Ноша, которую взвалил на себя граф Иоанн, оказалась не из легких. По большому счёту, молодого Печерского невозможно было показать в обществе. Не из-за манер и французского, это было не так страшно: многие офицеры-провинциалы языков не знали, да и в мазурке не блистали, но, коли мундир воина украшало множество наград, общество не пеняло герою. Однако Иван Печерский героем войны не был, к тому же у этого юноши оказались какие-то дикие, можно сказать, варварские воззрения на жизнь. Тот совершенно искренне нёс какую-то чушь о праве сильного, и граф Иоанн подозревал, что его новый друг даже не слышал о десяти заповедях.
Статс-секретарь попытался исправить взгляды и манеры своего протеже – предложил больше слушать, чем говорить. Маневр оказался удачным: яркая красота молодого графа добывала ему девичьи сердца, а скромное молчание завоёвывало симпатии матерей. Труднее всего пришлось Ивану Печерскому среди мужчин. Попытка показать его в Английском клубе окончилась настоящим крахом. Юноша надувался спесью, изрекал банальные истины и к довершению всех бед навязывал собеседникам своё мнение. Пришлось Каподистрии срочно его увозить.
– Друг мой, зачем вы пыжитесь, стараясь казаться значительней, чем вы есть? Это большая ошибка, – убеждал приунывшего молодого человека статс-секретарь. – Члены Английского клуба – люди умные и в один голос вам скажут, что спесивая важность и высокомерие есть первые признаки глупца. Вы останетесь в одиночестве: умные будут вас избегать, чтобы не попасть рядом с вами в неловкое положение, а глупцы увидят в вас конкурента, отбирающего у них внимание публики, и все побегут от вас, как от чумы.
Советы Каподистрии сделали доброе дело, и его протеже стал приобретать некий лоск. Можно ли попытаться ещё раз? Не рано ли?.. Граф Иоанн вновь всё обдумал и решился. Он покажет Ивана Печерского в мужской компании, но на сей раз в узком кругу – братьям Ипсиланти. Если же нынешний вечер пройдёт удачно, тогда Каподистрия пригласит молодого друга на большой дипломатический приём.
Вечер в большой, хотя и неуютной, казённой квартире на Невском обещал быть интересным. Вано с нетерпением ждал встречи с боевыми офицерами. Он так радовался, что судьба послала ему Каподистрию. Грек учил Вано всему тому, чему должен был научить отец, да только мать сделала так, что граф Печерский не захотел видеть собственного сына. В очередной раз Вано спросил себя, что же произошло между родителями? Однако долго размышлять на эту неприятную тему не хотелось. Зачем портить себе вечер? Лучше уж мечтать, предвкушая хороший ужин и интересную беседу…
Печерский специально приехал в дом на Невском пораньше, пока хозяин был ещё один. Вано собирался расспросить графа Иоанна об офицерах, ожидавшихся в гости.
– У нас сегодня будут князья Александр и Дмитрий Ипсиланти, – объяснил Каподистрия. – Они вам понравятся. Оба – блестящие храбрецы, герои войны.
Разговор прервал дворецкий, сообщивший о прибытии гостей. Граф Иоанн поспешил им навстречу.
– Дорогой Александр, рад вас видеть! – радушно воскликнул он, пожимая единственную руку высокому черноглазому гусару с тяжёлым и властным взглядом.
– И вам, Дмитрий, я тоже очень рад, – обернулся Каподистрия к молодому человеку, почти ровеснику Вано, вошедшему вслед за братом.
Выждав паузу, статс-секретарь представил обоим гостям Вано. Князья Ипсиланти любезно поклонились новому знакомому, но старший из братьев недвусмысленно скривился. Он явно не ожидал встретить здесь лишних людей.
Прошли к столу. Сначала общая беседа ничем не отличался от обычной светской болтовни, но, по мере того как пустели бутылки, гости заговорили откровеннее. Братья Ипсиланти перешли к волновавшему их вопросу:
– Я хотел бы обсудить вопрос о новой организации, созданной нашими земляками в Одессе. "Филики Этерия" ставит перед собой великую задачу: поднять восстание против турок, – заявил князь Александр. – Что вы думаете по поводу сей новости, Иоанн?
– Молодежь, вернувшись из Европы, привезла нам моду на масонские ложи и тайные общества, – пожав плечами, ответил Каподистрия. – Тайна притягательна, а молодость любит красивые ритуалы. К тому же все хотят быть "избранными", чтобы их признали достойными вступить хоть куда-нибудь, а куда – неважно, то ли в масонскую ложу, то ли в тайное общество.
– Нет, только не в этом случае! – разгорячился Александр Ипсиланти. – Греки должны подняться на борьбу, а там уже все средства хороши. Организация, в которую будут вступать люди, воодушевлённые мечтой о свободе собственной Отчизны, – одно из наилучших средств для нашей великой цели.
