* * *
Они обнаружили тело на исходе долгого дня, проведенного в преодолении крутых подъемов, скользких склонов и оврагов, покрытых снегом, который иногда доставал людям до пояса. Им приходилось пересекать узкие и неровные горные переходы, коротко придерживая лошадей за поводья. А иногда они отправлялись пешком, вверяя лошадей крестьянам, которые были вооружены простыми палками, обитыми железом, в поисках дороги, по которой могла бы пройти лошадь, а затем возвращались, искали своих лошадей и понимали, что необходимо идти в другом направлении.
Люди с трудом пробирались по глубокому снегу. Этот белый снег, мягким покрывалом укрывающий землю, побуждал ехать быстрее, как только прекращался снегопад. Время от времени пурга усиливалась, хлопья падали гуще и чаще, не прекращая сыпаться ни на минуту. И тогда поисковая команда разделилась на группы, которые возглавили крестьяне-проводники, хорошо знавшие горы. Группу, в которой оказались Грегуар и Мани и к которой в дальнейшем присоединился Тома д'Апше и еще два крестьянина, вел отец пропавших детей.
Жан-Франсуа де Моранжьяс шел с теми, кто местом своих поисков выбрал северо-восточную часть Муше. Грегуар видел его утром, когда длинный черный ряд спасателей выстроился на выходе из Фулейра. Они поприветствовали друг друга издалека, но ни один из них не пожелал подойти ближе, что, однако, в данных обстоятельствах не выглядело неуважительно.
Когда небо начало темнеть, наконец обнаружили тело. Снегопад усилился, и наступила тишина, которую не нарушал даже шум ветра. Через несколько минут на землю спустилась ночь. Факелы только-только зажгли, и когда отец пропавших детей увидел страшное зрелище, он едва не поверил в дьявола, а остальные крестьяне упали на колени и начали креститься, внезапно осознав, что они нашли не только то, что искали, но и нечто большее…
Люди уже во второй раз прочесывали это место, следуя по дороге, по которой, как сообщил им несчастный отец, жители деревни обычно ходили через лес. Они прошли мимо заброшенной хижины, черной и покосившейся, но ничто не указывало на признаки, по которым можно было найти маленьких пастухов. По настоянию Тома они проехали по дорожке, истоптанной козами, где, возможно, пробегали дети, но тоже безрезультатно.
То, что они увидели, сначала показалось просто размытым силуэтом, застывшим в ветвях, которые проросли на пне. Этот толстый пень приткнулся у края тропинки, что вилась вдоль склона.
Мани, ехавший впереди группы, первый заметил странный пень и, спрыгнув с лошади, опустился возле него на корточки. Он сделал несколько жестов, и остальные поняли, что делать. Сойдя с лошадей, Грегуар и Тома направились к нему, тяжело ступая по глубокому снегу, который доставал им до пояса. Они стали рядом с индейцем, пытаясь рассмотреть в ночной мгле его находку. Это была темная, истерзанная масса, лежавшая на бледном снегу под деревом. Она была завернута в плащ, и оттого увидеть какие-либо детали не представлялось возможным.
Люди находились на расстоянии всего лишь нескольких Шагов, когда она почувствовала их приближение и быстро поднялась, окинув взглядом тех, кто держал лошадей под уздцы, медленно приближаясь к ней по тропинке. Грегуар вскрикнул и бросился бежать, услышав, как позади него, разразившись проклятиями, упал на землю Тома.
Она проворно побежала вниз по склону, показав им сначала пустые ладони, а затем сделав знак, который ни с чем нельзя перепутать, – жест, означавший наведение порчи. И тогда крестьяне, жалобно заохав, остановились и начали судорожно креститься.
– Это проделки дьявола! – закричал отец пропавших детей.
Грегуар узнал ее и был уверен в том, что остальные, а особенно Мани, тоже узнали ее. Но никто не стал произносить вслух ни ее имени, ни прозвища. Кто-то из мужчин указал на двух соломенных кукол с вплетенными в них растрепанными перьями, которые лежали под деревом. Однако они не притронулись к ним, и вскоре бесшумно падающие хлопья снега укрыли их.
