- Может, опять война началась? - обеспокоенно сказал худой, как щепка, стрелец, прислонившийся к забору и теребивший рукоять сабли.
- Да какая там война?
- Может, опять польский царь с войском пойдет?
- Не, не пойдет. Он уже свое получил, - встрял в разговор белобрысый мужичонка.
- Зачем нам война? - рассудительно произнес купец. - Опять поляки придут, разор наводить будут, все дела наши купеческие порушат. Не, нам война не надобна.
- Так война тебя и спросит! Сама придет…
Порка перед избой закончилась, беднягу облили холодной водой из ведра, и он сам, без посторонней помощи, поднялся на ноги. Это означало, что отделался он легко. Нередко бывало, что после таких наказаний люди отдавали Богу душу, что, впрочем, мало кого смущало: ежели заслужил, то получи сполна, а выживешь или нет - Господь рассудит. Покачиваясь, как пьяный, и глупо улыбаясь, наказанный побрел прочь, прямо к кабаку, чтобы напроситься на дармовую выпивку - обиженных на Руси всегда жалели.
Тем временем в просторной приказной избе решались важные государственные вопросы. В крошечные окна падал солнечный утренний свет, и в его лучах танцевали пылинки. В углу избы на полках лежали толстенные книги, грамоты и приказы.
У окна стоял грузный, толстогубый, с красным носом картошкой и румяными щеками мужчина. Его синий, отороченный серебряной тесьмой кафтан с рукавами до пола, которые сейчас были засучены, спускался до икр и не скрывал шитые золотом желтые сапоги. Толстогубый и был воеводой Семеном Ивановичем. Некогда он являлся одним из приближенных фаворита самого государя - до тех пор пока не проворовался. Его отправили в опалу, "почетную ссылку", подальше от царского двора, назначив воеводой в "глухое место". Однако и тут он себе не изменял - воровал и воровал. Сейчас он действительно был чем-то озабочен и время от времени нервно теребил конец своей бороды.
На лавке в центре комнаты, широко расставив ноги, сидел худющий губной староста Егорий Иванович. На его горбоносом, со впалыми щеками, лице, казалось, навечно застыло усталое выражение. С первого взгляда казалось, что человек он пустой, не уверенный ни в себе, ни в окружающих его людях, ни в прочности своего положения в мире. Что было совершенно обманчивым впечатлением - на деле был воевода жесток, пронырлив, проницателен, в меру честен, свято соблюдал интерес государев и трудился, не щадя живота на благо его.
Впрочем, всё это не мешало ему закрывать глаза на воеводины делишки, злоупотребления, а порой и просто произвол. Иногда участвовал он в воеводинах забавах, иные из которых не вполне приличествовали достойному человеку, а изредка даже сам организовывал таковые. И вовсе не скучно и грустно ему было жить на белом свете, как подумал бы неискушенный. Губной староста любил жизнь и находил в ней массу удовольствий, главное из которых - играть с людьми, как кошка с мышкой, особенно с разными мелкими и крупными злодеями, а еще пуще - с врагами государевыми.
Непревзойденный дока был он в этом деле. Не одну разбойничью шайку-лейку вывел на чистую воду. После утверждения приговора кто из тех лиходеев отправлялся за реку Лену на мучения и каторгу, а кто и находил смерть свою от рук палача, но Егорий редко жалел их, ибо был уверен в правоте своей. Слава о нем разлетелась далеко, поэтому обычно разбойники избегали здешних мест. Вот только с Романом Окаянным никак не удавалось справиться, и желание собственноручно привести его на плаху стало для Егория навязчивым вожделением. Ему будто был брошен вызов этим неуловимым разбойником, и староста принял его.
С утра пораньше воевода переговорил со знатным посетителем, после чего тут же послал за губным старостой - свои дела тот вершил в отдельной избе рядом с тюрьмой и погребами с пушечной и пороховой казной.
