Почти три года прошло с тех пор, как Мена вернулся в Уасет, и за это время ему посчастливилось найти жену, чей ум и обаяние не уступали красоте. К тому же у них родилась дочь по имени Небет – она радует его не меньше, чем блеск золота, несмотря на то, что у нее кривенькое бедро.
– Отведенное нам время коротко, – предупреждал он меня, – и из него уже прошло двадцать восемь лет. Не тяни, заведи детей поскорее, Тенра.
Выглядим мы с ним совсем по-разному, но во всем остальном похожи, как близнецы, так что меня не удивляет, что Мена порой высказывает мои собственные мысли. Но ему не известно о том, что я часто бываю у молодой вдовы по имени Аменет, приятной и лицом, и характером. И она не стесняется предложить мне и ужин и ласку.
– А как идут дела у Небет с новым лубком? – поинтересовался я: мы совместными усилиями пытались найти способ удержать шарнир ее бедренной кости в соответствующем углублении, и чтобы девочка в то же время могла двигаться. Теперь, после ее второго дня рождения, когда Небет уже может пройти несколько шагов и когда ей нужно больше свободы, последнее приспособление мы сделали легче и гибче предыдущего, чтобы ее мышцы достаточно окрепли и корсет стал не нужен.
– Она пробует лазить по лестнице в спальню, так что нашему уединению скоро придет конец. – Мена криво улыбнулся: мне известно о его странной привычке спать с женой на одной лежанке всю ночь. Он опустил руку в воду, схватил свою утку за ноги и перевязал их шнуром, потом бросил птицу в носовую часть лодки к остальным. – В любом случае, Генерал рад, что я останусь и буду присматривать за его женой, если он сделает ей ребенка. Поскольку Царица потеряла очередного младенца, он хочет, чтобы рядом был человек, которому можно доверять. Хоремхеб считает, что дело в ее врачах, хотя я не совсем уверен. – Я знал, что Мена намекает на тот факт, что Анхесенамон зачала первого ребенка от собственного отца, и исход был столь же печален.
Мы подплыли к тому месту, куда должна была упасть моя птица, и вскоре обнаружили, что она бьется в воде, лишь оглушенная. Я даровал ей жизнь и жестом велел Мене плыть в противоход основного канала, где мы снова затаились.
– Ты знаешь, что Царица опять носит ребенка? – через минуту спросил он – тихо, чтобы не спугнуть дичь. Я кивнул, глядя на заросли камышей, которые колыхались, как созревшая пшеница на утреннем ветерке. – Может, в этот раз лучше пойдет. Я слышал, что Рамос предложил Фараону услуги своего врача, он клянется, что этот человек способен извлечь любого ребенка живым, если это вообще возможно.
– Не мне судить, кого Рамос выберет…
– Он говорит, что имя этого врача Сенахтенра. Он тебе не сообщил?
– Мне… ухаживать за Царицей? – запнулся я, ибо не был уверен, что правильно его понял.
– Шери говорит, что по настоянию своей младшей сестры Анхесенамон собиралась позвать тебя прежде, чем это предложил жрец.
– Асет? – Должно быть, я выглядел как деревенский болван, потому что Мена разразился хохотом, так что наш тростниковый ялик закачался. Такая лодка идеально подходит для стоячих прудов и болот, но поскольку у нее нет киля, она крайне неустойчива. – Дорого тебе обойдется твой смех, если опрокинешь добычу в воду, – напомнил я, зная, что Мена не захочет потерять свое любимое блюдо.
– Шери настаивает на том, чтобы ты посетил праздник, который мы готовим для Генерала, дабы пожелать ему удачи в предстоящей кампании.
Мена живет неподалеку от дворца, и это место для меня такое же чужое, как земли, лежащие за Красным морем.
– Я искренне тебе благодарен, но мне неловко среди высокопоставленных лиц, да и им со мной неинтересно.
– Тогда тебе придется прятаться в толпе, пока Царица и Тутанхамон не почтят нас своим присутствием… или ты сразу хочешь оказаться у нее между ног? К тому же ты сделаешь мне одолжение, если поговоришь с моей женой, а то она не слушает ни своего отца, ни меня. Она все еще боится, что у другого ребенка тоже может оказаться больное бедро или что похуже.