Преследовать убегающую по глубокому снегу Болтушку было очень рискованно и практически невозможно. Девушка металась по склону, а затем и по равнине, словно сумасшедшая, и напоминала птицу, которая ловит крыльями пересекающиеся потоки воздуха, пытаясь взлететь. В самом сердце зарождающейся ночи, среди кустарников и спутанных стеблей вереска, где не было никакого шанса поймать немую, тихо падал и падал белый снег, заметая все следы на промерзшей земле. И среди этих следов – то ли там, откуда убегала Болтушка, то ли в том месте, где она нашла обезглавленного мальчика, а потом, вероятно, притащила сюда, – они наконец обнаружили тело несчастного ребенка. Оно лежало в десяти шагах от дерева, где Болтушка оставила своих кукол.
Отец мальчика зарыдал.
Из глубины леса, чернеющего в горах, ему ответил волчий вой.
Пламя факелов затрещало под напором ветра, и снежинки снова завихрились. Началась метель. И все время, пока Грегуар, склонившись над изуродованным трупом мальчика, изучал его раны в неровных отсветах огня, не было слышно никаких других звуков. Взволнованный, бледный, с перекошенным лицом, он нашел в открытых ранах жертвы то, что несколько дней спустя ему пришлось показать на ученом совете, возглавляемом королевским интендантом, и что навлекло на него большие неприятности. Однако в ту страшную ночь Грегуар никому даже словом не обмолвился о своей находке, да и, скорее всего, в сумраке, освещаемом полыханием фонарей, ее никто и не заметил… Нахмурившись, шевалье обратился к отцу детей, который после случившегося все время молчал:
– Нужно искать твою дочь.
Мужчина молчал, качая головой. Двое других ответили вместо него. Их голоса надрывались от усталости, глаза блестели, а в уголках ртов и бородах застыла слюна. Они заявили, что все кончено, что им никогда не найти ее, по крайней мере живой, а даже если девочка еще и жива, то это наверняка будет скорее проклятие, чем чудо, потому что для нее все потеряно, раз уж она повстречалась со Зверем. Затем крестьянин, пряча глаза, сказал, что у него уже нет дочери. Тома, как ни странно, поддержал их. Маркиз пожаловался, что люди уже валятся с ног от усталости, а следы на снегу почти не видны, что они всегда смогут вернуться позже, например утром, и привести с собой собак…
Неожиданно раздался громкий вой волка. После непродолжительной паузы он повторился, но уже ближе и по-другому. Чувствовалось, что зверь находится где-то рядом и бродит вокруг сидящих на корточках крестьян которые напряглись, сдерживая дрожь и стараясь не выдавать своего страха.
– Где Мани? – внезапно спросил Грегуар.
Индейца нигде не было видно.
Волк снова завыл.
Грегуар выругался. Он попросил Тома провести людей, которые несли растерзанное тело ребенка, до Фулейра, но молодой маркиз отказался и вместо этого построил крестьян, вручив предводителю группы свой пистолет. Селяне же оставили им свои факелы.
Следы от копыт лошади Мани были очень четкие, и ехать по ним не составляло труда даже ночью. Продвигаясь вдоль засыпанного снегом обрыва, они осторожно спустились по откосу, пересекли лес и поляну, а затем обнаружили, что их путь все больше лежит вниз, под уклон. Несколько раз где-то рядом раздавался волчий вой, и тогда Тома и Грегуар пришпоривали своих уставших коней, которые тревожно фыркали, кусая удила, и пряли ушами. Два волка, перекликавшиеся таким образом, находились теперь совсем близко друг к другу, чтобы встретиться в одной точке.
Мани ждал товарищей на самом краю горной расщелины, возле сухого голого дерева, склонившегося к отвесной стене. Грудь индейца медленно вздымалась и опускалась. Увидев, что они приближаются, он сжал губы: ему нечего было сказать, к тому же он и так сегодня слишком много говорил. Тома д'Апше казался слишком бледным в неясном свете луны. Снег пошел сильнее, порывы ветра стали ожесточеннее.
