Сапожников шутки не оценил. Но чтобы не ссориться с хозяйчиком этих мест, вяло покивал головой и кисло улыбнулся. Если бы Мокров знал доверенное лицо директора получше, то после этого он надолго бы оставил его в покое: тот явно находился в состоянии высочайшего раздражения. Но Мокров принял покачивание головы и улыбку за приглашение к разговору, возможно даже к откровенному. Он почти вплотную подъехал на стуле к референту и, задыхаясь от волнения, спросил о самом главном:
- А че сам-то… Михал Тимофеич… не с вами? Занят?
- Занят, - сразу напрягся Сапожников, встал со стула и с бокалом в руке вышел на террасу.
И тут Мокров допустил вторую за последний час стратегическую ошибку. Мгновенно решив, что не гоже оставлять высокопоставленного гостя без присмотра и что его долг, как хозяина, все время быть рядом, он, тоже с бокалом в руке, поспешил вослед референту.
Дождь уже был на полпути к земле, когда Сапожников, не дойдя до края террасы, вдруг круто повернулся к шедшему по пятам директору базы отдыха и строго, по-деловому, как начальник ЖЭКа жильца подведомственного ему дома, спросил:
- Вы, собственно, ко мне, товарищ? По какому делу?
- Я? - растерялся товарищ Мокров. - Я, собственно, не по делу… я так. Впрочем… хотел спросить, когда прикажете баньку-то… сразу после обеда или… - Мокров почувствовал, что слюна во рту стала нестерпимо горькой, - или все же Михал Тимофеича подождем? Вдруг подъедет?
- Какую баньку?! - как от укуса, дернулся Сапожников.
Ливень уже шумел где-то в верхушках сосен.
- Ну, сауну же, - услужливо уточнил Мокров. - Финскую то есть, новую… Михал Тимофеич вчера лично интересовались. Просили без него не…
- Сссауну?! - от негодования Сапожников аж привстал на носки. - Да вы - провокатор, милейший! Какую сссауну! Вы что не видели, как они все на нас смотрели? Между прочим, из-за вас! Какккого черта вы взялись их рассаживать-пересаживать?! В такое-то… сссудьбоносное время!
Первый шквал дождя хлестнул Мокрова по лицу, и он отшатнулся от него, как от удара.
- Но вы же сами захотели… обедать в общем зале! Так сказать, поближе к массам! - в отчаяньи зашептал он. - Куда же я должен был вас усадить? На пол?!
Указательный палец Сапожникова жестко уперся в грудь директора базы отдыха, от чего тому стало нехорошо.
- Вы что же, милейший, так до сих пор ничегошеньки не поняли? Да сейчас гораздо лучше сесть на пол, чем занять чье-то пригретое место! Особенно, - Сапожников вдруг резко оглянудся по сторонам и тоже перешел на шопот, - особенно, в общем зале, с массами!
Мокров было открыл рот, чтобы сказать, что тот сталевар - просто хам и не выражает точку зрения трудящихся масс, но референт зло отмахнулся от него.
- А теперь вы предлагаете нам идти в эту вашу долбаную сауну сквозь строй этих… этих… представителей народа! Сколько их тут?
- Триста шестьдесят пять, - не раздумывая, шопотом выкрикнул Мокров.
- А на сколько человек рассчитана ваша сауна?
- Максимум на… - так же бойко начал директор "Родничка", но от страшного прозренья вдруг осекся.
- Вот именно, милейший! Максимум! Значит так! Устройте там народную баню. Этакую огромную массовую помойку! Если надо - в три смены! Круглосуточно!
- Круглосуточно? - ошарашенно переспросил Мокров.
- Вот именно! - отрубил референт. - Круглосуточно! Как в мартеновском цехе! Но чтобы к концу заезда все наши… тттруженники перемылись в финской сауне. Все до единого! И тот сталевар в первую очередь! Чтобы никто не мог сказать, что у нас финская сауна - только для привилегированных. Так что - воды, березовых веников и пару не жалеть!
- Но если Михал Тимофеич все же приедет?! - чуть не плача пролепетал Мокров.