- Уж сколько мы с разбойниками этими навоза наелись! - сказал губной староста.
Разговор, который вели главные люди в городе, был напряжен и не слишком приятен для обоих.
- Помнишь, как казну государеву они взяли? Хорошо, что дело удалось замять и за счет того, что с купцов и тяглового люда три шкуры содрали, недостаток восполнить. Не то не сносить бы нам головы.
- Да, доставили они нам неприятностей, - угрюмо покачал головой воевода.
- А когда мир решил против тебя челом государю бить, люди ведь не только за мздоимство твое недовольны были, но и…
- Ну-ну, какое такое мздоимство?! - возмутился воевода. - Не развалятся, коль человеку государеву за труды тяжкие немного лишка положат.
- Дай договорить. Так вот, кроме мздоимства твоего осерчали люди на то, что разбойников тьма расплодилась. Только вывели их, а тут на-те вам, Роман этот. Писали государю, что из-за этого купеческие дела хуже идти стали, а крестьяне под государевым и разбойничьем тяглом полностью в разор прийти могут. А стрельцов для защиты приглашать не стали, поскольку те за труды да за постой такие цены заламывают, что дешевле лиходеям платить, чтоб не трогали. Да, сильно нам Роман этот вредит. А сколько от него еще бед может статься…
- Думаешь, можно этому Матвею верить, что в том мужике в кабаке узнал он ворога государева?
- Можно, глаз у него вострый, не ошибется. Кроме того, учитывай, что он у иных бояр думных доверием пользуется, а с самим начальником Разбойного приказа кренделя лопал. Хоть и не слишком знатны предки его, но воин смелый и в каких-то хитрых государевых делах участвовал, о которых немногим известно. Слов на ветер не бросает. Коль сказал, что признал в том мужике Романа Окаянного, значит, так оно и было. А к тому отступнику сам государь интерес проявляет.
- Это почему? - недоверчиво спросил воевода.
- Не знаю. Дела темные, но нужен он в Москве живым и здоровым. Оглобля тот по описаниям действительно на Романа Окаянного похож.
- Как же можно православному имя свое сменить? Это ж значит от Бога отречься.
- Ну и отрекся, - махнул рукой губной староста. - Мерзость человеческая бывает поистине бездонной.
- Ох, свалился он на нашу голову!
- Свалился. А ты, воевода, трясешься, что напишет боярин Матвей письмо в Москву, как обещал сегодня, и тогда жди оттуда гостей. Ежели кто из суровых бояр приедет, то, не взыщи за слова мои, могут и твои самодурства да мздоимства на свет божий выйти.
- Да какие там самодурства? Все для пользы государевой! - вскричал воевода.
- Да ладно уж, - махнул рукой губной староста.
- Не съесть им меня - подавятся, - воевода дернул себя сильно за бороду. - Многим думным боярам подарки богатые слал. Но вот кровь спортить - это с них станется. Любят они кровушку сосать…
Обычно воеводы назначались царем на два-три года, дабы избежать их злоупотреблений, чтобы не пустили они прочные корни и не погрязли в самоуправстве. Семен Иванович сидел в городе уже четвертый год и пока на новые места не собирался. За это время ему удалось хорошенько прижать и "мир", и земских да посадских старост. Власть свою он установил жестко, никто ему не перечил. Обычно за каждым из воевод наблюдал глава одного из государевых приказов. С начальником своего приказа Семен давно нашел общий язык - воеводу нельзя было упрекнуть в жадности.
- Что ж делать-то будем, Егорий? - спросил он.
- Надо срочно Романа изловить и в Москву направить до того, как государевы люди сюда приедут, - предложил губной староста.
- Да как его изловишь, анафему? В первый раз, хитрюга, в городе показался.
- В первый ли? - прищурился Егорий. - Может быть, у него с кабатчиком сношения какие имеются? Разбойникам в городе завсегда кто-нибудь нужен, у кого сподручно ворованное хранить, через кого добро сбывать и сведения разные получать.
