Даже во время романа с самой красивой дамой Парижа, даже после освобождения из Бастилии, даже после приснопамятного обыска… да что там!.. даже в собственных мечтах он не был так популярен! Приключившаяся на днях кончина наследника престола – семилетнего ребенка, давно хворавшего, – и та, похоже, не взволновала общественность так, как нападение на виконта. Друзья, приятели, знакомые, незнакомцы наносили ему визиты один за другим. Вручали подарки, соболезновали ввиду потери невесты, пеклись о д’Эрикуровом здоровье, спрашивали, ищут ли преступников. В первый же день после того, как врач разрешил виконту принимать гостей, его посетили четыре двоюродных брата, пять бывших любовниц, обе мадам де Шампо, Пальмароль, молодой Гримо де ля Реньер (сын генерального откупщика и любитель экстравагантных пирушек), а также – этого виконт никак не мог ожидать! – герцогиня де Граммон собственной персоной. Она, как и все предыдущие визитеры, сказала, что д’Эрикур – настоящий мученик Просвещения и что Софи, несомненно, убили те же мерзавцы, которые незадолго до этого расправились с ее бабушкой и навлекли подозрение на виконта.
Поток гостей казался бесконечным. Д’Эрикура почтили визитом и Ривароль, и кавалер де Буффле, и жена знаменитого математика Кондорсе, которого прокатили на выборах в Штаты, и мадам де Сталь. Даже исписавшемуся драматургу Бомарше, который теперь зарабатывал на военных поставках, было дело до д’Эрикура. От предложения сочинить о нем трагедию в духе Софокла виконт отказался. А вот идея Виже-Лебрен, известной художницы, написать д’Эрикура в постели ему понравилась.
Кроме визитеров, к виконту приходили еще и письма. В основном это были послания из Версаля: депутаты Генеральных Штатов, а также те, кто не мог оторвать глаз от зрелища их величественных заседаний, приносили соболезнования на бумаге. Судя по тому, что читал раненый, в Версале только и говорили, что о нападении на него! Ларошфуко желал выздоровления, Лафайет обещал разыскать убийц, Ноайль восхищался мужеством д’Эрикура и сообщал, что гордится таким современником. Было письмо и от герцога Орлеанского. Он заверял, что собрание депутов возмущено нападением на чету просвещеннейших людей Франции в день их свадьбы и горит желанием устроить такие порядки, чтобы гонители демократов, поборники фанатизма и деспотизма не смели поднять головы. "Решимость нашей ассамблеи все возрастает, – писал герцог. – Пелена предрассудков спадает с глаз тех, кто еще вчера боялся поколебать существующие обычаи. Даже почтение к Его Величеству не может пересилить нашего возмущения царящими при дворе порядками и разгулом преступного мракобесия. Депутаты желают реформ. Ваша жертва была не напрасной, виконт, ибо нас ждут великие времена!"
Что и говорить, воодушевление депутатов виконт мог заметить и без герцога! Ведь из Версаля ему писали не только знакомые. Даже какие-то темные личности, никому не известные людишки, провинциалы, волей судеб затесавшиеся в ряды представителей третьего сословия и никогда не видевшие д’Эрикура, спешили засвидетельствовать ему свое почтение. Какой-то анатом по фамилии Гильотен беспокоился о здоровье виконта и предлагал ему свои медицинские консультации. Другой депутатишка, Робеспьер, представлявший провинцию Артуа, прислал д’Эрикуру письмо на семи страницах, где, кроме пожеланий и соболезнований, изложил за каким-то чертом свою политическую программу. К письму прилагалась нуднейшая речь, содержавшая восемь страниц, которую Робеспьер то ли произнес, то ли собирался произнести в Генеральных Штатах и которую раненый, пробежав глазами, мгновенно отправил в мусорную корзину.
