Богатый и могущественный Красс, сколь ни старался держаться подальше от всех политических партий, постепенно влился в лагерь популяров. Подобно Помпею, он был сторонником Суллы, но понимал, что будущее принадлежит восходящим политикам. Великодушная отмена азиатского долга Лукуллом нанесла весомый удар по всем финансовым воротилам, однако Красс был слишком богат, чтобы хоть что-то могло пошатнуть его благосостояние.
Ныне могу ответственно заявить, что никто из этих людей даже не задумывался о благе римского народа. Оптиматы ратовали за то, чтобы оградить римское государство от будущих тиранов, хотя на самом деле желали увековечить привилегии аристократов. Вожди популяров утверждали, что стоят на стороне простого человека, а между тем лишь стремились увеличить свое влияние в массах. Это была обыкновенная борьба за власть между двумя своекорыстными группами людей. В то время существовали только две воистину светлые личности - Лукулл и Серторий, но они совершали свою благую деятельность за пределами Италии, то есть в тех местах, которых еще не коснулась коррупция римского правительства.
Я тогда свято верил в то, что мои действия направлены на сохранение Республики, вернее, некоего подобия ее прежней формы. Хочу заметить, что никогда не был столь наивен, чтобы ожидать увидеть ее такой же прекрасной, какой рисовал в своем воображении. Но я не хотел, чтобы империя попала в руки таких людей, как Цезарь, Помпей, Красс или, того хуже, Клодий.
Вскоре выяснилось, что существует вероятность еще более опасного развития событий.
Прибыв домой, я встретил у ворот посыльного. Он вручил мне маленький, перевязанный лентой свиток, на наружной стороне которого женским почерком было выведено мое имя.
"Госпожа Фульвия, - гласило послание, - завтра вечером ждет квестора Деция Метелла Младшего на званый ужин и просит сообщить о своем решении через посланного раба".
Я тотчас сел, написал, что принимаю приглашение, и передал ответ рабу. Вечер обещал быть интересным. Красавица Фульвия была молодой вдовой из хорошей семьи и, подобно Семпронии, обладала всеми достоинствами женщины высшего общества. Кроме того, она была известна всему Риму как любовница Квинта Курия.
ГЛАВА 4
Гречанка-рабыня проводила меня в атрий, в котором рабы развешивали по стенам цветочные гирлянды и расставляли огромные персидские вазы с экзотическими растениями. Подобно прочим хозяйкам, единолично управлявшим домом, Фульвия содержала прислугу преимущественно женского пола. Надо сказать, что ее рабыни, большей частью греческого происхождения, были скромны, проворны и весьма образованны. Сама Фульвия знала греческий почти так же хорошо, как родной язык.
Хочу обратить внимание на еще одну странность того времени. Слабая половина населения Рима зачастую была гораздо более образованной, чем сильная, ибо мужчины, вовлеченные в общественные дела, политику и войны, не имели времени совершенствоваться в более тонких достижениях цивилизации. Помимо военных обязанностей, публичной деятельности и управления имением мужчине надлежало владеть искусством публичных выступлений и риторикой.
Женщины, подобные Фульвии и Семпронии, были весьма сведущи в поэзии, истории, драме, живописи, скульптуре, зная все это гораздо лучше любого римского мужчины. Если кто-нибудь из сильной половины человечества выказывал глубокие познания в изящных искусствах, ему могли приклеить ярлык греческого декадента или обвинить в женоподобности. В связи с этим многие мужчины не поощряли своих жен, увлекавшихся подобными новомодными веяниями. В конце концов, считали они, если кому-то хочется иметь под рукой образованного человека, его всегда можно купить.
Откровенно говоря, женщине высокого происхождения практически нечем было заняться дома. Прясть и ткать, подобно Пенелопе, ей не было никакого смысла. Прислуга выполняла всю работу по дому, а няньки растили детей. Женщин не допускали к законотворчеству и политике, им также не позволялось вступать в легионы. Поэтому не оставалось ничего иного, как изучать искусства или пускаться во все тяжкие. Впрочем, некоторые из них предпочитали посвящать себя и тому и другому.
Когда Фульвия вышла приветствовать меня, на ней было платье, служившее не слишком большим препятствием для проникавшего сквозь него света. Златокудрые волосы были хитроумно убраны в прическу, как у многих римских женщин. Но, в отличие от большинства, ее локоны не были сострижены со скальпа галльской девочки. Мы обменялись привычными приветствиями и комплиментами.
- Рада тебя видеть, Деций! Даже не рассчитывала, что ты примешь мое приглашение, ибо послала его слишком поздно.
- Меня ничто не могло удержать, - заверил ее я. - Скорее отложил бы встречу с консулом, чем пропустил бы одно из твоих замечательных собраний.
