В Маленкове русский националист Щербаков видел скрытого троцкиста-интернационалиста. Обладая обширной и достоверной информацией обо всем везде происходящем, Щербаков точно знал: муж еврейки Маленков наряду с влиятельнейшими еврейскими деятелями, например с Лозовским и Жемчужиной-Молотовой, всячески через разные властные рычаги противодействуют проводимой им, Щербаковым, чистке. То есть освобождению редакций печати-радио и учреждений культуры от евреев-национа- листов и от лиц иных наций, не приемлющих идеологию русского великодержавия. Короче говоря, два вроде бы соратника на вершине власти - Щербаков и Маленков - являлись на самом деле врагами. И если бы в мае победного 1945-го Щербаков вдруг не умер, то он при огромном к нему доверии товарища Сталина наверняка отправил бы вскоре Маленкова либо в ссылку в Кустанайскую степь вместе с Жемчужиной-Молотовой, либо в тюрьму вместе с Лозовским.
По мировоззрению товарищ Щербаков и сменивший его в роли главного идеолога страны товарищ Жданов были братьями-близнецами. И Жданов с его двумя воспитанниками в высшей власти, с набиравшими все большую силу членами Политбюро ЦК ВКП(б) Вознесенским и
Кузнецовым, уготовил бы Маленкову ту же участь, что и Щербаков. Поэтому и Жданов так же вдруг ушел из жизни в августе 1948-го.
Наш полковник перевел дух:
- Я не докладывал товарищу Сталину мои догадки. Ему для решения еврейского вопроса в стране нужно было, чтобы тайну смерти Щербакова и Жданова раскрыли перед народом как злостное циничное преступление врачей-евреев. Работая над этим, я не мог без дозволения Сталина параллельно расследовать использование ядов от Маленкова. И потому держал свои догадки исключительно при себе. Но как только в середине февраля мой агент сообщил мне, что Хрущев распорядился выдать яды из Токсикологической лаборатории, я поехал к Василию Сталину. Расписал ему свою версию об отравлении Щербакова и Жданова и заметил: надо бить тревогу.
Далее я вывалил на Василия доводы для тревоги.
Товарищ Сталин сейчас - в мыслях о крупных переменах в стране. Вот-вот он планирует развернуть массовую эмиграцию евреев и одновременно с ней реформу всей пропагандистской машины.
Отказ Сталина быть Генеральным секретарем ЦК партии означает начало реформы партии - структурной, кадровой и идеологической.
Грядет и реформа в экономике. До и во время Великой Отечественной войны сосредоточение в руках государства всей собственности страны и жесткое госуправление промышленностью, сельским хозяйством и торговлей были оправданны. После Победы, после восстановления разрушенных городов-сел и сотворения ядерного щита необходимость в централизованной мобилизации ресурсов и регламентации чиновниками всего и вся отпала. Следовательно, вскоре Сталин приступит к внедрению рынка. Регулируемого рынка, при котором производители товаров-услуг и продавцы вольны сражаться под контролем государства: кто более лучшей и более дешевой продукции выдаст гражданам и кто больше может трудом и сноровкой заработать.
Хрущев с Маленковым о наметках сталинских реформ имели ясное представление и воспринимали их как угрозу для себя лично. Они, политработники-порученцы, выполняли задания Сталина много лет. Не всегда успешно. И не раз были биты за неудачи. Но все-таки удержались на самом верху власти. И при действующих системах идеологии и экономики у них есть шанс и впредь сохранять свое высокое положение. А вот если пойдут реформы, то они, Хрущев с Маленковым, сановные порученцы с замшелыми догмами в башках и с неумением учиться, Сталину с его нововведениями уже не понадобятся на Олимпе власти. Им предстояло падать вниз и, возможно, очень больно удариться.
Реформы Сталина для Хрущева и Маленкова - нож острый. И у них единственный способ не допустить реформ - убрать от власти Сталина. Но он - не только должностное лицо, он - Вождь. Отправить его в отставку невозможно, значит, надо устранить из жизни.
