хозяину в смерти.
- Думаю, он прострелил себе голову. Или ее прострелил кто-то еще. Скоро здесь будет врач. Как по-вашему, Пауэрскорт, убийство или самоубийство?
- Бог весть. Бог весть, - Пауэрскорту захотелось вдруг оказаться дома, в Роуксли - сидеть, просматривая каталоги крупных аукционов, или прогуливаться по своему поместью. - Не стоит ничего трогать, пока не придет врач. Вы позволите?
Позаимствовав у майора Дони самодельный факел, он обошел тело кругом.
- Никаких признаков того, что здесь побывал кто-то еще, нет, мой лорд, - Пауэрскорту всегда казалось, что Маккензи обладает способностью читать его мысли. - Я проверил это прежде, чем здесь появился кто-либо другой. В снегу отпечатки только одних ног. Отпечатки конских копыт отсутствуют. Если здесь не побывал некто, способный перелетать с дерева на дерево, наподобие какой-нибудь африканской обезьяны, лорд Ланкастер пришел сюда в одиночестве.
Тому, что он пришел сюда в одиночестве, удивляться было нечего. Они находились сейчас в сотне-другой ярдов от основной дороги, соединявшей Сандринхем с Вулфертоном, дороги, задуманной так, чтобы поражать гостей принца Уэльского размерами его владений и великолепием поместья. Да уж, думал Пауэрскорт, в поместье есть теперь что показать новым гостям. Один труп, воскрешенный к некоему подобию жизни, ждет разрешения своей участи на чердаке. Другой кулем лежит на земле, и мозги его пятнают темную почву Сандринхема.
Послышались новые шорохи, точно звери какие-то пробирались между деревьями. Под свет факела выступило два новых лица.
- Доктор Спенсер, - поприветствовал своего подчиненного Дони. Проводник доктора, по-видимому, коллега Маккензи по ночному патрулированию, принес с собой самодельные носилки.
- Трупы, когда идут, идут не в одиночку, а толпами, - доктор Спенсер любил щегольнуть знанием классики. - Дайте-ка мне факел.
Доктор скрупулезно осмотрел голову мертвеца. Особое его внимание привлек правый висок. Потом он бросил неодобрительный взгляд на землю. И протянул майору Дони стандартный "кольт".
- Пока я ничего точно сказать не могу. Не сомневаюсь, что вам, джентльмены, хотелось бы уже сейчас получить пищу для ума. Думаю - но до поры настаивать на этом не стану, - что этот человек покончил с собой. Пуля из револьвера в правый висок - в наши дни это весьма распространенный способ самоубийства.
Доктор Спенсер замолчал, огляделся вокруг. Легкие, едва уловимые признаки рассвета уже доходили сюда со стороны приморского Снеттишема.
- Мы должны перенести куда-то тело. Сейчас же, - доктор говорил с властностью профессионального медика, привыкшего распоряжаться живыми и мертвыми.
- Боже милостивый, - такого испуга Пауэрскорт в голосе Дони до сей поры не слышал, - куда же мы его денем? Да еще и в это утро, в это утро, не больше и не меньше. Через несколько часов королевская семья в полном составе соберется в спальне Эдди, чтобы в последний раз проститься с ним. В девять Шепстоун должен вывесить на Нориджских воротах извещение о кончине принца Эдди от инфлюэнцы. Не можем же мы… - при мысли о предстоящем кошмаре у него перехватило дыхание. - Мы не можем оставить еще одно тело в вестибюле или в укромной гостиной, пока наверху разыгрывают смерть от инфлюэнцы.
- Отнесите его в дом Шепстоуна. Он стоит неподалеку отсюда. Так нам удастся некоторое время продержать тело в стороне от большого дома.
Пауэрскорт понимал, что появление еще одного трупа вызовет в Сандринхем-Хаусе вспышку истерии, если не чего-то похуже. Живым вы были там желанным гостем, мысленно сказал он Ланкастеру, которого уже перекладывали на импровизированные носилки, мертвым же вы в этом доме никому не нужны. Вы слишком обременительны. Мы предпочли бы вовсе не думать о вас сегодня.
