- Никак не мог раньше, мсье Ноэль, дел у меня много, - ответил козопас, здороваясь с торговцем лошадьми, который нетерпеливо постукивал себя по сапогу рукоятью кнута. - Сами посудите: на рассвете надо выгнать коз на пустырь в районе Мезон Бланш, чтобы они пощипали травку. Потом зайти на набережную Турнель - там у одной женщины больная печень, ей нужно пить молоко от черненькой Нини Морикод, которую я специально для этого кормлю морковью. А потом еще зайти в зверинец Ботанического сада.
- Ты что, обезьян тоже поишь козьим молоком?!
- Все бы вам смеяться, мсье Ноэль! Нет, мне надо было кое с кем переговорить, только и всего.
- Ладно-ладно, давай быстрее.
Грегуар присел на корточки около белой козочки и принялся ее доить. Вскоре он протянул торговцу лошадьми полную миску пенистого парного молока. Тот недоверчиво принюхался:
- Запах какой-то странный…
- Все в порядке, не волнуйтесь! - успокоил его Грегуар. - Я специально даю Мели Пекфан двойную порцию подсоленного сена - и нет лучше средства от малокровия, чем ее молоко.
- Малокровие, малокровие… И вовсе моя женушка не малокровная. Я бы на тебя посмотрел, если бы ты родил близнецов. Пойду, отнесу ей, пока теплое. - Покупатель протянул козопасу монетку и схватил миску с молоком.
- А завтра мне прийти к вам домой, на улицу Поливо? - спросил Грегуар, но Ноэль уже повернулся к нему спиной, не сказав даже "спасибо". - Ага, давай, беги к своей бабе. С ней ты, может, и получше обходишься, чем с лошадьми, но все равно она не дождется от тебя и десятой доли той заботы, какой я окружаю моих козочек, когда у них рождаются козлятки! Да, красавицы мои, папаша Грегуар дает вам каждое утро по кусочку сахара, а вашим деткам - подогретого вина. Вперед, Дурло, идем!
Хорошее настроение вернулось к Грегуару лишь в квартале Крулебарб. Здесь, между речкой Бьевр и сушильнями кожевников, он наконец-то ощутил себя дома.
Отпущенные на свободу козы принялись резвиться между тополями, что росли по берегам узкой извилистой речки. Вода тут была какого-то бурого оттенка и с хлопьями пены. По берегам ютились лачуги и красильни, из труб валил густой дым. Грегуару было не привыкать к сладковатому запаху, исходящему из чанов, где вымачивали кожи, и испарениям из котлов, где смешивали краски, но он все равно сморщил нос. Сотни перепачканных кровью шкур сохли под навесами в ожидании, когда их опустят в чаны с дубильными веществами. После длительного вымачивания подмастерья доставали шкуры и тщательно выскабливали. От этого в воздухе постоянно стояла завеса из мельчайшей белой пыли.
Не выпуская из пасти добычу, Дурло гнал коз вдоль берега реки мимо засаженных помидорами, горошком и фасолью грядок. Пройдя мимо продавцов торфа и сарая мадам Гедон - она сдавала внаем садовые тачки, - пес побежал быстрее - за зарослями сирени уже показалась улица Рекюлетт. Семьи кожевенников жили тут в старых домах с торчащими наружу балками, глинобитные фасады которых были увиты лозами черного винограда.
Грегуар пропустил собаку и коз вперед, а сам задержался, чтобы поздороваться с консьержем мсье Врето, который подрабатывал "сапожником на все руки", чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Грегуар поднялся по лестнице, отдыхая на каждой площадке. Тридцать лет назад он покинул родную провинцию Бос и обосновался в сердце этого грязного района, где царила нищета и витали ядовитые испарения кожевенных мастерских. Потом устроился работать подавальщиком на хлопкопрядильную фабрику, что возле моста Аустерлиц, женился на прачке, и та подарила ему двоих сыновей. Но счастье их длилось недолго: спустя три года Жанетт Мерсье умерла от туберкулеза. Двое малышей остались без матери. Органы социальной опеки выделили осиротевшему семейству дойную козу, чтобы дети получали молоко, но вскоре и их жизни унесла чахотка. Потеряв всю семью, убитый горем Грегуар решил оставить козу себе и сделаться городским пастухом. Больше он так и не женился.