Маленкову дважды светила перспектива падения с властного Олимпа. Но он не упал - ни в 1945-м, ни в 1948-м - потому что отправил на тот свет Щербакова и Жданова. Сейчас такая же перспектива - и перед ним, и перед Хрущевым. Они вошли в сговор, и Хрущев как секретарь ЦК партии, курирующий Министерство госбезопасности, санкционировал выдачу ядов из Токсикологической лаборатории. Так не для товарища ли Сталина эти яды предназначены?
С этим вопросом, товарищ Берия, я обратился к Василию Сталину 20 февраля. Он отозвался на него весьма оригинально:
- Когда мой отец не был Сталиным, а был 16-летним Иосифом Джугашвили, он написал стихотворение, лирический герой которого ходил с дубовым пандури от дома к дому и дарил людям нехитрую песню:
А в песне его, а в песне -
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.
Человек с пандури заставлял песней биться окаменевшие сердца, будил у многих разум, дремавший в глубокой тьме:
Но вместо величья славы Люди его земли Отверженному отраву В чаше преподнесли.
Сказали ему: "Проклятый,
Пей, осуши до дна…
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!"
Отравили автора песни, - прокомментировал прочитанные строки Василий, - не простые люди его земли, а богачи или начальники, которые сами хотели повелевать душами и умами на этой земле.
Теперь по делу, - повысил тембр голоса Василий, - по твоему предостережению о яде отцу от двух соратников. Хрущеву и Маленкову не нужны ни великая правда, ни возвышенная мечта. Согласен, они боятся потерять их услаждающий наркотик - свои нынешние посты. Уверен, они на все готовы ради того, чтобы остаться на верхушке власти. Но и Хрущев, и Маленков боятся, трепетно боятся не только самого Сталина, но и его портретов в их кабинетах - трусы они. И если один из них и возьмет для Сталина яд, то непременно его выронит из дрожащих рук.
Василий не воспринял всерьез мои догадки. С преступным равнодушием к ним отнесся и признал это лишь тогда, когда крепкий организм товарища Сталина уже мучительно боролся с ядами - с ядами от Хрущева и Маленкова.
Наш полковник умолк. И Берия, ни разу до того его не перебивавший, спросил:
- Почему вы, товарищ Щадов, с вашей информацией о ядах пришли именно ко мне?
Врасплох нашего полковника вопрос не застал:
- Мне известно последнее перед смертью распоряжение Вождя - объединить органы милиции и госбезопасности в единое ведомство и назначить вас, заместителя председателя правительства, одновременно министром нового могучего Министерства внутренних дел. Товарищ Сталин предвидел сопротивление его реформам на разных уровнях власти. И дабы это вероятное сопротивление подавить в зародыше, он решил сосредоточить руководство всеми карательными структурами в одних надежных руках. Вам, товарищ Берия, я уверен, товарищ Сталин доверял больше других соратников. В вас он видел наиболее последовательного своего единомышленника и ваше влияние в стране значительно усилил, вверив вам милицию и госбезопасность.
Неожиданная смерть Сталина все смешала в иерархии высшей власти. Кто кому сейчас должен подчиняться? Хрущев фактически - главная фигура в ЦК партии, Маленков - в Совете министров. У вас, товарищ Берия, как у зампреда правительства и члена президиума ЦК, авторитет как в советских, так и в партийных инстанциях, и ныне в вашем распоряжении, как у министра МВД, - карательный меч. Так кто же из вас в стране может стать первым, кто - вторым и третьим?
Пока вы, товарищ Берия, решали жизненно важную для нашего народа научно-техническую проблему - создание атомной и термоядерных бомб - Хрущев и Маленков решили свои личные проблемы. Они состоялись-ут- вердились в качестве непререкаемых посредников между Сталиным и чиновным людом. Хрущев приучил слушаться себя партийный аппарат, Маленков - советский. Сталина теперь нет, и первым в стране суждено быть лидеру одного из двух аппаратов - тому, кто более нахрапист и решителен. Мне в настоящий день не ясно, кому достанется первая, кому вторая роль, но я не сомневаюсь - вам, товарищ Берия, роль третья не светит в любом случае.