- Нет, только не Хромой Иосиф. Вспомни, он же не раз нам пользу приносил, помогал воров отлавливать. Чтоб он с Романом связался… Вот у меня, где этот Иосиф! - воевода до белизны сжал увесистый кулачище. - Доверенным у разбойников человеком Еремка был. Как мы его изловили, сам атаман в город на разведку пожаловал, поскольку ушей своих лишился… Эх, зря мы тогда Еремку этого быстро запороли. Так и не узнали, как к разбойничьему логову подобраться.
- Толку-то от того Еремки, - отмахнулся губной староста. - Что Роман на Мертвых болотах сидит - мы и так знаем. А как добраться до них, не то что Еремка, даже местные жители не ведают. Так что правильно мы его запороли. В устрашение другим.
- Может, и так. А может, и нет. Эх, и с засадой у нас ничего не вышло! Плохонько стрельцы твои воюют, Егорушка, из рук вон плохо!
- Замешкались. Да и навык подрастеряли. Давно не воевали. А для разбойников лихое дело - привычное. Да и лес они хорошо знают. Ладно, дело прошлое. Сейчас надо кого-нибудь из лиходеев в ловушку заманить и выпытать, где шайка хоронится.
- Твоими бы устами мед пить, - кисло улыбнулся воевода. - Как ты его заманишь?
- Буду думать.
- Дело хорошее… И вот еще что - надо бы Алексашке да Панкрату языки укоротить. Они сказ Матвея слыхали. А им что-то секретное сообщить - все равно что в колокол вечевой бить. Вмиг раззвонят - всему городу все известно будет.
- Укоротим. Ежели только уже не раззвонили, - с досадой произнес губной староста.
И как он сразу не подумал: у дьяков, помощников воеводиных, язык что помело. Так ведь и до разбойников все дойти может…
* * *
Невеселые мысли мучили старосту, когда на вороном коне в сопровождении отряда стрельцов из одиннадцати человек ехал он к починку по разбитой дороге. Желал он разведать обстановку и, по возможности, отдохнуть от трудов: попариться в баньке, позабыть немного о толстой и вредной на язык благоверной женушке своей да еще о трех долговязых и нескладных дочках, которым незнамо сколько приданого понадобится, чтобы выдать их замуж за приличных людей.
На душе у губного старосты было смутно. Некстати Матвей - боярин тот - вылез. А как действительно послы от государя понаедут - что тогда? Хоть и вор воевода, но уже сжились с ним, тихо, спокойно. Да и вся Русь Великая узнает, что он, губной староста Егорий Иванович, не может какую-то шайку изловить. Еще решит лихой люд, что постарел, сдал староста, и двинет сюда.
С этой засадой еще подфартило. Дьяку воеводину какой-то неизвестный в кабаке после третьей кружки нашептал, что на починок налет ожидается, и даже время точное назвал, а потом растворился в вечерней тьме, будто и не было его вовсе.
Сначала Егорий не поверил дьяку, но решил подстраховаться, и разбойники действительно объявились. И вот такой плачевный результат. Да, на самом деле расслабились стрельцы - хуже некуда. Разучились воевать, ни одного злодея так и не смогли живьем взять да еще своих двоих потеряли… Ох, как нужен ему живой разбойник! Тогда бы можно было шайку с Мертвых болот всю выкурить.
Ну, а что теперь? За именье одно беспокойство. Хорошо еще, что урожая там сроду не собирали да и имущества особого нет - коль пожгут все, то убытки, хоть и велики будут, но не смертельны. Хуже, что людей те разбойники погубить могут. А по нынешним временам люди - ценность немалая. Обезлюдела земля от голода и войн, некому казну пополнять стало, так что недаром суровые законы появились, намертво людей к земле прикрепившие да сроки на беглых крестьян отменившие.