Мани отстегнул от своего седла моток веревки и, не говоря ни слова, начал разматывать его, передав другой конец Грегуару, который тоже молчал.
Ни один человек, находящийся в здравом уме, не рискнул бы спуститься на дно этой расщелины, которая зияла чернотой до жути и казалась бездонной. Ее склоны были такими гладкими, что на них не за что было уцепиться ни рукой, ни ногой. Тома был поражен и даже коротко вскрикнул, увидев, как Мани повернулся спиной к этой чернеющей пустоте и стал пятиться, не обращая внимания на протестующий жест Грегуара. Нащупав выступ, индеец поставил ногу и, натянув веревку, молниеносно исчез в пропасти. Маркиз подбежал поближе, чтобы помочь ему.
Мани не показывался несколько минут, а затем, поддерживаемый двумя своими товарищами, значительно медленнее, чем он спускался, поднялся наконец из расщелины. У девочки, которую он держал на руках, прижимая к телу, вся голова была в крови, на ней почти не осталось волос. Она слабо дышала и была без сознания.
Завернув ребенка в свой плащ, Мани бережно держал ее на руках, даже когда забирался в седло.
– Теперь покажи нам дорогу, – сказал Тома.
В пятидесяти шагах от них на толстом стволе поваленного грозой дерева сидел огромный серый волк, который находился там все время, пока могиканин спускался в расщелину, а потом поднимался наверх. Но путники не видели его и заметили присутствие зверя лишь в тот момент, когда он спрыгнул со ствола, немало перепугав их, а затем, довольный и успокоенный, удалился легкими прыжками. Грегуар и Мани проводили его долгим взглядом. Маркиз, смотревший в это время в другую сторону, ничего не понял и только обернулся на шелест ветвей которые сомкнулись за убегающим зверем.
– Мани! Боже мой! Как тебе это удалось? – схватившись от удивления за голову, прошептал Грегуар на певучем, но немного резком языке индейцев, прежде чем сесть в седло.
– Мой народ носит имя волка, – с гордостью ответил индеец. – Волк привел меня сюда.
– Мой друг, я тебя прошу, мы оба прекрасно знаем, что волки не разговаривают! – хриплым голосом прошептал шевалье.
На этот раз Мани ответил ему по-французски:
– Этой ночью ты не видишь звезд на небе. Но они все же там есть…
– Господи, Мани… – пробормотал Грегуар, сдаваясь.
Он резко дернул поводья, подпрыгнул в седле и пришпорил лошадь облепленными снегом сапогами.
* * *
Небо время от времени прояснялось, и на нем появлялись светлые прогалины, голубевшие среди снежно-белых облаков. Шум и движение в лесах заглушалось северным ветром, который непрерывно дул в сторону замка, обдавая гладкие стены снегом. Метель продолжалась уже несколько дней и ночей.
Они стояли снаружи, возле ступеней широкого крыльца, на котором суетились слуги, и Марианна, похоже, не собиралась приглашать его войти в дом. По причине, которую Грегуар не хотел знать и которая, признаться, не очень-то волновала его, девушка встретила молодого человека во дворе. На самом деле шевалье сразу догадался, почему она стояла там, ожидая его, но не придал этому никакого значения.
В конце концов, это было не важно.
Главное заключалось в том, что он сейчас находился рядом с ней, мог чувствовать ее присутствие, слушать ее, любоваться ею. И она говорила с ним не только словами, но и глазами, своим телом и жестами, излучая человеческое тепло, наполнявшее его счастьем, несмотря на холодность, с которой Грегуара принимали в Менде. Казалось, он чувствовал не только то, к чему мог прикоснуться или увидеть глазами, но и нечто другое, что витало вокруг них, – неосязаемое и необъяснимое, хрупкое и очень нежное, словно неуловимый луч солнца.
