Хотя дождь не предвиделся, Коробейникова прихватила с собой старенький зонтик, и так, с дамской сумочкой через плечо и зонтиком под мышкой проскочила сперва мимо открытых настежь ворот колхозного рынка, а затем каким-то несусветным, заставленным металлическими гаражами и переполненными мусорными баками, переулком - прямиком на проспект Ленина. Напротив, во всю ширь единственной в городе высотки развернулся новый рекламный щит: "Страховая компания АСКО - первая и последняя цель вашей жизни!"
- Ишь ты - первая и последняя! - испуганно, как от наваждения, отмахнулась Надежда Викторовна. - А зарплата?
Она презрительно прищурилась, но было уже поздно: приторный яд рекламы проник в ее сердце и мозг и пропитал их насквозь.
- А че, - болезненно скривилась Коробейникова, - конечно, первая и последняя! Причем тут зарплата?!
Осталось придумать, что бы такое застраховать. Но как не вглядывалась Надежда Викторовна в свою немудрящую жизнь, ничего достойного страхования она не обнаружила. Разве что - саму жизнь! Как сделал это, один бедняга в каком-то иностранном романе. Но чтобы это сделать, нужно было, как минимум сперва получить зарплату! А кто ж ей ее даст, если весь ее ордена Ленина танковый завод уже третий год трудится за интерес, а недавно Горбачеву доложили, что от золотого запаса страны не осталось даже золотой пыли!
В растерянности Коробейникова остановилась и жалобно посмотрела на небо в ожидании благой вести, но небо было по-прежнему безоблачно, и значит, зонтик подмышкой был по-прежнему не нужен.
- Скажите пожалуйста! - отчаянно тряхнула головой сбитая с толку женщина и со злости нажала на кнопку зонтика, который тут же с оглушительным треском раскрылся. - Да что же это такое! Ведь если мне нечего застраховать в этой проклятой АСКО, значит и жить совешенно незачем! Но это же…
От непереносимой обиды Надежда Викторовна бросилась в подземный переход, но на третьей же ступеньке зацепила раскрытым зонтиком проходящего мимо пешехода, выпустила из рук зонт и все быстрей и быстрей, едва касаясь скользких мраморных ступенек, понеслась вниз.
Еще на середине лестницы она уже отчетливо представила себе, как в последний момент, зацепившись ногой за ногу, рухнет на шершавый заплеваный кафельный пол, проедет по нему пару метров, разрывая в клочья колени, руки, лицо и… что? И все! Цель достигнута: первая и, скорее всего, последняя! И даже без всякой страховки. Больше спешить будет некуда, и незачем завтра идти в суд за зарплатой. Дальше все за нее будут делать другие! И какая-нибудь бабка, которую Надежда Викторовна увидела особенно ясно, склонившись над ней прошамкает беззубым ртом:
- Эх, как тебя Господь-то… приземлил! Безнадегу-то!
Глава 9
Очевидно Надежда Викторовна была хреновой провидицей, потому что пересчитав все мраморные ступеньки сверху донизу, она не пропахала холодный кафельный пол, а уткнулась носом во что-то упругое и теплое.
Еще не успев поверить в чудесное спасение, она услышала над собой голос, подобный камнепаду в горах:
- Че ж это ты, жэнщина, с утра на головы людям падаишь, а? Паастарожней нада! Чужие лестницы круты, да?!
И такой голос и слова после всего, что случилось, не могли принадлежать простому смертному, и, от природы скромная безбожница, Надежда Викторовна от ужаса начала медленно оседать вниз. Но тут же почувствовала, что даже упасть в обморок ей вряд ли удастся: чьи-то страшные руки крепко удерживали ее на весу. Едва касаясь кончиками носков пола, Коробейникова полностью отдалась во власть Всевышнего.
Потом ее слегка встряхнули, взлохматили, и, наверное, дали бы пинка под зад - и все это безусловно пошло бы ей на пользу - но в последний момент она окончательно пришла в себя и увидела, что стоит у столика с лотерейными билетами, а руки, облапившие ее, принадлежат продавцу этих билетов - то есть лицу явно кавказкой национальности, с шестигранным, как огромная гайка, золотым перстнем-печаткой, как будто навинченным на толстенный, похожий на болт, палец. Такой же толщины золотая цепь болталась на загорелой, масляной шее.
