- Вовсе нет, ваше преподобие. Первоначальный толчок делу дал сицилийский король, а он норманн, как вам известно. Я сам был удивлен. Кроме того, нельзя было не почувствовать участия других влиятельных сил: в Дувре не спросили паспорта, словно английские власти ожидали нашего приезда. Будьте уверены, если евреи Кембриджа виновны в злодеяниях, я сам затяну петли на шеях негодяев.
Ладно. Приор принял это к сведению.
- А зачем вам понадобилась женщина-доктор? Наверняка подобная rara avis, если о ее прибытии станет известно, привлечет нежелательное внимание.
- Я поначалу тоже сомневался, - подтвердил Симон.
Да нет, он был ошеломлен. О том, что его будет сопровождать женщина, Симон узнал, когда Аделия со своими спутниками уже поднялась на борт отплывающего в Англию корабля. Протестовать было слишком поздно, но Симон бунтовал. Гординус Африканский, величайший из докторов и самый наивный из людей, лишь сердечно помахал в ответ на отчаянные жесты неаполитанца. А полоса воды между причалом и кормой быстро расширялась, унося ученика от учителя.
- Я сомневался, - повторил Симон. - Но оказалось, что Аделия уверенно говорит по-английски. Кроме того… - Торговец радостно улыбнулся, отчего морщины на лице стали глубже, а приор удвоил внимание - наверное, сейчас он узнает о каком-то особенном таланте лекарки. - Как сказала бы моя жена, у Господа свои цели. Значит, не зря Аделия оказалась рядом, когда вы в ней нуждались.
Жоффре медленно кивнул. На все воля Бога. Настоятель уже преклонил колени и возблагодарил Всевышнего за спасение.
- До прибытия в город, - негромко произнес Симон Неаполитанский, - я бы хотел узнать как можно больше о гибели ребенка и о пропаже двух других детей… - Еврей оборвал предложение, и оно словно повисло в воздухе.
- Дети, - тяжело вымолвил приор Жоффре после долгого молчания. - Ох, господин Симон, ко времени нашего отъезда в Кентербери исчез третий ребенок. Если бы я не принял обет совершить паломничество, то ни за что бы не покинул Кембридж - из страха, что в мое отсутствие количество пропавших возрастет. Да спасет Бог их души, но все мы боимся, что малышей постигла участь первого мальчика, Петра. Распятого.
- Евреи не распинают детей.
Однако именно иудеи распяли Сына Божьего, подумал приор. Бедный дурачок! Будучи евреем, отправился туда, где его разорвут в клочья. И врачевательницу вместе с ним.
"Проклятие, - думал приор, - я должен их спасти".
Он предупредил:
- Народ настроен против евреев. Люди боятся, что дети и дальше будут пропадать.
- А расследование? Какие доказательства вины евреев найдены?
- Обвинение было предъявлено почти сразу, - заговорил приор Жоффре, - и не без оснований…
Симон Менахем из Неаполя потому и являлся гениальным исследователем, сыщиком, посредником и шпионом - сильные мира сего использовали его во всех ипостасях, - что люди всегда видели в нем того, кем Симон казался. Никому и в голову не приходило, что нервный, невзрачный маленький человечек, который с большой охотой, даже рвением, делится информацией, способен обвести вокруг пальца. И только после заключения сделки выяснялось, что Симон достиг именно того, ради чего его послали хозяева. "Но ведь он же дурачок", - недоумевали люди.
Именно простаку, который постиг характер приора и понимал, что Жоффре чувствует себя обязанным, церковник рассказал все, что знал.
Это случилось год назад. Пятница шестой недели Великого поста. Восьмилетний Петр, мальчик из Трампингтона - деревни, расположенной к северо-западу от Кембриджа, - по просьбе матери пошел за ветками вербы, "заменявшими в Англии пальмовую ветвь".