Грегуар дошел до шестого этажа, где его маленькое стадо уже топталось перед едва заметной в темноте коридора дверью. Вбежав внутрь, они забрались в свои ящики, которые стояли вдоль стен. А Грегуар Мерсье прошел во вторую комнату - из мебели здесь были только походная кровать, стол, два табурета да старый сундук, - снял плащ и залил кипятком отруби, чтобы накормить коз. Для старшей, по кличке Мемер, он приготовил пучок овса с мятой. Теперь осталось только открыть загончик, где томился козел по кличке Рокамболь, а там уже и себе можно кофе сварить. Грегуар всегда пил его рядом со своей любимицей Мели Пекфан. Взгляд его упал на пса. Тот сидел на своей подстилке, вилял хвостом и косился на сахар. Между лапами у него лежала давешняя добыча, которую он не выпускал из пасти всю дорогу от самого Ботанического сада. Грегуар притворился, что ничего не замечает, и пес принялся жалобно поскуливать.
- Лежать!
Пес упал на передние лапы, опустил голову к самому полу и пополз к хозяину. Грегуар бросил ему кусок сахара и только теперь присмотрелся к его добыче.
- Да это же не кость, это… это… интересно, как вообще можно потерять такую штуковину? О, там еще внутри что-то есть…
Изумленный Грегуар Мерсье напрочь забыл про свой кофе.
* * *
Он вернулся на рассвете, едва переставляя ноги от усталости, и тут же повалился на смятые простыни. Свернувшись калачиком и укрывшись пальто, он снова и снова прокручивал в голове события минувшей ночи. Десяти минут хватило, чтобы проделать путь от винного рынка до улицы Линнея. Светловолосая девушка глубоко спала, одурманенная зельем, так что ему не составило труда донести ее до экипажа. Ни одной ошибки, ни одного свидетеля. Дальше все было проще простого. Она даже не почувствовала боли.
Он поставил кофейник на плиту и подошел к окну посмотреть, что делается на улице. Ничем не примечательный осенний день. До чего же здорово он все продумал. Полицейским придется попотеть, чтобы опознать блондинку, а тем временем его месть свершится. С типом, которого он нанял, тоже все вышло удачно: никакого риска, что тот на него донесет или расколется в полиции. Когда обнаружат его тело, все решат, что с парнем попросту кто-то свел счеты. Да и у кого хватит проницательности связать эти два убийства?
Мужчина опустил занавеску. Ему не давала покоя мысль о соседе Гастона Молина, что так не вовремя выглянул из окна на втором этаже, когда Гастон вел туда девушку. Этот сосед мог видеть, как он шел за Молина. Надо будет подстраховаться, выяснить, кто это такой, и подумать о…
- Да ты рехнулся, - от волнения он даже заговорил вслух.
Конечно, на самом деле он так не думал. Он считал себя исключительно ловким и изобретательным. Его план был исполнен безупречно во всем, кроме одного пункта: когда он уже добрался до перекрестка Экразе, обнаружилось, что на девушке только одна туфелька. О том, чтобы возвращаться на улицу Линнея, не могло быть и речи - слишком рискованно. Поначалу он запаниковал, ведь ошибка могла оказаться роковой. Но потом его осенило: надо просто снять с девушки вторую туфельку. Он налил себе кофе.
"Фараоны быстро вычислят владельца угнанного экипажа. Ха! И что им это даст?" Он полез в карман пальто за сигаретами и вдруг заметил три маленьких пятнышка на серой ткани. Неужели кровь? За это пальто из шерсти ламы он выложил слишком много, чтобы вот так просто взять и выбросить. "Нет, это точно вино", - в конце концов решил он.