– Но русский император и так вознёсся на вершину славы: он – освободитель Европы. Других лавров ему не надобно. Он больше не захочет сражений, – возразил Каподистрия. – Война с турками государю не нужна. Тайное общество греков не найдёт поддержки в России.
– Значит, нужно перенести штаб этой организации из России в Константинополь, в самое сердце Османов, – не сдавался Ипсиланти. – Все богатства нашей страны хранятся именно там. Живущие в Константинополе греки – самые богатые люди во всей Турции. Нужно использовать их богатства и связи на благо Греции.
– И кто же будет этим заниматься? Нужна огромная работа. Мы с вами – на службе у русского императора. Нам вообще закрыт въезд в османские земли, – заметил граф Иоанн.
Вано слушал, затаив дыхание. Конечно же, его симпатии были на стороне героя Ипсиланти, а не осторожного Каподистрии, но Вано не решился встрять в настолько важный разговор. За него это сделал князь Александр. Тот достойно ответил на сомнения дипломата:
– Конечно, мне самому нет нужды набирать членов организации. Для этого есть молодые патриоты, и, кстати, совсем необязательно, чтобы они были греками. Любой, кто сочувствует бедам нашей страны, может принять участие в этом благородном деле.
– Где их взять, этих патриотов? Они ещё должны вырасти, – вновь не согласился статс-секретарь. – Пока все рассуждения о создании мощной организации, способной поднять восстание в Греции, кажутся мне утопией.
Старший Ипсиланти ничего не ответил, а младший, до этого так же, как и Вано, всё время молчавший, напомнил, что им пора. Сегодня ещё нужно появиться на балу в честь графа Шувалова, вернувшегося на днях из-за границы. Князь Александр поддержал брата, и гости, поблагодарив гостеприимного хозяина, откланялись.
– Обиделись, – грустно признал Каподистрия. – Никто не хочет смотреть правде в глаза. Хотя она очень печальна: с одним воодушевлением битву не выиграть. Нужно оружие, нужны даже не отряды, а армия, и самое главное – нужна поддержка сильных мира сего. Пока ничего из этого перечня нет.
– Но как же так? – разгорячился Вано. – Император Александр должен помочь христианскому народу, захваченному иноверцами. Он должен двинуть армию против турков, а греки, увидев помощь русского государя, поднимут восстание в тылу поработителей.
Каподистрия поморщился. Опять эти топорные схемы и пустые предположения! Его молодой друг постоянно грешил тем, что обо всем судил на редкость примитивно. Хоть это ему уже изрядно надоело, пришлось графу Иоанну читать очередную нотацию:
– Вы опять делаете тривиальные выводы из двухходовой схемы, а жизнь никогда не бывает простой и прямолинейной. Жизнь сложна и многогранна. Это борьба интересов множества людей, а поверх них накладываются ещё и интриги сильных мира сего. Образно говоря, жизнь напоминает мне драку "стенка на стенку", когда на Масленицу на льду Невы сходятся огромные толпы людей. Вроде бы и бьются одна компания против другой, но в клубке тел невозможно разобрать, кто кого и зачем ударил. А вы считаете, что жизнь похожа на передвижение регулярных войск по отданному в штабе приказу. Так не бывает. Присматривайтесь к людям, старайтесь понять их цели, желания и поступки и, самое главное, никогда не судите о других по себе. Все люди разные.
– Но как же так? Император должен помогать единоверцам! – упорствовал Иван Печерский.
– Никому государь ничего не должен, – устало отмахнулся Каподистрия, – он делает лишь то, что выгодно ему. И никому не дано точно угадать, что он сочтёт для себя выгодным в данный момент. По крайней мере, я не пытаюсь.
Статс-секретарь был явно расстроен. "Настаивать не нужно, лучше удалиться, оставив старшего друга в одиночестве", – сообразил Вано. Так он и сделал: простился и уехал домой, надеясь, что завтра настроение его покровителя улучшится, и Каподистрия вновь станет милым добряком, опекавшим молодого графа Печерского в столице.
Вано оказался прав: на следующий день статс-секретарь забыл вчерашнюю размолвку и прислал записочку, приглашая на приём в Министерстве иностранных дел. Там граф обещал представить своего молодого друга обществу.
Вано закрыл глаза и перекрестился. Неужели это свершится?! Наконец-то его примут в высшем обществе, и он быстро взлетит на самую вершину… В своём блестящем будущем Вано не сомневался.
Глава двадцать девятая. Падение
В новом чёрном фраке, присланном из Москвы перед самым его отъездом, Вано прибыл в квартиру старшего друга ровно в девять часов.
Статс-секретарь вышел ему навстречу в шитом золотом парадном дипломатическом вицмундире и поздоровался:
– Вот и вы. Рад видеть! – Каподистрия пожал гостю руку и объявил: – Коляска стоит у крыльца, мы можем ехать.
