- Хэлло! - по-хозяйски поприветствовал он Коробейникову, как шеф молодую секретаршу, сел в кресло напротив и без спросу потянулся к апельсинам в граненой хрустальной вазе. - Представляете, вчера был в гостях. Такие девочки - первополосный материал! Предлагали заночевать, вокзал все же - горячая точка! Но мне же утром к вам. Неудобно как-то являться… небритым. А у них три бритвы, и все - для ног! Вы, кстати, какими пользуетесь? А то могу порекомендовать! Вообще-то, надо было остаться: один раз откажешься, в другой - не предложат. Но черт дернул отказаться! И черт его знает, почему! Наверное, из ревности! Я и ушел, на ночь глядя. Иду. Темнотища кругом, фонари там, как светофоры - только на перекрестках!
Собкор доел апельсин и взял второй. Коробейникова машинально потянула вазу к себе. Не из жадности, просто, чтобы обратить на себя внимание. И на миг отключилась.
- Иду себе, песни пою, - настиг ее мужественный голос претендента, - готовлю репортаж о событиях в Москве, вдруг там наши чего-то не заметили, а по телевизору же все четко, особенно, когда крупным планом. Вдруг у них там в номере дырка, а я тут как тут! Знаете, я специалист по… забиванию дырок!
Собкор внимательно посмотрел на Коробейникову. Кажется, поняла буквально. А жаль: такая метафора пропала!
- Когда раз на углу, у самого моего дома - трое из ларца. И сразу по делу: давай махаться! А я же дзюдоист, соображаю мгновенно: если больше одного, это уже не спорт. Одного завалю, а остальные меня порвут - не склеишь. А главное, как же я завтра, то есть, сегодня, к вам попаду… небритый? Ну и махнулись: я им слаксы и адидасную куртку, а они мне вельветовые джинсы и телогрейку. Шпана вокзальная! Но когда вынули из слаксов корочку "Комсомолки", столько было вопросов! Не поверите! Я уже как-то к этому попривык, а тут даже гордость взяла за контору: уважает народ газету! Корочку мне вернули. Я уже и заметку в Москву об этом отправил. Вместо репортажа, ну того, из Белого дома.
- Вернули корочку? - неожиданно оживилась Надежда Викторовна. - Скажите пожалуйста! А сколько вы получите за эту… свою заметку? На новые слаксы хватит? А если бы вас убили, вы бы тоже…
- Че? - собкор невозмутимо стащил с вазы очередную апельсинку и как крутое яйцо постучал ею по подлокотнику кресла. - Вы хотите спросить, написал бы я о том, как меня убивали? Конечно! Хотя, думаю, с этим были бы проблемы. Скорее всего, об этом написал бы другой. И я почти знаю, кто именно. У нас в конторе стопроцентная взаимозаменяемость, как в японской фирме. И безотходное производство, как… в концлагере. Помните? - кожа, ногти - все в дело! Не пропадать же добру! В этом смысле, смерть каждого из нас - лишь сюжет для небольшого рассказа, хорошо, если сенсационного. И лучше всего этот рассказ написать самому! А то дружки-приятели потом наврут, наворотят такого - из зависти! Будет стыдно перед будущим читателем! Вот Черчиль, говорят, заранее лично расписал свои похороны, чтобы все было по уму! А как с этим в вашей конторе, то есть, я хотел сказать, в вашей, пирамиде?
- У меня не пирамида, молодой человек! - как можно внушительней произнесла Надежда Викторовна. - У меня - спираль.
- Спираль? - ехидно прищурился "комсомолец". - А че - это очень по-женски! Все ясно: боитесь быть тенью АО МММ, оригинальничаете, интересничаете! А, впрочем, народ любит, когда все - шиворот-навыворот, с намеком, с гнильцой! Я как-то поместил в региональном приложении к "Комсомолке" что-то вроде карикатурки: ну там такая роскошная обнаженная дамочка, и у нее между ног… птички свили гнездо. У нас как раз дырка образовалась, а забить нечем! Ну я и забил! Так на следующий день нас буквально задолбали: общество охраны детства и материнства, женщин и птиц - ах, ой, оеее-ей! А читателям, между прочим, очень понравилось, многие просили повторить! Послушайте, у вас же до сих пор нет эмблемы! Так может заделаем спираль, а?
