- А вам известно, Пауэрскорт, что один из этих молодых людей мертв? - с весьма серьезным видом вступил в разговор Пембридж. - Ланкастер. Убит в Норфолке, где-то неподалеку от Мелтон-Костэбл, по-моему. Несчастный случай во время охоты. Ужасная история.
Так вот как управился с ним Дони, подумал Пауэрскорт. Он вспомнил обещание майора позаботиться о найденном в лесу человеке, мозги которого были разбрызганы по деревьям Сандринхема. Верен навек. Semper Fidelis.
- Да, знаю, - Пауэрскорт тоже посерьезнел. В столовой наступила тишина, сорочка Пембриджа и руки леди Люси едва приметно отражались в полировке стола. - Однако, боюсь, его тоже придется включить в ваши беседы. И смерть его может дать удобный, если позволительно так выразиться, повод для начала разговора.
- Что мы должны будем сделать с этими сведениями? Просто пересказать их тебе при следующей встрече?
- Нет, я хочу, чтобы вы поступили иначе. Я хочу, чтобы вы их записали.
Все три сестры застонали, мучительно и огорченно.
- Фрэнсис, ты это не всерьез.
- Что же, нам опять за парты садиться?
- А награда за лучшее сочинение нам полагается?
На помощь ему пришел Уильям Берк:
- С вашего разрешения, предложение самое что ни на есть разумное. Люди, занимающиеся одним со мной делом, вечно забывают, что в точности им было сказано. Единственное, что способно дать полную уверенность, это запись. Одна из компаний, с которой я связан, уже объявила это своей политикой. Запись переговоров, хочу я сказать.
- И что нам следует сделать после того, как мы занесем все в наши записные книжечки? - неохотно уступила леди Элинор
- Лично передать записи мне. Или послать по почте.
Пауэрскорт решил, что битву он выиграл - ведьмы отступают, котел выкипел.
- А скажите, Фрэнсис, - снова заговорил Уильям Берк. - Скажите, какие вам потребны сведения о финансах? Вы полагаете, в положении этих молодых людей может присутствовать нечто негожее?
- Мне было бы крайне интересно выяснить, - Пауэрскорт снова оглядел стол, решившись обронить слово, которое, как он знал, привлечет к себе всеобщее внимание, - не подвергался ли кто-либо из них шантажу. Или, если на то пошло, не шантажировали ли сами они кого-либо.
15
Поезд пришел на вокзал Морпета вовремя по расписанию, в точности, как обещал одержимый поездами дворецкий лорда Роузбери. Когда Пауэрскорт направился к "Куинз-отелю" на Бридж-Стрит, солнце уже садилось, и серые облака гнали друг друга по темнеющему небу. Завтра утром, в десять, ему предстояло навестить в Эмбле, на Стейшн-Роуд капитана Джона Уильямса, бывшего командира военно-морского учебного корабля "Британия". Пауэрскорт направил ему составленное в очень осторожных выражениях письмо, назначив встречу на ранний утренний час, в который способность противиться и перечить еще не набирает в человеке полную силу.
Огромное здание, определенно самое большое в этом маленьком рыночном городке, стояло особняком от прочих домов и от улиц. Окна его были малы, узки и зарешечены вплоть до самого верхнего этажа. Маленькая, убогая дверь не обещала посетителям радушного приема. "Приют умалишенных графства Нортемберленд" - сообщала скромная табличка у подъездной дороги.
Сколько людей заперто здесь? - задумался Пауэрскорт. Должно быть, сотни, сотни и сотни безумцев, собранных в этом негостеприимном северном городе. Людей, не способных говорить. Людей, говорить не желающих. Людей, говорящих безостановочно. Замкнутых людей, потерянных для этого мира, а может быть, и для следующего, блуждающих по коридорам мрачного здания.