Хрущев и Маленков - пленники догм. Они не приемлют перемен, которые востребованы жизнью и которые начал товарищ Сталин. Вы, товарищ Берия, не сомневаюсь, намерены сталинские реформы продолжить. Тем не менее даже если вы покривите душой и на словах присягнете на верность одному из лидеров аппаратов, то и при том ни Хрущев, ни Маленков не могут почувствовать сласть единовластия. Вы как личность и как деятель крупнее любого из них и любого же будете затмевать. А тихо-мирно вывести вас из президиума ЦК и лишить постов зампреда правительства и министра МВД они также не могут. Кишка тонка. Ваше влияние среди партийно-советского актива огромно, и разумных доводов для вашей отставки Хрущеву и Маленкову не найти. Что им остается? Только отправить вас на тот свет вслед за Сталиным. Если на его жизнь они покусились, то и перед вашей ликвидацией не остановятся. Поэтому мой прогноз на ситуацию в Кремле таков: либо Хрущев с Маленковым - ядом ли, выстрелом снайпера - уберут вас, либо вы свершите возмездие и по закону арестуете и расстреляете их. В схватке за высшую власть в стране не может быть компромисса. И…
Поднятой ладонью Берия повелел нашему полковнику утихнуть:
- Вам не кажется, товарищ Щадов, что вы слишком далеко зашли в ваших фантазиях?
- Никак нет, - отрапортовал наш полковник. - Я не могу предвидеть последствия нашего с вами разговора для меня. Но осознанно рискую, высказывая вам свой прогноз. Рискую не только потому, что хочу отмстить за отравление Сталина, Жданова и Щербакова. Мне лично от Хрущева и
Маленкова исходит не меньшая опасность, чем вам. Вас им надо уничтожить как конкурента во власти, меня - как свидетеля их крамольных деяний.
По поручению товарища Сталина я на исходе 40-х - в начале 50-х разрабатывал акции по устрашению евреев для того, чтобы подтолкнуть их к добровольной эмиграции на Землю обетованную. Цель операции "Чемодан - вокзал - Израиль", в моем понимании, оправдывала все средства и в плане акций вашего покорного слуги содержались и откровенное беззаконие, и излишняя жестокость наказания за реальные антигосударственные происки и наказание евреев, правовых норм не преступавших. Нужно было посеять страх и безысходность в еврейской общине - и они сеялись.
Я, имея "добро" от Сталина на свободу действий, намечал многие антиеврейские репрессии вне правового поля. А их проведение разными должностными лицами обеспечивалось прежде всего через секретарей ЦК партии - через Маленкова и Хрущева. Они по моей наводке из сталинской канцелярии добивались незаконных увольнений и арестов влиятельных евреев, они под угрозой партийной ответственности ломали судей и обеспечивали вынесение суровых, в том числе смертных, приговоров многим евреям не за преступную деятельность, а за нелояльность к Советскому государству.
Женатые на еврейках Хрущев и Маленков обрушивали кары на евреев отнюдь не по велению сердец. Но обрушивание было заказано. Я знаю в подробностях все факты их антиеврейских злоупотреблений, и в этом сейчас - опасность для моей жизни.
Но не только ради собственного спасения и не только из желания отмстить убийцам я пришел к вам. Ни Хрущева, ни Маленкова нельзя допускать к единовластию в стране. Они заражены троцкизмом и если захватят Кремль, то вытащат из могилы похороненный Сталиным Коминтерн. СССР опять придется выкидывать огромные деньги на мировое коммунистическое движение.
В отношениях же с правительствами буржуазной Европы и Америки как Хрущев, так и Маленков на первый план обязательно поставят пропаганду преимуществ социализма. Как с толком служить своим гражданам - им неведомо, а вот нести по миру идеалы Троцкого их зуд раздирает.