- Не приедет, - глядя прямо в густую завесу дождя, уже совсем спокойно, даже равнодушно, сказал Сапожников. - Генеральный срочно вызван в Москву.
И уже совсем тихо, как будто самому себе, угрюмо добавил:
- Половина оборонных заказов аннулирована, предприятие на грани закрытия. Ссссауна!
- Кккак это?… - не веря своим ушам, отозвался Мокров.
Сапожников посмотрел на него без всякого смысла. Он уже понял, что сболтнул лишнее, но внутри накипело и рвалось наружу.
- А так! - подошел к краю террасы и подставил руки под проливной дождь. - Конверсия, мать ее! Страна, сволочь, разоружается! Догола! И все оборонные предприятия - под нож! А мы - кто же?
- Так это же… секретная информация! - пораженный такой нечеловеческой откровенностью, сомлел Мокров.
- Да ладно вам! Секретная! Секретная, когда страна вооружается! А вот че нам всем завтра делать, действительно… бааальшой секрет!
Референт отошел от края террасы и, как показалось Мокрову, не без злорадства сказал:
- А погодка-то подвела, милейший! Не подготовили вы погодку к открытию! А? Но… не извольте беспокоиться: скорее всего, этот сезон для вас последний. Если завтра нас всех нахрен не закроют, будем выпускать кухонный гарнитур "Малютка" и мельхиоровый сервиз "Надежда". На станках для снарядов, разумеется! Так сказать, масло вместо пушек! А это - не оборонные заказы. Этот гарнитурный сервиз еще продать нужно! А кому он сейчас нужен этот… Васька! Так что, все лишнее - за борт! И ваш "Родничок" - в первую голову! Как абсолютно бесперспективный объект. Вы даже не представляете себе, какие грядут метаморфозы!
Сапожников ритмично закивал головой и грустно улыбнулся.
- Сегодня по просьбе генерального лично проведал в больнице его заместителя по кадрам. Умирает товарищ Трубицын от неизвестной болезни. И как умирает! В вонючей общей палате на двадцать человек, в окружении каких-то дегенератов, я имею в виду и врачей, без должного ухода и лекарств. Словом, как все! И упаси Бог, даже заикнуться об отдельной палате! Я смотрю, а у него ноги на кровати не умещаются, торчат в проходе, как на полке в плацкартном вагоне. И каждый подлец, проходя, норовит их задеть. Приятно же задеть ноги заместителя генерального директора по кадрам! А? Как вы считаете? Ведь приятно?
При этих словах Мокров отчетливо вспомнил двухметрового заместителя генерального директора по кадрам товарища Трубицына, перед которым трепетали все тридцать тысяч трудящихся номерного предприятия, тоскливо скривился, но возражать не стал.
А Сапожников мимо него шагнул к раскрытой двери в банкетный зал. Уже в проходе обернулся, подмигнул Мокрову и решительно махнул рукой:
- А! Что это вы там, милейший, намекали про баньку? Настоящая финская, говорите? А не обновить ли нам ее? Как сюзеренам, по праву первой брачной ночи! Как вы думаете, народ нас поймет? Я думаю, должен, просто обязан! У него, судя по всему, еще все впереди! А у нас с вами… Короче, когда еще удастся помыться в настоящей финской сауне… за казенный счет!
Глава 15
В понедельник утром Коробейникова пришла занять очередь в здании суда и приготовилась бороться за свои права на зарплату. В последние годы у тружеников славного орденоносного города зарплата все больше напоминала свет давно потухшей звезды. Мало кто в июне мог с уверенностью сказать, за что и сколько он должен был получить в феврале. Но если свет угасшей звезды все же доходит до Земли без проблем, то за свои кровные денежки еще нужно было пролить немало крови.
А чтобы начать бороться, требовалось с раннего утра занять очередь и терпеливо ждать, когда тебя вызовут в приемную судьи за широкой, оббитой коричневым дермантином дверью. Там секретарша - девушка неопределенных лет и примет - могла принять у тебя заявление, а могла и не принять. А судья, если до нее все-таки доходило, сообщала свое решение с видом патологоанатома, расположившегося завтракать прямо на свеженаформалиненном трупе.
