Снятый с должности генерал фон Бок оказался востребованным. Внезапно умер генерал Райхенау, командующий группой армий "Юг" и на его место назначили несостоявшегося Наполеона Вермахта - фон Бока. Новый командующий сразу начал с разработки плана операции "Фредерикус" по окружению советской группировки в районе города Харькова на Барвенковском направлении в середине мая.
Но русские опередили фон Бока и первыми начали наступления, имея значительные успехи и прорвав фронт на глубину до 65 километров. Первая танковая армия фон Клейста ударила во фланг наступающим советским войскам и отрезала им пути отхода назад, а передовые части фон Бока остановили русское наступление, создав котёл площадью примерно в пятнадцать квадратных километров, где были заперты примерно триста тысяч советских солдат офицеров. Часть войск вырвалась из окружения, неся огромнейшие потери, а двести тысяч попали в плен.
Всё шло по тому сценарию, о котором говорил дед Сашка. У фон Бока вырвали инициативу из рук, разделив группу армий на группу "А" для наступления на Кавказ и группу "Б" для наступления на Сталинград. Возмущению фон Бока не было предела, что и предопределило его дальнейшую судьбу в отставке.
Мюллер иногда наведывался к деду Сашке один. О чём они там разговаривали, я в подробности не вдавался. Конечно, дед Сашка расскажет всё, а потом по доброте душевной подставит и меня, сам того не желая, а с Мюллером шутки плохи.
В середине августа 1942 года я получил по радио сообщение:
Фреду. Срочно. Получите и передайте сообщение. Мария.
Понятно, нужно ждать сигнала Миронова и выходить к нему на встречу.
Через три дня в условленном месте я увидел сигнал и уже вечером ждал прихода полковника.
- Привет, - сказал Миронов, - обрадовать тебя ничем не могу и сам не жду от тебя радостных новостей. Положение на фронте хуже не придумаешь. Нам с тобой выговор за то, что не разведали, в чем заключается ловушка в районе Барвенкова. Сил нужно было больше накопить, а потом идти в наступление. Фон Бок, старая лиса, использовал старый казачий приём, откатиться назад, увлекая за собой противника, а в это время ватага из засады перекрывает противнику путь к отступлению, вот тут-то и начинается настоящая сеча. А ведь всё это происходит на землях Всевеликого войска Донского, чёрт подери. Сколько же на шишках учиться будут?
- Мне сдаётся, что Сам не извлёк выводов из поражений первого года войны, - сказал я. - Снова руководство войсками на уровне лозунгов и криков "запорю!". Один приказ 227 что стоит. Что за срочность встречи?
- Письмо от самой высшей инстанции СССР в самую высшую инстанцию Германии. И предать лично в руки, - сказал Миронов и достал пакет с красной печатью и оттиском в виде латинской буквы S.
- А ты поконкретнее сказать не можешь, от кого и к кому? - спросил я.
- А ты сам догадаться не можешь? - усмехнулся товарищ Голомб.
- Мне догадываться не положено. Мне нужно точно знать, от кого и кому, потому что передай я это письмо не тому лицу, которому оно адресовано, то последствия простой нахлобучкой не ограничатся, - сказал я с некоторой долей раздражения. - В Москве считают, что они самые главные везде и все у них на посылках работают.
- Мне тоже не сказали, от кого письмо и кому его передать, - вдруг заволновался Миронов. - Я не думаю, что Берия начнёт переписку с Гиммлером и пригласит его на шашлыки куда-нибудь на берег Чёрного моря.
- Хорошо, я буду передавать письмо через Мюллера, но учти, что за мной сразу же будет установлена слежка для выяснения личности курьера, поэтому сообщи в Центр, что сигналом для передачи ответа будет объявление с поздравлением фрау Марты, отмечающей столетний юбилей. Название улицы будет названием станции метро, номер дома - дата, номер квартиры - время. Ко мне пока не появляться, пока я сам не дам сигнал в условленном месте.
Снова я оказался в своей стихии. Снова пошла переписка между руководителями воющих держав. Правда, неизвестно, как к этому отнесётся товарищ Гитлер, но как отнесётся товарищ Сталин к тем, кто являлся передаточными звеньями этой цепи, я знал наверняка.
Глава 25
Через час после окончания встречи я уже звонил Мюллеру и договаривался о срочной встрече с ним. В данной ситуации любое промедление смерти подобно.
- Что случилось, дорогой коллега Казен, - спросил меня Мюллер, стоя в дверях в домашнем халате и в тапочках. Он совсем недавно пришёл с работы. Поужинал простой едой, так как не снабжался из распределителей для номенклатуры и хотел пораньше лечь спать. - Проходите, на пороге дела не решаются, если они действительно важные.
Мы прошли в его кабинет.
- Выкладывайте, - приказал шеф.