– У себя дома даже мудреца считают зеленым юнцом, молодым побегом, – произнес я, потом с минуту подумал. – Хорошо, я приду на ваш праздник. – И чтобы Мена не слишком радовался, добавил: – Но все равно невелики шансы, что Хоремхеб сделает Мутнеджмет ребенка, пока она не перестанет использовать маточное кольцо из тертых шипов акации.
Выражение его лица достойно вознаградило меня за все, что я стерпел от него.
– Во имя Тота, откуда ты это знаешь?
– Она посылает служанку в "Око Гора" – так Хари назвал нашу благотворительную аптеку. На каждом пакете порошков и трав теперь стоит этот знак. – Я специально тянул. – Хари хороший слушатель и может дать ценный совет – и многие слуги разбалтывают ему секреты, так что если вдруг я смогу быть тебе полезен… – я старался сохранять строгость на лице, а на губах Мены появилась ухмылка, – чтобы назначить правильное лечение кому-либо из твоих богатых пациентов, я буду только рад. За определенную плату, разумеется. – Кажется, только с Меной проявляется живущий внутри меня мальчишка, которым я некогда был.
– Тогда молись Тоту, чтобы тебе удалось помочь Царице в том, в чем потерпели поражение остальные, если хочешь защитить свою маленькую богиню от когтей хищников. Даже если снова девочка, Тенра, главное – чтобы живая.
День 14-й, четвертый месяц засухи
– Жрец хотел поговорить с ней, – объяснил Пагош, прежде чем я успел спросить, почему Асет задержалась в храме после уроков.
– Что на этот раз?
Он пожал плечами:
– Тебе придется спросить у Тули. Но когда я стоял и ждал ее во дворе храма, я видел, как мальчишки из ее класса во что-то играли. У одного левая рука была привязана к боку, а остальные смеялись и подшучивали над рисунками, которые он накарябал палкой на земле.
– В этот раз я добьюсь от нее ответа, – поклялся я. Пагош не шевельнулся. – Еще что-нибудь? – спросил я.
– Почему ты не позволяешь ей ходить с тобой к больным в деревню феллахов ее отца, ведь раньше ты ей не отказывал?
– Не все хвори одинаковы. Некоторым достаточно напасть всего на одного человека или ребенка. Другие поражают многих – блохи, например. Не знаю, как такое получается, но я и раньше видел хворобу, которой страдают крестьяне и их родственники, и мне известно, что это не просто очень болезненно, но и смертельно опасно.
– Тогда почему блохе не запрыгнуть на тебя?
– В свое время я переболел похожими заразами, но, по правде говоря, я не знаю, даже несмотря на то, что ты высокого мнения о моем умении.
– Возможно, – неохотно согласился Пагош, – но никто, кроме тебя, твоих недостатков не признает. Тогда я прослежу, чтобы Асет туда не ходила – ни с тобой, ни без тебя.
Позже, когда Асет пошла со мной в мастерскую гончара Рамоса, она рассказала мне:
– Маху, один мальчик из класса, говорит, что моя госпожа мама когда-то была мужчиной, поэтому она не может быть моей настоящей матерью. – Она подпрыгивала, чтобы поспевать за мной, а Тули отстал, нюхая ствол дерева. – Он говорит, что мой отец просто распространяет такой слух, чтобы меня можно было назвать Принцессой царских кровей. Тенра, неужели это правда? Ты-то наверняка должен знать.
– Ты – дитя ее плоти, – уверил я девочку.
– Но как она могла родить меня, если когда-то была мужчиной?
Думаю, Асет просто искала объяснение холодности Нефертити, но у меня не было для нее ответа.
– Твоя госпожа мать некогда была Царицей Двух Земель. Потом, какое-то время после того, как ее первый муж, Фараон Эхнатон, сделал ее своим соправителем, она вела себя как мужчина – прямо как ты, когда наряжаешься и делаешь вид, что ты великая госпожа.