Одним словом, д’Эрикур сделался таким знаменитым, что ни письма, ни визиты незнакомых людей его больше не удивляли. Вот почему, когда слуги доложили о приезде некоего господина Вейсгаупта, чья фамилия ни о чем д’Эрикуру не говорила, он, нимало не беспокоясь, распорядился пропустить гостя.
Стоило, однако, визитеру появиться в дверях спальни д’Эрикура, как глаза виконта широко раскрылись.
– Что же, добрый день, господин Вейсгаупт! – насмешливо произнес раненый через пару секунд. – Как давно мы не виделись! Кажется, так давно, что вы даже успели сменить фамилию! Если память мне не изменяет, в прошлый раз вас звали Кавальоном!
– Она вам не изменяет. Добрый день, – ответил гость.
Не дожидаясь приглашения, он взял стул, поставил его у постели виконта и преспокойно уселся.
Несколько секунд оба героя выжидающе рассматривали друг друга, не произнося ни слова. Наконец виконт решил прервать молчание. Стоило ему, однако, раскрыть рот, чтобы спросить, зачем пожаловал Кавальон, как тот его перебил:
– Вы, вероятно, хотите узнать, для чего я пришел? Вы сейчас спрашиваете себя: "Какого черта заявился сюда этот прохвост, про которого мне говорили столько дурного?" Вы заранее подозреваете меня в обмане. Я даже слышу, как вы сказали сами себе: "Чего бы ни предложил он – мне следует отклонить это!"
– В интуиции вам не откажешь, – ответил виконт. – Как и в умении вести диалог без участия собеседника.
– А вам не откажешь в остроумии, – одарил его ответным комплиментом Кавальон. – Что же касается цели моего визита, то тут все просто. Я пришел сообщить вам имя убийцы вашей невесты.
– Что?! – воскликнул д’Эрикур, едва не подскочив на кровати. Такого дерзкого заявления он даже от Кавальона не ожидал. – Уж не вы ли ее убили, сударь?!
– Нет, не я, – ответил тот спокойно, – а Помье.
– Помье?! Вы бредите!
– А вы так подвержены чарам этого мнимого простачка? – ухмыльнулся Кавальон.
Д’Эрикур хотел что-то возразить, но непонятная сила удержала его от этого. Помье не может быть убийцей, потому что… потому что… А, собственно, почему?
– Я вижу, что вы колеблетесь, – сказал гость. – Но взвесьте все аргументы. Вспомните, как вел себя Помье в тот вечер в Бастилии.
– А как он себя вел? – спросил виконт.
– Притворялся глупым неудачником. Делал вид, что не верит в легенду, рассказанную Феру. А ведь он сидел ближе всех к этому несчастному и вполне мог подбросить отраву в его тарелку!
– Отраву… – пробормотал д’Эрикур, силясь вспомнить обед в Бастилии.
– А потом он первым бросился к Феру, делая вид, будто пытается помочь ему! Мы с вами еще и не поняли, что случилось, а этот писатель уже звал священника! Разве не странно?
Виконт копался в воспоминаниях. Он уже забыл, как в точности было дело, но рассказ Кавальона казался похожим на правду.
– Весьма любопытно, что вы говорите это только сейчас, господин Ходецкий… или лучше называть вас Кавальоном?.. или все-таки Вейсгауптом?.. Ах, право, я запутался! – язвительно произнес д’Эрикур. – Что же вы медлили? Хотели сначала дождаться, когда Помье умертвит побольше народу?
– Увы! Прозрение снизошло на меня слишком поздно, – ответствовал гость, которого никак не удавалось вывести из себя. – Я смог разоблачить Помье совсем недавно…
– Интересно, каким же образом? – продолжал ехидничать д’Эрикур. – Приснился вещий сон? А может быть, вся правда о Помье снизошла на вас вместе с новой фамилией?
– Фамилия Вейсгаупт не нова, – ответил гость. – Это фамилия, данная мне при рождении. А вас, месье виконт, я считал более просвещенным.
– Что вы…
– Я хочу этим сказать, что мое имя знает вся Европа. Удивительно, что вы его не знаете.