- Группенфюрер, сработала эстафета, - сказал я.
- Какая эстафета, - не понял Мюллер.
- Эстафета передачи конфиденциальных сообщений между руководителями государств, шеф, - сказал я.
И…, - Мюллер предложил мне продолжить мне сообщение.
- Вот конфиденциальное письмо от Сталина фюреру, - сказал я и подал ему конверт.
- А почему это письмо передали вам, коллега Казен, - со мною уже разговаривал всесильный начальник гестапо.
- Потому что я с 1914 года являюсь звеном этой цепи, о чем есть отметка в моём личном деле группенфюрер, - доложил я.
- Да, да, я помню, - сказал шеф, - но я думал, что эта цепочка порвалась с уничтожением монархий в Германии, Австрии, России. А она, оказывается, действует. И кому вы сможете передать конфиденциальное сообщение?
- Любому главе государства Европы, - сказал я.
- Это хорошо, - Мюллер в задумчивости провёл рукой по голове, поглаживая свои волосы стриженые под бокс. - А что с этим письмом прикажете делать?
- Не моё дело давать вам советы, группенфюрер, - сказал я, - но вспомните, что говорил старик в отношении фотографий.
- Кого вы конкретно имеете в виду, коллега Казен? - спросил меня Мюллер.
- Я имею в виду рейхсляйтера, - сказал я.
- Вы подтвердили моё мнение, коллега Казен, - сказал Мюллер. - Вы на машине? Ждите меня внизу. Я сейчас созвонюсь и выйду.
Через пятнадцать минут мы уже мчались в сторону партийной канцелярии. Была ночь, а Борман ещё не уходил с работы.
- Сворачивайте налево, - шепнул мне Мюллер.
Я припарковался на стоянке для четырёх автомобилей. Конечно, на эту стоянку могли припарковаться только четыре "фольксвагена" или два "майбаха".
Мы подошли к неприметной калитке, и шеф нажал кнопку звонка. Что-то щёлкнуло в динамике рядом с кнопкой. Мюллер назвал свою фамилию. Дверь открылась.
- Группенфюрер, - сказал я, - вас все знают и вы везде вхожи.
- Не обольщайтесь, - бросил мне шеф, - партия это СС, СС это партия, и все они в ведении гестапо. Меня с удовольствием бы растерзали на тысячу частей и уничтожили все досье, которые хранятся у нас, но, пока они это не могут сделать, они вынуждены терпеть меня.
Мы вошли в партийную канцелярию с чёрного входа. Молодой человек в строгом костюме провёл нас в комнату, в которой стоял столик, около которого было четыре кресла. Небольшой книжный шкаф и горка с хрусталём дополняли интерьер, освещённый торшером с абажуром кремового цвета.
Минуты через три в комнату вошёл Борман.
Хайль Гитлер, майн геррен, - поприветствовал он нас. Возможно, что будь он наедине с Мюллером, они бы обменялись рукопожатием, но в присутствии постороннего человека нет необходимости подчёркивать уровень их взаимоотношений. Поэтому партийное приветствие было очень удобно, чтобы поздороваться сразу со всеми. Как у военных, поднёс руку к козырьку и поприветствовал сразу всех и каждого индивидуально. - Только три минуты, партайгеноссе Мюллер, - произнёс он и приложил руку к сердцу в качестве подтверждения искренности его слов.
- Здесь письмо Сталина фюреру, - сказал шеф гестапо и положил письмо на столик. - Что будем делать?
- Кто-то уже читал это письмо? - спросил Борман, не сводя заворожённого взгляда с конверта.
- Кто же его будет читать, если оно адресовано лично фюреру, - сказал Мюллер.
- Да, действительно, - согласился Борман, приподнял письмо за один из уголков конверта и осмотрел его. - А где написано, что оно фюреру? - ехидно спросил он.
- Это конфиденциальное письмо, - сказал Мюллер, - и я допускаю, что оно не имеет обращения к адресату и подписи писавшего, чтобы не оставлять следов в архивах и официальных документах.
- А кто может подтвердить, что это именно письмо от Сталина фюреру, - спросил Борман.
- Подтвердит мой сотрудник, штурмбанфюрер фон Казен, - указал на меня Мюллер, - он как раз и получил письмо от курьера и устное сообщение о том, кому оно адресовано.
- Не понимаю, - сказал с расстановкой Борман, - гестапо имеет прямые контакты с партийной канцелярией Сталина? А почему я не знаю о ваших контактах, и почему фюрер находится в неведении всего этого? Вы не думаете, что вы берете на себя слишком, партайгеноссе Мюллер?
Выходило, что Мюллер подставился Борману и виной всему был я.
