– Ты называешь мне адрес прямо сейчас. Экономишь нам время и силы. И тогда я не выдаю тебя на расправу этому зверю. Он даже и не узнает никогда, кто его выдал.
– А что дальше?
– Дальше ты садишься в тюрьму и будешь сидеть, сколько суд приговорит.
– За что!
– Как за что? За скупку краденого. Серебряный закусочный прибор забыл?
– Но ведь…
– Ты думал, в Нижнем Новгороде можно безнаказанно барышничать? Шалишь!
Тут Прозоров, который молча вел протокол, хищно ухмыльнулся и добавил:
– Это тебя в Москве оставили в сильном подозрении. А у нас с такими разговор короткий.
– Итак, Саласкин, повторяю вопрос: где скрывается банда Разъезжалова? Учти, что неправильный ответ влечет за собой тяжелые для тебя последствия. Самые тяжелые. Решается вопрос, жить тебе или помирать. Осознаешь?
Маклак понурил голову и какое-то время молчал. Алексей не торопил его. Наконец арестованный крякнул и заявил:
– Что ж мне из-за такого головой жертвовать? Только обещайте мне, ваше высокоблагородие, что он никогда про этот наш разговор не узнает.
– Обещаю. Все сделаем так, будто по фотокарточке коридорный опознал.
– Если обманете, грех на вас будет…
– Будет, будет. Ты адрес говори.
– Значит, проживают они в гостинице Дугарева. Все трое в одном нумере.
– Ух ты! – обрадовался Прозоров и подбежал к окну. – Вот же она, прямо напротив. Это что, Разъезжалов через улицу от сыскного отделения поселился?
– Точно так.
– Ну наглец! Он сейчас у себя?
– Не могу знать, но навряд ли. Купца какого-то они пасут, вчера на выставке приметили. Как стемнеет, налетят. Так что поспешите.
– Что за купец? Где поселился? – забросал маклака вопросами коллежский регистратор.
– Слышно, что живет он в гостинице "Международная".
– В "Международной" несколько корпусов, – озабоченно сообщил Лыкову Владимир Алексеевич. – "Россия", "Америка", "Франция", и в каждом сотни номеров! Можем не успеть. А станем ходить по этажам – спугнем!
– Ну? – спросил сыщик у Саласкина, глядя на него тяжелым взглядом.
– Я не знаю!
– Говори, что знаешь.
– Разъезжалов хочет подсунуть купчине певичку. Тот, знать, слаб на женский пол… Баба из чешского хора, красивая! Заманит она его в ресторацию "Хуторок". А оттуда – как карась наклюкается – повезет будто бы к себе на постелю. По пути и приткнут. Банкин уж и экипаж нанял.
Все стало ясно. Сыскное отделение без лишней огласки начало готовиться к задержанию. Маклака покамест посадили на ярмарочную гауптвахту, в карцер. Если все подтвердится, полицмейстер переведет его в острог. Там начнут дознание о скупке краденого. А дело Разъезжалова двинется своим чередом, никак не пересекаясь с Саласкиным.
Ресторан Неменского "Хуторок" – один из лучших на ярмарке. Находится он на Песках, и клиентура у него самая денежная: железные и рыбные торговцы. Кухня о-го-го, а цены – еще хлеще. Лыков хотел сначала сам сесть в зале под видом посетителя, присмотреться. Но передумал. Вон старик Озорович тут же его узнал. Мало ли кто окажется в ресторане? Закричит: здорово, сыщик, как дела? Гримироваться не хотелось. Свое гримерное депо осталось в департаменте, а мазаться здешними красками было боязно. И Алексей поместился на берегу затона напротив Москательного ряда. Там держал пельменную отставной околоточный надзиратель. Он укрыл Лыкова и пятерых агентов. Шестой, самый способный, сидел в "Хуторке". Фамилия у него была фон Бригген – настоящий немец, да еще из дворян. А пошел в надзиратели сыскного отделения! Бригген трепался с приезжими ганноверцами, ловко изображая меховщика. И смотрел по сторонам.