Зубы "лица" тоже были сплошь золотые и сверкали, словно надраеный морской колокол. "Лицо" добродушно скалило свои драгоценные зубы, каждый их которых был раз в десять дороже ее месячной зарплаты, и очень может быть, из бесследно исчезнувшего золотого запаса страны.
- Ну че, дэушка-красавица, - ласково потрепал ее по щеке золотой самородок, - раз уж на меня упала, купи билэтик на счастье!
Надежда Викторовна огляделась по сторонам. Подземный переход был так плотно забит людьми, что они казались неподвижными. Недавно появившиеся кооперативные киоски, с массивными металлическими решетками и крохотными окошечками вместо прилавка несмотря на импортные наклейки и прочую разноцветную мишуру смотелись мрачно, по-тюремному устрашающе.
Случалось, что по ночам в окошко вместо денежки влезал холодный ствол пистолета или обреза. А киоски особо непокорных кооперативщиков неизвестные в масках и без обливали бензином и поджигали, иногда прямо на глазах изумленой публики. Но кооперативщики не сдавались и всем смертям назло круглосуточно торговали самым лучшим заменителем традиционного продовольствия - сникерсом и подозрительного цвета и вкуса "фирменной" водкой и джином. А бывало, что навстречу стволу рэкетира из окошка точно такой же ствол открывал огонь без предупреждения.
Рядом с лотерейными билетами не очень молодой поэт продавал "самиздат" - крошечный сборник стихов под интригующим названием "Время есть!". Все, что касалось еды, людей интересовало сугубо, сборник шел хорошо.
Почти прижатый к стене паренек, пытался на одной ноге танцевать брейк. На стене углем, масляной краской, мелом и чем-то очень похожим на кровь были запечатлены мысли и чувства граждан перестроечной эпохи. От "Коммуняков к ответу!" до "Бей жидов - спасай…" - дальше неразборчиво.
Следы чьих-то голых ног по стенке перебирались на потолок, пересекали переход и исчезали как призраки.
- Скажите пожжалуйста! - нервно улыбнулась Коробейникова, потихоньку высвобождаясь из дружеских объятий. - Купить у вас лотерейку? Но я никогда не покупаю лотерейных билетов!
- Пачаму? - искренне удивился продавец. - Может, ты чем бална? Или вэра не позваляет? Вэра, Надэжда, Либовь,! Да? А как же ты тогда узнаешь, счастливая ты дурочка, или так? Слушай, на рупь седня не выпьишь и не закусишь, а вдруг ты выиграшь автамабиль, а? Представляшь, за рупь - автамаобиль!
- А если я проиграю! - возмутилась Надежда Викторовна.
Ее все больше бесила эта печатка, цепь, а главное, эти величиной с ноготь золотые зубы! Какая наглость в такое тяжелое для всей страны время иметь полный рот таких зубов!
- Нэ проиграшь! - мгновенно развеселилось "лицо". - Это - бэзпроиграшная лотерея! Два в одной! Слыхала? Праигрывашь ты - выигрыват гасударство! Ты - патрыотка или не патрыотка, в конце концов?!
- Я? - почему-то снова испугалась Надежда Викторовна и глубоко задумалась.
Вопрос был из того совсем недалекого, но уже немного позабытого прошлого, когда он заставлял вибрировать душу каждого советского человека, выворачивал ее наизнанку, а затем выплевывал, как погасший окурок…
- Я - патриот! Конечно, патриот! А кто же!
И совсем уж потеряв самообладание, истерично крикнула?
- А вы?
Толстый лотерейщик пропустил мимо ушей последний вопль Надежды Викторовны и обрадовано затряс головой.
- Маладэц! Настоящий русски женщина! Джыгит! А если патрыот, купи савсэм малюсенький лотерейный билетик! Страна, панимашь, гибнет! Савсэм загибается! Памаги стране! Слушай, ты за мужем, нэт? Тогда бери и за мужа! А то абидится, понимашь! Ты, мол, патрыот, а он че? Ишак, да?!