Оставил Егорий в починке трех стрельцов, но они тоже ленивые - им лишь бы брагу да пироги жрать, да мягких баб деревенских щупать. Какая от них защита? Может, увести баб в другое место? Очень уж хороши для развлечений, пригодятся еще. А можно засаду постоянную там оставить, да только вот стрельцы для других дел нужны. Кто будет пожары тушить да по ночам покой в городе охранять?
Починок показался, когда солнце склонилось за лес и земля готова была отойти ко сну. Когда отряд подъехал к терему, управляющий уже ожидал у ворот, а из изб с интересом выглядывали немногочисленные селяне. Рядом с управляющим Ефимом стояла Варвара, державшая в руках хлеб-соль.
- Ты, Варвара, все краше становишься, - уныло улыбнулся губной староста, спрыгивая с коня - и в его движениях почувствовалась молодая сила, хоть годков ему перевалило уже за сорок.
Варвара потупилась, щеки ее покраснели.
- Готовь, Ефимий, баньку да веники получше. Отдыхать буду…
Хлестать березовым веником управляющий умел отменно, и губной староста только покряхтывал с удовольствием от сыпавшихся на него хлестких ударов.
- Ох, хорошо!
Какой русский человек не любит хорошую баню. Если ты два раза в неделю в ней не попарился, означает это лишь одно - что вовсе ты и не православный, а самый последний басурман.
- Уф, хватит! - простонал Егорий.
На покрытом красной скатертью столе уже ожидала водка, блины, икорка. Хоть большим аппетитом губной староста и не отличался, но поесть любил вкусно. Он хлебнул водки, удовлетворенно крякнул. Усталость, дурные мысли начали отступать, и казалось, нет такой силы, которая вновь заставит тяготиться ими. Староста и думать не хотел о делах, но тут управляющий начал такой ненужный сейчас разговор.
- Про что я тебе, Егорий Иванович, сказать хочу. Опасно у нас жить стало. Никогда так опасно не было.
- Не боись, не тронут тебя. Кому ты нужен-то? Вот меня разбойники с удовольствием в огне спалили бы, да только руки коротки.
- Разворошил ты муравейник, злы они на тебя. Изловил бы ты их, Егорий Иванович.
- Правильно советуешь, - губной староста выпил еще водки и вцепился крепкими зубами в гусиную ножку.
- Чтоб всех изловить, нужно хотя бы одного для начала заполучить.
Егорий покосился на управляющего. Да, неглуп Ефим. Он только что чуть ли не в точности повторил то, о чем говорил сам староста и воевода.
- Ох, никакого продыха нет, все ты с делами лезешь да причитаньями бабьими. Опасно, поймать… А как ты его споймаешь?
- Сдается мне, что кое-кто из селян дружбу с разбойниками водит.
- Чего? - сразу насторожился староста.
Выслушав все, Егорий нахмурился, но потом лик его просветлел, и он удовлетворенно погладил бороду.
- Ну что ж, давай сделаем так…
Глава 9
ЛИТВА. ПРОПАВШАЯ БИБЛИОТЕКА
"Всячески выражал я свое сочувствие пани Зосе по поводу кончины ее батюшки и при этом размышлял о судьбе библиотеки.
Еще в детстве, постигая азы грамоты, я целыми днями просиживал в кабинете пана Здислава, пытаясь разобраться в рукописных буквицах, складывая из них слова, и все же до конца уяснить для себя тот или иной текст, понять его содержание я мог не всегда. Но это занятие очень увлекало, заставляло забывать обо всем на свете. Как-то мой отец, застав меня за чтением, даже пошутил, что я когда-нибудь сделаюсь таким же книжным червем, как и он сам. Сначала эти слова меня обижали, но потом я утешился, сообразив, что лучше уж быть книжным червем, чем могильным…
Судьба библиотеки взволновала меня не на шутку. Я поклялся на Библии, что найду ее, чего бы мне это ни стоило.