Как задержать троих опасных преступников? Если бы под рукой оказались "летучие", вопросов бы не было. А здешние силы? Прозоров не производил впечатления человека тертого. Без году неделя как главный сыщик. Его подчиненных Лыков узнать не успел. Поэтому и вызвал старого приятеля Петра Фороскова. Петр по-прежнему служил в пароходстве "По Волге", обороняя его от жуликов. Он сразу согласился рискнуть и тоже пришел в ресторан.
В час ночи, когда засада уже вся извелась, Форосков стукнул в окно. Алексей быстро впустил его в сени.
– Ну?
– Стоят у входа, – сообщил Петр важную новость.
– Точно они? Ведь темно уже!
– Точно. Разъезжалов наклеил бороду и заглянул внутрь. Выпил рюмку у стойки и вышел. Но это он! Прячется за углом ресторана Березиной. А Банкин на козлах, как и ожидалось.
– Двое. Где же Пашка Черемис?
– Был в зале, а пять минут назад расплатился и вышел. Подсел к Банкину, под верх пролетки.
– Так. Значит, вот-вот начнут.
– Похоже на то.
– А штымпа обнаружил?
– Там их полста, и все с бабами! Но, один скорее, всего и есть наш. Черемис глаз с него не спускал.
– Кто такой?
– Паспорта я у него не смотрел, – ухмыльнулся Петр. – Бородатый, денежный и пьяный. Как все они, впрочем. Сидит у эстрады. Девка при нем русская, хоть изображает из себя австрийскую подданную.
– Он! Ну, ребята, выходим по одному. Оружие взвести!
Агенты щелкнули курками и начали нехотя выбираться наружу.
– Не дрефь, все будет хорошо, – ободрил их Лыков. – Разъезжалова я беру на себя, а вам отдаю мелочишку.
Все произошло стремительно. Надворный советник подкрался к беглому сзади. Тот его не услышал: стоял и следил за выходом из "Хуторка". Удар по шее поверг бандита на землю.
Легким шагом Лыков подошел к пролетке. Там сидели двое. Сыщик цапнул одного за горло и выдернул наружу. Второго схватил невесть откуда взявшийся Форосков. Когда подбежали агенты, им оставалось лишь связать грабителей…
Не теряя времени даром, Алексей повез пленников в Главный дом. Банкина с Черемисом посадили в одиночки, а Разъезжалова сыщик стал допрашивать.
Начал он так:
– Ну, дрянь, говори! Купца решил подрезать? Мы все знаем.
Налетчик гордо вскинул красивую голову:
– Попрошу мне не тыкать, мы с вами водку на брудершафт не пили.
Лыков хотел отпустить арестованному затрещину, но передумал. Есть люди, от которых больше добьешься вежливостью, а не грубостью.
– Хорошо. Начнем сначала. Вы признаете, что являетесь Андреем Дормидонтовичем Разъезжаловым, осужденным в Москве за убийство четырех человек и бежавшим с Нерчинской каторги?
– Да, признаю. Как вы нас нашли?
Надворный советник вытащил из кармана пачку фотографических карточек и помахал ими:
– Вот. Коридорный в номерах Дугарева опознал Черемиса, когда мы делали повальную облаву. Что же вы как облапошились? Взяли к себе человека с такими приметными шрамами.
– Вот оно что… А я уж подумал…
– Что вы подумали? – "насторожился" сыщик. – У вас есть в городе еще сообщники?
– Да нет, это я так.
Алексей внимательно присматривался к убийце. Сильная личность! Держится с достоинством, хотя немного растерян. До сих пор не может понять, как он так легко попался. Подобные, когда смирятся, начинают говорить все без утайки. Хорошо бы и Разъезжалов раскололся сразу.
– Будем признаваться?
– В чем? – усмехнулся арестант, словно сидел на дружеской беседе. – Мы ничего не успели сделать. Поторопились вы маленько, ежели хотели взять нас с поличным.
