Не находя слов, она развернулась и вылетела из комнаты. Фурий Лициний бессильно смотрел на все это. Эадульф сел и покачал головой.
- Теперь у тебя есть враг, Фидельма, - с сожалением произнес он.
Фидельма выглядела спокойной, только на щеках еще пылали пятна, а в ясных глазах плясали странные огоньки.
- У кого нет врага, у того никогда не будет и друга, - заметила она. - Можно судить о человеке по его врагам, и я бы предпочла, чтобы обо мне судили как о враге этой женщины, нежели как о ее друге. - Она повернулась к Лицинию: - Попытайтесь найти сестру Эафу и привести ее сюда втайне от настоятельницы Вульфрун.
Ошеломленный юный тессерарий вскинул руку, впервые салютуя Фидельме.
- Зачем втайне? - с удивлением спросил Эадульф, когда Фурий Лициний вышел.
- Вульфрун очень деспотична. Неужели это только глупость, или у ее надменности есть какая-то причина? Не пытается ли она скрыть что-то под маской наглого высокомерия?
Саксонец поморщился.
- Она хвалится очень влиятельной родней, Фидельма. Я бы на твоем месте был поосторожнее.
- Они имеют влияние только в саксонских землях. Я не собираюсь появляться там, когда уеду отсюда.
При мысли об ее отъезде Эадульф внезапно ощутил легкую тревогу и не мог понять отчего.
- В любом случае, - сказал он, - мне не кажется, что настоятельница Вульфрун добавила много нового в нашу копилку.
Фидельма была в раздумьях.
- Но зато она показала, что не готова открыться для разговора, и предпочла спрятаться за своим высокомерием. Не Овидий ли еще сказал, что лучший способ защиты - это нападение?
Эадульф хмурился, раздумывая.
- Но что она могла скрывать?
Фидельма усмехнулась.
- Это-то нам и предстоит выяснить.
Эадульф чуть кивнул. Потом сказал:
- Но какое значение для расследования может иметь то, что скажет Вульфрун?
Фидельма протянула к нему руку и положила ладонь на его предплечье.
- Кажется, ты просто повторяешь свой вопрос, Эадульф. Давай подумаем. - Она откинулась на стул. - Почему она так стремится защититься, что ей приходится нападать? Это просто такой нрав, или она знает что-то особенное?
Эадульф взглянул на нее растерянно и ничего не сказал.
- Я думаю, - продолжала она, помолчав, - я склоняюсь к тому, что дело в ее характере. Я слыхала об этом Анне, которого она называет своим отцом. Раньше он поклонялся Водену, а потом был обращен в истинную веру. Насколько я знаю, у него было несколько дочерей, и он стал таким пламенным христианином, что всех их сделал служительницами Христа. Известно, что бывает, когда отцы заставляют дочерей выбирать то, что угодно им, отцам, а не то, что выбрали бы сами дочери.
- Но что могут делать дочери, кроме как быть послушными воле отца? - возразил Эадульф. - Разве не писал святой Павел: "Дети, будьте послушны во всем родителям вашим, ибо это благоугодно Богу"?
Фидельма нежно улыбнулась.
- А разве не писал Павел и этого: "Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали"? Но я все время забываю, что мы с тобой выросли в странах с разным правом. Мне всегда казалось, что у саксов дочери - это что-то вроде имущества, которое продается и покупается по прихоти отцов.
- Но саксонский закон ближе к тому, чему учил Павел, - уверял ее Эадульф, зная не понаслышке, сколь отличается положение женщины в Ирландии. - Павел говорил: "Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе. Ибо муж над женою, как Христос - над Церковью…" Мы следуем этому закону.
- Я все же предпочитаю то, как заведено у нас, где у женщины, по крайней мере, есть выбор, - раздраженно ответила Фидельма. - Не нужно воспринимать как непреложную истину каждое слово Павла, ведь он был человек, и человек своей страны, иной страны, чем моя. Кроме того, и в его стране не все были с ним согласны. Павел был сторонником безбрачия для клириков, считая, что плотские отношения препятствуют высоким устремлениям души. Кто же поверит в это?