– Ох! – Кажется, Асет удовольствовалась таким объяснением, ибо сменила тему. – Маху знает много секретов, но рассказывает их только другим мальчишкам. Сегодня никто из них не мог решить задачку, которую задал нам жрец, поэтому Маху согласился рассказать самый большой секрет, если я назову ему ответ. – Она подняла на меня глаза. – Он сказал, что я должна буду стать женой жреца Амона, и Верховный Жрец со своим Священным Советом посадят своего человека на трон Гора.
Холод сжал мое сердце, но я не сбавил шаг.
– Чей сын этот Маху, который сплетничает, словно старуха?
– Нетерхотепа, градоначальника Уасета. А что?
– То, что градоначальнику следовало бы научить сына держать за зубами свой болтливый язык и заставить его заниматься счислением, вот что. А почему сегодня ты опять так долго?
– Потому что я зашла в святилище, куда можно заходить только Фараону и Верховному Жрецу.
– Если ты знала, что в святилище заходить нельзя, зачем ты это сделала?
– Посмотреть на зверинец, о котором все время твердит Маху, – он в комнате за святилищем, но я заблудилась в темноте. Тенра, мой учитель говорит, что я задаю слишком много вопросов. Это так?
Я всегда отвечаю Асет, когда она о чем-либо спрашивает: например, почему я даю именно такую траву или пилюли, но жрецы считают, что стремление задавать вопросы означает, что человек недоволен сложившимся порядком, и мне бы не хотелось, чтобы девочку наказывали за ересь, которой она набралась от меня.
– Это зависит от того, о чем ты спрашиваешь и почему. Для некоторых действий нет определенных причин, кроме настолько старых привычек и традиций, что их никто и не помнит. Еще у людей бывают личные дела, которые тебя не касаются.
– Например, когда Пагош рассказывает Мерит о том, что чувствует его сердце? – Я кивнул. – Значит, я не должна никому говорить о том, о чем разговариваю со своим ка?
– Это лучше спросить у твоего отца.
– Он говорит, что у всех нас где-то внутри есть голос, который не слышен больше никому, и мы всегда должны к нему прислушиваться, иначе мы можем сделать что-нибудь не маат. Но когда тот суну отказался хотя бы попытаться вылечить раны Тули, мой ка спросил у меня, почему. Так что все эти вопросы задает ка, а не я.
– Не пытайся переложить на кого-то вину за то, что исходит из твоего рта. Что бы ни говорил голос внутри тебя, вы с ка – одно целое. Что сказал тот суну, когда отказался лечить Тули?
– Что его все равно заберет Осирис и… – Она споткнулась и упала на колено. Тули услышал вскрик хозяйки и примчался к ней. – Из-за этих проклятых сандалий я упала, сену, – пробурчала Асет. Когда она впервые меня так назвала, я подумал, что она хотела сказать суну, но у нее заплелся язык. Но с тех пор я часто слышал, что она употребляет слова аккадского языка, значит, она называет меня "башмаком" и считает, что я не понимаю.
– Вернемся и смоем грязь с колена. – Я наклонился, чтобы поднять девочку.
– Я не маленькая, не обязательно возвращаться, – сказала Асет, вырываясь. – Ипвет живет недалеко.
Рука выскочил из двери и закричал:
– Асет, ты ушиблась? – Может, мальчик и неуклюж, но его сердце переполняется любовью лишь оттого, что она называет его другом.
Когда Ипвет отмыла ей коленку, Асет показала на продолговатый предмет из сложенных пальмовых полосок – наверное, это была начатая корзина. Корзинщица Рамоса подала заготовку Асет, наблюдая, как та вертит ее, рассматривая сверху, снизу и сбоку.
– А ты сможешь сплести сандалию такой формы? – спросила девочка, – но чтобы стенка наклонялась вовнутрь, а не наружу, чтобы нога не соскальзывала с подошвы? Наверняка будет лучше, чем эти, – и она скорчила рожу скинутым сандалиям.
– Такую мелочь сплести быстро, – согласилась Ипвет, готовая отплатить за добро, которым Асет одаривала ее сына, – но без ремешка она держаться не будет.