На всякий случай он осмотрел брюки и ботинки: чистые. Усевшись за стол, он перевел взгляд на туфельку из красного шелка, лежавшую рядом с бутылью серной кислоты.
"Полиция решит, что это убийство из ревности".
Мысль показалось ему забавной. От волнения не осталось и следа.
Он открыл ящик письменного стола, достал оттуда бумагу, перо и чернильницу и написал адрес:
Мадемуазель К. Бонтам,
шоссе де л'Этан, дом 15,
Сен-Манде, департамент Сена
* * *
Виктор вышел из дома на улице Матюрен и уселся на скамью, пролистывая журнал "Пари Фотографи", на который недавно подписался. Он рассеянно проглядел работы Поля Надара, подборку портретов Сары Бернар… Мысли его витали далеко. Он не предупредил Таша, что придет, - хотел сделать ей сюрприз.
Бросив взгляд на карманные часы, Виктор встал. Он нарочно выбрал более длинную дорогу в обход бульвар Оссман - с этим местом у него были связаны весьма неприятные воспоминания, - свернул на улицу Обер и прошел по улице Лафит.
Проходя мимо дома № 60 по улице Нотр-Дам-де-Лоретт, Виктор почувствовал приступ ностальгии. Перед глазами возникла крошечная мансарда, где прежде жила Таша, первые моменты их близости… Ему страстно захотелось разделить с этой женщиной всю оставшуюся жизнь.
Дойдя до улицы Фонтен, он с удовлетворением отметил, что в окне парикмахерской все еще висит объявление:
Сдается мастерская с квартирой.
Обращайтесь к консьержу дома 36-бис.
Решено. Виктор вошел в подъезд.
Во дворе играли в классики дочки столяра: они прыгали на одной ножке, толкая деревянную шайбу по пронумерованным клеточкам. "Небо" классиков указывало на окно бывшего жилища Таша. Посреди двора росла акация. От нее к окну второго этажа была натянута бельевая веревка. Виктору очень нравилось смотреть, как в ветреную погоду белье полощется на ветру, словно паруса корабля. Обойдя колонку, он подошел к черному ходу, ведущему в парикмахерскую, приставил ладонь ко лбу и попытался рассмотреть сквозь грязное стекло внутреннюю планировку: да, помещение немаленькое. Если привести его в порядок, получится замечательная фотолаборатория… Да, это идеальный вариант. Ему осталось пройти всего восемь метров…
Таша, склонившись над круглым столиком, смешивала краски на палитре: лимонно-желтый, веронская зелень, берлинская лазурь. Она писала натюрморт - ветку лавра и два колоска пшеницы в пестрой вазе. В рассеянном солнечном свете распущенные волосы девушки отливали медью. Виктор не выдержал и зарылся лицом в это великолепие.
- Дурак! - по-русски ругнулась Таша. - Ты меня напугал! Вот перепачкаю тебе одежду красками - будешь знать! Ладно, - тут же сменила она гнев на милость и переставила холст к кадке с пальмой, - работа все равно не двигается… Все, хватит с меня натюрмортов!
Виктор, усевшись на стул в стиле Тюдор, внимательно посмотрел на нее:
- Это из-за меня ты недовольна?
- Что ты, глупый, нет, конечно, просто в моих работах не хватает какой-то изюминки, вот и все. Я никак не могу ухватить самую суть.
- Перестань на себя наговаривать. У тебя все прекрасно получается. Сколько можно выискивать несуществующие недостатки?
- Морис Ломье говорит, что…
- Нет! Только не это! Выкинь из головы эти глупости! Он пытается быть оригинальным, подменяя живое творчество сухой теорией.
- Ты определенно его ненавидишь.
- Твой Ломье не вызывает у меня ничего, кроме презрения. Улавливаешь разницу? Он штампует картины одну за другой и называет это искусством. А на самом деле его интересуют только деньги.