Эадульф был поражен.
- Это должно быть так, потому что это было причиной грехопадения Адама и Евы.
- Но как же плотская любовь может быть причиной греха, если это необходимо для продолжения человеческого рода? Неужели мы должны поверить, что Господь хотел, чтобы мы канули в небытие, если сделал размножение грехом? Если это грех, тогда почему Он не дал нам другого способа размножения?
- Павел сказал в Послании к Коринфянам, что брак и деторождение - не грех, - мягко заметил Эадульф.
- Да, но добавил, что это менее богоугодно, чем безбрачие. Я думаю, уже то, что Римская церковь призывает своих членов к безбрачию, таит в себе большую опасность.
- Это не более чем предложение, - возразил Эадульф. - Еще с Никейского собора и по сей день Рим только советовал священникам ниже епископа не жить со своими женами и, фактически, не жениться. Но никогда не запрещал.
- Рано или поздно запретят, - ответила Фидельма. - Иоанн Златоуст выступал против сожительства между монахами и монахинями в Антиохии.
- То есть ты против безбрачия?
Фидельма сморщила нос.
- Пусть те, кто хочет сохранять целомудрие, его сохраняют. Но не нужно требовать этого от всех остальных, независимо от того, хотят они того или нет. Разве не грех это против Господа - утверждать во имя Его, будто мы не можем служить Ему иначе, чем отвергая Его? Отвергая одно из величайших Его творений. Разве не сказано в Сотворении Мира: "сотворил Он мужчину и женщину, и благословил их, и сказал им: плодитесь и размножайтесь…"? Кто мы такие, чтобы это отрицать?
Она замолчала, потому что послышался стук в дверь и вошла сестра Эафа. Лицо ее было тревожно. Сперва она посмотрела на Фидельму, потом на Эадульфа.
- Я здесь, но я не очень понимаю, зачем меня позвали, - сказала Эафа. Хотя она старалась держать свои жилистые и загрубелые руки неподвижно, но пальцы все равно шевелились, выдавая ее волнение.
Фидельма ободряюще улыбнулась ей и жестом пригласила сесть. Эадульф видел, что ее гнев на Вульфрун уже улетучился. Значит, спор о целибате был для нее не более чем способом успокоиться после разговора с надменной настоятельницей.
- Это не более чем формальность, сестра Эафа, - заверила Фидельма саксонскую монахиню. - Я только хочу узнать, когда вы в последний раз видели Вигхарда живым?
Девушка растерянно моргала.
- Не понимаю, сестра.
- Тессерарий говорил вам, что нам поручено расследовать убийство Вигхарда?
- Да, но…
- Вы, наверное, видели Вигхарда вчера за ужином, в трапезной, где вы были вместе с настоятельницей Вульфрун?
Девушка кивнула.
- А после этого? - подсказывала Фидельма.
- Нет, после этого не видела. Я ушла, а настоятельница Вульфрун осталась беседовать с ним у дверей трапезной. Они… они о чем-то спорили. Я отправилась к себе. После этого я его не видела.
Эадульф подался вперед, внезапно заинтересовавшись.
- Настоятельница Вульфрун в самом деле спорила с Вигхардом?
Эафа снова кивнула.
- А о чем они спорили?
Эафа пожала плечами.
- Я не знаю точно. Я не слушала.
Фидельма ласково улыбнулась девушке.
- И вы вернулись в свою комнату, которая находится рядом с комнатой настоятельницы?
- Да, - спокойно ответила Эафа.
- И не рискнули больше выйти из комнаты в эту ночь?
- О нет, что вы!
Фидельма подняла бровь.
- Нет?
Девушка нахмурилась, замялась и поправила себя:
- То есть, нет, немного позже настоятельница Вульфрун вызвала меня к себе.
- С какой целью?
- Ну как? - Эафа, казалось, была удивлена таким вопросом. - Чтобы помочь ей расстелить постель.
- Это для вас обычно?