Когда Надежда Викторовна, полная самых гадких предчувствий, подошла к дикому скоплению народа у оббитой дермантином двери, и точно также, как в очереди за порошковым молоком спросила, кто крайний, ей долго никто не отвечал. Она даже не на шутку занервничала. Ведь это же совершенно противоестественно, когда очередь есть, а крайних нет!
Но вдруг стоящая рядом не очень молодая парочка, глядя поверх ее головы и как-то в сторону, завозмущалась:
- Во народ! Как нерусские! Кто крайний, кто крайний! Какой-такой в очереди край? Она че - пропасть?!
- А как же тогда спрашивать? - робко поинтересовалась Надежда Викторовна.
- Видать из Таджикистана! - зашушукались в толпе. - Политическая беженка! Деревня! Понаехали тут! И сразу в очередь! Как будто Рассея резиновая!
- Не крайняя, а последняя, гражданка! - строго поправил Коробейникову суровый старик с палкой под мышкой. - Это раньше мы все были крайние, а теперь - последние! Усекла?
- Усекла! - благодарно улыбнулась Надежда Викторовна. - И кто же последний?
- А тут хрен поймешь! - почесал за ухом суровый старик. - Я сам уже полчаса спрашиваю, никто не отвечает. Так что, держись, девка, за мной. Теперь ты будешь, слава Богу, последней!
Все были немножко злы, и Надежде Викторовне показалось, что она знает, почему. Собственно говоря, она должна была быть злой по той же самой причине. Но настроение, как всегда, было, скорее, игривое, чем злое. Она попыталась разозлиться, чтобы стать, как все. Но ничего не получилось. Наоборот. Настроение разыгралось вовсю, как аппетит перед самым сном, и это ее напугало. Когда кругом все немножко злы, хорошее настроение - не к добру.
Итак, стоя последней в бескрайней очереди за зарплатой, Надежда Викторовна услышала немало интересного. Оказывается, в кинотеатре Родина уже вторую неделю шли таинственные ночные киносеансы американского супероткровенного фильма "Калигула". Шутка сказать, с одиннадцати вечера до четырех утра за баснословные, конечно, бабки каждый советский человек мог оторваться по полной, то есть, как никогда прежде, то есть, пить в буфете "Наполеон", курить "Мальборо", слушать тяжелый рок и до посинения смотреть безумно интересную запрещенку, то есть фильм, где герои раздеваются догола и даже… ниже пояса!
Народ дурел от восторга, наперебой пересказывая целые сцены, от которых у Коробейниковой от стыда горели уши и щеки, а сердце бухало по всему телу и глаза закрывались от нахлынувшей истомы.
Еще рассказывали, что в парке имени Пушкина разместился чешский Диснейленд. И даже с американским горками! Правда, по мнению очевидцев чехи явно схалтурили и привезли в Россию позавчерашний снег, какие-то допотопные развалюхи. Но зато цены были, как в Америке, и эти наполняло сердце гордостью: ну вот и на нашей растеряевой улице теперь праздник!
Всем ужасно нравилось "Поле чудес", где угадывая по букве никому не известное слово, счастливчики выигрывали импортные миксеры, кофеварки, пылесосы, а если уж совсем повезет, то есть, до смертного ужаса, и ключи от машины! Главное, не пожадничать, и вовремя подарить что-нибудь совсем уж ненужное усатому Якубовичу и вместе с ним с чувством и без запинки пропеть: рекламная пауза!
Но сильнее всего собравшихся занимали три огромные буквы "м", с утра до вечера мелькавшие на экранах телевизоров. О них было известно не больше, чем об итальянской комморе или "вич-инфекции". Все изнывали от любопытства, слухи рождали новые слухи, причем, в истинно китайских размерах, и ощущение непреходящей тревоги. Ибо для советского человека не было ничего страшнее неопределенности и недосказанности. А тут какой-то чудовищный намек, а на что - не понятно! Люди пытались мыслить по аналогии. Получалась сплошная жуть.