- С чего это вы взяли! Конечно, не замужем! На одну-то зарплату!
Продавец, не слушая ее, взял со столика толстую пачку лотерейных билетов и протянул Коробейниковой.
- На, тяни! И за мужа тоже! Ничаво! Мэнше пить будет! Верно? И за дытей! Дэти тоже люди! Да?!
- Нет, нет! Я не играю в азартные игры с гасударством! - замахала руками Надежда Викторовна, повторяя известную каждому советскому человеку поговорку.
- Зачэм с государством! - горячо зашептал толстяк, тыча ей в лицо пачку билетов. - Кто тэбе такое сказал? Твоя папа, мама, может муж соседки? Вай-вай! Со мной сыграй, дарагая! Я эти билеты у гасударства все купил! Они мои! Со мной можна, да?!
Совсем затурканая Надежда Викторовна вытянула из пачки два новеньких, свернутых вчетверо и пробитых скрепкой хрустящих билетика. Не разворачивая, сунула их в сумочку.
Получив от неё десятку, продавец также привычно засунул ее в карман брюк, недоуменно окинул взглядом терпеливо ждущую сдачу русскую бабу и вежливо спросил:
- Че-то не так, красавица? Иль панравился табе? тада пашли в ресторан, да? Я угощаю! Цыпленки там табака хочешь или уральский пельмень? Тебе с лосятиной или с медвежатиной? Че хочешь гавари, не стисняйсь! Ты ж уже свой гражданский долг выполнила, да? А может павтарить жалаешь? Пажжалуйста!
Коробейникова уже повернулась к нему спиной, когда он своей медвежьей лапой ухватил ее за подол юбки.
- Ишак! Забыл спрасить, как тебя, дэушка, завут!
- Надежда! - машинально отмахнулась Надежда Викторовна и тут же встревожилась. - А вам зачем?
- Ну так, для порядку! На-де-жда! - смакуя каждый звук русского имени, пропел продавец. - Прима, прима!
- Почему это - прима? - остолбенела Надежда Викторовна, почувствовав в этом слове какой-то скрытый намек.
- Я гаварю, прима, мол, вэщь, как залатой ключик! На-де-жда - при-ма! Так слаще, лучшэ! Как в кино!
Решив, что несчастная русская его не понимает, он схватил со столика картонку и крупно написал на ней химическим карандашом: Надежда-прима!
И сунул картонку в руки Надежды Викторовны.
- На бери! От меня! Бэсплатно! На память!
Глава 10
Сказать, что Надежда Викторовна пришла домой, все равно что проливной, с жесточайшей грозой дождь, назвать выпадением осадков, а сметающий все на своем пути огонь термитных снарядов - залпом "катюш"!
Надежда Викторовна ворвалась в свою жалкую, однокомнатную, квартирку, как тунгуский метеорит в сибирскую тайгу, как монголы в непожелавший до штурма сдаться город! Чуть не вышибла не сразу открывшуюся дверь, с порога зашвырнула на шкаф проштрафившийся зонтик, споткнулась обо все, что попалось ей под ноги, и, в довершении всего, шарахнулась от зеркала, испугавшись собственного отображения.
Короче, после глупейшей прогулки по городу она была перевозбуждена, как самка бабуина после прогулки по зоопарку! На кухне Надежда Викторовна выпила залпом два стакана воды из под крана, не замечая противный привкус хлорки.
- Да че же это такое! - заголосила она, прихлопнув со злости гревшуюся на подоконнике муху. - Так вот что значит, идти туда - не знаю куда!
Сунув руку в карман юбки, она вытащила оттуда два купленных на последние деньги лотерейных билетика и ту мерзкую картонку, которую впопыхах всучило ей чудовище неизвестно какой национальности. Она разложила все это богатство перед собой на столе, и долго изучала как будто пытаясь понять, какая от всего этого может быть ей корысть. По всему выходило, что корысти было не больше, чем в разбитом корыте из "Сказки о рыбаке и рыбке".