Д’Эрикур не смог скрыть замешательства. Вейсгаупт сел к нему поближе, поглядел глаза в глаза и начал свой рассказ:
– Многим людям я представлялся под разными именами, месье виконт. Многих обманывал, это правда. Но вам врать не стану. Вы слишком ценный союзник для меня, месье д’Эрикур. Итак, я сообщаю вам свое подлинное имя: Адам Вейсгаупт.
Раненый заморгал. Теперь ему показалось, что он уже где-то слышал такое имя.
– Я родился сорок лет назад в Баварии, во владениях Виттельсбахов, – продолжал между тем человек с бесконечным числом фамилий. – Не скрою, судьба одарила меня неплохими способностями. В двадцать с небольшим я уже стал профессором родного университета в Ингольштадте. Я преподавал юриспруденцию. Но писаное право было мне не очень интересно. Куда больше я любил право естественное – то, которое есть у каждого, независимо от сословия и богатства, то, которое так гнусно попирается во Франции и о котором почти ничего не известно в германских землях… Я мечтал о царстве Просвещения, виконт! Я хотел видеть родную Баварию свободной от власти церковников и плена предрассудков, хотел, чтобы разум и уважение, а не обычаи и заблуждения руководили человеческими отношениями! Я хотел конституции для своей страны, хотел добродетельного правительства… Наконец, я желал знать намного больше, чем позволяли мне знать мой курфюрст и Католическая церковь, к которой я по рождению принадлежал! И тогда, д’Эрикур, я организовал тайный орден. Я и мои друзья поклялись не предавать друг друга, вместе прокладывая путь к Истине, и приняли римские имена. Свой орден мы назвали иллюминаты, что значит "просвещенные".
– Иллюминаты! – прошептал д’Эрикур.
Да, теперь он вспомнил историю баварского ордена. Пять-шесть лет назад иллюминатов разогнали. Это дело прогремело на всю Европу. Каких только ужасов тогда про них не рассказывали! Виконт сразу же проникся уважением к этим славным людям…
– Да, д’Эрикур. Теперь я вижу, что вы о нас вспомнили. Все верно. Многие из братьев меня предали. Мое имя было окружено омерзительной клеветой. Начались гонения. Курфюрст вместе с церковниками разогнали все масонские ложи – единственные очаги культуры и Просвещения в деспотическом государстве, – а затем взялись за наше общество. Братья ушли в подполье. Они все еще существуют, виконт. Они все еще ведут борьбу против Католической цервки и пережитков феодализма. Что до меня, то мое имя было настолько опорочено, что мне пришлось сменить его. Четыре года назад у меня отобрали кафедру. Я вынужден был уехать из Ингольштадта… а потом и вообще из германских земель. Уже второй год я во Франции.
– Вы ищете союзников в Париже? – спросил раненый.
Он и сам не заметил, когда перестал издеваться над Кавальоном и стал ему верить.
– Конечно, – ответил иллюминат. – Где, как не здесь, искать друзей настоящему поборнику Просвещения? Мои братья в Баварии ждут меня. Я обещал им вернуться с подмогой и с новыми силами взяться за пропаганду деизма и демократии. Но кто может поддержать нас? Ни Вольтера, ни Дидро, ни д’Аламбера нет в живых! Хозяйки лучших салонов, мадам дю Дефан и мадам Жоффрен, тоже уже в ином мире! Гольбах стар и немощен. Париж уже не тот, что был раньше! Я с ужасом понимал, что мне не на кого опереться… А потом еще и угодил в Бастилию.
– И там вы узнали о свитке, – продолжил виконт.
– О нет! О свитке мирового господства я знал и раньше! Масонам давно известно об этой реликвии, а я обладаю довольно высоким градусом в обществе вольных каменщиков…
– И правда! – спохватился виконт. – Ведь масоны – наследники тамплиеров.