Вано с готовностью согласился, и они отправились на Английскую набережную в здание Министерства иностранных дел. Приём затевался в честь нового французского посла, и здесь ожидали весь дипломатический корпус и сливки светского общества.
– Держитесь рядом со мной и, ради бога, не спорьте, – мягко улыбнулся Иоанн Антонович, но Вано улыбка не обманула – это был не совет, а приказ. Пришлось капитулировать.
– Хорошо, – согласился Вано. – Вы не волнуйтесь, я всё помню.
– Вот и отлично, – обрадовался дипломат.
Они вошли в застеклённые двери длинного блёкло-серого здания министерства. Почтительный служитель принял у статс-секретаря шинель, а у Вано плащ, и друзья направились в большой зал, приспособленный сегодня под проведение торжественного приёма. Завидев министра, множество людей устремились к Каподистрии, ища его внимания. Иоанн Антонович был со всеми ровен и прост, но невидимая грань, которую собеседники графа сами не решались переступать, делала того небожителем.
"Вот как нужно себя держать", – восхитился Вано и пообещал себе, что обязательно станет таким же. Он стоял рядом с графом Иоанном, и тот сам представлял молодого друга гостям. Поначалу Вано запоминал фамилии и титулы новых знакомых, так любезно улыбавшихся протеже всесильного министра, потом подустал. Впрочем, запоминать было и необязательно, все гости приёма вели себя чрезвычайно любезно и, похоже, были рады знакомству с Иваном Печерским. Уверовав, что всё с его дебютом получилось как нельзя лучше, Вано успокоился и даже стал иногда вставлять фразы в общий разговор.
К ним подошёл невысокий и совершенно седой человек в дипломатическом мундире. Расхрабрившийся Вано улыбнулся и этому старику. Новый гость ответил столь же любезной улыбкой. Но как только Каподистрия представил своего молодого друга, выражение лица седого дипломата разительно переменилось. Старик помрачнел, а взгляд его стал колючим. Сказав какую-то общую фразу седой отошёл.
Что это случилось со старым придурком? Вано недовольно поморщился. Всё шло как по маслу, гости были так добры, и лишь Вольский сверлил протеже самого министра злобным взглядом, словно крыса из подвала.
И тут Вано вспомнил: именно эту фамилию называла мать, когда говорила о человеке, поссорившем их с отцом. В душе Вано поднялась ярость. Да он сейчас же размозжит старикашке его мерзкую голову! Но Вольского не было видно, тот куда-то исчез. Зато компания молодых аристократов, собравшихся вокруг статс-секретаря, казалась весёлой и оживлённой. Лихой гусар барон Миних в лицах рассказывал о взятии Парижа, а красавец-граф Шувалов, тонкий чёрный галстук которого оттеняла булавка с исполинских размеров бриллиантом, подыгрывал ему, оживляя разговор шутками. Вано решил не портить себе так удачно начавшийся вечер и забыть о старике.
Лакей подошёл к статс-секретарю и протянул ему маленький серебряный поднос со сложенным вчетверо листком. Каподистрия развернул записку и пробежал её глазами.
– Господа, я отойду на пять минут, – сказал он.
Иоанн Антонович послал Вано ободряющий взгляд и, обойдя его, направился в соседнюю галерею. В нише одного из окон статс-секретаря ожидал Вольский.
– Простите, ваше высокопревосходительство, – извинился статский советник, – если бы не дело огромной важности, я бы вас не побеспокоил. Молодой человек, которого вы только что всем представили, причастен к покушению на моего племянника – графа Михаила Печерского. В Мишеля стрелял наёмный убийца. Преступник, как мне кажется, для отчёта перед заказчиком снял с пальца моего племянника фамильное кольцо. Я эту печатку с гербом Печерских хорошо знаю – я сам передал её Михаилу. Теперь это кольцо красуется на пальце графа Ивана. Кольцо невозможно спутать с другим: на гербе у края щита есть заметная вмятина. Присмотритесь сами, я эту щербину увидел сразу, потому что знал куда смотреть.
Каподистрия хранил молчание. У него не укладывалось в голове, что его молодой друг – такой искренний и простой – мог убийством добывать себе наследство. Следом на ум пришло простое соображение, что если бы это было правдой, то Вано никогда не стал бы носить кольцо, привезённое убийцей. Скорее всего, это ошибка или недоразумение. Юноша явно ничего не знал, и долг старшего друга – защитить его. Статс-секретарь так и ответил Вольскому – твёрдо и без колебаний:
– Я поговорю с графом Иваном, но я уверен, что он в этом злодействе не замешан.