- "Надежда-прим" - не фирма по распространению противозачаточных средств! - раздраженно отмахнулась Коробейникова. - Спираль - это же фигурально! Давайте, поближе к теме!
- Да, действительно, - тут же согласился собкор, - народ может неправильно понять. Спираль, если не фигурально, должна отталкивать, а нам с вами нужно, наоборот, притягивать!
Надежда Викторовна уже хотела предложить гостю чай, но глянув на русского богатыря, засомневалась: такие крепкие мужики чаем разве что закусывают. Тем более, в Москве, тем более, в "Комсомольской правде"! Чего доброго, встанет из-за стола и опустит на прощанье, как Брежнев Индиру Ганди: мол, спасибо за чай!.. А завтра в "Комсомолке" его заметка! А после нее кто же на Руси будет играть в азартные игры с непьющим человеком! Тем более, на свои кровные!
Тут же забыв про чай, Коробейникова решительно подошла к серванту от "Полины" и вскоре вернулась к журнальному столику с бутылкой "Наполеона" в одной руке и крошечным серебряным подносиком в другой. На подносике - две мельхиоровые коньячные стопки и блюдечко с тончайшими лимонными дольками. По тому, как молодецки блеснули глаза собкора, как он возбужденно привстал ей навстречу, хозяйка "Надежды-прим" поняла, что приняла единственно верное решение.
Первую стопку почетный гость позволил Надежде Викторовне налить себе не до краев, но потом конъяк отобрал и наливал себе сам - по-домашнему, то есть, с верхом и без счета.
- Наполеон! - полупрезрительно, полувосхищено усмехнулась про себя Коробейникова, но коньяк отобрать не спешила. Собкор, кажется, не числился среди местных алкоголиков, и она не без оснований посчитала злоупотребление ее дорогим коньяком признаком доверия, а, может, и уважения.
- Как вы находите мою игру? В смысле перспектив? - небрежно спросила она. За небрежностью однако сквозила крайняя озабоченность.
Собкор зажевал очередную стопку лимонной долькой и блаженно уставился в потолок.
- Надежда-прим, надежда-прим! - напел он. - Классный заголовок! Сами придумали? Поздравляю! И коньячок-блеск! А игра…
Дальше он с удовольствием явно процитировал чужую, где-то подхваченную мысль:
- Схема игры, придуманная вами, требует постоянного притока новых денег, обеспечить который практически не реально. Поскольку идея игры держится на обязательствах людей играть до логического конца… то есть каждый раз платить им в вашу кассу придется все больше и больше, что, понятно, скорее, из области теории, чем практики.
- Короче, - собкор поднял полную стопку, как бы приглашая Надежду Викторовну к тосту, - русских людей дурить можно долго, пример - вы и я, но конец всегда будет один и тот же…
- Да ну! - недовольно воскликнула Надежда Викторовна. - А, позвольте узнать, какой именно?
- Ну… собкор красиво откинул русоволосую голову, - русский бунт - бессмысленный и беспощадный! С людоедством, самоедством, всеобщим диким восторгом, с элементами первобытных фантазий. И не ждите никакого приглашения на казнь, как у всех цивилизованных народов. Не дождетесь! Просто благодарные игроки "разделят общую курицу славы", проще говоря, вас и все, что с вами связано, и каждому выдадут по равному куску! И это - в лучшем случае!
По тому, как побледнело лицо Надежды Викторовны, собкор понял, что на этот раз выпил лишнее. Но было уже поздно. Хозяйка безо всяких церемоний отобрала у него полупустую бутылку "Наполеона".
- Завтра вы увидите мои пункты во всех кафе, магазинах, банках и офисах, на заводах и фабриках, даже в администрациях города! Каждый игрок через сорок дней получит обратно свои деньги плюс сорок процентов обещанных премиальных. И так будет всегда! Ни один человек не уйдет от меня обиженным. Кроме, пожалуй, - Надежда Викторовна с сожалением посмотрела на былинного богатыря, - вас.