- И думать тут нечего, - горячился представитель целого трудового коллектива с закрытого предприятия с невинным названием "Полимер", - это то же самое, что в Америке три "к"!
- А че такое три "к"? - в предвкушении чего-то ужасного вздыхала толпа.
- Куклусклан! - ледяным голосом отрубил представитель трудового коллектива. - ККК - МММ! Как говорится, по образу и подобию! Не слыхали? Еще услышите!
Толпа морщилась, сморкалась, не хотела верить.
- Да ты че! - напирал парень с огромным флюсом на небритой щеке. - Откуда у нас ихний куклусклан? Он же негров сжигал на крестах. А мы интернационалисты и атеисты! У нас ни крестов, ни негров… слава богу! А какой же куклусклан без черножопых?
Суровый старик, поправивший Коробейникову насчет очереди, и с тех пор не отходивший от нее ни на шаг, дернул Надежду Викторовну за руку.
- Не слушай их! Слушай меня! МММ - зашифрованное "число зверя"!
- Неее, - заикнулся какой-то молодой интеллигентного вида очкарик, - "чччисло зверя" - 666!
- Ты че тут - самый умный? - окрысился старик. - То по-арабски 666, а по-русски - МММ! Верно, девка?
- Скажите пожалуйста! - испуганно отмахнулась от него Надежда Викторовна. - Отчего же сразу - по-русски? Мы че - звери?
- Звери - не звери, а че-то звериное в нас есть! Счас присудит судья кому-то за февраль зарплату, а кому-то на жопу заплату, так того, кому зарплату - разорвем на части. И последние окажутся первыми! Во как!
И когда народ вконец запутался и дошел до полной околесицы, молодушка с ребенком на руках вдруг внесла ясность:
- Психи! Че ребенка-то пугаете! Вчера в газете писали, что МММ - инвестиционный фонд!
После ее слов народ целую минуту натурально безмолвствовал, то есть, пытался думать при полном отсутствии каких бы то ни было мыслей. Через минуту некто неопознанный, проявив недюжиную для опорного края державы эрудицию, тихо спросил:
- А это че за чудище… обло, озорно, стозевно и лаяй? Хуже, к примеру, куклусклана или как?
Стремясь вспомнить, что же в газете писалось про МММ, молодушка порозовела от напряжения, чуть было не уронила на пол ребенка, но справилась с собой и понесла совсем уж невообразимую, с точки зрения народа, чушь:
- Там пишут, что если в него вложишь маленько, так оно это маленько куда-то инвестирует, и потом ты получишь…
- Хрен! - подсказал парень, стоящий напротив. - Хрен, что получишь! Да?
Люди вокруг понимающе заулыбались: действительно, че можно получить с маленько, куда его не вкладывай! Но молодушка, презрительно поглядев на дурного парня, четко отрезала:
- А вот и не хрен! Тыщу процентов годовых сулят! Как одну копеечку! Вот че!
Глава 16
Надежда Викторовна вошла в кабинет судьи предпоследней, а могла и не войти вовсе. На этот раз ей, что называется, крупно повезло. Просто через час ожидания, секретарша, окинув скептическим взглядом толпу просителей, как продавец молока или водки, вынесла очереди смертный приговор: судья примет только двадцать человек, остальным прийти через неделю, так как пока суды выбивают зарплату, убийцы по полгода сидят в СИЗО в ожидании суда, а это - бесчеловечно. Но бесчеловечней всего то, что товарищ судья сама второй месяц судит бесплатно, а она, секретарша, и подавно!
Народ десять раз рассчитался-пересчитался, и как в очереди за водкой, здесь тоже каждый раз выходило по-другому, и первый по каким-то загадочным причинам вдруг оказывался последним, а последний первым.
Тогда секретарша железной рукой навела порядок: безо всяких церемоний отсекла от толпы двадцать человек, остальным велела заткнуться и расходиться по рабочим местам, иначе они войдут кабинет судьи, но совсем по иному поводу.