– Ну, тут не успели, а раньше успели. Меня интересует смерть городового Одежкина.
– Какого еще Одежкина? – удивился арестант.
– Которого вы убили три дня назад во дворе дома Мохова в Плотничьем переулке.
Разъезжалов был озадачен.
– Три дня назад? А в котором часу это случилось?
– Вечером, около одиннадцати.
– Ну, тут уж вы облапошились! – развеселился каторжник. – Три дня назад об эту пору мы всей шайкой отмечали мои именины. В ресторане "Повар". До двух часов ночи гудели. Спросите обслугу – она подтвердит.
И сыщик сразу понял, что арестованный говорит правду.
Еще через час Яковлев, Прозоров и Лыков докладывали губернатору о поимке преступников. Точнее, докладывал полицмейстер, а остальные молчали. Петр Яковлевич был в своем рапорте объективен.
Баранов выслушал и спросил:
– Я правильно понял, что все сделал Лыков?
– Фактически да. Он обнаружил маклака, связанного с Разъезжаловым. Он же его расколол и заставил выдать убийц. Он же, собственно, и арестовал.
– Алексей Николаевич! – повернулся к сыщику губернатор. – Благодарю вас за службу! Завтра же будет в телеграмме министру.
– Да бог с ней, с телеграммой, Николай Михайлович. Убийца городового Одежкина не найден.
– Но зато обезврежена опаснейшая шайка беглых каторжников.
– Согласен, это хорошая новость для города и ярмарки.
– Что вы намерены делать дальше? Где искать убийц?
– Сейчас я намерен отдохнуть. Все-таки взяли трех лихих людей, и без капли крови. Переволновался немного…
– Да, конечно, я понимаю. Завтра прошу ко мне в удобное для вас время. Подумайте, чем мы еще можем помочь в вашем дознании. Не смею задерживать.
В коридоре Лыков не удержался и сказал полицмейстеру:
– Вот видите, Петр Яковлевич! В последний момент мы сегодня успели. Еще чуть-чуть, и они зарезали бы купца. Может, и хористку тоже: зачем им свидетель? А вы методы мои бессовестными называли…
– Виноват, Алексей Николаевич! – сказал Яковлев, вставая перед сыщиком во фрунт. – А вы преподали мне урок. На всю жизнь запомню. Извините еще раз, и – спасибо!
Глава 4
Новые версии
Дознание зашло в тупик. Хорошо, конечно, что взяли разбойников. Но кто же тогда ударил камнем несчастного городового?
Разъезжалова с Банкиным уже на следующий день этапировали в Нерчинск. Там им добавят к сроку по пять лет и запрут в каземате. Воробьева-Черемиса отослали в Москву – теперь он ответит за свои злодейства. Саласкина решили выкинуть из города, иначе бы на суде Пушкину пришлось давать показания, и тогда его сотрудничество с полицией стало бы известным. Распоряжением губернатора маклака посадили на поезд и велели никогда больше в Нижний Новгород не приезжать…
Жизнь подбрасывала новые загадки. В Шуваловской даче на ивовой плантации нашли тело женщины. Плантация являлась одним их экспозитов выставки. Она представляла образцы различных видов ивы, пригодных для корзиночного плетения. Место глухое и мало посещаемое. Женщина была задушена и раздета донага, а одежду преступник бросил возле тела. Опознанием установили, что это та самая проститутка Угодникова, которая сбежала от содержательницы Щавельской. Ни свидетелей, ни улик…
Алексей не стал отвлекаться на убийство проститутки, а продолжил дознавать смерть городового. Он съездил во Вторую Кремлевскую часть и спросил пристава Богородского:
– А что за столкновение было у Одежкина с какими-то артельщиками? Он хотел отвести нарушителей для составления протокола. А те показали ему кулак, и парень передумал…
– Да, за неделю до гибели случилась история. Яков не проявил твердости, ну да что теперь его за это винить…
И пристав рассказал следующее: как известно, мастеровым с инструментами запрещается ходить по тротуарам, они могут задеть обывателей за платье и вообще мешают прохожим топорами и пилами. Полиция обязана в таких случаях заставить их спуститься на мостовую и составить протокол, по итогам которого нарушители уплачивают штраф. Суммы эти бывают очень ощутимы, и бедные мастеровые стараются избежать наказания. Просят, суют мелочь на лапу, изредка скандалят. Так же случилось и с Одежкиным. Он увидел артель плотников, которая с инструментами нагло шла по тротуару. Это было напротив речного училища.