– Это величайшее заблуждение! – восклинул Вейсгаупт. – Уж не знаю, кто пустил эту легенду… Не иначе сами тамплиеры сочинили, будто мы с ними заодно! Но послушайте, виконт, неужели вы можете верить этой нелепице?! Масоны – общество равных, общество ревнителей Просвещения, прав человека, веротерпимости! Мы боремся за свободу и разум. А чего добиваются тамплиеры? Они не хотят ничего, кроме власти для самих себя! Филипп Красивый уничтожил этот орден, потому что он мешал объединению Франции под властью единой короны, мешал созданию единой французской нации, предназначенной встать во главе прогресса! Если сейчас тамплиеры вернутся, то снова ввергнут страну в пучину феодализма, мракобесия, предрассудков! Даже нравы современных ретроградов покажутся вам вольнодумными по сравненению с тем, что устроят храмовники! Возвращение в Средневековье – вот их подлинная мечта! Теперь понимаете, д’Эрикур, почему мы не можем позволить им завладеть свитком?
Д’Эрикур был в смятении. Он верил и не верил Вейсгаупту.
– Что же вы предлагаете?
– Союз, виконт! Теперь, когда для всех вы – светоч Просвещения и мученик за прогресс, иллюминатам не найти лучшего, чем вы, друга! Я верю, что вы – искренний последователь энциклопедистов. Поэтому я доверяюсь вам. Вы смелы, вы разумны, вы истинный вольтерьянец. Зачем нам интриговать друг против друга в поисках тамплиерского свитка, когда наши интересы совпадают? Будем искать его вместе!
– Допустим, найдем. И кому он достанется?
– Вам.
Виконт поднял брови.
– Вы настолько мне доверяете? А в чем же тогда ваша выгода?
– Прежде всего в том, чтобы заклинание не нашли тамплиеры!
– Но я…
– Ваши интересы – это интересы просвещенного человечества, а его интересы – это интересы иллюминатов.
Д’Эрикур был повержен. Он ожидал от Кавальона чего угодно, только не этого.
– Но при чем тут Помье? – спросил раненый. – Не станете же вы утверждать, будто он – тамплиер!
– Я не могу утверждать и обратного.
– Но с какой стати этому горе-писаке быть в союзе со столь могущественным орденом?! Он же никто! Он же нищий! Если бы его подкупили, он бы хотя бы приличнее одевался!
– Может быть, Помье и действует один, на свой страх и риск, – сказал Кавальон. – Но нельзя исключать и того, что храмовники вертят им без его ведома, помимо его воли…
– Каким образом?!
– Внушение… Магнетизм… Искусные интриги… Так или иначе, я уверен, что Помье причастен к убийству вашей невесты. К тому же украшения вам подбросил тоже он.
– А уж это вы откуда знаете?!
– Масонам высших градусов доступно то, что неведомо простым людям, – загадочно отозвался Вейсгаупт. – Ведь ваш отец поймал его, не так ли? Попросите его описать преступника – и вы убедитесь, что это был не кто иной, как Помье.
Виконт задумался. И правда, почему бы не спросить? До сих пор ему не приходило в голову выяснять внешность ночного гостя.
– Вспомните все, что вы знаете про Помье, – продолжил иллюминат. – Что он делал, что он знал, где мог бывать… И еще один совет: разыщите бывших служанок из дома вашей жены. Спросите их о Помье. Не исключаю, что вы узнаете нечто новое.
С этими словами гость встал со стула и быстро пошел к двери.
– Но постойте! – воскликнул виконт. – Вы не разъяснили мне всего!
– Вы сами должны разъяснить себе остальное, – загадочно отозвался Вейсгаупт. – А я вернусь через три дня. Тогда вы дадите мне окончательный ответ, на чьей вы стороне: за масонов и прогресс, за тамплиеров и мракобесие… либо сдаетесь, выходите из игры.
Вейсгаупт удалился, оставив виконта в полнейшем недоумении.