И встав с кресла. Торжественно протянула ему руку:
- Извини, товарищ, но ты мне - не пара!
- Но почему? - собкор тоскливо проводил взглядом недопитую бутылку "Наполеона". - Я помогу вам решить все проблемы! Мне показалось, мы с вами обо всем договорились!
- Да ну! - Надежда Викторовна слегка подтолкнула его к выходу. - Я - Водолей, ты - Телец! Договорились? О чем?
Глава 3
Вопреки предсказанию референта генерального директора "Родничок" не закрыли и даже не понизили в звании. Наоборот! Теперь его величали курортно-развлекательным центром и не ограничивали в выборе отдыхающих. Именно теперь в путевке не отказали бы даже вчерашним смертным врагам России - американскому президенту и, страшно сказать, израильскому премьеру!
Да что там! Если бы эти вчера еще столь неуважаемые персоны захотели в складчину снять на месяц весь главный корпус - да никаких проблем! В отличии от местных трудящихся у этих господ наверняка была валюта. А обслуживание двух воспитанных иностранцев с валютой куда приятней, чем трехсот одичавших россиян без валюты!
Как всегда, эпоха великих преобразований в России началась с великих переименований. Школы и ПТУ стали гимназиями и колледжами, институты - университетами, университеты - академиями, академии - международными центрами, международные же центры на деле оказывались филиалами солнцевских и кунцевских группировок. Корпораций было больше, чем заводов, менеджеров больше, чем инженеров.
Так что появление на берегу уральского озера Кисегач курортно-развлекательного центра вместо заводской базы отдыха никого не удивило. Название же "Родничок" сохранили, точно так же, как "Комсомольская правда" сохранила название и ордена - не от привязанности к прошлому или недостатка воображения, разумеется, но не поступаться же, в самом деле, принципами!
Не тронули и директора товарища Мокрова, предоставив ему эксклюзивное право называться, как ему будет угодно. Что он сразу же и сделал, назвав себя генеральным директором. И все было бы ничего - звезды над "Родничком", как по заказу, каждую ночь сулили ему славу лучших крымских и кавказских, а там, чем черт не шутит, и средиземноморских курортов - но… как кричали Мальчишу-кибальчишу замученые гонцы Красной Армии: нам бы только день простоять, да ночь продержаться! Но как?
Проще говоря, американский президент и израильский премьер не покупали путевки в "Родничок" из-за отсутствия информации о нем, а бедным россиянам было не до отдыха: полные прилавки магазинов при полном отсутствии свободных денежных средств доводили многих до полного умопомешательства, черной меланхолии или японского трудоголизма, смертельно опасного для романтической русской души.
И генеральный директор Мокров, как мог, выживал в безвоздушном пространстве. Говорят, что в открытом Космосе, ну там, где совсем нет воздуха, звезды видны особенно четко. Поэтому, всматриваясь в звездное небо над "Родничком", теперь уже господин Мокров и без всякого телескопа ясно видел в каком благословенном году его курорт станет желанным для самых крутых турагенств мира, и в его финской сауне попарится сама английская королева.
Но чем дольше вглядывался Мокров в родственные ему ослепительные звезды, тем мучительней сжималось сердце и морщины на лбу от напряжения врезались глубоко в череп. Потому что и без ясновидца было очевидно, что год этот находится от него подальше, чем указующие на него звезды от Земли. И что, в таком случае, его лихой тост "все и сразу", сказанный им на открытии, теперь уже и не вспомнить какого, сезона, может исполниться, разве что, после, да и то не его Мокрова, смерти.
Вот почему все чаще, наглядевшись на сулящие несбыточное лукавые светила, господин Мокров садился на полюбившийся ему еще в смутное время широкий дубовый пень и делился с овчаркой Соней самыми сокровенными своими мыслями.