Петр не захотел ломать дерево рядом с домом и побежал вдоль реки Кем на север, чтобы набрать веток на берегу возле монастыря Святой Радегунды. Считалось, что там растет по-настоящему чудотворная верба, которую якобы посадила сама покровительница обители.
- Можно подумать, что женщина из Германии, жившая в "темные века", поехала в Кембридж, чтобы посадить дерево, - с горечью произнес приор, прерывая рассказ. - Впрочем, эта гарпия… - так он называл приорессу монастыря Святой Радегунды, - еще и не такое может выдумать.
В тот же день несколько еврейских семейств - из числа самых богатых и влиятельных в Англии - собрались в доме Хаима Леониса, чтобы отпраздновать свадьбу его дочери. Петр мог увидеть праздничное гулянье с другого берега реки, когда бежал за вербой.
Поэтому он не стал возвращаться домой той же дорогой, которой ушел, а побежал коротким путем, через мост и огород, в еврейский квартал. Петр, видимо, захотел посмотреть на разукрашенные экипажи и лошадей в богатой сбруе, на которых к Хаиму приехали гости.
- Дядя мальчика служил у Хаима конюхом.
- Разве христианам разрешено работать на евреев? - спросил Симон, словно не знал ответа на свой вопрос. - Подумать только!
- О да. Евреи - надежные работодатели. А Петр посещал конюшни регулярно, как и кухню, где повар Хаима - тоже еврей - иногда давал ему что-нибудь вкусненькое. Этот факт позднее был расценен как заманивание и подтвердил вину еврейского семейства.
- Продолжайте, ваше преподобие.
- Итак, дядя Петра Гудвин в связи с наплывом гостей был слишком занят, чтобы присматривать за мальчиком, и велел ему идти домой. Гудвин думал, что мальчик его послушался. Только поздно вечером, когда мать Петра пришла в город и принялась разыскивать сына, стало ясно, что он пропал. Подняли по тревоге городскую стражу и речных смотрителей - думали, что мальчик упал в Кем. Обшарили берег вниз и вверх попечению. Ничего.
Более недели о мальчике не было никаких известий. Жители города и селяне на коленях ползли к приходским церквям, припадали к кресту Господа нашего и молили о возвращении Петра из Трампингтона.
В пасхальное воскресенье небеса дали страшный ответ на молитвы. Тело Петра нашли в реке возле дома Хаима.
Приор пожал плечами:
- Сперва никому и в голову не пришло обвинять евреев. Дети спотыкаются, падают в реки, колодцы, ямы. Все сочли гибель Петра несчастным случаем. А потом на сцене появилась прачка по имени Марта. Живет она на Мостовой улице, и среди ее клиентов числится Хаим Леонис. Марта сказала, что в тот вечер, когда исчез Петр, она доставила корзину выстиранного белья к задним дверям дома Хаима. Увидев, что дверь открыта, она решила зайти…
- Марта принесла белье поздно вечером? - удивился Симон.
Приор Жоффре наклонил голову.
- Марту обуяло любопытство. Она никогда прежде не видела еврейской свадьбы. Как и любой из нас, конечно. В общем, женщина вошла. Комнаты задней части дома были пусты. Празднество перенесли в расположенный перед домом сад. Дверь оказалась слегка приоткрытой…
- Еще одна открытая дверь? - изумился Симон.
Приор начал сердиться:
- Я излагаю уже известные вам факты?
- Прошу прощения, ваше преподобие. Умоляю, продолжайте.
- Так вот, Марта заглянула в зал и увидела распятого на кресте мальчика. Она страшно перепугалась, но сделать ничего не успела, потому что внезапно вошла жена Хаима, которая принялась кричать на прачку. Марта захлопнула дверь и убежала.
- И никого не позвала на помощь? Не сообщила стражникам? - поинтересовался Симон.