Постовой остановил их и хотел препроводить в часть для составления протокола. Артельщики оказались выпимши и начали скандалить. И даже угрожать! Какой-то особо нервный кинулся на городового с кулаками. Его оттащили, но очень советовали служивому забыть происшествие…
– И что Одежкин? Забыл?
– Да. Он сробел – там десяток пьяных мужиков, весьма дерзких. И решил с ними не ссориться. Дошло до меня. Я сделал Якову внушение, но полицмейстеру сообщать не стал. Иначе начет, а жалование у городовых и без того маленькое, двенадцать рублей в месяц. Пожалел, словом.
– Понятно. Могли эти люди затаить на городового обиду и подловить вечером?
Богородский задумался.
– М-м… Крайне маловероятно. До протокола не дошло, дело замяли. Зачем им будировать? Это же каторжное дело – на полицейского нападать!
Лыков не поддержал рассуждений пристава:
– С точки зрения здравого смысла так и есть. Но мы-то с вами знаем, какие бывают идиоты. То и дело таких встречаешь! Залудит косушку и ходит, ищет, к кому пристать. А тут и искать не надо. Обидел его городовой! Значит, пойти и отомстить.
Богородский не нашел, что возразить. Действительно, мало ли дураков на белом свете! Вон по весне в их части случай был: два красильщика подрались, и один второго зарезал. А до того пьянствовали вместе, песни пели, обнимались… И кончилось кровью. А тут артель, в которой имеется беспокойный. Полез с кулаками на городового при исполнении. Чем не версия?
Алексей решил поручить ее разработку Прозорову. Не хотелось ему искать каких-то плотников, не царское это дело. Но Владимир Алексеевич встретил его сетованиями:
– Вот же чертовщина! С выставки билетеры разбегаются!
– Какие еще билетеры?
– А которые в турникетах сидят. Сначала старший убег, а вчера еще трое!
– Старший – это который Лугвенев?
– Он самый. Сбежал еще, когда царь не уехал. Не иначе, с выручкой!
– Да уж, просто так билетеры не бегут, – согласился надворный советник. – Однако как же они воровали? Там в турникетах счетчики! Посетитель зашел, и колесико передвинулось. Много не сопрешь.
Прозоров махнул рукой:
– Наше жулье на выдумку богато. Не иначе что-нибудь придумали.
– Но Савича жалко, – продолжил надворный советник. – Он взял приятеля на должность, доверился ему, и вот… Теперь надо дознание проводить, сколько денег выставка не досчиталась.
– Об этом и речь, Алексей Николаевич, – расстроился Прозоров. – Вы ведь знаете, что и меня к этой чертовой выставке прикомандировали. Вот получил сейчас от полицмейстера указание – бросить все дела и искать сбежавших.
– Как так – бросить все дела? – удивился Лыков. – А кто станет убийство Одежкина дознавать? Сравнили аферу с убийством полицейского. Что там у Яковлева, совсем ум за разум зашел?
– Я человек маленький, делаю что приказано. Вы бы поговорили с их высокоблагородием, а? Иначе мне придется отозвать людей от вашего дознания.