- Во-первых, никакой он не мой, а во-вторых…
- …Я прав, и ты это сама знаешь. Черт возьми! Когда ты перестанешь поддаваться чужому влиянию? Изучай свой внутренний мир, исследуй то, что Кэндзи называет "палатами разума"!.. Прости, я погорячился, но, может, тебе и впрямь пора что-то изменить… уделять больше внимания жизни, людям…
- Ты так считаешь? То же самое мне советовал Анри… Ну, что ты помрачнел? Прекрати ревновать, для этого нет ни малейшего повода. Он мне просто друг, к тому же, безумно талантлив. Мы познакомились на во время Салона независимых и…
- Я тебя ни о чем не спрашиваю, ты свободный человек.
- Виктор! Прошу тебя, прекрати! Это просто невыносимо.
Таша уселась к нему на колени и нежно обвила руками шею. Виктор размяк. До чего же ему хорошо рядом с ней!
- Тебе не кажется, что тут жарковато? - проворковала Таша, расстегивая ему рубашку. - Попозируй мне, я хочу написать портрет мужчины, который меня возбуждает.
- Что, прямо сейчас?
- Я только набросок сделаю. Давай, раздевайся и устраивайся там, на диване.
Она схватила альбом для набросков.
- Я назову этот портрет "Мсье Рекамье в костюме Адама". Сиди смирно, не шевелись.
Она подошла поправить ему руку, чтобы он смотрелся еще живописнее, а он поймал ее, притянул к себе и стал расстегивать платье. Альбом для набросков упал на пол.
- Ну и ладно, все равно освещение плохое, - прошептала Таша.
Он целовал ей нос, лоб, волосы, а она помогала ему расстегивать платье.
- Таша, выходи за меня замуж. Так все будет гораздо проще.
- Не торопи меня, - прошептала она. - Я еще не готова, не хочу ребенка… У тебя есть макинтоши?
Виктор выразительно взглянул на нее и нехотя потянулся к пиджаку.
- Ты что, обиделся?
- Ты прекрасно знаешь, что я всегда стараюсь быть осмотрительным, даже если мы не предохраняемся. - Он отвел прядь волос с ее щеки. - Что ж, придется сделать небольшой перерыв, прежде чем перейти к более серьезным действиям. И не вздумай смеяться, - прорычал он, сжимая ее в объятиях.
Они лежали на узком диване, прижавшись друг к другу. Виктор решил, что пора рассказать ей о парикмахерской.
- Таша, я…
Она закрыла ему рот поцелуем, и в тот же миг все остальное потеряло всякое значение. Какая в сущности чепуха все эти планы на будущее…
Таша потянулась. Она выглядела счастливой - глаза блестят, дыхание участилось, грудь вздымается.
- Я тебя, конечно, обожаю, но у меня уже спина болит. В постель! Быстрей! - Последние слова она проговорила уже на бегу.
* * *
Грегуар Мерсье стоял напротив книжной лавки под недовольным взглядом консьержки. Застарелый ишиас уже давал о себе знать. Сколько он тут торчит? Двадцать минут? Полчаса? И когда эти две болтушки уберутся оттуда?
Он сжал свой окованный железом посох, переживая, что козы остались дома под присмотром Дурло. Пес был явно недоволен, когда хозяин отнял у него добычу, - он улегся возле загончика Рокамболя и глухо рычал. Это был плохой знак, и Грегуар боялся, что Дурло решит выместить обиду на козах, - с возрастом характер у него начал портиться.
Грегуар подошел к витрине и уставился на стоявшую внутри женщину, усилием воли пытаясь заставить ее уйти.
Матильда де Флавиньоль не подозревала, что стала объектом таких мысленных усилий, и уходить не собиралась. Она пришла сюда поделиться с мсье Легри своим горем, но ей не повезло: Виктора в лавке не оказалось. "Ублажает, наверное, свою русскую потаскушку", - подумала она. Горбатый блондин-приказчик читал газету и грыз яблоко. "Впрочем, даже он лучше этого азиата с непроницаемой физиономией", - решила мадам де Флавиньоль.