В моих словах не было большого преувеличения, ибо Фульвия в самом деле славилась тем, что приглашала в свой дом различных интересных гостей исключительно для собственного удовольствия. Среди них были поэты и драматурги, знаменитые остряки и женщины сомнительной репутации. Она не отдавала никакого предпочтения высокому происхождению. Главное, чтобы гость был веселым и занимательным собеседником. Фульвия была одной из первых римлянок благородного происхождения, которые позволяли посещать свой дом актерам в качестве гостей, а не комедиантов. Были, конечно, и такие, кто считал ее сборища крайней степенью вырождения, но все же многие мечтали быть приглашенными на вечера в ее доме.
Одной из странностей хозяйки дома были ее вкусы в отношении мужчин. Продолжительная связь с Квинтом Курием питала городские слухи. Некогда он был членом Сената, но за скандальное поведение цензоры исключили его. Если спросить, что мог позволить себе член Сената, чтобы при этом не быть исключенным, то в качестве примера можно привести множество чудовищных проступков Курия. Все говорили, что его роман с Фульвией был весьма бурным - он даже угрожал лишить ее жизни. Какие-либо политические амбиции у него отсутствовали: он был всего лишь приспешником людей более значительных, чьей благосклонности он добивался, надеясь, что они помогут ему оплатить его собственные неисчислимые долги.
Мне никогда не было понятно, что привлекало Фульвию в таком отвратительном, ничтожном паразите, как Курий, однако в те годы я был не слишком сведущ по части женщин. Философы убеждали меня, что мужчины и женщины принадлежат к разным породам и потому никогда не могут друг друга понять. Возможно, они правы. Я заметил, что лучшие женщины зачастую достаются худшим мужчинам. Впрочем, моя судьба в этой области сложилась тоже не идеально.
Человек, о котором я только что вел речь, уже прибыл. Он приветствовал меня с пылкостью друга, отсутствовавшего целую вечность. Не иначе как к концу вечера собирался просить у меня взаймы.
- Деций! Рад тебя видеть, дорогой! О твоей деятельности много хороших отзывов.
Откуда у него такие сведения, осталось для меня тайной.
- Не пройдет и трех месяцев, как ты займешь место в Сенате. Это будет воистину заслуженное место, мой друг.
Не скажу, что питаю к лести особое отвращение, но предпочел бы слышать ее из более приятного источника.
- Ты, видно, скучаешь по этому величественному собранию мужчин, - сказал я.
Он пожал плечами.
- То, что может сделать один цензор, с таким же успехом может отменить другой.
Его заявление прозвучало весьма зловеще. Он проводил меня к двум другим гостям, прибывшим прежде остальных.
- Деций, надеюсь, ты знаком с Марком Лекой и Гаем Цетегом.
Я с ними несколько раз встречался. Получив сенаторские полномочия после службы квесторами, они закончили восхождение по карьерной лестнице. Между нами завязалась короткая беседа. Судя по всему, собрание обещало быть чисто политическим. Но как ни наскучили мне подобные сборища, я надеялся узнать что-нибудь полезное для своего расследования. Профессиональные политики низкого ранга, не имевшие перспектив дальнейшего роста, представляли собой питательную среду для бунта. Однако сколь большой ни представлялась бы награда, ни Курий, ни Лека не обладали отвагой и безрассудством, достаточными, чтобы решиться на воистину отчаянный шаг. Правда, Гай Корнелий Цетег Сура, известный своим легкомыслием, имел репутацию подстрекателя и смутьяна. Именно такие, как он, способны на дикие, бессмысленные поступки.
Семпрония прибыла в сопровождении двух облаченных в перья и шкуры зебр нубийцев, которых, как она объяснила Фульвии, получила в подарок от Лисаса, египетского посла. Рабы были близнецами - большая редкость для данного народа, потому что нубийцы, следуя своему варварскому обычаю, душат близнецов сразу после рождения. Должно быть, Семпрония оказала какую-то большую услугу Лисасу, раз заслужила такой дар.
В скором времени прибыла последняя пара гостей. Мужчину я сразу узнал по рыжей шевелюре и красному цвету лица. Это был Луций Сергий Катилина. При его появлении воцарилось молчание, все обратили к нему взоры, и стало ясно, что именно ради него собрались сегодня гости. Мысль о том, что Катилина может стоять за расследуемым мною делом, заставила меня содрогнуться. Это был очень опасный человек. Он обошел комнату, пожимая руки гостям. Приблизившись ко мне, слегка пропустил свою юную спутницу вперед.
- Деций, позволь тебе представить мою падчерицу Аврелию. Ты с ней знаком?
- Нет. Должен отметить, что она весьма похожа на свою мать.
