* * *
Территория вокруг "Scherer" к 1904 году начала опасно сужаться: к ней все ближе подступали цензоры. Оборудование постепенно перевозилось в Линц.
1904 год был последним годом пребывания газеты в Инсбруке, уже декабрьский номер вышел под грифом Линца. Редакция все время находилась в опасной близости от соборов и административных центров – на самой границе "старого" и "нового" города.
Первый номер нового года открывал стихотворный девиз:
Не ошибается лишь тот,
Кто ничего не делал.
Ошибок путь вперед ведет
Решительных и смелых .
Это четверостишие, основанное на известном выражении "Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает", могло бы послужить ответом тем противникам газеты, которые разили ее стрелами со всех сторон.
В "Scherer" все чаще появлялась тема простого человека – шахтера или селянина. Иллюстраторы изображали на первой странице мускулистого шахтера, молотком пробивающего себе дорогу в горной породе. В этом горнорабочем угадывался и аллегорический аналог самой газеты "Scherer".
Одним из любимых авторов "Scherer" был Теодор Кёрнер. Его давно не было на Земле, но о нем часто вспоминал Пихлер, родившийся через шесть лет после смерти поэта, а сам дух Кёрнера незримо витал в коридорах редакции. Именно его стихи газета поместила под рисунком, изображавшим рабочего с молотком:
На-гора! Кувалде глубже погрузиться!
На-гора! Сквозь стену крепкую пробиться!
Ударим все вместе! Содружеством верным
Пробьемся сквозь камень и вторгнемся в недра!
Теодор Кёрнер (Theodor Körner) (23 сентября 1791–26 августа 1813) был сыном дрезденского верховного судьи. Уже к пятнадцати годам он стал известен как одаренный поэт и музыкант, а когда ему едва исполнилось восемнадцать, на сцене крупнейшего театра страны, Венского "Бургтеатра", начали ставить его пьесы.
Всего вышло пять стихотворных сборников, пять рассказов и семнадцать пьес Кёрнера. Он погиб за месяц до того, как ему должно было исполниться двадцать два года. В начале июня 1813 года в лагере под Лейпцигом, где находился Кёрнер, сложилась неблагоприятная обстановка из-за внутренних раздоров командования. Шла речь о перемирии, а солдаты были измотаны долгим походом. После известного лозунга генерала Фурнье "Перемирие для всех, кроме вас!" отряд оказался разбит, а Кёрнер был смертельно ранен саблей. Он смог отползти в заросли, где успел написать в блокноте свое последнее стихотворение – "Прощание с жизнью".
Как боль горит внутри, и покидают силы…
Скрестились все извечные пути.
К тебе взываю: Господи, прости!
Смиренный раб твой на краю могилы.
Являются картины пред закатом,
Прекрасные, нездешние мечты.
Мне б только мужества и чистые листы!
Но близок мой конец, и нет возврата.
Горел я пламенем священного огня
И в юности узнал небесны своды
Безбрежной и неведомой свободы.
Теперь она пришла забрать меня.
Я был здесь, на земле, и будто не был,
А руки ангелов уносят меня в небо…
Стихотворение о горняке, пробивающемся к свету, было не совсем типичным для романтика Кёрнера, но было типичным для "Scherer". Авторы газеты писали статьи о тружениках и рассказы под названиями "Из глубины", "Простые люди". Они сочиняли и маленькие стихотворные сценки-скетчи, вроде такой:
Барон : Меня ты выбрал, так чего же боле!
Теперь барон с крестьянином друзья.
Крестьянин : Не помню, чтоб кого-то выбрал я.
Барон : А то уж не твоя, а Божья воля!
И вот теперь тебе я господин,
А ты, как был, – дурак-простолюдин! .
* * *
В "Scherer", как и в других сатирических изданиях, было принято подписываться не только своим именем, но и газетными псевдонимами в духе времени – от претенциозных "Кайзера фон Мерико", "Морица фон Штерна" и "Мартинуса" до "Colombo", "Multatuli" и "Mephisto". Художники в углу своих карикатур и рисунков изображали причудливые монограммы. Август Пеццеи ставил просто характерные широкие буквы "A. P.". Многие имена авторов газеты так и остались неизвестны истории, поскольку под статьями, рисунками и фотографиями часто стояли просто инициалы – "F", "R. J.", "R. St.", "W. L.", "K. W.".
Встречались в газете послания от "Wate", "Hutten" или "der neue Hutten" и т. д. Иной раз под стихами и заметками стояли вместо подписи знаки зодиака: преимущественно Рыбы или Скорпион. Во всем этом угадывается не столько анонимность, сколько модернистский шик, который на рубеже веков вошел в моду у местной научной и культурной богемы.
Известные карикатуристы и журналисты тоже прибегали к псевдонимам. Например, у Германа Грайнца были псевдонимы "Локи" и "Эразмус". В образе мифологического проказника Локи Грайнц писал философичные эпиграммы, порой под влиянием образов Адольфа Пихлера.