Они неспешно прогуливались по садовым аллеям, в который раз проходя по одним и тем же дорожкам. Марианна, одетая во все темно-красное, в сапожках и перчатках, в плаще, подбитом лисьим мехом с рыжим и серым оттенками, выглядела потрясающе. У нее была та же прическа, что и в тот раз, когда Грегуар впервые увидел ее, – непослушные волосы девушки были немного стянуты и подчеркивали нежный овал лица. На шевалье был длинный темный кожаный плащ с высоко поднятым воротником. Низко надвинув треуголку, он, казалось, полностью погрузился в свои мысли.
Сначала он рассказал ей, как они нашли маленькую девочку, полумертвую от голода, холода и страха, а потом поведал намного более таинственную историю о ее брате, несчастном Луи, по поводу которого Грегуар впоследствии задал основную часть своих вопросов на ученом совете, проходившем в гостинице Лаффонта. Он спросил у девушки, рассказывал ли ей об этом Жан-Франсуа, который в нем участвовал, и о каких соображениях шевалье граф упоминал.
– Не столько о соображениях, сколько о фактах, как я надеюсь, – поправился Грегуар.
Он вспомнил зал, где проходило обсуждение, и его стены, украшенные деревянными панелями (которые, кстати, единственные вызывали более или менее теплые чувства во время этого мероприятия). Грегуар не забыл ни выступления капитана дю Амеля, ни сурового заключения интенданта, еще больше остудившего и без того холодную атмосферу совета.
– В конечном счете, капитан, – говорил интендант, – вы обложили всю местность капканами, в которых крестьян погибло больше, чем волков. Ваши солдаты совершают такие преступления против населения, каких иногда и Зверь не осмеливается совершать. К тому же во время вашей бойни волк убил… четырнадцать человек!
Капитан бормотал какие-то извинения, пытаясь оправдаться. Но Жан-Франсуа не пощадил его и предложил послушать мнение "мсье натуралиста", спросив Фронсака, что думает наука по поводу этого lupus insaisissahlus .
Эти слова, произнесенные с сарказмом, вызвали среди уважаемых членов ученого совета смех. Но когда все успокоились, Грегуар, резко вернув собрание в обстановку серьезности, выразил уверенность, что Зверь – это не волк. Он также добавил, что посвятил очень много времени изучению этих животных, находясь в Новой Франции, где волки водятся в изобилии, и пришел к выводу, что они очень редко нападают на людей без причины.
– Ваш отец, Марианна, возразил, что волки в этих краях, то есть в Жеводане, могут иметь немного другие повадки. К тому же волк, больной бешенством, может напасть на кого угодно.
– Но разве это не логично?
– Понимаете, если животное заболевает бешенством, оно умирает от этой болезни через две недели. Но в ваших краях Зверь орудует уже два года, Марианна. И на хрупах я видел раны, которые не способен нанести ни один волк.
– И этот отпечаток, который, как вы сказали, был обнаружен… на теле несчастного Луи?
– Да, и это тоже. Я показал свою находку на совете.
Грегуар вспомнил, как вынул из кармана небольшую бутылочку для пилюль и, открыв ее, передал присутствующим.
– Это еще одна форель, вроде той, что вы нам недавно продемонстрировали? – поинтересовался граф.
В бутылочке находился предмет из серого металла, нечто вроде железного клыка.
– Я обнаружил этот кусок металла в растерзанном теле жертвы. Ни у одного животного не бывает металлических клыков, и, насколько я знаю, не надо быть ученым, чтобы утверждать это.
Жан-Франсуа заметил:
– То есть вы считаете, что монстр – это не животное? Кто же он, в таком случае? Скажите нам, шевалье, как его поймать, кем бы он ни был? Пока мы здесь разговариваем, этот… это существо убивает наших людей!
– Что ж, говоря это, мой брат был совершенно прав, – заметила Марианна.
Грегуар покачал головой и коротко вздохнул.