Жоффре кивнул:
- В самом деле, здесь возникают вопросы. Марта видела - якобы видела - тело в тот день, однако не подняла тревоги. Она никому ничего не сказала, пока Петра не выловили в реке. Тогда Марта обмолвилась соседке о распятом ребенке, а та передала своей соседке; последняя пошла в замок и все рассказала шерифу. А уж потом свидетельства хлынули одно за другим. На лужайке возле дома Хаима нашли разбросанные веточки вербы. Человек, доставляющий в замок торф, показал, что в пятницу на шестой неделе Великого поста он видел с другого берега реки, как двое мужчин - один из них в еврейской шапке - сбросили с Большого моста в Кем узел или мешок. Явились свидетели, утверждавшие, будто слышали доносившиеся из дома Хаима крики. Я сам осматривал тело после того, как его вытащили из реки, и видел оставшиеся после распятия стигматы. - Приор помрачнел. - Конечно, тело мальчика ужасно распухло, но на запястьях виднелись открытые раны, а в подреберье - разрез, словно от удара копьем. Были и другие увечья.
В городе сразу же начались беспорядки. Чтобы спасти от расправы евреев - мужчин, женщин, детей, - власти поспешно переместили их в замок Кембриджа. Шериф и его люди действовали от имени короля, взявшего евреев под свою защиту.
И все же алчущие возмездия люди схватили Хаима и повесили на вербе святой Радегунды. Его жена, умолявшая пощадить мужа, была растерзана толпой. - Приор Жоффре перекрестился. - Мы с шерифом сделали, что могли, но не справились с яростью горожан. - Он нахмурился: воспоминания причиняли ему боль. - Я видел, как вполне достойные люди превращались в зверей, а матери семейств - в разъяренных фурий.
Настоятель снял шляпу и провел ладонью по лысой голове.
- И даже тогда, господин Симон, мы еще были в состоянии погасить страсти. Шериф сумел восстановить порядок, и, поскольку Хаим был мертв, появилась надежда, что остальные евреи скоро вернутся в свои дома. Однако этого не произошло. На сцене появился Роже Эктонский, новый для нас человек, клирик, один из совершавших паломничество в Кентербери пилигримов. Несомненно, вы его заметили - тощий недалекий субъект с постной физиономией, весьма назойливый и, кроме того, нечистоплотный. Господин Роже приходится… - приор посмотрел на Симона так, словно чувствовал себя виноватым, - приходится кузеном настоятельнице монастыря Святой Радегунды. Он жаждет прославиться, строча религиозные трактаты, но они лишь указуют на полное ничтожество автора.
Оба молча покивали головами. На вишне снова запел дрозд.
Приор Жоффре вздохнул.
- Господин Роже услышал страшное слово "распятие" и вцепился в него, как хорек. Это было нечто новое. Не просто обвинение в истязаниях, которое всегда выдвигали против евреев…
- Боюсь, что да, милорд.
- Преступление воспроизводило распятие Христа, поэтому ребенка, перенесшего страдания Сына Божьего, сочли святым и чудотворцем. Я намеревался предать тело земле, но мне помешала ведьма в человеческом облике, которая выдает себя за настоятельницу обители Святой Радегунды.
Повернувшись в сторону дороги, приор погрозил кулаком.
- Она украла тело ребенка, заявив, что оно принадлежит ей, потому что родители Петра живут на земле ее монастыря. Меа culpa, моя вина, ведь мы спорили из-за трупа ребенка. Настоятельница Джоанна, эта дьявольская кошка, видит не детский труп, заслуживающий христианского погребения, а приобретение для логова чертовок, называемого женским монастырем. Она чует источник дохода, хочет привлечь паломников, больных и убогих, жаждущих утешения и исцеления. Выгода, господин Симон. - Приор вздохнул. - Так и вышло. Роже Эктонский разнес слухи. Люди видели, как настоятельница советовалась с менялой из Кентербери о распродаже останков и обрезков маленького святого. Quid non mortalia pectoa codis, auri sacra fames! He разрушай сердца людей стремлением к проклятому золоту!