Пауэрскорт и Дони шепотом обменялись несколькими словами. Маккензи с коллегой взялись за носилки. Пока они медленно продвигались по лесу, в голове Пауэрскорта бухал "Марш смерти" из популярной оперы. Хруст сучьев под сапогами погребальных носильщиков звучал в темноте подобием пистолетных выстрелов.
- Вы думаете, его убили, Пауэрскорт? - спросил, шагая по темной просеке, Дони.
- Возможностей несколько, - Пауэрскорт неизменно удивлялся, обнаруживая, что аналитические силы его ума продолжают работать, сколь бы причудливыми ни были обстоятельства, в которых он оказался. - Возможность номер один, - он размял в темноте замерзший палец, - состоит в том, что убийца принца Эдди решил убить и Ланкастера тоже. По неведомым нам причинам. Быть может, связанным с разговорами, которые конюшие вели между собой после смерти Эдди. Быть может, связанным с разговорами, которые происходили у них со мной. Однако я в этом сомневаюсь. Уильям Маккензи был лучшим следопытом, шло ли дело о животном или человеке, какой когда-либо служил в Британской армии. Он говорит, что к месту последнего успокоения Ланкастера вели только одни следы. А я питаю к Маккензи абсолютное доверие. Стало быть, это самоубийство.
Возможность номер два, - продолжал он, замечая с тревогой, что носильщики едва не вывалили свою ношу на землю, - состоит в том, что Ланкастер и был убийцей. Если вы помните, это он стоял на карауле в ту ночь, когда погиб принц Эдди. Времени для совершения убийства у него было предостаточно. Возможность - образцовая. Охваченный раскаянием, он лишает себя жизни. Наша работа закончена. Убийца нам известен. Можно расходиться по домам.
- И вы действительно верите в это, лорд Фрэнсис? - Похоже, возможность номер два внушала Дони большие сомнения.
- Возможность номер три сводится к тому, что он покончил с собой потому, что слишком много знал. Быть может, он знал, кто убийца. Быть может, для него стала непосильной мысль, что придется сказать нам об этом. Или мысль, что придется выдать друга.
Уже понемногу светало, впереди замаячил в легкой утренней дымке дом Шепстоуна.
- И как же, по-вашему, мы сможем попасть внутрь? Позвоним у передней двери? С добрым утром, а мы вам на завтрак труп принесли. Овсянка у вас найдется? - Пауэрскорт чувствовал, что непочтительность овладевает им, подобно болезни.
- Думаю, нам придется положиться на дарования вашего друга Маккензи, - услышав об овсянке, Дони против своей воли улыбнулся. - Уж если он сумел вытащить вас из большого дома, имея лишь смутные представления о его входах и выходах, взлом жилища Шепстоуна не составит для него никакого труда.
Спустя полтора часа сэр Бартл Шепстоун, спустившись вниз в лучшем своем халате от "Парсли", несколько лет назад подаренном ему на Рождество сестрой, обнаружил весьма необычное собрание гостей. Один из них был очевидным образом мертв и лежал на кухонном столе с кровью на лице и в сюртуке, который, высыхая, пошел странными пятнами. Над телом покойника колдовал доктор Спенсер, время от времени говоривший что-то себе под нос и делавший частые пометки в черной записной книжечке. Пауэрскорт с Дони пили чай из лучших фарфоровых чашек сэра Бартла. В воздухе витал запах подгоревшего тоста.
- Сэр Бартл, - начал потрясенный Пауэрскорт после мгновения молчания, бывшего, возможно, данью покойному, - простите нам столь ранний визит. С майором Дони вы знакомы. Доктора Спенсера, полагаю, тоже знаете. А это, - он указал на кухонный стол, - лорд Ланкастер. Несколько часов назад мы нашли его в лесу. Доктор Спенсер проводит обычное медицинское обследование. Мы думаем, что лорд Ланкастер покончил с собой.
Сэр Бартл Шепстоун, поплотнее запахнувшись в халат, обозрел поле сражения.