Но на Западе евреи господствуют в общественном мнении. И если я вскоре окажусь в Лондоне или Вашингтоне, если издам там книгу о том, как душили-травили советских евреев Хрущев и Маленков, то их на Западе не будут воспринимать ни коммунисты, ни капиталисты. Перед теми и этими Хрущеву с Маленковым надо прилично выглядеть, и потому они найдут повод уничтожить меня.
Наш полковник сжал кулаки:
- Товарищ Берия, мне не заказано стать нелегалом на Родине или скрыться за границей. Возможности для того и другого пока есть. И не страх привел меня к вам. Нельзя троцкистам и убийцам товарища Сталина отдавать Кремль. Они, Хрущев и Маленков, опасны для меня и для вас, но они же и тьму вреда принесут всей стране. А убрать их от власти способны только вы, и мой долг вам содействовать. Каким образом?
Я могу изготовить доклад. Ваш доклад, товарищ Берия, на сессии Верховного Совета. Такой доклад, после которого арест Хрущева и Маленкова у нас горячо одобрят, а на Западе расценят как законный и справедливый.
Первая часть доклада - на потребу мировому мнению - в моей голове. Я хоть завтра готов приступить к описанию беззаконий, свершенных против евреев Хрущевым и Маленковым. Документы, подтверждающие их беззакония, я похитил из сталинской канцелярии и спрятал в надежном месте.
Часть вторая доклада - для пробуждения гнева нашего народа к убийцам Сталина, Жданова и Щербакова - требует предварительной подготовки. Необходимо скрытно провести следствие по трем случаям выдачи ядов и снять показания с сотрудников госбезопасности, через которых отрава попала в распоряжение партийных вельмож-убийц. У меня уже созрело представление о цепочке передачи ядов, и я, мне кажется, сумел бы направлять ход следствия.
Внимание Берии наш полковник воспринял как согласие со всем им сказанным и отважился на рекомендации:
- Вам, товарищ Берия, надо перехватить у Хрущева и Маленкова первенство в реабилитации незаконно репрессированных евреев. Вы, а не они, должны амнистировать Жемчужину-Молотову, врачей-вредителей и оправдать посмертно Лозовского, активистов Еврейского антифашистского комитета и прочих незаконно казненных евреев. Это придаст убедительность первой части вашего доклада. Надо вам, убежден, и арестовать моего друга Василия Сталина. Арестовать, чтобы спасти. Василий с пылким своим темпераментом везде будет вещать об отравлении отца, и Хрущев с Маленковым его уничтожат. Пресечение слухов об отравлении Сталина необходимо и для успеха следствия по использованию ядов. Это следствие не удастся при подозрениях о нем у Хрущева и Маленкова - вторая часть вашего доклада может состояться только в глубокой тайне от них.
На "глубокой тайне от них" Евгений Петрович завершил пересказ слов Щадова и речь затем повел с произнесенной уже ранее цитатой из Гоголя:
- Так вот, в ночь с 5 на 6 марта 1953-го полковника Щадова и маршала Берию сам черт веревочкой связал. Маршал Берия, он же - член президиума ЦК партии, он же - зампред правительства, он же - министр МВД, обеспечил увольнение полковника Щадова из сталинской канцелярии и списание его с воинского учета как действующего офицера. Ему выдали паспорт, и он стал простым советским безработным. Но с бесплатной путевкой на курорт.
Сразу после похорон Сталина 38-летний полковник запаса Тихон Щадов отправляется в санаторий в Сочи. Занимает там отдельный номер и на второй день по приезду идет под вечер купаться в холодном еще море. Поплыл он по волнам и обратно не выплыл. Прохожий обнаружил на берегу его одежду и вызвал милицейский наряд. Персонал санатория одежду опознал, и был составлен протокол - полковник запаса Щадов пропал, вероятнее всего, утонул. Копию протокола из сочинского райотдела милиции переслали в Министерство внутренних дел, а оттуда сведения о пропаже бывшего особиста Сталина направили в первые приемные ЦК партии и Совета министров.