А больше делиться было не с кем. Жена давно не верила ни звездам, ни мужу, ни Президенту Ельцину. Теща из последних сил симпатизировала спикеру Верховного Совета России Хасбулатову, но вполне доверяла лишь знакомому колдуну Васильеву, и только старая мудрая Соня, как и положено собаке, беспрекословно повсюду плелась за своим хозяином, и готова была слушать его до конца своих дней, хотя и не совсем понимала, вероятно, по причине позднего времени, предмет разговора.
- Ах, Соня, Соня! - в который раз полушепотом восклицал он. - Ну скажи, только честно, ты когда-нибудь имела дело с таким типичнейшим неудачником, как я? Слепой и тот попадет мне пальцем точно в глаз. Даже не целясь! - всегда особенно удрученно уточнял он. - А если завтра прикажут уволить каждого десятого россиянина, можешь не сомневаться, каждым десятым - буду я! В парткоме мне всегда давали самую маленькую премию. "За сссауну! А всем остальным - за станок! К62Д!"- зло шипел он не своим голосом. - И самое ужасное: стоит только подумать о себе что-то хорошее, как мне тут же становится плохо!
Обычно Соня тяжело вздыхала: а каково, мол, собаке иметь такого недотепу! Тем более, в ее-то годы! Ей очень хотелось завыть от отчаянья, но она боялась разозлить хозяина. А вдруг он решит, что самая большая его неудача, как раз, она, Соня?!
А еще перед сном господин Мокров пристрастился играть в очко. Разумеется, с самим собой. Не с Соней же, в самом деле! А раз за разом проигрывать посторонним - ну нет уж, не дождутся! А так: кто бы не проиграл - выигрывал все равно он! Поэтому рисковал безбожно, и требовал карту даже при 20.
Полупустой курортно-развлекательный центр спал без задних ног, а его генеральный директор резался в карты с самим собой, без колебаний ставя на кон целое состояние, и подымал бокал темного, как его судьба, вина за свою удачу, которая в отличии от всей остальной жизни в тот миг липла к нему, как банный лист, и если бы у него был тогда миллион баксов, спустив все до цента, он тут же вновь становился миллионером. Но у него не было и тыщи деревянных, а нищему выиграть у нищего все равно, что голодному искать сочувствия у сытого, а смертнику - у палача.
Если же и после этого не спалось, Мокров, крадучись, шел на берег Кисегача, пристально смотрел на его невидимую в темноте пучину, на лунную дорожку, уходящую в никуда, и вовсю мечтал о золотой рыбке.
Да-да, о той самой, что сперва, наобещав с три короба, уговорила старого дурня отпустить ее в синее море, затем свела с ума его скупую старуху, а под конец…
Во всей этой сказочной чертовщине не понимал бедный генеральный директор только двух вещей: как могла золотая рыбка, обладавшая поистине божественным даром исполнять любое желание, попасть в сети глупого старого рыбака, которого и обычная-то рыба баловала не часто, и почему пообещав ему откупиться всем, чем только он пожелает, не выполнила его последней просьбы. Конечно, старуха явно хватила лишку, но всем - это всем даже в сказках. Или все же нет? Но разве жизнь подаренная ей стариком не стоила ее свободы?
Мокров полушутя-полувсерьез кликал золотую рыбку. Заранее обещал ей сразу же отпустить в Кисегач при исполнении всего одного желания. А еще он божился, ни в коем случае не привлекать к делу свою старуху, потому что в отличии от дуры-рыбачки, та сразу же потребует сделать ее владычицей всех уральских озер, а рыбку зажарить ей на ужин.
Но как ни старался господин Мокров, сколько ни месил песок на берегу, как ни плевал от раздражения в черную воду, придумать одно-единственное желание не удавалось никак. Каждое желание, а их было великое множество, казалось единственным и неповторимым, одно не могло осуществиться без другого, другое - без третьего и, в конце-концов, Мокров вещим оком, как Нострадамус, с отвращением снова находил себя у крылечка служебного домика заводской базы отдыха, абсолютно безлюдной, снабжаемой по самой что ни на есть остаточной категории, к тому же без озера Кисегач и с разрушенной молнией сауной.