Почти все вышедшие из кабинета судьи, остались недовольны судьбой. Многие пришли сюда уже не в первый раз, и судья смотрела на них уже без всякого сочувствия, как на рецидивистов. Им и самим уже казалось что как-то не совсем прилично надоедать занятым государственным людям, настырно вымаливая свои давным-давно позабытые гроши, которые уже как будто и не твои, а чьи - не известно. К тому же, вокруг столько безработных, которым и в суд обращаться не за чем! А ведь это - обиднее всего!
Так вот, когда гражданка Коробейникова на остатках мужества переступила порог казенного заведения, судья уже безбожно устала объяснять дуракам, что потребовать выплату зарплаты суд, конечно, может, но где же ее взять предприятиям, если все ценное там давно растащено, кстати, не без участия таких же, как они, а на то, что осталось, живет дирекция и охрана, и к этому нужно относиться с пониманием, потому что, если, не приведи Господь, и они помрут с голоду, предъявлять иски о выплате зарплаты будет, вообще, некому.
А чтобы истцам было очевидней до какой крайности доведены их родные заводы и фабрики, каждому указывалось на дело, возбужденное по факту расхищения социалистической собственности в особо крупных размерах, а именно, по вывозу с легендарного ЧТЗ в незвестном направлении заводских железнодорожных путей! Только через неделю вохровцы забили тревогу, но только вчера выяснилось, что с их же легкой руки рельсы и шпалы и были демонтированы и переправлены на соседнее предприятие.
Надежде Викторовне судья не стала все это рассказывать, справедливо полагая, что та не зря простояла два часа в очереди под ее дверью. Она просто взяла со стола ее заявление, повертела в руках, и, не пригласив женщину присесть, сразу опустила:
- От вашего предприятия, гражданка Коробейникова, больше заявлений по зарплате пока не принимаем. Приходите…
- Через неделю? - побледнев, уточнила Надежда Викторована.
- Да нет, - полистав какую-то толстенную, похожую на конторскую, книгу, возразила судья. - У вас перерасход. Так что до конца года, и то…
- Какой перерасход? - Надежда Викторовна всплеснула руками: этого только не доставало! - У меня?
- Не у вас лично! - успокоила ее судья. - У вашего предприятия. Вот… месяц назад выбран весь лимит подачи заявлений на этот год. Мы же не можем круглый год заниматься только вами, есть и другие!
- Так я же еще ни разу не подавала! - радостно воскликнула Коробейникова.
Судья посмотрела на нее с интересом.
- Вы че, мать-героиня? Ах, нет! Тогда может быть, депутат Верховного Совета СССР, или хотя бы городского? Или инвалид войны, дочь полка, летчик-космонавт…эээ… Терешкова? Тоже нет! Тогда какие у вас могут быть к нам претензии? У нас роженицы в декрете сидят без пособия, не успеваем разобраться, пропускаем в порядке живой очереди! Стыдно, гражданка!
- Но я же все время работала! - в отчаяньи Надежда Викторовна без разрешения опустилась на стул. - Работала, работала… и потом… должна же я что-то есть! Как вы думаете?!
- Это - не аргумент! - нахмурилась судья. - Ничего такого вы не должны! И, вообще, у нас в стране, кто не работает, тот не ест, сами знаете, а кто не ест, тот, стало быть, не работает. Насколько мне известно, ваше славное предприятие уже полгода на хозрасчете и ничего не производит. Выходит, ваш завод не работает, а вы работаете! Каким образом? Не смешите меня!
- Но я же каждый день хожу на работу! - не сдавалась Надежда Викторовна.
- А вы не ходите, - по-дружески посоветовала ей судья.
- Как это? - очумела Надежда Викторовна.
- А так! Не ходите и все! Че вам там делать? Тем более, задарма?
- Так меня же уволят за прогулы!
- И правильно сделают! - обрадовалась судья. - Давно пора! И не только вас! Всех! Впрочем, они не имеют права. У нас никто не обязан трудиться бесплатно! Вы - не рабы!
- Так че ж мне делать?