Девушка выглядела озадаченной.
- Я не очень понимаю, о чем вы, сестра.
- Вы ведь спутница настоятельницы Вульфрун, это так?
Снова кивок был ей ответом.
- Тогда почему вам приходится выполнять всю мелкую работу по хозяйству, которую она может делать сама?
- Потому что… - Эафа подумала. - Потому что она очень знатная дама.
- Но сейчас она просто одна из сестер. Даже настоятельница не вправе требовать, чтобы кто-то из ее обители прислуживал ей.
Эафа не ответила.
- Послушайте, почему вы решили стать служанкой настоятельницы Вульфрун?
Эафа подняла на нее свои светло-карие глаза. Казалось, что она хотела ответить что-то, но снова понурила голову. Только чуть заметно кивнула.
- Почему? - настаивала Фидельма. - Будь она знатная дама, или настоятельница, или скромная сестра во Христе, в любом случае Вульфрун не имеет на это права. Вы служите только Господу.
- Я больше ничего не могу сказать, - твердо произнесла девушка. - Я могу сказать только, что вчера вечером я прислуживала настоятельнице Вульфрун, и когда все было готово для ее сна, я вернулась к себе и легла спать.
Фидельма хотела продолжить, но раздумала. Давить на девушку не имело смысла.
- Во сколько это было, Эафа?
- Я точно не помню. Но раньше полуночи.
- А откуда вы знаете?
- Я проснулась, когда звонили к полуночному Ангелусу, и тут же снова уснула.
- После этого вы еще просыпались?
- Думаю, нет.
- В каком смысле? - впервые вступил в разговор Эадульф. - Вы думаете, что больше не просыпались?
- Ну, - нахмурилась девушка, - кажется, я просыпалась еще раз, позже, и слышала какой-то шум и суматоху, но я так устала, что перевернулась на другой бок и тут же заснула снова. Наутро, за завтраком, кто-то сказал, что внизу в саду поймали ирландского монаха, который убил архиепископа-дезигната. Это правда?
Она смотрела округлившимися глазами то на Эадульфа, то на Фидельму.
- Отчасти, - согласилась Фидельма. - Монаха арестовали, но его вина еще не доказана.
Девушка на мгновение раскрыла рот и тут же закрыла снова. Это непроизвольное движение не ускользнуло от внимания Фидельмы.
- Вы хотели что-то сказать? - подбодрила ее она.
- Просто я видела этого брата-ирландца утром в день убийства, в садах при domus hospitale. Он был полный, круглолицый и с такой смешной тонзурой, какую носят ирландцы.
Эадульф подался вперед.
- Вы видели этого монаха?
- Ну да. Он стал расспрашивать меня о свите Вигхарда. Кто сопровождает его в этой поездке и так далее, но в это время пришла настоятельница Вульфрун, и мне нужно было уйти с ней. И я слышала, что тот монах, которого искала стража, был как раз толстый и круглолицый ирландец.
Воцарилось молчание. Фидельма задумалась, откинувшись на стул.
- Давно ли вы в монастыре Шеппи? - неожиданно спросила она.
Девушка, казалось, была озадачена внезапной сменой темы.
- Пять лет, сестра, ну, или чуть дольше.
- Как давно вы знаете настоятельницу Вульфрун?
- Немного дольше…
- То есть вы познакомились еще до того, как попали в Шеппи?
- Да, - согласилась девушка.
- А где это было? В другой обители?
- Нет. Вульфрун помогла мне, когда я была в беде.
- В беде?
Девушка не ответила и не стала уточнять, а только кивнула.
- Где это было? - настаивала Фидельма.
- В королевстве Свитхельма.
- Значит, - быстро спросил Эадульф, - вы родом из королевства восточных саксов?
Девушка отрицательно покачала головой.
- Родом я из Кента. Но в детстве попала в королевство Свитхельма, а потом вернулась обратно в Кент, вместе с настоятельницей Вульфрун, когда она пригласила меня в свою обитель в Шеппи.