На защиту мнения шевалье попытался встать отец Сардис. Послушав дискуссию, где Грегуар предположил, что Зверь – это не обычный человек, аббат в свойственной ему манере заявил, что Церковь полагает точно так же. Он торжественно провозгласил, что поддерживает точку зрения господина де Фронсака, который приписывает Зверю сверхъестественный характер. Но Грегуар не воспользовался этой поддержкой, а, наоборот, попытался убедить присутствующих, что он ничего такого не предполагает, а просто относится ко всему критически и ищет истину.
Напряженность достигла предела. Особенно это чувствовалось в конце заседания, когда интендант Лаффонт заговорил о том, что, по всей видимости, было истинной целью этого собрания. Речь шла об отставке дю Амеля и королевском указе, в котором методы капитана признавались неэффективными. Дю Амелю и его солдатам надлежало возвратиться в Лангоньский полк, а на его место был назначен господин Ботерн, королевский канонир, который был уполномочен убить этого злобного волка на данной территории.
Марианна искренне поинтересовалась:
– Но разве вам не более чем другим, и особенно моему брату, выгодно…
– Ваш взгляд и тон вашего голоса наводят меня на мысль, что я прощен за то, что однажды покинул стены этого замка, – перебил ее Грегуар, не давая договорить.
Все еще хмурясь, девушка повернулась к нему.
– Без сомнения, – сказала она, придерживая воротник своего плаща так, что ее рука оказалась прямо перед губами. – Знаете ли, мне тоже очень интересно, каков же мой… тотем. Я правильно употребила это слово?
Он кивнул в знак согласия.
– Вы не хотите мне сказать?
– На этот вопрос может ответить только Мани, я не мастер в таких делах. Вы позволите мне видеть вас, чтобы поговорить о тотемах и Звере?
– Конечно. – Она улыбнулась и с легкой иронией в голосе произнесла: – Вы надеетесь, что будете единственным человеком в Жеводане, который сегодня не захочет говорить ни о чем другом?
– Во всяком случае, я точно знаю, что мне нечего добавить, поскольку мои предположения по поводу Зверя – абсурдные для всех остальных – при королевском дворе ничего, кроме славы безумца, не принесут, – ответил Грегуар и с грустью добавил: – Марианна, очевидно, вы хотите услышать от меня что-то вроде признания, которое я больше никому не могу сделать. Дескать, я, Грегуар де Фронсак, считаю, что Зверь – это такое существо, которое состоит не только из плоти, но и из железа. К тому же оно одарено разумом (если в данном случае можно употребить это слово, потому что обычно так говорят о людях) и обладает способностью мгновенно исчезать. Вы желаете услышать что-либо в этом роде, не правда ли?
– Но разве это не то, что вы хотите мне сказать?
– Только в том случае, если это подтвердится доказательствами, которые можно увидеть и потрогать, так-то…
– О Боже, шевалье! В вас говорит парижанин и житель Новой Франции в одном лице! Вы не прожили здесь и трех месяцев и уже утверждаете, что разгадали страшную тайну! Возможно, теперь вы думаете, что Зверь ляжет к вашим ногам и станет лизать вам руки?
– Ну, этого мне не требуется.
– Имейте терпение, Грегуар… Жан-Франсуа говорил, что вы хотите поехать в Африку.
– О… Он ьам об этом сказал. Это просто мечта натуралиста, который в какой-то момент осознал, что Эйвара с него хватит… А вы? Вам никогда не хотелось попутешествовать?
Марианна улыбнулась, как будто слова Грегуара рассмешили ее.
– У девушек из здешних мест обязанностей больше, чем желаний… – Казалось, она посмеивалась над ним. Затем, посмотрев вверх, не поднимая головы, она едва слышно добавила: – Вы заметили отца Сардиса, засевшего в башне?
Грегуар приостановился и с удивлением взглянул на девушку, не совсем понимая, о чем она говорит.
– Он за вами присматривает? – после паузы спросил он.
– Он за мной наблюдает. Одна в парке вместе с вами – это не рекомендуемое приключение… Вы не хотите вернуться, попить горячего? Давайте так и сделаем, мсье, а не то аббат, который следит за нами, замерзнет и подхватит простуду…