– Ваше высокопревосходительство, позвольте сначала мне переговорить с этим молодым человеком, – попросил Вольский. – Есть некие обстоятельства, они касаются матери Ивана Пётровича, и желательно обсудить их один на один. Я – душеприказчик покойного графа Печерского и обязан выполнить его последнюю волю.
– Хорошо, вы можете сделать это завтра, – решил Каподистрия, – если я не получу от вас никаких известий, послезавтра я сам побеседую с Печерским.
– Благодарю, ваше высокопревосходительство! – явно обрадовался статский советник.
Статс-секретарь попрощался и направился обратно в зал. Какой же неприятный сюрприз ожидал его! Глянув на лица молодых людей, которых оставил всего лишь несколько минут назад, Каподистрия понял, что дело плохо. Бледный как полотно барон Миних стоял, сжав кулаки, а красавец Шувалов что-то брезгливо втолковывал Ивану Печерскому. Так быстро, насколько позволяли приличия, статс-секретарь направился к своему протеже и успел услышать последнюю фразу Шувалова:
– Я дерусь только с ровней. Деревенские простаки бьются на ярмарках – на кулаках.
Шувалов ухватил бледного Миниха за локоть и, повернувшись к Печерскому спиной, направился вон из зала. На Вано было страшно смотреть: его лицо почернело, а на лбу вспухла жила. Зеваки, доселе стоявшие рядом, начали разбегаться, усиленно изображая неведение. Каподистрия подошёл к своему подопечному, взял его под руку и увёл в ту самую полутёмную галерею, где недавно беседовал с Вольским.
– Что случилось? – жёстко спросил статс-секретарь.
– Я просто высказал мнение относительно рассказа барона Миниха. Сказал, что генералу Милорадовичу не следовало позволять противнику отступать лишь для того, чтобы избежать потерь среди своих солдат. Зачем их жалеть? Мужик – раб, он понимает только кнут, а солдаты – те же мужики. Шувалов же при всех оскорбил меня, назвав варваром, а когда я вызвал его на дуэль, он оскорбил меня вторично, заявив, что я ему не ровня.
– Он сказал вам правду: графа Шувалова император выбрал в мужья своей внебрачной, но очень любимой дочери Софье, а посему он – уже почти что член царской семьи, – с грустью объяснил граф Иоанн. – А ваше замечание о герое войны и любимце армии генерале Милорадовиче – самоубийство. Никто из присутствовавших в зале офицеров никогда вам этого не простит. Что же касается солдат – все, кто воевал, относятся к ним иначе, чем вы.
– Шувалов должен ответить! – твердил Вано. Губы у него тряслись, а руки дрожали.
– Если вы попытаетесь настаивать, то окажетесь в тюрьме. Кроме того, после случившегося вас более не примут ни в одном приличном доме. Берите мой экипаж и езжайте к себе, а завтра отправляйтесь в имение к матери. Если всё забудется, возвращайтесь через год. Может, мы и сможем начать сначала.
Каподистрия коротко поклонился и ушёл. Его спина была такой прямой и неприступной, что Вано проглотил недосказанные слова и, развернувшись, побрёл к выходу. Через полчаса он уже входил в вестибюль дома Печерских, а ещё через пять минут, не раздеваясь, рухнул на кровать в своей спальне. Вано никак не мог понять, как же так получилось, что оскорбили его, и он же оказался во всём виноват.
Утром Вано поднялся на заре – лежать смысла не было, ведь он так и не заснул. В Пересветово ему ехать не хотелось: не мог же он вернуться к матери побитой собакой… Понятно, что теперь Каподистрия не станет ему помогать. "Но, может, это ненадолго? Месяц-другой, статс-секретарь посердится и остынет, – размышлял Вано. – Лучше пересидеть это время в Марьино". Распорядившись укладывать вещи, Вано направился в столовую. Он пребывал в ужаснейшем расположении духа, и подававший ему тарелки слуга, как видно, почувствовал гнев молодого барина, потому что куда-то исчез. Оглядевшись по сторонам и не найдя лакея, Вано взревел:
– Данила! Немедленно сюда!
Но вместо слуги в дверях появился вчерашний старик, с которого и начались все неприятности.
– Не нужно кричать, – спокойно заявил Вольский, – это я отослал прислугу. Нам нужно поговорить без свидетелей.
– Мне не о чем с вами разговаривать! – выкрикнул взбешённый Вано. – Убирайтесь вон из моего дома!
– Он не ваш! Это дом Михаила Печерского, которого пытался застрелить убийца, подосланный вашей семьёй, – спокойно возразил старый дипломат. – Кстати, кольцо, которое этот бандит снял с руки умиравшего Михаила, сейчас надето на вашем пальце. Я отлично помню эту печатку, даже знаю все её дефекты, ведь я сам передал кольцо своему племяннику в Вене вместе с завещанием его отца.
– Нашего отца, – процедил Вано, – я тоже наследник и не позволю себя обобрать.