- Я потрясен, ваше преподобие, - вставил Симон.
- Еще бы, господин Симон. Она взяла с собой сустав от пальца мальчика и вместе со своим кузеном заставляла приложить "реликвию" к телу, обещая немедленное выздоровление. Видите ли, Роже Эктонский жаждал внести мое имя в список исцелившихся, чтобы послать в Ватикан прошение об официальной канонизации маленького святого Петра.
- Понимаю.
- Я не хотел касаться этого сустава, но так страдал, что решил попробовать. Никакого результата. Исцеление пришло оттуда, откуда я менее всего ожидал. - Приор поднялся. - Я выздоровел и сейчас чувствую, что мне необходимо помочиться.
Симон протянул руку, словно хотел удержать собеседника.
- А как же остальные пропавшие дети?
Приор Жоффре немного постоял, будто прислушиваясь к пению дрозда.
- Некоторое время все было спокойно, - ответил он. - Жажда мщения была утолена расправой над Хаимом и Мириам. Евреи собирались покинуть замок. А потом исчез еще один мальчик, и мы не посмели выпустить их.
Настоятель отвернулся.
- Это случилось на День всех святых. Мальчик учился в моей собственной школе. - Голос приора сорвался. - Следующей стала маленькая девочка, дочка охотника. Она пропала на День невинноубиенных младенцев. Господи, помилуй! И не далее как на День памяти святого Эдуарда, короля-мученика, исчез еще один мальчик.
- Но как можно обвинять евреев в их пропаже, ваше преподобие? Разве они не заперты в замке?
- Люди уже приписывают евреям способность вылезать из амбразур замка, похищать детей и пожирать их плоть, а обглоданные кости бросать на пустошах. Советую не признаваться в том, что вы еврей. Видите ли… - приор запнулся, - найдены знаки.
- Какие?
- Их находили в тех местах, где пропавших детей видели в последний раз. Каббалистические символы. Горожане говорят, они напоминали звезду Давида. А сейчас, - приор Жоффре переступил с ноги на ногу, - мне необходимо помочиться. Я оставлю вас ненадолго.
Симон следил, как приор хромает к деревьям.
- Удачи, ваше преподобие.
"Я правильно сделал, что поведал ему правду, - думал Симон. - Мы обрели ценного союзника".
Дорога, по которой можно было подняться на холм Вандлбери, образовалась благодаря оползню, засыпавшему часть рва. Последний был сооружен в глубокой древности в оборонительных целях. Стада овец выровняли и утрамбовали подъем, и всего за несколько минут Аделия с корзиной в руках достигла вершины, даже не запыхавшись. Она попала на круглую травянистую площадку, покрытую следами копыт и кучками овечьего помета. Большие деревья росли несколько ниже и подступали к вершине холма только с восточной стороны, а остальные склоны поросли боярышником и можжевельником. Площадка изобиловала странными впадинами и ямами глубиной в два-три фута. Подходящее место, чтобы сломать или вывихнуть лодыжку.
Восточный склон был пологим, а западный - обрывался почти отвесной стеной.
Аделия распахнула плащ, сцепила пальцы за головой и потянулась, позволив ветру пронизать дешевую тунику из грубой шерсти. Симон Неаполитанский купил ее в Дувре и попросил надеть.
- Нам предстоит общаться с простолюдинами Англии, доктор. Мы должны раствориться среди них, узнать то, что знают они, а для этого необходимо и выглядеть так же.
- Ну да, Мансур просто вылитый саксонский крестьянин, - заметила Аделия. - А как насчет акцента?
Симон настаивал, что это важно, что трое торговцев снадобьями, пусть и чужеземцы, легко найдут общий язык с простыми людьми и смогут узнать больше, чем тысяча инквизиторов.
- Люди не станут сторониться нас. Мы ищем правду, а не уважение.
- В такой одежде, - сказала тогда Аделия, - уважения мы можем не опасаться.