В первые же часы пребывания в новом жилище Бельских я расспросил многих слуг, в результате чего к обеденному гонгу я уже мог полностью восстановить цепочку событий, предшествовавших захвату крестоносцами панского замка в Речи Посполитой.
…Человек необъятных размеров в сутане, возок с которым трудно тащили два битюга-тяжеловоза, встретился мальчишке-дровосеку неподалеку от замка пана Бельского ранним утром. Проворный малолетка, знавший самые потайные тропы, ведущие к замку, первым известил хозяев, что к ним едет сам святейший папа или, по крайне мере, епископ, чем вызвал самый настоящий переполох.
Однако толстый человек, который на своих ногах уже и передвигаться не мог, скромно потупив глаза, представился бедным капелланом, доживающим свой век в одном из дальних монастырей. Сейчас же он направлялся в святые места, которых огромное множество в окрестностях славного города Майстерата. Проезжая мимо замка пана Бельского, капеллан счел своим долгом лично засвидетельствовать почтение и уважение благородному пану Здиславу, так много сделавшему для католической церкви и прославившему свое имя в Крестовых походах против северных язычников. Пан Здислав поправил капеллана, что имя свое от прославил в походах против захватчиков, а на православную Русь ходил-то всего однажды, да и то не по своей воле.
Слово за слово, а после сытного обеда из десятка блюд, запитого изрядным количеством спиртных напитков, всегда развязываются языки и капеллан, как бы между прочим, спросил:
- А где же ваша знаменитая библиотека, которую вы отбили в Смоленске?
Пан Бельский, хоть и находился в изрядном подпитии, все же почувствовал некую опасность.
- Какая такая библиотека? - прикинулся он дурачком.
- Ну как же! Про нее наслышаны даже в нашей святой обители. У нас и список самых ценных книг имеется…
Пан Здислав попытался прочитать переданные ему каракули на немецком языке, нацарапанные на свитке пергамента, но это было уже свыше его сил - буквы плясали перед глазами и он никак не мог уловить смысла слов.
- Против такого документа не пойдешь… - развел руками пан Здислав. - Однако список слишком длинен, а книг малая толика… Очень мало книг, пан капеллан!
- Ну-ну, не прибедняйтесь, уважаемый. Наша святая обитель готова заплатить большие деньги за это собрание… м-м, ценностей. Так сколько же вы просите?
- Мы же не на базаре, пан капеллан! Нет и нет, книги не продаются. И вообще, они должны быть возвращены настоящему владельцу…
- Это кому же?
- Князю Смоленскому.
- Вы в своем уме? Все продается и покупается в этом порочнейшем из миров. Даже бессмертие души! - покачал головой толстяк. - Взять хотя бы вас, уважаемый! Закрыла же святая церковь глаза на ваши грешки…
- Какие еще грешки?! - возмутился пан Здислав.
- Помните ваши молитвы в нашем храме перед Крестовым походом на Русь? Вы обязались отдать самую драгоценную часть из военных трофеев монастырю в случае возвращения в родные пенаты. Было сие?
- Что-то не припомню.
- Было, было. Господь Бог все видит, а мы, скромные его служители, все помним. Короче, пан Здислав, я предоставляю вам на размышления десять дней, после чего с вас взыщут долги помимо вашего желания. Советую не упрямиться и хорошенько подумать, а то ведь потеряете гораздо больше. Ну да ладно, Бог вам судья. Пора мне отправляться далее. К ночи я должен успеть…
На следующее утро пан Здислав приказал дворецкому, который являлся и хранителем библиотеки, погрузить все книги на два больших воза и сам вывез их в неизвестном направлении.
А ровно через десять дней, как и обещано было, в замок въехала кавалькада из двенадцати братьев-рыцарей. С ними находилось около сотни гербовых слуг.
- Эй, хозяин, потрудись оплатить долги нашей святой церкви, а иначе тебе будет худо! - изрек тщедушный горбатый рыцарь, возглавлявший кавалькаду.