- Все правильно, лорд Пауэрскорт, все правильно. С добрым утром, джентльмены. Полагаю, вы принесли лорда Ланкастера сюда, сочтя большой дом закрытым для него.
- В такой день, как сегодняшний, да, - ответил Пауэрскорт, гадая, за что именно получил Шепстоун Крест Виктории. - Нам с майором Дони представлялось, что в доме со всеми его горестями еще одному трупу не место.
- Все правильно, все правильно, - повторил сэр Бартл. - Думаю, мне лучше одеться. Чашка чая для меня найдется?
11
Спустя два часа Сутер собрал их на совещание - сэр Бартл Шепстоун выглядел абсолютно невозмутимым, как будто и не претерпел ранним утром никакого вторжения в свой дом; Дони в его скромном твидовом костюме имел вид элегантный. На вновь приехавшем из Лондона Роузбери был темно-синий, в полоску, костюм. Ливрейный лакей принес письмо, адресованное Пауэрскорту, и тот рассеянно сунул его в карман.
Пауэрскорт бездумно смотрел в окно, за которым дождь, обращавшийся по временам в ледяную крупу, смывал снега предшествующих дней. С крыши Сандринхема обваливались на лужайки пласты снега и льда. Не исключено, что вместе с ними с крыши смывало улики. То, что от них останется, истает на траве.
- Думаю, нам следует начать с минуты молчания в память лорда Ланкастера, - самым елейным своим тоном произнес Сутер. - Быть может, не появись он в этом доме - направляемый дружбой и чувством долга, - смерть не призвала бы его к себе.
Сутер склонил голову. Шепстоун неторопливо перекрестился и зашевелил губами, читая, решил Пауэрскорт, "Отче наш". Дони с решительным выражением смотрел в ковер - глаза открыты, губы не шевелятся. Быть может, он утратил веру, подумал Пауэрскорт, ощутив к распорядительному майору новый интерес. Сам Пауэрскорт торопливо проговорил про себя слова "Ныне отпущаеши".
- Итак, перейдем к распорядку нынешнего дня, - Сутер вновь обратился в личного секретаря. - В 8.30 я предполагаю собрать членов семьи в комнате принца Эдди. Там состоится то, что можно назвать последним бдением. Присутствующие будут перечислены, с указанием их званий, в завтрашних утренних газетах. Все уже дали свое согласие.
- Боюсь, это была моя идея, - тон Дони, человека неверующего, был извиняющимся. - Я полагал, что для подкрепления нашего обмана нам следует по возможности точнее воспроизвести события, которые имели бы место, будь наша ложь правдой, надеюсь, вы поймете меня правильно.
На помощь ему пришел сэр Бартл, белая борода которого выглядела сегодня более чем когда-либо схожей с бородой ветхозаветного пророка.
- Уверен, что вы правы, Дони. - Пророк обращается к неверному, подумал Пауэрскорт. - Если бы принц Эдди и вправду умирал, все члены семьи собрались бы в последние его часы у ложа страдальца. Ради последнего бдения. Не уверен, что сам бы я пожелал отходить в мир иной в окружении моих родных, однако таков обычай. Члены семьи, несомненно, поступили бы именно так.
После чего личный секретарь, управитель Двора и вездесущий майор Дони удалились наверх, в смертный покой.
- Шарады, - дорогой мой Фрэнсис, - устало произнес Роузбери. - Они собираются играть наверху в шарады, в живые картины, изображающие последние мгновения бедного мальчика. Этой семье подобные штуки удаются замечательно, - Роузбери занял излюбленное его место - прислонился к каминной доске, скрестив ноги перед огнем. - Вся их жизнь - сплошные шарады. Все существование - долгая, затянувшаяся игра в живые картины. Они проводят время, переодеваясь в десятки и десятки форменных мундиров, причем в случае принца Уэльского сказанное имеет смысл буквальный. Одежда определяет, кто ты есть. Ты облачаешься в форму - полковника, гвардейца или скорбящей вдовы, - и все понимают, кто ты. Понимают, кто ты такой. В том числе и ты сам. И пока они вкладывают в исполнение своих ролей всю душу, как оно, несомненно, и произойдет нынче утром, все идет хорошо. Королевская семья выступает торжественным маршем, настало время шарад - подыгрывай им, исполняй свою роль.