Орестилла, вторая или третья жена Катилины, славилась красотой. Ее дочери было не больше двадцати, но самообладанием она не уступала ни Фульвии, ни Семпронии. Хотя одета она была гораздо скромнее, чем они, девушка была так щедро одарена природой, что не нуждалась в особых ухищрениях, чтобы привлечь к себе внимание. Ее короткие каштановые волосы были уложены упругими локонами, а огромные серые глаза смотрели прямо на собеседника и были необычайно выразительны.
- Ваша мать и моя были близкими подругами, - произнесла она. - Моя мама до сих пор нередко вспоминает Сервиллу.
Ее юное лицо было красивым, но несколько печальным. Казалось, его редко посещала улыбка. Не помню, чтобы моя мать Сервилла когда-либо вспоминала Орестиллу, но мама умерла, когда я был маленьким ребенком.
- Этому молодому человеку светит большая карьера, - горячо заверил свою спутницу Катилина и внимательно оглядел меня. - Полагаю, ты уже обеспечил себе подходящее место по окончании квесторских полномочий.
- Давно жду достойного предложения от кого-нибудь из консулов или преторов, - подыгрывая ему, ответил я. - Но, увы, пока такового не поступило.
- Не может быть! - удивился Катилина. - Но почему? Молодому человеку твоего происхождения и с таким опытом достойное назначение полагается по определению.
- Это ты так считаешь, - отозвался я.
Аврелия прощупывала меня внимательным взглядом, от которого становилось не по себе. Она не носила ни колец, ни браслетов, ни ожерелий, ни диадем, которые так обожают другие женщины, предпочитая всему этому жемчужную нить, длиннее которой я никогда не видел. Та обхватывала ее шею и, соскользнув между грудей, трижды обвивала талию. Не знаю, какую цель преследовала Аврелия - подчеркнуть форму шеи, размер груди или стройность талии, но я был очарован всеми тремя ее прелестями. Должно быть, такая жемчужная нить по стоимости могла сравниться с небольшим городом.
- Считаю весьма постыдным со стороны наших властей проявлять столь мало внимания к продвижению таких достойных молодых государственных деятелей, как ты, - сказал Катилина.
Должен признать, что его заявление польстило мне гораздо больше, чем заискивания Курия. По крайней мере, Катилина умел говорить с убедительностью, внушавшей впечатление, будто он и впрямь так думает.
- К сожалению, от меня здесь почти ничего не зависит, - ответил я. - Публичные деятели моего ранга имеют мало власти. А в скором будущем мне вообще предстоит выйти из их рядов.
- И все же кое-что, думаю, ты можешь предпринять, - заметил Катилина. - Надо бы нам с тобой об этом потолковать.
В этот миг женщина-мажордом объявила начало трапезы, и все направились в столовую. К моему удовольствию, возлежать за столом мне довелось рядом с Аврелией. Хотя ее соседство не могло быть полезно в связи с расследуемым мною заговором, я не видел причины отказывать себе в приятном женском обществе во время выполнения общественного долга. В конце концов, я был молод.
Не хочу никого утомлять перечислением вин и кушаний, поданных к столу, хотя с годами гораздо лучше стал запоминать такие подробности. Но тогда важнее для меня было само общество. Каждый из присутствующих мужчин, за исключением меня, в то или иное время преследовался в судебном порядке за коррупцию. Правда, этой участи в те времена мало кто мог избежать. Дело в том, что всякому восходящему к власти сенатору нужно было создать себе имя. Легче всего это было сделать, выдвинув против кого-нибудь из публичных деятелей такие обвинения, как подкуп, взяточничество и вымогательство, - этот путь прошли почти все сенаторы. Однако все присутствующие на званом вечере некогда были признаны виновными на основании неопровержимости выдвинутых против них улик. И все они остались по уши в долгах.
Все вышесказанное, только в гораздо большей степени, относилось и к Катилине. Кроме того, преступления, в которых он обвинялся, носили не только политический характер. О его кровожадном упорстве в реализации проскрипционной политики Суллы слагались легенды, но он всего лишь приобрел славу одного из многих молодых карьеристов, приспособившихся к тем тяжелым временам упоминалось о тайной связи Катилины с весталкой Фабией, когда обвинение против него выдвинул Клодий. Даже в доброжелательной атмосфере судебного процесса поведение Катилины выходило за рамки обыкновенного гнева. Когда он пожелал жениться на Орестилле, против этого восстал его взрослый сын от первого брака. Если верить слухам, то Катилина его убил. Не знаю, была ли в этой молве хотя бы доля правды, но могу сказать одно: вокруг Катилины всегда роились скандальные толки. Всякий раз, когда он вступал в борьбу за должность консула, его подвергали судебному преследованию за вымогательство, тем самым вытесняя из рядов кандидатов. Во время последних выборов его обвиняли в преступной деятельности. Цицерон заявил, что Катилина вознамерился его убить, и окружил себя личной охраной, бросив еще один камень в подпорченную репутацию Катилины. Не могу с уверенностью сказать, была ли во всех этих обвинениях хоть капля истины. Катилина часто жаловался на то, что имел множество врагов в высших эшелонах власти. Однако среди его современников вряд ли нашелся бы такой, который заслуживал иметь их больше, чем он.