– Возможно, – ответила Асет, – но он должен быть такой, чтобы мне не натирало пальцы. Я подумаю над этим и скажу, что решила… завтра.
День 16-й, четвертый месяц засухи
– Она сознается в том, что сделала? – спросил Рамос.
Я кивнул, а потом рассказал о мальчишке, который болтал про комнату, расположенную за праздничным залом великого Тутмоса, стены которой рисовальщики контуров украсили разнообразными экзотическими птицами и необычными животными.
– Наверное, Асет хотела посмотреть, как они нарисованы.
– Жрец, ее учитель, говорит, что контуры у девочки получаются хорошо, – согласился Рамос. – Но он еще жалуется, что она сеет смуту среди остальных, отказываясь срисовывать фигуры как положено.
– Пагош говорит, что мальчишки из ее класса изображают, как жрец привязывает Асет левую руку к боку, чтобы она не могла ею пользоваться. Видимо, их веселит, когда ее унижают.
Рамос вспыхнул от гнева.
– Я… – Он замолк, когда в коридоре раздался резкий шлепок и детский крик.
Через миг в библиотеку Рамоса влетела Нефертити, волоча за собой дочь. Она дернула Асет за руку, девочка споткнулась и вскрикнула от боли.
– Посмотри, твоя прекрасная принцесса выросла воровкой и попрошайкой! – Она брызгала слюной на мужа. – Стащила мои украшения да еще и раскрасилась, как уличная девка.
Асет терла плечо рукой – выглядела она настолько жалко, что я едва сдержался, чтобы не подойти к ней и не взять на руки. Парик съехал набок, а по обеим щекам с глаз стекала зеленая краска. Затем она безвольно опустила руку, и я заметил пятно хны на рукаве ее белого одеяния.
– Вчерашнего было мало? – спросил Рамос, давая дочери понять, что знает о ее проступке в храме. Асет подняла подбородок, смело выдерживая пронизывающий взгляд отца. – Так ты еще пошла в комнаты своей госпожи матери, хотя тебе запретили это делать?
– Да, потому что все идут на пир к Мене, кроме меня. И мы с Тули решили устроить собственный праздник. – Голос у нее задрожал. – Я хотела взять ожерелье, всего на один вечер.
– Дочь, ты меня разочаровываешь. – Слова Рамоса резали острее ножа, так что у Асет по щекам тут же побежали слезы. – Я не потерплю такого беспорядка в своем доме! – взорвался ее отец. – Никогда больше не смей появляться передо мной в слезах!
Удивившись такой вспышке гнева, Асет бросила взгляд на меня, а Нефертити подошла к Рамосу и начала гладить его по руке, сначала я подумал – чтобы успокоить. Но когда она скользнула ниже, и начала гладить голую грудь мужа, я понял, что ее намерение было совершенно иным.
– Иди в свою комнату и подумай, нужно ли тебе настойчиво лезть туда, где тебе не место, – приказал он Асет, остыв – по крайней мере, в том, что касалось ее, – и жестом велел мне увести девочку. Я кивнул сначала ему, потом его госпоже, которая уже отвернулась, и взял Асет за руку.
Выходя из комнаты, я оглянулся и увидел, что Рамос подошел к своей Прекрасной Госпоже сзади, обхватил ладонями ее грудь и прижал жену к своему возбужденному телу. В коридоре я замедлил шаг и был даже готов взять Асет на руки, если бы не ее взгляд.
Когда мы дошли до ее комнаты, я снял с нее ожерелье и парик, потом отмыл лицо и оттер хну с ладоней. Но она все еще отказывалась смотреть мне в глаза, стараясь скрыть, насколько ей больно.
– Помнишь девочку, о которой я тебе рассказывал? Которая не может бегать и играть из-за того, что у нее на ноге лубок? – Асет быстро подняла глаза на меня. – Небет сегодня будет не с кем играть, пока ее родители будут развлекать гостей.
– Ты возьмешь меня с собой? – прошептала Асет. Я кивнул. – И Тули?
Я снова кивнул и постарался не показать, что беспокоюсь за пса.