Он вспомнил вдруг мучительные стихи Джона Клэра, много лет назад помещенного в такой же приют главного города своего родного графства Нортгемптон. Стихи, полные вызова:
Я жив, хоть и не нужен никому:
Друзья заглохли, как воспоминанья;
Я сам с собой делюсь моим страданьем,
А все живу…
Не сидят ли и здесь сотни Джонов Клэров, пишущих гневные протесты, уверения в собственном здравии, неизменно оспариваемые враждебно настроенными санитарами и перегруженными работой докторами - Юлии Цезари, короли Карлы I и Иисусы Христы, обходящие дозором темные коридоры? Попав туда, думал Пауэрскорт, поспешая к исполненным большего душевного здравия покоям "Куинз-отеля", можно никогда оттуда не выйти. Это своего рода земное чистилище для тех, кто еще не умер, тюрьма для людей, чьи самые серьезные преступления совершались в их собственных головах.
Дом капитана Уильямса стоял фасадом к реке и морю, на небольшой террасе, застроенной домишками рыбаков. В миле примерно от него и от моря гордо высился на холме замок Перси в Олнвике, разрушенные зубчатые стены его озирали землю и море.
Капитан Уильяме сам открыл дверь.
- Полагаю, вы лорд Пауэрскорт, - с сомнением произнес он, словно надеясь, что в дверь его мог постучать какой-то другой гость. - Полагаю, вам лучше войти в дом.
- Большое спасибо, - весело сказал Пауэрскорт, быстро оглядывая маленькую гостиную. - Вы проявили немалую доброту, уделив мне время для беседы.
Гостиная капитана Уильямса знавала и лучшие времена. Обои ее начали отставать от стен. Кое-где на них виднелись более яркие, чистые прямоугольники, как если бы отсюда снимали картины, чтобы продать или отдать в залог, - впрочем, Пауэрскорт сомневался, чтобы в деревушке имелась ссудная касса. Дрова в камине шипели и потрескивали в безнадежной попытке осветить комнату, в которой сумрак, казалось, пропитал и самое мебель.
Да и капитан Уильяме пребывал далеко не в лучшей форме. В молодые свои годы, думал Пауэрскорт, вглядываясь в ссутулившегося в кресле человека, он, верно, был очень высок. Выпадающие зубы его чернели и желтели за розоватым овалом губ. Казалось, и дух капитана норовил последовать их примеру; одежда же апатично свисала с него, как если бы он, встав нынче поутру, не глядя, облачился в первое, что подвернулось под руку. Глаза капитана Уильямса были красны - он пытался скрыть это, глядя не на гостя своего, а вниз, на полинявший рисунок ковра. Пьет, подумал Пауэрскорт. Чтобы обзавестись подобными глазами, человек должен пить как рыба. Впрочем, в таком месте, где, кроме рыбы, ничего, почитай, и нет, это вполне в порядке вещей. Господи, да не принял ли он уже, ведь всего только десять часов утра. Даже Джонни Фицджеральд, пьющий всегда, но очень редко пьянеющий, не начинает в столь ранний час.
- Вы приехали поездом, лорд Пауэрскорт?
- Да, приехал вчера и провел ночь в Морпете.
- Говорят, в наши дни поезда движутся все быстрее, - капитан Уильяме, похоже, пытался потянуть время, отсрочивая пустым разговором вопросы, на кои ему придется отвечать.
- Я приехал к вам вот с этим, - сказал Пауэрскорт, извлекая из бумажника одно из писем с Даунинг-стрит, теперь уже заключенное в простой белый конверт морпетского "Куинз-отеля", с надписанным четким почерком именем адресата.
- Письмо, стало быть, - Уильяме нашарил очки, и пока он читал документ, в лице его проступал все нарастающий страх. - Выходит, дело у вас весьма важное, лорд Пауэрскорт.
Капитан Уильяме явно прикидывал, хватит ли ему смелости на время оставить гостя и подкрепиться глотком бренди.
Пауэрскорт внимательно вглядывался в него - руки капитана, вернувшего письмо, дрожали. Благодарение небесам за то, что я приехал утром, сказал себе Пауэрскорт. Одному только Богу ведомо, на что он похож после полудня.
- Жена ушла на весь день, - сообщил капитан Уильяме, и вид у него стал безутешным, как будто жена способна была оградить его от всего предстоящего.
- То, что мне нужно узнать, капитан Уильяме, довольно просто, - Пауэрскорт старался, чтобы слова его звучали как можно мягче. - Что именно произошло годы назад под конец вашей службы на борту корабля Ее Величества "Британия"? В то время, когда под командой вашей состояли два юных принца.