- Значит, с тех пор вы чувствуете себя в долгу перед настоятельницей? - заключил Эадульф.
Эафа пожала плечами, давая понять, что это и так ясно. Фидельме стало жаль девушку.
- Простите меня, Эафа, за все эти расспросы, мы уже почти закончили. Еще только одно. Вам известно, что по закону Церкви вы - свободный человек?
Эафа чуть нахмурилась.
- Но ведь закон требует послушания? - с вызовом спросила она. - Я всего лишь монахиня и должна повиноваться моей матери-наставнице во всем.
Фидельма решила не уточнять свою мысль, боясь расстроить девушку.
- Главное, чтобы вы понимали, что ни один человек, какого бы сана он ни был, не имеет права вас оскорблять.
Эафа вспыхнула, внезапно подняла глаза и взглянула в лицо Фидельмы, понимая, на что намекают ее слова.
- Я могу позаботиться о себе, сестра Фидельма. Я выросла в деревне и прошла тяжелую школу, пока достигла совершеннолетия.
Фидельма грустно улыбнулась.
- Я просто решила, что стоит вам об этом напомнить.
- В любом случае, - Эафа запальчиво приподняла подбородок, - я не понимаю, какое эти вопросы имеют отношение к убийству Вигхарда.
Она явно не хотела говорить про Путтока и его поползновения. Фидельма только надеялась, что девушка поймет, что ей есть куда прийти за помощью, если что-то случится.
- Вы уже очень помогли нам, Эафа. Это все… пока что.
Девушка ответила таким же резким кивком и встала, собираясь уходить. Когда Фурий Лициний открыл перед ней дверь, на пороге возникла худая и длинная фигура желтолицего епископа Геласия. Эафа опустилась на одно колено в глубоком саксонском поклоне, а Фидельма и Эадульф встали, приветствуя номенклатора папского двора.
Геласий вошел, рассеянно улыбнувшись сестре Эафе, та быстро поднялась и поспешно убежала. Фурий Лициний почтительно застыл, потому что следом за епископом в комнату шагнул Марин, супериста, военный комендант.
- Я решил, что должен навестить вас и узнать, пришли ли вы к какому-либо заключению, - сообщил Геласий, глядя то на Фидельму, то на Эадульфа.
- Если вы хотите знать, решили ли мы это дело, - ответила Фидельма, - то ответ будет отрицательный.
Епископ выглядел разочарованным. Он прошел к стулу и тяжело сел.
- Я должен вам сказать, что Его Святейшество желает получить ответ как можно скорее.
- Так же как и я, - ответила Фидельма.
Геласий нахмурился и уставился на нее тяжелым взглядом, словно спрашивая, не забывается ли она. Но потом вспомнил, сколь прямы и резки бывают ирландки. Вздохнув, он сказал:
- Много ли вы успели разузнать?
- Трудно сказать, - пожала плечами Фидельма.
- Вы хотите сказать, что вы не уверены в виновности брата Ронана? - спросил Марин, изумленно взглянув на нее. - Но мои custodes были свидетелями, они арестовали его, и он подтвердил свою вину побегом.
Геласий посмотрел на военного коменданта и снова на Фидельму.
- Это правда? Вы сомневаетесь, что Ронан Рагаллах виновен?
- Неразумен тот, кто судит прежде, чем собраны все улики и опрошены все очевидцы.
- Но какие же еще нужны свидетельства? - спросил Марин.
- Улик в нашем распоряжении не так и много. Если их взвесить, они оказываются столь несущественны, что по ирландскому закону ни один уважающий себя брегон, судья по-нашему, не стал бы и рассматривать их.
Геласий обратился к Эадульфу:
- Вы думаете так же?
Эадульф бросил на Фидельму поспешный и отчасти виноватый взгляд.
- Я думаю, что, несмотря на косвенность улик, Ронану Рагаллаху есть за что отвечать перед законом. Я не верю, что он вполне невиновен. У нас есть, помимо ваших стражников, еще один свидетель тому, что Ронан Рагаллах проявлял интерес к Вигхарду и его окружению.