- А если там машина, а если там машина! - с удовольствием перекривила она своего незваного спасителя. - Дураку понятно, что все машины он давно выиграл сам! Вот возьму и выброшу в окошко, не распечатывая!
Но бабье любопытство все же взяло вверх. Надежда Викторовна осторожно срезала пробитый скрепкой уголок лотерейного билета и развернула его. На синем поле краснели большие жирные буквы. От волнения у Коробейниковой рябило в глазах, все двоилось и растекалось. А вдруг там и вправду?!. А вдруг! Могло же этому черту хоть раз в жизни не повезти, и он прозевал именно этот выигрышный билет! Так пусть ему так везет, как ей не везет! То есть - на всю катушку, когда приходится выбирать между хлебом и молоком, а каждый мужчина похож на старые поломаные грабли!
Она плотно зажмурила глаза и снова резко открыла их. То, что она увидела, действительно было очень похоже на выигрыш, но какой! "Поздравляем! Вы выиграли лотерейный билет!"
Первым порывом Надежды Викторовны было, бросив все, побежать за выигрышем. Но тут ей представились ужасные ступеньки подземного перехода, а, главное, толстеная пачка лотерейных билетов в руке торговца и его явно изуверская насмешка: чужие лестницы круты! Да если она явится к нему за выигрышем, он в отместку заставит ее купить у него ещё с десяток взамен выигранного. И хотя денег на игру у Коробейниковой больше не было, она благоразумно решила, что безопасней спуститься в преисподнюю, чем в этот подземный переход!
Уже ни на что не рассчитывая, она вскрыла второй билетик. Теперь у нее не рябило в глазах, и настроение было, как перед самоубийством: желеобразное. Содержание второго билета ее озадачило. Как будто вся многомерность бытия отразилось в нем! "Поздравляем! Вы выиграли пятьдесят копеек! Добавьте к ним еще пятьдесят, купите новый билет и оставайтесь с нами!"
- Скажите пожалуйста! - костенеющими губами произнесла Надежда Викторовна. - Оставайтесь с нами! Это как же? Навсегда?!
В лицо Коробейниковой натурально дохнула вечность.
Глава 11
Немного успокоившись, Надежда Викторовна перешла из кухни в залу. Там она, прежде всего, включила телевизор и стала забавляться со своей любимой игрушкой - ванькой-встанькой. На крохотном, как бы журнальном, столике она пыталась завалить навзничь забавного - из двух разновеликих шаров - человечка, но он тут же с музыкальным звоном снова вставал по стойке смирно.
Иногда Коробейникова подолгу удерживала ваньку-встаньку в лежачем положении, и ей казалось, что она слышит, как внутри него перекатываются свинцовые шарики, накапливается мощная пружинящая сила, как он пытается вырваться из-под держащей его руки.
Смеясь, она пинала его из стороны в сторону и он весело смеялся в ответ. И даже касаясь то лбом, то затылком столешницы, вставал, вставал, вставал. Это неизменно приводило Надежду Викторовну в настоящий детский восторг, и даже вызывало, порой, недетскую зависть. Себя-то она считала падучей, ломкой, легкосгибаемой, сминаемой, и, что самое обидное, не подающейся восстановлению.
Наигравшись с ванькой-встанькой, Надежда Викторовна присмотрелась к телевизору. Шел дневной повтор бессмертного мексиканского сериала "Богатые тоже плачут". Смотреть его нужно было всей семьей, тогда то, что не досмотрели родители, могли досмотреть их дети, а может быть, и дети детей. Словом, одной человеческой жизни для этого было явно мало, о чем говорила и частая смена актеров, играющих главных героев.
Неутомимый Луис Альберто в сотый раз решительно сбегал по лестнице в холл, наспех обнимал возлюбленную и грозился открыть ей какую-то страшную тайну, после чего их и без того тяжелая, хотя и обеспеченная всем необходимым, жизнь станет просто невыносимой!