В волю надурачившись, приходил он к печальному выводу, что золотая рыбка, если она и существует в природе, то уж наверняка, где-нибудь в море-океане, а не в заштатном лесном озере, да к тому же она - отменная бестия, стерва и настоящая кидала, совратительница слабых людских душ. Хуже лохнесского чудовища, потому что оно ничего не сулит человеку, кроме стращной смерти, а эта мелкая тварь садит его на иглу немыслимых возможностей, а потом казнит, как наркомана.
Но, говоря себе все это, Мокров еще мучительне впивался взглядом в черный, влажный простор, в отчаянной надежде поймать хотя бы проблеск золотого плавника. Однако после таких его оскорбительных слов не то, что золотая рыбка, дождевой червь и тот зарылся бы поглубже в землю!
Все ясно! Ему не хватает обыкновенной слепой веры в чудо! Одержимой, как вера Колумба в Индию. Безрассудной, как вера африканского дикаря в ночных духов. Ведь чудо является только глубоко верующим в него, верующим, даже если то, что явилось, совсем не похоже на чудо. Да, вообще, ни на что не похоже!
Но где взять такую веру врожденному безбожнику, который даже самому себе верит не больше, чем собственной жене или теще?!
Проснувшись поутру, генеральный директор курортно-развлекательного центра "Родничок", прежде всего, потянул с тумбочки вчерашнюю "Вечерку". Ну что ж, ничего не меняется: американский президент и израильский премьер, как всегда, заняты черт знает чем! Остальным тоже не до его "Родничка"! А ведь еще Маркс, этот великий путаник, писал, Мокров узнал об этом совершенно случайно, но запомнил навсегда: человеческая жизнь в потенциале - отдых. Но кто сегодня прислушивается к Марксу! А зря! Не известно, как насчет политэкономии, а насчет отдыха, Мокров готов поручиться, он был абсолютно прав!
"Надежда-прим". Поможем ближнему и себе сами!" Господин Мокров расстроенно сбросил газету на пол. Ну это уж точно не чудо! Сами, сами! На че же тут надеяться, если сами! "Надежда-прим"! Фигня! Чего он добился сам? Пустой курятник на заброшенном полустанке, жена, как две капли воды похожая на тещу, с которой приятно разве что умереть, и теща, которая переживет их всех, включая овчарку Соню.
Не то, совсем не то! Ну абсолютно не похоже на чудо!
А что, если просто взять и поверить, что это чудо? Верили же Христу, а разве он был похож на сына Бога?
- Товарищ Мокров! - как обычно прикрикнул он на себя. - Какого черта! Матч состоится при любой погоде!
Неожиданно весело захлопал в ладоши, поднял с пола газету, и уже внимательно, без иронии, прочитал заметку о "Надежде-прим".
- Надежда - это здорово! Как раз то, чего у меня нет! Но почему "прим"? Прим… прим… Чушь! Хотя… А че! Вот именно: Надежда-прим!
Глава 4
Уже на следующий день господин Мокров стоял у дома напротив бывшего обкома партии, а со вчерашнего утра и бывшего областного совета депутатов трудящихся. Че там будет теперь, не знал никто. За плотно зашторенными окнами, пустыми, гулкими коридорами неприкаянно блуждал призрак коммунизма. Иногда он останавливался у высоченного окна, отодвигал тяжелую, непроницаемую штору и выглядывал на улицу.
Увидев Мокрова, одиноко стоящего у дома через дорогу, призрак погрозил ему кулаком и скорчил болезненную гримасу. Мокрова передернуло. Он виновато улыбнулся и поспешил войти вовнутрь.
У двери с ядреной медной бляхой "МИА "Надежда-прим". Генеральный директор Коробейникова Н.В." господин Мокров замер, как студент перед столом с экзаменационными билетами, то есть, абсолютно бездыханно.
А вдруг там его судьба? А вдруг она похожа на того придурка, который только что угрожал ему из окна? Впрочем, кажется, у того было человеческое лицо. Но что может быть страшнее враждебного тебе человеческого лица?