Фидельма сдержала досадливый вздох. Незачем до поры рассказывать то, что они услышали от Эафы.
Но расстроенный Геласий не стал расспрашивать Эадульфа об этом втором свидетеле.
- Этого-то я больше всего и боялся. Ваши мнения разделились. Ирландец убил сакса - епископа Римской церкви. Саксонский судья полагает, что вина доказана, ирландский - что нет. Не признак ли это скорой войны между Ирландией и саксонскими королевствами?
Фидельма замотала головой.
- Это не так, Геласий. Мы с Эадульфом согласны в том, что наше разбирательство еще далеко не закончено. Много над чем еще следует подумать. Но то, что мы не пришли к заключению сегодня, не означает, что мы не придем к нему завтра.
- Но ведь вы уже допросили всех, за исключением виновного…
Эадульф сухо кашлянул.
- Мне кажется, что покуда следует называть Ронана Рагаллаха только подозреваемым, а не…
Марин раздраженно присвистнул.
- Слова! Сейчас не время для игры слов. Я знаю, что вы хотите сказать. Но вы уже допросили всех и должны были прийти к какому-то заключению.
Лицо Фидельмы приняло жесткое выражение. Она не любила, когда от нее пытались добиться преждевременных выводов.
Заметив напряжение в ее лице, Геласий примирительно поднял руку:
- Вы хотите сказать, сестра, что вам просто требуется больше времени? Это так?
- Именно, - твердо ответила Фидельма.
- Вы его получите, - согласился Геласий. - Прежде всего необходимо, чтобы дело было расследовано правильно - так, чтобы виновным был признан тот, кто действительно виноват.
- Это хорошо, - одобрила Фидельма, - и ни на что иное я бы не согласилась. Прежде всего нам нужно узнать правду, а не просто найти козла отпущения.
Геласий с достоинством поднялся.
- Не забывайте, - медленно сказал он, - это дело очень важно для Его Святейшества. Посланник саксонских королевств уже ждет от него решения о том, что именно следует доложить о смерти Кентерберийского архиепископа-дезигната.
Фидельма подняла бровь.
- Вы имеете в виду Путтока?
- Настоятеля Путтока, - мягко поправил Геласий. И добавил: - Ввиду того, что настоятель является непосредственным представителем Освиу Нортумбрийского, который оказался властителем над всеми саксонскими землями, получается, что ответ на ваш вопрос утвердительный.
- И, несомненно, у настоятеля Путтока есть причины требовать скорейшего решения, - язвительно улыбнулась Фидельма. - Возможно, он даже предлагал свою персону на пост архиепископа?
Геласий посмотрел на нее, затем устало улыбнулся.
- Да, сестра, видно, вы успели поговорить с настоятелем. И он, надо полагать, высказал предположение, что он как никто другой подходит на роль архиепископа. Однако у Его Святейшества другое мнение. По правде говоря, дух тщеславия, веющий от Путтока, не украшает его. Именно он два дня назад даже подвергал сомнению кандидатуру Вигхарда, на том основании, что тот когда-то был женат и имел детей.
Эадульф удивленно переглянулся с Фидельмой.
- Путток хотел, чтобы Вигхарду отказали в посвящении в сан, только потому, что у него когда-то была семья и дети? - пораженно спросил он.
- Он не говорил всех этих слов, но изящно намекнул. Как вы знаете, никто из духовенства начиная с настоятеля и выше не может быть женатым. Но на самом деле Рим не одобряет плотских отношений среди членов Церкви и ниже настоятеля, хотя им это не запрещено. В любом случае, вы можете быть уверены, эта тема тщательно обсуждалась и была окончательно закрыта, когда выяснилось, что вся семья Вигхарда погибла много лет назад. Однако сами подобные речи Путтока поставили под сомнение его пригодность на место архиепископа.
- Значит, есть другой кандидат? - уточнила Фидельма.
- Его Святейшество думает над этим.
Эадульф удивился.
- Я думал, что сейчас здесь очень мало саксов, которые подходили бы на этот пост?