В развороченной Перестройкой Советской стране, кажется, последний бомж, с первой же серии догадался, о какой страшной тайне, собственно, идет речь. И каждый раз, когда главный герой трагически шептал на ухо красавице-мексиканки: "Я должен тебе сообщить страшную тайну…", Надежда Викторовна вместе с миллионами советских людей, ломая руки, в отчаяньи кричала: "Да скажи ж ей уже, черт тебя подери!" Но каждый раз холеного Луиса Альберта что-то отвлекало, и его возлюбленная оставалась в мучительном неведении до следующей серии.
Что ни день на работе взволнованные лаборантши заключали пари: скажет Луис Альберто вечером свою страшную тайну или снова все отложится до утра. А вдруг оно не наступит? И что тогда?
На это, как правило, уходила первая половина рабочего дня. Послеобеденное же время целиком проходило в увлекательном обсуждении собственных тайн, увы, совсем небогатых людей. Но в отличии от роскошных мексиканцев и прочих латиноамериканцев советские люди вовсе не плакали, а с тоской ждали конца бесконечного рабочего дня, чтобы потом с нескрываемой радостью и воодушевлением потопать домой.
Через полчаса просмотра Надежда Викторовна пришла к неожиданному для нее выводу, что когда богатые плачут, бедным тоже не до смеха. И чужая беда вовсе не в радость. Это было так необычно, так не по-советски, и как с ужасом заметила Надежда Викторовна - так не по-русски!
В детстве она как-то наблюдала пожар в деревне и погорельцев, сидящих на двух чудом уцелевших деревянных чемоданах. Единственным утешением несчастных было то, что дом богатого соседа пожар тоже не обошел стороной.
- От нас-то на них и перекинулося - так полыхнуло! - задыхаясь от избытка чувств, рассказывали они обступившим их односельчанам. - Конешно, там-то добра поболе нашего! - и с каким-то безумным восторгом добавляли: - Было!
Ну почему точно так же, как ванильные сухарики, именно на ней кончилась искра божья, и Господь, поморщившись, процедил:
- Нда, приходи завтра, красавица, а лучше не приходи совсем!
И оставил ее посреди этого сурового мира одну-одинешеньку, с нарисованным на ладони чернильным карандашом лагерным порядковым номером и с одной-единственной мыслью в пустой голове: а будет ли этот номер действителен завтра или придется снова занимать очередь в пять утра?
Вот был бы у нее командирский голос и чеканная гвардейская походка, а во лбу огромная красноармейская звезда! Словом, юбка - во, нога - во, и итить твою мать, рубит шаг - знай наших! Коробейникова даже с надеждой коснулась лба пальцем, но никакой звезды не обнаружила.
- Скажите пожалуйста, - как всегда в таких случаях жалобно воскликнула она, - и что прикажете делать, если на лбу большими буквами с рождения "б…!" написано?
На самом деле Надежда Викторовна считалась женщиной порядочной. Но иногда так хотелось обидеть себя, распустеху, до слез, до крови! А что может быть обидней для порядочной женщины, чем это неудобопроизносимое слово?
Она с тоской оглядела свою унылую залу, где даже не каждая вещь имела хоть какое-то название, и вспомнила слова такого же безымянного лотерейщика:
- Со мной сыграй, дорогая! Со мной можна, да?!
При этом Надежда Викторовна начала медленно вставать с дивана, неожиданно звонко прищелкнула пальцами, и каким-то чужим яростным и куражистым голосом завопила:
- Ишь ты! А че! И сыграю! И с тобой, чертом лысым, сыграю! Со всем русским народом! Я такая!
И по-кроличьи, пришмыгнув носом, уже совсем залихватски добавила:
- Если по-человечески - отчего ж?! Сссыграем! Чертям тошно станет!
Почему чертям станет тошно, Надежда Викторовна не уточнила. В последний момент у нее, как от наркоза, закружилась голова, внутри все раскисло и растеклось и она грузно осела на диван. Тут же снова попыталась вскочить на ноги, но ваньки-встаньки из нее не получилось.
Однако сама идея сыграть в со всем белым светом пока еще неизвестно во что, все еще отчетливо стояла перед глазами в виде трех исполинских, черных букв М.