- Разрешите, - обратился я к Мюллеру и, не дожидаясь его утвердительного кивка, повернулся к Борману, - рейхсляйтер, система передачи конфиденциальных сообщений между царственными домами Европы существует ещё с прошлого века. Она бесперебойно действовала во время войн, катастроф в любых уровнях межгосударственных отношений и действует сейчас. Я был участником подготовки встречи в Рапалло в 1923 году и никто не знал, что такая встреча готовится, хотя шла оживлённая переписка между двумя державами. Это письмо, возможно, является сигналом к окончанию войны и любая задержка с его передачей адресату возлагает огромную ответственность на того, кто держит письмо более срока, необходимого на доставку или того, кто поинтересуется содержанием письма.
- Вы доверяете своему сотруднику? - спросил Борман Мюллера, указывая на меня рукой.
Глава 26
- Я не доверяю никому, рейхсляйтер, - сказал Мюллер, - но этот сотрудник пока не дал повода усомниться в его нечестности.
- Тем не менее, - упорствовал Борман, - я прошу до выяснения всех обстоятельств дела отстранить его от исполнения служебных обязанностей и изолировать от других сотрудников. Вы можете себе представить реакцию фюрера на контакты с Советами? Я не могу.
Ни дать ни взять и психология, и мышление и действия партийных органов ВКП(б). Кто бы мне что ни говорил, но ВКП(б) и НСДАП это близнецы и братья. Борман вполне мог встать и сказать:
Мы говорим ПАРТИЯ
Подразумеваем ФЮРЕР,
Мы говорим ФЮРЕР,
Подразумеваем ПАРТИЯ.
В партийных кругах это называют поэзией. Вместо слова фюрер можно вставлять любую фамилию или партийную кличку-псевдоним и сразу эти стихи приобретают современность и злободневность.
Мы вышли из канцелярии и сели в машину.
- Вы поняли, коллега Казен, что такое подковёрная борьба? - спросил меня Мюллер. - Было бы хорошо, если бы вы не получали никаких писем. Но вы держите в руках нити связей по всей Европе, и это придаёт вам вес в системе германского государства. Сейчас за вас начнётся борьба на всех уровнях. От вас зависит выбор своей судьбы. Смотря что выберете себе. Бойтесь высоких покровителей. Сейчас отвезёте меня домой, а потом поедете к нам и выберете себе самую комфортабельную камеру, чтобы Борман знал, что я прислушался к его рекомендациям. Наша агентура соперничает с партийной агентурой. У нас работают за деньги и за боязнь разоблачения или компрометации, у них тоже, но вместо денег у них главный козырь - партийная сознательность, дающая надежду на продвижение по службе. У них идейная агентура, которая пострашнее нашей, могущая выбирать, что сказать, а что и не сказать нам. А у них как на исповеди, мать родную заложат и не поморщатся.
С запиской от Мюллера я приехал в нашу внутреннюю тюрьму и улёгся спать. Кормили меня прилично за мои же деньги. Три дня у меня был отпуск без звонков, совещаний, работы с документами. Но как быстро всё кончается. Меня перевезли на конспиративную квартиру партии и поместили в камеру, которая более похожа на карцер. Нужно будет перенимать партийный опыт, и делать карцеры на наших объектах.
Начались ежедневные партийные допросы о том, кто меня завербовал, партийные органы СССР или НКВД? Какая задача поставлена передо мной? Давили на партийную сознательность. Припоминали мне всё, что я говорил на корпоративах в гестапо, от ума своего, раскрывая источники информации.
Когда тебе предлагают очистить свою совесть, то это подразумевает то, что дни твои сочтены. Никакого прощения или амнистии не предполагается. И вообще приговор будет такой строгий, что сами судьи потом будут удивляться тому, как они его вынесли. Совесть можно очищать только самостоятельно, сказав самому себе, что вот это и это плохо, я гад и буду казнить себя по своим законам, сурово, но недолго. А вот это проявление моей доблести, но я этим не буду ни перед кем хвастаться. Если тебя в чём-то обвиняют, то пусть доказывают это, а не пользуются вашей помощью для увеличения срока тюремного заключения или вынесения смертного приговора. Нельзя идти на контакт со следствием. Если пошёл на контакт, то тем самым ты подписываешься под соглашением с дьяволом и будешь предавать своих за дополнительную пайку баланды. Свои уже не будут считать тебя своим и сочтутся при первой же возможности.
На второй день я заткнулся и перестал вообще отвечать на какие-либо вопросы, за что был посажен на хлеб и воду. Замолчал как большевик в охранке.
Приходил Борман. Обещал чин Bereichsleiter, это что-то вроде младшего штандартенфюрера по партийной табели о рангах, которая очень напоминает эсэсовские знаки различия, если я перейду на работу в партийную канцелярии начальником отдела по связям с внешними друзьями и дам материалы на Мюллера, чтобы он не помешал моему переходу на партийную работу.