Впрочем, меня интересовал тогда не столько Катилина, сколько его друзья, ибо, при всей неистовости его натуры, не верилось, что Катилина без чьей-либо помощи представлял существенную угрозу государству. Уж очень он был распутен, а политиком слыл слишком прямолинейным и близоруким. Кроме того, все знали о его бедности. По части интеллекта ему было далеко до Цезаря, который сумел обратить свои долги в преимущество. Еще меньшую угрозу являли собой его приспешники. Однако то, что меня пригласили в их общество, показалось подозрительным. Хорошо, что Целер дал мне полуофициальный статус для ведения расследования. Если Катилина и впрямь замышлял заговор против государства, то за ним должен был стоять кто-то еще.
- Ты хорошо знаком с моим отчимом? - спросила меня Аврелия.
Все присутствующие за столом говорили между собой вполголоса.
- Мы с Луцием Сергием встречаемся большей частью в неофициальной обстановке, как, например, сегодня. В официальной - гораздо реже. Он стал претором задолго до того, как я получил право избираться квестором.
- Странно! - протянула девушка томным голосом, сверля меня взглядом. - Странно, что вокруг него теперь все время вертятся молодые люди.
Этому заявлению можно было дать различные толкования. Но я не стал спрашивать, что она имела в виду.
- Однако ты на них совсем не похож, - добавила Аврелия.
- Да? Хочешь сказать, что они все на одно лицо? - удивился я.
На самом деле меня интересовало, к какому типу мужчин она относит меня.
- В некотором смысле да, - уклончиво начала она. - Они высокого происхождения и совершенно никчемные. Греческие учителя, хорошая одежда и полное безденежье. По возрасту им впору пребывать в легионах, но они никогда там не служат, - она посмотрела на мой шрам. - Ты же, судя по всему, прошел эту школу. Значит, публичная должность тебе досталась не без борьбы. Кроме того, у тебя нет бороды.
Я почувствовал, как на затылке у меня волосы встали дыбом, и отхлебнул разбавленного водой вина, чтобы погасить свое волнение.
- Они носят бороды?
- Да. - Вид у нее был несколько озадаченный. - Большинство из них. Полагаю, это своего рода вызов условностям общества. Возможно, единственный, который они могут себе позволить. Разве ты их не видел?
- Служебные обязанности, увы, удаляют меня от общества. Но иногда мне доводилось встречать их в городе. Я думал, что они представители какого-то особого направления в философии.
- Ничего подобного. Некоторые из них - выходцы из древнего рода Мариев. Для них это своеобразное оправдание того, что их отстранили от власти. Думаю, они считают хорошим вкусом появляться на людях в таком виде.
- Не следует ли из всего этого, что друзья твоего отчима не вызывают у тебя большого восхищения?
- Главное, что восхищение у них вызываю я.
Аврелия пожала плечами - жест, который трудно было выполнить почти в лежачем положении. Однако, исполненный ею в совершенстве, он вызвал соблазнительное колыхание ее высоких грудей.
- Людей, способных вести за собой других, можно по пальцам пересчитать, - продолжала она. - Остальные - обыкновенное стадо.
- Надеюсь, что не принадлежу к последним, - заметил я.
Аврелия одарила меня холодным взглядом.
- Возможно, - сказала она, очевидно выискивая в моей внешности черты домашнего скота.
- Но почему эти безденежные молодые люди так привязались к Луцию? - простодушным тоном осведомился я.
- Ничего удивительного в этом нет. Он чем-то похож на Суллу. Может человека самого ничтожного положения поднять до вершин власти. Не удивительно, что это качество привлекает к нему людей, не способных совершить подобное восхождение без посторонней помощи.
- Прошу прощения, но сейчас он далеко не в том положении, когда смог бы кого-нибудь продвинуть.
- Это вопрос времени. - Она протянула свою чашу рабу, чтобы тот вновь наполнил ее вином. - В таком положении некогда находился и Сулла. Он сражался в боях и взял в плен Югурту, а все лавры достались старику Марию. Но люди, которые поддерживали Суллу, в конечном счете не прогадали.
Это был ловкий ход. Моя собственная семья весьма преуспела во времена диктатуры Суллы: родственники полагали, что умный, хотя и жестокий политик гораздо предпочтительней старого маразматика, каковым был Гай Марий. По крайней мере, подобные объяснения давали люди вроде моего отца. Возможно, они просто хотели оказаться на стороне победителя.