- Я знал, что вы придете, - капитан Уильяме поплотнее стянул на своем тощем теле полы сюртука. - С тех самых пор я всегда знал, что кто-нибудь вроде вас явится ко мне. Чтобы задать вопросы. Переворошить прошлое. Вычерпать со дна то, что случилось давным-давно. Почему не оставить все это в мире? Не оставить в покое? Это была не моя вина, говорю вам, не моя.
На миг Пауэрскорт проникся к нему жалостью - к пропащему старику, тринадцать лет прождавшему стука в дверь, письма, которое придет по почте. Он, Пауэрскорт, стал ангелом-истребителем, явившимся уничтожить то, что еще уцелело от душевного покоя старика. Но тут он вспомнил о принце Эдди, о предсмертной улыбке на его лице, о лужах крови на полу, вспомнил о лорде Генри Ланкастере, мертвым лежащим в лесу. Semper Fidelis, повторил он себе. Semper Fidelis.
- Почему бы нам не прогуляться? - предложил вдруг Пауэрскорт, желая умерить свою назойливость милосердием. - Быть может, на воздухе рассказать все вам будет проще. Вы станете обращаться к волнам. К чайкам. К песчаным дюнам. А я всего лишь подслушаю сказанное вами.
- Прогуляться? - капитан Уильяме уставился на гостя, как на безумца. Прогулки, сколь ни хорошо прочищают они головы пьяниц, по-видимому, не входили в утренний распорядок старика.
- Прогуляться вдоль моря, - настаивал Пауэрскорт. - Дождь там, во всяком случае, не идет.
И двое мужчин покинули маленький коттедж - старик, сгорбившийся под резким ветром, в поношенном пальтеце, мало способном оградить его от стихий, и Пауэрскорт в теплейшем его, застегнутом до горла пальто. Они перешли реку и побрели по песку.
В море, в сотне, иногда в двух сотнях ярдов от них, зарождались огромные валы, гордо венчавшиеся в своем продвижении к берегу гребнями пены. Брызги, подобные мелкому дождю, летели к песчаным дюнам и далекому замку. Одинокая чайка, ввязавшись в неравную борьбу с бурей, ненадолго зависала в воздухе, а после ее относило порывом ветра назад. Грохот стоял на пустом берегу, по морю, куда ни доставал взгляд, катили к берегу волны.
- Начните с чего хотите, - прокричал Пауэрскорт, постаравшись, чтобы крик его прозвучал не слишком враждебно.
- Вы очень добры. Право же, очень добры, - голос старика был тонок и горек.
Последовала пауза, лишь песок скрипел под их ногами. Пауэрскорт ждал. Далеко в море взлетали и опадали на волнах два судна. Новые чайки прилетели, чтобы померяться с ветром силой крыльев. Пауэрскорт ждал.
- Думаю, все началось, когда те молодые офицеры взяли с собой принца Эдди в Плимут.
Слова капитана Уильямса летели мимо Пауэрскорта. Он напрягал слух, чтобы уловить их, подобно тому, как полевой игрок "на срезке" ловит соскользнувший с биты бэтсмена мяч.
- Им полагалось той же ночью вернуть его на борт, так мы с ними условились. Я отчетливо это помню, - капитан Уильяме обратил к Пауэрскорту лицо со слезящимися от ветра красными глазами.
- Но они его не вернули. Нарушили приказ.
Снова пауза - капитан заставлял свои мысли вернуться на тринадцать лет назад, к событиям, ставшим преддверием его позора.
- Они отвели его в какой-то бордель для матросов. Сказали потом, что хотели сделать из него мужчину. Что мальчику, который станет когда-нибудь королем, пора обратиться в мужчину. А через пару часов вернулись за ним и повели в другой.
- В другой бордель? - Пауэрскорт старался, чтобы слова, им выкрикиваемые, звучали помягче.
- Боюсь, что так. До конца ночи им вполне мог подвернуться и третий. А уж потом привезли на борт. Я наложил на него строгое взыскание - за то, что он не вернулся на корабль, когда ему было приказано. И знаете, что он сделал, принц Эдди? Он просто улыбнулся мне этой своей глуповатой улыбкой.