Лыков пошел к полицмейстеру. Тот делал объезд ярмарки, и пришлось его долго ждать. Когда коллежский советник наконец появился у себя, состоялся довольно резкий разговор. Оказалось, что Тимирязев потребовал от Яковлева срочно найти беглецов. Особенно Лугвенева. Люди скрылись без видимых причин, сразу четверо! На первый взгляд недостачи за ними нет, поступление денег шло без нареканий. Но точный ответ может дать лишь ревизия. А скандал выставке сейчас совсем не нужен. Только что уехал государь, оказавший ей большую честь. Обошел все отделы! И тем привлек, безусловно, новые толпы посетителей. Самое время принимать гостей, демонстрировать успехи народного хозяйства. Значит, ревизию следует делать тихо. И вообще помалкивать насчет беглецов.
– Но люди Прозорова нужны сейчас для дознания убийства, – возразил Лыков. – Это важнее билетных афер.
– Тогда, им придется успевать везде, – ответил Яковлев. – Я не могу отказать генеральному комиссару выставки. Сыскное отделение с двадцать восьмого мая официально переподчинено, в том числе и Таубе. Прозоров на время выставки обязан исполнять приказы ее полицмейстера.
– Хорошо, я понимаю, что людей нет, но хотя бы отзовите свои слова. Что сыскные должны сейчас бросить все другие дела и заниматься только этим. Пусть тащат оба воза.
Так и решили. Яковлев вызвал Прозорова и велел ему не оставлять дознания о смерти Одежкина. Следует так распределить людей, сказал он, чтобы их хватило на все.
Два сыщика вышли на подъезд Главного дома. Владимир Алексеевич был обескуражен.
– Вот так всегда! Разорвись надвое, спросят: а почему не на четверо? Где ж я людей возьму для всех мазуриков? Штаты общей полиции на время ярмарки и выставки увеличили в четыре раза. А сыскное отделение, как имело восемь единиц, так с ними и осталось. Тут еще шлюху эту задавили!
– Что об этом говорить, – пожал плечами Алексей, – служба. Вы вот послушайте, что я узнал от пристава Богородского…
И он рассказал про стычку Одежкина с неизвестными плотниками, которая могла стать причиной убийства. Прозоров загорелся:
– Любопытная идея. Я пошлю в часть Пузыревского, пусть копнет.
Губернский секретарь Пузыревский был помощником начальника сыскного отделения. Алексею он не нравился. Надутый какой-то и вялый. Будучи в чине выше своего шефа, он был обижен, что не его назначили на отделение. И действовал всегда спустя рукава. Но ведь так по всей полиции! Вон пристав выставки Муханов всего-навсего губернский секретарь, а помощником у него – надворный советник Веснин. Подполковник – у поручика! И ничего. Служит Веснин и не жалуется…
– Вы вот что, Владимир Алексеевич. Пошлите лучше туда фон Бриггена. Он вам настоящий помощник, а не Пузыревский.
Коллежский секретарь смутился.
– А…
– А тот пусть займется билетерами.
Сам Лыков вызвал на беседу Ивана Одежкина. Брат погибшего служил в Рождественской части и был там на хорошем счету. Он пришел после дежурства – подтянутый, основательный.
– Скажите, Иван Степанович, были ли у Якова враги? – с ходу огорошил его сыщик.
Тот наморщил лоб и задумался. Вдруг лицо его дрогнуло.
– А ведь были!
– Кто?
– Антоха Рябзин, есть такой.
– Что за человек?
– Из наших бывший, из городовых. Смелый парень, но бесшабашный. Без царя в голове. Особенно когда водки нажрется…
– И что у них между собой вышло?
– А Иван его пьяного пытался усмирить. Когда Антоха буфетчику в "Стрельне" грозился морду начистить. Увел он тогда Рябзина и вечером доложил о том по команде, как полагается.
– Ого. И чем закончилось?
– Рябзина, понятно, пинком под зад. Он и раньше нарывался, на "губе" сидел, штрафовали его. А тут терпение у начальства кончилось, и – вчистую. Антоха обещал отомстить. Пришел в часть, напал на брата, изломал ему шашку… Как же я сам об том не вспомнил?