Однако более искушенный в обмане Симон был главой миссии, и Аделии пришлось надеть тунику, представлявшую собой трубу из шерсти, которая застегивалась на плечах булавками. Но шелковое белье салернка сохранила. Не потому, что следила за модой, просто даже ради правителя Сицилийского королевства она не согласилась бы надеть дерюгу на голое тело.
Аделия сомкнула веки. Глаза устали после бессонной ночи и болели от света. Она боялась, что у приора начнется жар, но на рассвете его лоб стал прохладным, пульс - нормальным. В целом процедура прошла успешно. Оставалось выяснить, сможет ли он в следующий раз помочиться самостоятельно и без болезненных ощущений. Пока все идет нормально, как сказала бы Маргарет.
Аделия медленно побрела, высматривая полезные растения. Ходить в дешевых башмаках - еще одно вынужденное неудобство - было неловко, но сейчас она не думала об этом. С каждым шагом салернка улавливала сладкие незнакомые запахи. Здесь находилась настоящая кладовая лекарственных трав - вербена, будра, кошачья мята, дубровка, clinopodium vulgare, который англичане называют диким базиликом, хотя он не похож на базилик и пахнет совсем не так. Как-то раз Аделия купила старый английский травник у монахов обители Святой Лючии - они где-то его нашли, но не смогли прочитать. Аделия подарила его Маргарет как напоминание о родине, а потом забрала, чтобы изучить старинный манускрипт.
И вот перед ней иллюстрации из книги, настоящие, живые, прямо возле ног. Волнующая встреча.
Автор травника, упорно ссылаясь на Галена как крупнейшего специалиста, провозглашал неоспоримые, на его взгляд, истины: лавр - для защиты от молнии, валериана - для отвращения чумы, майоран - для закрепления матки. Словно матка у женщины плавает - то вверх, до горла, то вниз, как вишня в бутылке. Думали бы, что пишут!
Аделия начала собирать растения.
Внезапно она ощутила беспокойство. На круглой площадке никого не было. По небу резво бежали облака, по траве проскальзывали тени. В постоянной игре света и тени Аделия приняла чахлый куст боярышника за фигуру согбенной старухи… Раздался резкий крик сороки, заставивший мелких пичуг сорваться с веток и упорхнуть.
Внутренний голос подсказывал, что надо стать как можно незаметнее, а не торчать столбом на открытом месте. Какая же она все-таки дура! Не смогла побороть искушения собрать травы в уединенном месте. Аделия устала от шумной компании, к которой они пристали в Кентербери, и совершила идиотскую ошибку - велела Мансуру присматривать за приором, а сама отправилась на прогулку. Аделии и в голову не пришло, что на нее могут напасть. А между тем ни Маргарет, ни Мансура нет, и если появится мужчина, то расценит ее одиночество как призыв. Это все равно что повесить на грудь дощечку с надписью "Насилуйте меня". И если кто-то откликнется на "предложение", виновата будет именно она.
Будь проклята тюрьма, в которую мужчины заключают женщин! Аделию тяготила и возмущала навязчивая опека Мансура, который провожал ее в темных коридорах салернских школ. Это выглядело нелепо - она ходила с лекции на лекцию, словно привилегированная персона, выделяясь из общей массы студентов. Но потом Аделии преподали урок. И какой! В тот день она сбежала от Мансура, и очень скоро ей пришлось со всей яростью и отчаянием, царапаясь и кусаясь, отбиваться от одного из студентов. Какое унижение - кричать, звать на помощь, которая, слава Богу, поспела вовремя! Потом Аделии пришлось выслушивать поучения профессоров и назидания Мансура и Маргарет, упреки в беспечности, самонадеянности и безразличии к репутации. Нотации показались девушке еще более унизительными.
Никто не выдвигал обвинений против того молодого человека, хотя впоследствии Мансур сломал ему нос - очевидно, желая обучить хорошим манерам.