Улыбкой, которая сопровождала его и в могилу, подумал Пауэрскорт, вспомнив данное Ланкастером описание трупа.
- Чего мы не знали, конечно, так это того, чем он и юнцы постарше занимались, на ночь глядя, в их общей спальне.
О Боже, подумал Пауэрскорт, Боже мой. Он вспомнил рассказ мужа леди Элинор о том, что творится порой на судах, подобных "Британии". Море теперь выкладывало перед ними на берег длинные, толстые полосы пены. Ветер гнал ее по берегу, сдувая на дюны, где она постепенно испарялась.
- Их было пятеро, - продолжал Уильяме, теперь уже торопливо - похоже, он думал о большой порции выпивки, ожидающей его под конец этого тяжкого испытания.
Пятеро, с горечью подумал Пауэрскорт. Совсем как этих чертовых конюших.
- Недозволительные половые сношения, так назвал это проводивший расследование адмирал. Все пятеро вступали друг с другом - каждый с каждым - в недозволительные половые сношения. И все заболели. Сильно заболели.
- Заболели чем? - теперь уже шепотом спросил Пауэрскорт.
- Сифилис, так это называется. Сифилис. Я до той поры о нем и не слышал.
Язвы, думал Пауэрскорт, он начинается с язв. Потом жар, головные боли, сыпь, гнойнички. Месть Нового Света Старому, перенесенная через Атлантику моряками, чтобы потомство их распространило ее по городам и весям Европы. "Французская болезнь", почти неизлечимая. Морские вояжи - уж не думали ль они, что долгий морской вояж решит все их проблемы? Обзаведись кораблем, назови его, за неимением лучшего имени, "Вакханкой", помести на борт преступного принца с братом и отправь в кругосветное плавание. Морской вояж. Шансов заразить кого-либо еще никаких, сказал он себе, чертову посудину патрулировали днем и ночью, команду и пассажиров подвергали строжайшим медицинским осмотрам. Боже милостивый.
- Отец принца обошелся с другими юнцами очень по-доброму. Говорили, что он оплатил их лечение, да и после очень о них заботился.
Так, значит, это все-таки был не шантаж, сообразил Пауэрскорт. Это могла быть самозащита. Те самые двадцать тысяч сверх его годового дохода, которые принц Уэльский тратил из года в год. Цифру эту назвал ему еще в начале расследования Уильям Берк, а тот всегда был точен в своей арифметике. Никакой не шантаж, просто регулярные выплаты средств, потребных для лечения, - возможно, за границей, у дорогих докторов, - молодых людей, чье будущее загублено, однако в том, что касается денег, на мели они, благодаря Мальборо-Хаусу и "Месье Финчс и компании", все же не оказались. Годы и годы выплат, вероятно, продолжающихся и поныне. Не удивительно, что они не пожелали рассказать ему что-либо. Не удивительно, что убийство принца Эдди прямо в его кровати нимало их не удивило.
- Пожалуй, нам пора вернуться домой. Я сожалею, что вам пришлось так несладко. И очень вам благодарен. У вас имеются имена тех юношей?
- Имеются, о да, имеются. Да. По временам я достаю этот список, смотрю на него и думаю, что лучше бы мне было не рождаться на свет.
Вернувшись домой, капитан первым делом нырнул в буфетную за кухней. Пауэрскорт услышал бульканье наливаемой в стакан жидкости. Затем пауза, звук основательного глотка, снова бульканье. Когда Уильяме вышел из буфетной, выглядел он гораздо лучше.
- Я так задрог, лорд Пауэрскорт. Медицинский виски хорошо разгоняет кровь. Не желаете стаканчик?
- Разве что очень маленький, - ответил Пауэрскорт и погадал, какую порцию получил бы, попроси он большой.
- Адреса, если вы будете столь добры, - Пауэрскорт, изумляясь переменам, происшедшим в поведении Уильямса, баюкал стаканчик в ладони.
Еще один листок бумаги укрылся в его бумажнике. Эмбл он покинул тем же экипажем, каким туда и приехал.