Но Бог с ними, Фрэнсис, - Роузбери заставил себя отвлечься от королевских шарад. - Что принес вам этим утром наш друг почтальон? Не пополнился ли в очередной раз список павших?
Пауэрскорт вдруг вспомнил о письме, лежавшем в его кармане. Адрес на конверте стоял простой: лорду Фрэнсису Пауэрскорту, Сандринхем-Хаус. Пауэрскорт аккуратно вскрыл его. Письмо оказалось написанным на почтовой бумаге Сандринхем-Хауса.
Дорогой лорд Пауэрскорт.
Когда вы прочтете это, я буду уже мертв. Я сожалею обо всех неприятностях, кои причиняю моим родным, друзьям и себе самому.
Уверен, вы поймете, что другого выбора у меня нет. Я не могу поступить иначе. Semper Fidelis.
Ланкастер.
Пауэрскорт, дважды перечитав письмо, передал листок Роузбери. Перед мысленным взором его предстал высокий молодой человек с развевающимися по ветру волосами, два дня назад шагавший бок о бок с ним по шумному берегу Хан-стентона. Он снова услышал крики чаек. Снова увидел мольбу в глазах Ланкастера, рассказывающего о раздавленной фотографии на полу. И представил себе Ланкастера юного - двенадцатилетнего, так он сказал, - читающего в школе отрывок из байроновского "Чайльд-Гарольда". Теперь и Ланкастер встал в ряды тех, кто уже никогда не вернется:
…жребий юных смельчаков:
Как смятые телами павших травы…
- Какая трагедия, какая трагедия, - сказал Роузбери, возвращая письмо другу.
Наверху сэр Бартл Шепстоун разгладил лист бумаги и начал читать, голосом твердым и ровным:
- ""Таймс", 15 января 1892 года. Мы получили от генерала Шепстоуна, казначея и управителя Двора, следующее описание последних часов и смерти герцога:
"Сандринхем, Норфолк, 14 января 1892. После обнародования 13 января последнего бюллетеня касательно здоровья герцога Кларенсского и Авондэйлского в состоянии его произошли значительные улучшения, сохранявшиеся до 2 часов утра 14 января и позволившие в полночь послать Королеве обнадеживающее сообщение. В 2 часа утра, - Шепстоун сделал паузу, дабы каждый запомнил названное время, - произошел серьезный упадок сил, угрожавший фатальным исходом, и к постели больного были созваны члены королевской семьи"".
- Semper Fidelis, Пауэрскорт, Semper Fidelis, - повторил Роузбери. - Что это, девиз его рода или полка?
- Возможно как одно, так и другое, - ответил Пауэрскорт. - Не думаю, впрочем, что Ланкастер подразумевал именно это. - Он снова взглянул на письмо, словно надеясь, что оно способно сказать нечто новое. - Думаю, слова его следует понимать в прямом их смысле. Верен навек, неизменно предан, неизменно лоялен. Но вы же понимаете, это может означать лояльность и верность практически кому угодно. Подразумевал ли он верность принцу Эдди, поскольку знал причину его убийства, но назвать ее не мог? Знал ли некую темную тайну из прошлого Эдди, которая привела принца к столь кровавой кончине? Вполне возможно, что знал. Но опять-таки, означают ли эти слова, что он, зная темную тайну, не мог открыть ее по причине верности? Чему он был верен - доброму имени королевской семьи? Своему народу и стране?
Или, если взглянуть на все с другой стороны, Роузбери, быть может, он знал, кто убил принца? Либо знал мотив, побудивший убийцу расправиться с Эдди? И хотел защитить убийцу, своего друга? Semper Fidelis, верен навек, навеки предан другу?
- "По той же причине было послано за семейным капелланом принца Уэльского Ф. А. Дж. Гарви, который в присутствии собравшихся членов семьи прочитал над умирающим молитвы. Его королевское высочество постепенно угасало и мирно скончалось в 9.10 утра".