Полковник Тихон Лукич Щадов исчез. Исчез для Хрущева и Маленкова. А в ведомстве Берии появился некий сотрудник Тихонов. Он обитал в строго охраняемом дачном хозяйстве советской внешней разведки в подмосковной Малаховке. Он ежедневно нечто творил - стучал на пишущей машинке. Он часто звонил по телефону. Он, обросший густой черной бородой, иногда куда-то выезжал на присылаемой за ним машине со шторами. Он регулярно получал почту, доставляемую фельдъегерями.
Законспирированный Тихонов жил напряженной жизнью. После того, как в апреле 1953-го Берия арестовал генерал-лейтенанта Огольцова, которому в Министерстве госбезопасности была подчинена Токсикологическая лаборатория, Тихонов-Щадов не только составлял текст о беззакониях Хрущева и Маленкова, но и негласно контролировал следствие об использовании ядов не по заявленному назначению.
К лету 1953-го Тихонов-Щадов свои обязательства перед Берией выполнил. Есть лаконично-точный и убедительный перечень незаконных деяний двух партийных сановников, имеются и свидетельские показания о передаче ядов приближенным Хрущева и Маленкова. Проект доклада Берия на сессии Верховного Совета с доказательными обвинениями в тяжких преступлениях секретаря ЦК Хрущева и председателя Совета министров Маленкова был подготовлен к середине июня. И доклад бы в ближайшее время состоялся, и грянул бы гром для Хрущева с Маленковым. Но им кто-то из МВД раскрыл выводы следствия по ядам. Они впали в панику и с сумасбродного страха спешно-преспешно склонили партийную верхушку преступить нормы закона и здравого смысла. Расправились с Берией в июне 1953-го с абсурдным обвинением его в шпионаже в пользу Великобритании и намерении реставрировать в СССР капитализм.
Убийство Берии было и убийством Тихонова. Тихонов приказал долго жить. А человек с документом на его фамилию превратился в Тихона Лукича Щадова и летом 1953-го затерялся на просторах одной шестой суши. А поскольку он, Щадов, полковник запаса, официально считался пропавшим-утонувшим в море, в розыск его не объявили. Власть имущие об исчезнувшем особисте Сталина забыли, он им о себе никак не напоминал.
Глава 8 Блеф Суслова
Евгений Петрович сделал краткую паузу и продолжил:
- Минуло семнадцать лет. Теплым июльским днем 1970-го шел по северо-западной Руси кортеж автомашин - лимузин ЗИЛ, черная "Волга" и два "жигуля" автоинспекции. В лимузине помимо водителя сидели трое - завотделом и секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев, говорящий по-русски коммунистический деятель из Европы и сопровождавший их в поездке первый секретарь обкома партии Иван Иванович. И тем днем все трое возжелали полюбоваться видом стоявшего на их пути старинного монастыря. Вышли они из лимузина, поглазели с горы-площадки на купола церквей и стены монастыря, и тут обкомовский секретарь Иван Иванович ни с того ни с сего заповествовал:
- Интересный у нас случай недавно приключился. Готовились мы отмечать 25-летие Победы. Наметили пригласить в столовую обкома на праздничный обед ветеранский актив области и трех фронтовиков, которые, как установило Министерство обороны, живут в нашей области и которым в войну не вручили присвоенных им боевых наград. Числа 5 мая на прием ко мне напросился областной военный комиссар и доложил:
- Один из фронтовиков, не получивший в 1942-м орден, прописан - в монастыре. Он - монах.
А потом спрашивает:
- Будем его звать на обед?
- Вопрос непростой, - стал я думу думать. - Обком КПСС отвечает за атеистическое воспитание. В наших партийных стенах, вроде бы, не должно быть места монаху. Но он же за Родину воевал, Родина воздала ему за боевые заслуги, и негоже отделять его от двух других фронтовиков, награды которых не дошли до них в свое время.
Монаху передали приглашение на праздничный обед. И что? Он его не принял: "Я не могу участвовать в партийных гулянках".