Капитан Уильяме стоял в двери дома и смотрел вслед гостю. До конца жизни предстояло ему вспоминать человека, явившегося к нему в этот день, прогулку по берегу, летящих хвостом вперед чаек, старания гостя уловить его уносимые ветром слова. Еще одно страшноватое воспоминание в его богатой коллекции.
Адреса Пауэрскорт прочитал, возвращаясь в отель. Эта компания, по крайней мере, не разбросана по четырем концам Великобритании, подумал он. Однако при мысли о следующем раунде разговоров, о том, что ему придется снова раскапывать прошлое, ворошить былое, он почти пожелал такого разброса.
Собственно, я должен испытывать немалое удовлетворение, говорил он себе, пока экипаж, погромыхивая по выметенным ветром улочкам, вез его на новое свидание с приютом умалишенных.
При возвращении Пауэрскорта в дом сестры на Сент-Джеймсской площади его ожидала записка от Роузбери, содержавшая просьбу заглянуть к нему при первой же возможности. Имелась также записка от лорда Джорджа Скотта, прежнего капитана "Вакханки", сообщавшая, что капитан будет иметь честь встретиться с лордом Пауэрскортом завтра утром в клубе "Арми энд нэйви". Имелся поступивший из Мальборо-Хауса отчет Джеймса Филлипса, соглядатая-лакея, сообщавшего, что никаких сплетен о смерти принца Эдди между слугами не ходит и что принц Уэльский уехал в Истон-Лодж, погостить у леди Брук. И наконец, имелась записка от леди Люси, тонко пахнувшая ее духами и содержавшая просьбу пожаловать в следующее воскресенье на ленч в ее дом на Маркем-сквер.
Мы собираемся устроить крестины Робертова корабля. Думаю, им надлежит состояться после ленча у Круглого пруда Кенсингтон-Гарденз. Все необходимое шампанское я, разумеется, обеспечу.
Роберт решил дать своему кораблю имя "Британия". Весьма патриотично для столь юного существа, вы не находите?
Всегда ваша,
Люси.
Сердце Пауэрскорта упало. Даже единственное "Люси" внизу листка не смогло поднять его настроение. Не леди Люси, не леди Люси Гамильтон, не леди Гамильтон. Просто Люси. Пожалуйста, не называйте его "Британией", думал он, о Боже, только не "Британией". Он никогда не сможет глядеть на маленькое судно, не вспоминая при этом о недозволительных половых сношениях, о флотском дознавателе, разославшем свои жертвы по четырем углам королевства, о надломленном человеке, шепчущем страшные признания ветру, пока в океане перекатываются огромные валы.
- Фрэнсис, - появилась сестра, явно спешившая с одной условленной встречи на другую. - Мы все так усердно трудились для тебя.
- Сегодня твои шторы особенно хороши, Розалинда. Как будто их специально для этого предвечернего света и сделали.
- Никакой благодарности, - отозвалась сестра, - никакой. Дерзости и насмешки, вот все, что я получаю в награду.
И она унеслась на новую встречу, думая по пути о том, как мило, что Фрэнсис упомянул о ее новых шторах, хоть он и не проявил к ним того внимания, какого они заслуживают.
Дверь открыл Уильям Лит, загадочный дворецкий Роузбери.
- Мой лорд. Его лордство в библиотеке. Ваше пальто, мой лорд. - Лит кашлянул. - Дозволительно ли мне осведомиться, мой лорд, пригодились ли уже вашему лордству маршруты поездок, которые мы обсуждали? - тень улыбки скользнула по бесстрастному лицу дворецкого.
- Лит, дорогой мой, - не попытать ли мне снова счастье, подумал вдруг Пауэрскорт. Ведь это все равно, что иметь личного агента в бюро путешествий. - Пригодились, и весьма. Все работало как часы. И я теперь думаю, не прибегнуть ли мне еще раз к вашим добрым услугам и опыту.
Пауэрскорт вручил дворецкому новый список мест, набросанный в поезде, который вез его с севера домой.
- Простите, что почерк не вполне разборчивый. Я писал это в вашем поезде, возвращаясь из Морпета.