У патриарха "младотирольцев" была притча "Мечтатели" о трех молодых людях, в которых угадывались герои античной древности. Сюжет понадобился Пихлеру для просветительского поучения молодым: "мечтайте в меру". Грайнц тоже написал о мечтателях, но по жанру это была не притча, а, скорее, басня:
Мечтатели, вам радости река
Давно уж стала местом омовенья.
Кто может быть счастливей дурака,
Не знающего ценности мгновенья.
Придет пора покаяться весной,
А может, осенью – с последними листами.
Похитит праздность гордый дух лесной,
И время цепко обовьет перстами .
Артур фон Валльпах иногда подписывался полным именем, а порой ставил под стихами "NP", "A", "4" или "Einhart". Карл Хаберман подписывал статьи и патетические поэмы инициалами "C.H." и псевдонимом "Thor". Под некоторыми посланиями "Scherer" к читателям не было подписи.
3.8. Послесловие
Несмотря на то, что Франц Краневиттер был едва ли не самым ярким и резонансным автором среди "младотирольцев", имевшим в Австрии продолжительную сценическую судьбу (его пьесы ставились в театрах на протяжении всего XX века), именно его творчество является самым убедительным ответом на вопрос: "почему "Jung-Tirol" ныне забыт?"
В самом деле – авторы этого удивительного направления практически не переиздаются, их произведения выходили не позднее 1907–1908 годов XX века. Потом, в 1920-е и 1930-е годы, о них вспоминали исключительно в сборниках статей, интересных лишь историкам литературы. Сейчас отыскать труды "младотирольцев" можно только в архивах, библиотеках и антикварных лавочках. В крупных книжных магазинах, где продается современная литература, никто никогда не слышал даже эти имена, как и в национальных музеях не знают имен живописцев. Соотечественники не помнят своих поэтов, журналистов, художников. И не хотят помнить. Впрочем, так сейчас везде. Анализируя эту ситуацию, Хольцнер вспоминает давнее, из конца XVII века, изречение Даниэля Георга Морхофа о том, что "баварские тирольцы и австрийцы не имеют будущего в поэзии, поскольку их язык груб, недружелюбен и полон диалектизмов" .
Вывод Хольцнера по отношению к этому категоричному мнению справедлив: из далекого XVII века, когда немецкая литература еще полностью не раскрылась, невозможно судить о ее будущем и поэтических качествах. Действительно, едва ли это дальновидно – одним высказыванием закрывать дверь для развития культуры целого края.
И все же мысль о локальности, замкнутости такой "цивилизации", как Тироль, достаточно интересна. Краневиттер, едва ли не самый востребованный в XX веке тирольский литератор, как раз использовал диалект в огромной мере, чтобы придать правдоподобие сценическому языку своих персонажей. Однако то же самое делали южные итальянцы Пиранделло и Верга, и это не помешало их произведениям завоевать европейское пространство. Отчего с драматургией Краневиттера этого не случилось?
И второе – поэтам Тироля вовсе не было надобности прибегать к так называемому "Mundart", диалекту этих мест. Ни Пихлер, ни Ренк, ни Валльпах не использовали такого количества диалектизмов, как Краневиттер. В поэзии это было в то время не принято.
Очевидно, дело в другом. И здесь видится несколько причин. Две мировые войны уже наступали на пятки старой культуре, существовавшей практически на краю пропасти, а интеллигенты вроде Ренка и Краневиттера – это и была та самая, даже не старая, а старомодная культура уходящего XIX века. В то же время избавление от национал-социализма с его идеей германского избранничества похоронило и пангерманскую идею Тироля, как вредную и опасную. И, наконец, третья причина – сегодняшняя потребность населения полностью отрицает камерный символизм "младотирольцев" с привкусом пророчеств и декаданса. Нынешнее человечество стремится к чистой биологии, а она отрицает мертвых. Сегодня, когда и живые медийные фигуры забываются, едва исчезнув с экрана, а память человеческая короче револьверного выстрела, у мертвых вовсе нет шанса напомнить о себе.
Писатели "Молодого Тироля" не продаются ни в буквальном, ни в переносном смысле. И, по мнению "торгующего литературу" поколения, то, на чем невозможно заработать, должно быть утилизировано. Оно, это поколение, заносчиво и агрессивно: "А что такого? Это же не Гейне и не Гёте. Кто их теперь будет читать?"
Вероятно, тот будет, кто разглядит в последнем стихотворении Ренка провидческий образ "черного человека" – того "гонца печали", которого не дано узреть живому. Вспомним, как Ренк сказал о своем наставнике – "И тот за ним пришел, кого никто не слышит". Значит, кто-то все-таки "слышит".
И Пихлер задолго до смерти видел свое будущее – в образе скелета с песочными часами в руках. Его смерть была естественной, но песочные часы не дали досмотреть самое главное – что станет с его молодой порослью.
И Август Пеццеи предвидел будущее – в своем автопортрете. И Хедвиг в стихотворении "Нирвана" видела конец прежней цивилизации.