– Ты знаешь, где он?
– Моя госпожа мать приказала Паге перерезать Тули глотку и выбросить в мусорную кучу, потому что он хотел ее укусить. Но Пага не допустит, чтобы с Тули случилось что-нибудь плохое. – Она посмотрела на меня: – Мне правда можно пойти?
Этим словом мы обычно скрепляли договоры, и если ты его произносил, передумать уже нельзя. Я помедлил, так как нарушил бы этим приказ ее отца – дело тоже непоправимое. Но Рамос назначил меня следить не только за телом дочери, но и за ее ах, искрой жизни, которая принадлежит ей одной, и сердцем я чувствовал, что мой поступок соответствовал законам Маат.
– Если ты не думаешь, что Небет слишком мала. Ей нет еще трех, а ты скоро уже отпразднуешь свой седьмой день рождения. – Асет тут же замотала головой. Она моментально превратилась в чертенка с сияющими голубыми глазами и запрыгала на носочках.
– А у Небет нет братьев и сестер?
– Пока нет. Я позову Мерит, чтобы она помогла тебе одеться и причесаться. Не хочу, чтобы ты опозорила меня перед друзьями. – Я сказал это лишь для того, чтобы дать ей повод нарядиться, но когда Асет помчалась к шкафу с одеждой, я заметил, что она прижимает левую руку к телу. – Но сначала пообещай мне кое-что еще.
Девочка обернулась ко мне:
– Обещаю сидеть с Небет и не показываться отцу на глаза, – поклялась она, показав, что поняла не только то, что я высказал.
– Подойди сюда. – Когда Асет снова оказалась передо мной, я взял ее левую руку. – Если жрец еще раз привяжет ее к телу, обязательно расскажи мне.
– Но ведь плохо, что я пишу священные знаки языка богов левой рукой. Да?
– Плохо ли, что у Тули один глаз голубой, а другой желтый? – Я пожал плечами. – Кто мы, смертные, такие, чтобы противиться тому, какими нас создали боги?
Асет захихикала, но в этот миг в комнату влетел Тули, подскочил к ней, и они повалились на пол и сплелись в клубок. Я обернулся и в двери увидел Пагоша.
– Я перевезу вас через реку, но только после наступления темноты, – произнес он, когда я проходил мимо него в двери. – Рамосу и в голову не придет, что ты можешь его ослушаться, но у его госпожи глаза на затылке.
Мерит расчесала и перевязала короткие кудри девочки желтой ленточкой и прикрепила тьет из сердолика – под цвет ее шафранового льняного каласириса. Асет надела сандалии из шкуры газели, раскрашенные теми же цветами, что и ее широкое ожерелье, и стала совсем похожа на даму высшего круга, если не считать котомки из грубого льна, свисающей с плеча. Сегодня она положила туда не только маленького льва из корня папируса и писчие принадлежности из слоновой кости – подарок отца на пятый день рождения, – но и плетеную соломенную коробочку с фруктовыми конфетами.
Мы подошли к ограде Мены, и я направился к калитке и комнатам Небет. Когда Анекси, ее кормилица, открыла дверь, я сообщил ей, что у меня сюрприз – ребенок, чье общество может оказаться лучшим лекарством для нашей малышки.
Небет возила по полу деревянного крокодильчика, одной рукой держась за край лавки, а другой дергая за веревочку, от чего зверек открывал и закрывал длинную пасть.
– Смотри, как бы он тебе палец не откусил, – тихонько крикнул я.
– Тенра! – пискнула девочка. Я опустился на одно колено и распростер руки, а Асет с Тули тем временем стояли позади меня и смотрели, как Небет оторвала от пола ногу в лубке и передвинула вперед. Потом она отлепилась от лавки и двинулась ко мне, постоянно балансируя, поднимая больную ногу и выставляя ее вперед. Мы начали эту игру, чтобы я мог посмотреть, как Небет ходит самостоятельно, как лубок позволяет ей двигаться, но теперь игра переросла в нечто большее. Не дойдя до конца, Небет потянулась вперед, веря, что я ее поймаю, и я подхватил ее, поднял и начал кружить.