Она рассказывала юноше, что прикрепила к груди траурную ленточку в знак скорби по несчастному генералу Буланже, который пустил себе пулю в лоб в Бельгии на могиле своей любовницы Маргариты де Боннемен, когда в лавку вошла женщина в шевиотовом костюме. Ее седые волосы украшала смешная тирольская шляпа.
- Честное слово, вот кто настоящая валькирия, - пробормотал Жозеф себе под нос. - Мадемуазель Беккер! Вот так сюрприз!
- Гутен таг, мсье Пиньо! Вы единственный, кто может мне помочь!
И Матильда де Флавиньоль узнала, что немка является страстной поклонницей велосипедного спорта и разыскивает книги, посвященные прообразам современных велосипедов.
- Видите ли, мсье Пиньо, я хочу купить подарок Шарлю Террону.
- А кто это? - поинтересовалась Матильда де Флавиньоль.
- Не может быть, чтобы вы о нем не слышали! Это же победитель гонки "Париж-Брест-Париж", которая состоялась шестого сентября прошлого года. Тысяча сто восемьдесят пять километров туда-обратно за семьдесят два часа. Он крутил педали день и ночь, даже не спал. Это великий спортсмен! Представляете, он будет давать уроки у нас в Бюлье!
- Возможно, это хоть немного развеет мою печаль… - оживилась Матильда. - Понимаете, я преклоняюсь перед генералом, настоящим рыцарем, который не смог пережить кончины дамы своего сердца. Я ездила в Иксель на его похороны. Множество французов пришли проститься с ним. Похоже, я никогда не оправлюсь после такого удара… Бюлье, вы сказали?.. А это не тот танцевальный зал, что пользуется дурной славой? Говорят, там танцует канкан сама Ла Гулю… Мне так грустно! Как вы думаете, если я стану учиться езде на велосипеде…
- У этого занятия есть два неоспоримых достоинства: во-первых, оно укрепляет нервы, а во-вторых - мышцы ног.
- Я немного побаиваюсь садиться в седло…
- A у вас есть чувство равновесия? В таком случае вам будет просто освоить велосипед, у меня как раз есть лишний билет.
И дамы удалились рука об руку, вызвав вздох облегчения не только у Жозефа Пиньо - он наконец-то смог вернуться к газете, от которой его оторвали словоохотливые посетительницы, но и у Грегуара Мерсье - он поспешно вошел в книжную лавку.
"Ну что там еще?" - недовольно поморщился Жожо, поднимая голову от газеты, - в ноздри ему ударил резкий запах.
Видимо, козлом несло от странно одетого курносого мужчины, который вошел в лавку, приблизился к Жозефу, вытащил из складок грубого шерстяного плаща женскую туфельку и положил ее на прилавок.
- Вот, Дурло утром подобрал это, он хватает все, что плохо лежит. Заметьте, я ему не мешаю. Нет ничего превыше независимости и свободы! А когда мы пришли домой, я посмотрел, а это башмачок! Дамочка, которая его потеряла, должно быть, ужасно расстроилась, вещица-то, поди, дорогая. Я вам ее отдам, только надо будет отнести башмачнику, пусть залатает дыры, а то мой пес ее слегка погрыз.
Жожо в изумлении переводил взгляд с красной туфельки, украшенной вышивкой и жемчугом, на странного типа, который ее принес.
- Но почему вы принесли это сюда?! - спросил он.
- Потому что внутри был адрес вашей лавочки, вот тут, на бумажке. - Грегуар достал из кармана скомканный клочок бумаги и протянул Жозефу. Юноша расправил листок и прочитал:
КНИЖНАЯ ТОРГОВЛЯ "ЭЛЬЗЕВИР"
В. ЛЕГРИ - К. МОРИ