Не получив никакого ответа, Борман завизжал, что он меня сгноит в лагерях, исключит из партии и меня автоматически выгонят из гестапо и из СС. Меня лишат германского гражданства и будут считать русским шпионом и прочее и прочее…
Я смотрел на него и думал, до чего же все партийные республики одинаковы, когда в них одна партия имеет конституционное большинство и её главенство записано в Конституции.
Один к одному с ними исламские республики, где основной закон Коран, который определяет всю жизнь страны по раннесредневековым обычаям и традициям, невзирая на то, что на дворе двадцатый век и что инквизиция уже давно осуждена и канула в небытие.
В этих странах процветают средневековые способы казней, и развивается традиция сжигать книги и произведения неугодных писателей, художников, музыкантов. Все люди должны одеваться в чёрные одежды, а женщины в паранджу и вести фарисейский образ жизни.
Все партийные страны стремятся к господству своей идеологии во всем мире и не остановятся перед применением любого вида оружия, способного уничтожить весь мир, лишь бы выжило несколько человек, проповедующих их идеологию или религию.
На исходе третьего дня мне завязали глаза и вывезли куда-то в восточном направлении. Трудно определить направление, если человек с детства не развивал свой гироскоп, который даётся ему от рождения. Мой отец указывал мне направление на север и водил меня по улицам, переулкам и неожиданно спрашивал, в каком направлении мы идём. Поначалу это бывает трудно, но потом человек при любых поворотах и вращениях вокруг своей оси не теряет однажды выбранное направление.
За пределы города мы выехали километров на тридцать, потому что достаточно долго петляли по берлинским улочкам. В том направлении находился полигон СС, где я проходил обучение на курсах, и куда мы выезжали для участия в показах новых образцов нашей и трофейной военной техники.
Меня куда-то провели и открыли глаза. Так и есть, за моей спиной был земляной вал для остановки пуль. Предо мной стояли десять эсэсовцев с винтовками в положении "к ноге". Офицер с саблей "на плечо" и судебный чиновник с приговором:
- Именем германского рейха приговорить штурмбанфюрера фон Казена к лишению всех чинов и смертной казни через расстрел.
Команда офицера:
- Ахтунг! Фойер!
Взмах саблей и обжигающий ветерок пуль, рыхлящий землю за моей спиной.
Затем расстрельная команда повернулась налево и ушла, а я стоял, привалившись спиной к земляному брустверу, и думал:
- А на хрена мне всё это надо? Прав был тот римский император, удалившийся от дел и сказавший посланникам Рима, приглашавшим его на повторное царствование:
- Посмотрите, какая у меня уродилась капуста!
Прямо ко мне шёл Мюллер в генеральской чёрной шинели с белым атласным подкладом и улыбался.
- Иди, - злорадно подумал я, - сейчас огребёшь по-русски и по полной, мне терять нечего и с меня все взятки гладки.
Глава 27
Вероятно, моё выражение лица было настолько красноречивым, что Мюллер перестал улыбаться.
- Спокойно, коллега Казен, - сказал он, вытянув в моём направлении руку, как бы защищаясь от меня внутренней частью ладони, - я не мог остановить этот спектакль, зато в наших руках все контакты вашей сети.
- Кто их вам дал? - спросил я удивлённо.
- Вы, - ответил Мюллер, - ваш отдел и его личный состав в вашем лице, господин оберштурмбанфюрер. Садитесь в машину, едем к нашему старику.
В машине Мюллер налил мне добрую стопку русской водки. Бутылка была фирменная, с засургученной головкой как знак качества.
- Ну, чтобы звёздочки на ваших петлицах сменились на дубовый лист, - сказал шеф и мы выпили. - Ваша форма уже на объекте, быстро приводите себя в порядок и к делу.
Дед Сашка с удивлением посмотрел на меня и сказал:
- Что и меня на расстрел тоже повезёте?
Сказано это было по-немецки, и Мюллер взглянул на деда вопросительно-удивлённо, поражаясь его способностям и тому, что в нём было заложено Творцом.
Я принял душ, побрился, надел приготовленную форму и вышел совершенно другим человеком с другими мыслями и настроениями. Правильно говорили мыслители, что форма определяет содержание.
Взглянув на петлицы, я увидел, что чья-то заботливая рука уже пришила к ним поперечный двойной серебряный жгутик оберштурмбанфюрера.
- Никак в полковники собрался, - сказал дед Сашка. Несмотря на свою простоту, дед видел всё и, похоже, не только глазами.
- Герр Александер, - сказал Мюллер, - вы знаете, зачем мы сегодня приехали к вам?
- Скажете - узнаю, не скажете, так и оставим, - отозвался дед.
Мюллера всё время ставила в тупик манера деда Сашки то снимать слова с языка, то прикидываться несведущим в известных делах. Похоже, что шеф всё ещё не до конца верил в способности деда, хотя сколько уже можно доказывать это?