Они такое умели. Неужели этого мало?
* * *
Спустя век мы находим в Инсбруке улицы, носящие имена чиновников, военных, политиков, бургомистров, депутатов, фельдмаршалов, советников, промышленников и даже руководителей парламентских фракций . Улиц, названных именами Йенни, Хабермана, Ренка, Шмидхаммера или Краневиттера там нет, как нет и улицы художника Пеццеи.
Их именами здесь называли только горные вершины. Есть в Альпийских горах и вершина Антона Ренка с маленькой хижиной… Но разве это не лучшая память о поэте?
Часть 4. Черная пятница Инсбрука
4.1. "Катастрофы не избежать"
В марте 1904 года ученый совет вновь обратился к министру образования с просьбой отделить курсы итальянского языка в соответствии с его обещанием решить этот вопрос к зимнему семестру 1904/05 года. В письме к министру прозвучала завуалированная угроза. На это из министерства ответили, что они как раз работают над проектом закона о независимом итальянском юридическом колледже в Роверето. Ученому совету предлагалось подумать над какими-то временными мерами, пока такая юридическая школа не будет построена. За этим вновь последовали переговоры ученого совета и профессоров-итальянцев под руководством губернатора Шварценау. Наместник Тироля, отнюдь не паникер по характеру, был напряжен и повторял как заклинание: "Катастрофы не избежать".
В мае Министерство образования по-прежнему отказывалось заниматься вопросом создания независимой итальянской школы права в Инсбруке.
Историк Михаэль Гелер резюмирует: "Надо признать бездарность венского правительства, неспособного принимать решения. Совершенно ясно, что они просто недооценивали взрывную силу этого вопроса. Можно заметить, что ситуация начала обостряться с осени 1901 года, когда группа немецких студентов насильно помешала проведению инаугурационной лекции итальянского профессора Франческо Менестрины. Вторым недвусмысленным сигналом о взрывоопасной ситуации стали события 1903 года, когда после получения другим итальянским преподавателем, Джованни Лоренцони, преподавательской квалификации немецкие студенты из либеральных кругов продемонстрировали свое возмущение" .
В заявлении немецких братств выразительно прозвучал призыв к противостоянию: "Мы надеемся, что министерство наконец признает – нужна только четкая и ясная политика поддержания мира в немецком университете. Тем более что университет находится на очень высоком уровне – редкое явление для Австрии. И, конечно, он в состоянии был бы удовлетворить все заинтересованные стороны, если бы только они этого хотели. Но факт остается фактом: даже призыв доктора Лоренцони к превращению университета в объект их законной национальной гордости способен был привести к немедленному столкновению сторон. Вот поэтому все немецкие студенты гарантируют, что на территории немецких университетов итальянского триумфа не будет. Вперед, ребята!"
Позиция ректора была достаточно ясна: в марте он высказался за то, чтобы перенести итальянские курсы в другое место, чтобы предотвратить беспорядки и бунты. Было арендовано здание на углу Либенеггштрассе в районе Вильтен с целью создать там итальянский правовой факультет. Но 26 октября между немецкими и итальянскими студентами произошла драка, и один из них вытащил револьвер. Оружие отобрали, и был отдан приказ взять под полицейский надзор все места в городе, которые посещают итальянцы. Муниципальная полиция была приведена в состояние боевой готовности.
Немалую толику раздора внесла и пресса (такая, как официальная "Innsbrucker Nachrichten", пангерманская "Tiroler Tagblatt", ирредентистская "Il Popolo"): она была политизирована, национально непримирима и агрессивна, поэтому занималась тем, что в большей или меньшей мере подогревала враждебные настроения в своих сообществах.
Пангерманиста Эдуарда Эрлера позднее обвиняли в том, что он, будучи вице-мэром и руководителем Народной партии, подстрекал к борьбе с итальянцами на страницах своей партийной газеты "Tiroler Tagblatt". Для своего положения и профессионального статуса Эрлер был, безусловно, слишком эмоциональным человеком. Критикуя всех подряд – и "велшей", и правительство в Вене, и руководство университета, и полицию города – он вел категоричную пропаганду против факультета на Либенеггштрассе, открытие которого намечалось на 3 ноября. Газета Эрлера занимала позицию, противоположную газете "II Popolo", издаваемой в Тренто Чезаре Баттисти. Баттисти же нагнетал напряжение в итальянском лагере, предсказывая нападения немцев на факультет в день его открытия.
В июне 1904 года обсуждение национального вопроса продолжалось, но ничего не принесло. 6 июля в городе возобновились столкновения между итальянскими и немецкими студентами.
Одновременно с этим противостоянием вспыхивали и другие национальные противоречия. На юридическом факультете студенты поспешно собрались на встречу. Целью встречи, на которой присутствовал декан Хруца, было прояснение ситуации с профессором Хубером, не желавшим выдавать хорватским выпускникам из Загреба сертификаты, позволяющие поступать на работу в австрийские ведомства .