Волей-неволей тот начал мысленно перебирать факты, относящиеся к Помье. Встреча на рынке Невинных первой пришла виконту на память.
Черт побери! А ведь Помье был единственным, кто знал о свадьбе до того, как та состоялась (не считая отца и Сюзанны, конечно)! И почему д’Эрикур сразу не догадался?! Злополучные слова о намеченном на завтра венчании стали приговором бедной Софи! И как только мог виконт так сглупить, так нелепо спровоцировать соперника на убийство?! "Конечно, Помье, больше некому! Боже мой! А Кавальон-то не промах! Хотя и не знал, что я выболтал графоману про свадьбу, а все-таки догадался! Значит, у него и в самом деле есть особые умения!"
А Паскаль… О боже! Виконт вспомнил об этом только сейчас. Ведь именно с Помье Паскаль встречался перед смертью! Д’Эрикур решил, что раз они ушли не вместе, то писатель ни при чем… Вот наивный! Помье запросто мог догнать бедного лакея, ненадолго задержавшись в кафе для отвода глаз!..
В дверь постучали.
Размышления виконта прервал граф:
– Вам лучше, сын мой? Я пришел вас проведать. Все эти бесконечные визитеры не слишком вам докучают?
– Благодарю вас, отец. Все в порядке. Но сейчас мне хотелось бы поговорить о другом. Скажите, вы хорошо запомнили человека, который подбросил мне украшения?
– Почему он вдруг интересует вас? Я думал, это дело прошлое. Разве вас еще в чем-то подозревают?
– Нет… И все же скажите: он был упитан?
– Пожалуй, что да. Даже толст.
– И немолод?
– Откуда вы знаете?
– Мне сообщили, кто именно это мог быть… Но скажите, отец: он имел на щеке бородавку?
– Вы спрашиваете такие вещи, которые невозможно запомнить, увидев кого-то один-единственный раз, а тем более в полумраке!
– Может, тогда графиня сумеет ответить?
– Если вас это настолько интересует… – удивленно сказал отец. – Если это действительно поможет нам найти злоумышленника…
– Прошу вас, сходите за ней! И позовите служанку Селину!
Через минуту служанка была перед раненым.
– Ты знаешь кого-нибудь из девиц, работавших в доме моей невесты? – спросил д’Эрикур.
Он сказал "работавших", потому что теперь вся прислуга из дома на улице Кенкампуа была уволена. Ей просто некому стало служить после смерти юной хозяйки. Де Сеоры поначалу сочли себя законными наследниками имущества, но на него неожиданно обнаружились еще одни претенденты: некие дальние родственники покойной по отцовской линии. Бывшим опекунам пришлось убираться из получившего мрачную славу особняка. Началась тяжба. Пока судьба наследства не решилась, дом вместе со всеми вещами стоял запертым и опечатанным, под охраной жандармов. Для всех охотников за свитком это был вынужденный перерыв и возможность собраться с силами.
– Да, сударь. Мне знакома Тьенетта. Она сейчас поступила к одному фабриканту…
– Сейчас же отправляйся к ней и спроси, не приходил ли к ним в дом под каким-либо предлогом некто Помье. Он мог представиться и иначе. Запомни: это тучный человек, немолодой, довольно бедный, с бородавкой вот тут, слева, на щеке.
– Понятно, сударь.
– Расспроси свою Тьенетту! А если она его не видела, узнай адреса остальной прислуги! Поговори со всеми, кто работал у Жерминьяков! Я должен знать, появлялся ли там этот тип. И особенно: не видели ли его в день гибели Николетты?
– Будет сделано, господин виконт!
– А теперь иди.
Служанка отправилась к выходу и прямо в дверях столкнулась с Сюзанной.
– Сударь, – спросила мачеха, – вы интересовались внешностью злоумышленника? Понятия не имею, откуда вы знаете о его отвратительной бородавке, но таковая в самом деле имелась. Она запомнилась мне лучше всего в этом негодяе!