- Ты что, поднялась в мезонин и увидела, что там лежит мертвый жилец?
Купчиха, страшась опять сказать что-нибудь невпопад, согласно кивнула головой.
- А зачем ты пошла в мезонин? Услыхала чего?
- Да… я легла спать… - испуганно закивала купчиха.
- Помолилась!.. Да ну же, дальше!
- И тут слышу: наверху как чего-то грохнется. Так что домишко мой подпрыгнул. Я вскочила и вперед к образам - Заступнице молиться. А потом тихонечко прокралась наверх. Стучу к жильцу - тишина. Открыла дверь… а он лежит возле стола… не дышит…
- А почему ты узнала, что он не дышит?
- Да какой дышать, когда у него мозги наружу.
Пристав снял фуражку и протер лоб платочком.
- Теплая ночь какая. Будто летом. Ну пойдемте, посмотрим… что там…
В этот момент в проеме калитки показалась длиннополая тень. Фарид покорно посторонился. Тень мягкими шажками приблизилась.
- Батюшка, благословите, - тотчас сложила руки лодочкой Карамышова.
Священник перекрестил ее и позволил приложиться к руке.
- Не вовремя вы, отец Александр, - пробурчал пристав.
- А у паствы неприятности всегда не вовремя, - ответил священник. - Мой двор граничит, как вы знаете, с двором Капитолины Матвеевны, и я пришел рассказать, что видел и слышал. Может быть, вам какая польза будет?..
Пристав поморщился, чего, впрочем, никто не заметил впотьмах.
- Ну что вы там видели? - спросил он.
- Прежде всего, я услышал сильный грохот. Не знаю даже, с чем сравнить. Будто рт обрушенья чего. Через некоторое время закричала Капитолина Матвеевна. Но главное - когда я уже оделся и вышел из дому, я увидел, как из двора Капитолины Матвеевны через забор в мой двор перескочил человек. Меня он не заметил.
Он прошел через весь двор и спокойно вышел в калитку, туда к нам - в Екатерининский.
- Ясно. Это был убийца, - заключил пристав. - Вы хорошо его разглядели?
- Я вовсе его не разглядывал. Вот вообразите, сейчас в дюжине шагов от нас пройдет человек - сможем мы его разглядеть? Я думаю, что вы и меня не сразу разглядели, когда я появился у калитки.
Батюшкины доводы были убедительными, отчего пристав расстроился пуще прежнего.
- Ладно, - сказал он. - Пойдемте поглядим, что там наверху… Вы, отец Александр, не уходите пока. Может быть, еще понадобитесь. Или ступайте с нами, если желаете.
Они поднялись в мезонин. У двери жильца все нерешительно остановились, каждый надеялся, что кто-нибудь другой, а не он откроет дверь и первым войдет в комнату, где лежал убитый. Капитолина Матвеевна вообще держалась позади мужчин. Когда пауза затянулась, пристав не выдержал и распорядился:
- А ну-ка, Гузеев, отвори…
Нижний чин покорно исполнил команду и, придерживая саблю, переступил порог. Остальные неслышно, словно боясь кого-то разбудить, вошли за ним в комнату и застыли.
С минуту все стояли, совершенно оцепенев и не в силах оторвать взора от зловещей темной лужи с пугающими сгустками, разлившейся возле стола.
- А где же труп? - обернулся Гузеев к Артамонову.
Студент медицинского факультета Григорий Вало-вик снял комнату у купчихи Карамышовой полгода назад. До этого он квартировал в Хамовниках, у одного шорного мастера. На его беду, шорник оказался ревностным христианином. Сдавая комнату внаем, он прежде всего проверил: а православным ли записан студент? Вид, с точки зрения набожного шорника, у Валовика оказался в порядке. Но скоро обнаружилось, что записан Валовик мог быть хоть конфуцианцем, - это для него не имело ровно никакого значения. В ближайший же пост шорник его изобличил и отказал в квартировании.
После этого Валовик и оказался в Казачьем переулке. Среди московского студенчества Замоскворечье пользовалось недоброй славой именно из-за своей патриархальности. Но зато комнату здесь можно было найти дешевле, чем в других частях города. К тому же купеческое сословие стало в последнее время уделять большое внимание образованию своих чад, а значит, здесь скорее, чем где-либо, можно было найти работу домашнего учителя, которая студенту позволяла жить в достатке.
В доме, где Валовик нанял квартиру, жила вдова-купчиха с дочерью, воспитанницей последнего, седьмого класса гимназии. В свое время глава семьи Алексей Силантьевич Карамышов, торговец бакалейными и колониальными товарами, загорелся мыслию дать единственной своей дочке, Ольге Алексеевне, такое же образование, какое полагается благородным барышням. А для этого, по его разумению, она должна была не только окончить гимназию, но и поступить затем на курсы врачебного дела. Конечно, это было проявление обычного купеческого форса. К чему дочке бакалейщика ученость, когда бы с лихвой хватило и простой грамоты? Но с другой стороны, чем лучше девушке до замужества сидеть в светлице, будто в узах, как это чаще всего и бывает в купеческих домах?
Бакалейщику, увы, не довелось увидеть дочку свою курсисткою. Он умер, оставив после себя дом с садом в Замоскворечье, лавку на Моховой и приличный счет на Кузнецком. Однако дело, начатое главою семьи, непременно решилась довести до конца его вдова. И жильца-студента Карамышова пустила вовсе не потому, что нуждалась, а единственно ради обучения дочки.
- А где же труп? - Голос Гузеева походил на предсмертный стон.
- Г-где он? - спросил пристав Карамышову.
Купчиха даже не входила в комнату. Она стояла в дверях, зажав обеими руками рот, и молчала. Как свидетельница она была на ближайшее время для следствия потеряна.
- Ну-ка, Гузеев, возьми лампу и обойди дом кругом, - велел пристав. - Да посмотри там: нет ли следов крови? Все ясно, - продолжил Артамонов, - убитого либо спрятали, либо вовсе не убили, а только ранили, и пока никого не было здесь, он поднялся и ушел.
- Позвольте, Николай Пантелеймонович, высказать мне свои догадки? - осторожно спросил батюшка.
Пристав посмотрел на него не просто недоверчиво, а сочувственно, как на человека, возбуждающего лишь жалость к себе.
- Извольте…
- Я прежде никогда не знал таких ужасных случаев. Бог миловал, - сказал отец Александр. - Но мне кажется, что человек, раненный столь тяжко, едва ли будет в состоянии без участия к нему подняться и уйти. Но даже сумей он сделать это, он бы пошел или пополз к людям - искать помощи. Но, насколько я могу судить, его никто больше не видел. Так ведь, Капитолина Матвеевна?
Купчиха закивала головой. По-видимому, способность говорить к ней еще не вернулась.
- Это очевидно, - произнес пристав таким тоном, словно все сказанное священником ему было давно ясно. - Труп скрыл сам же убийца. Совершив злодейство, он спрятался где-то поблизости. Но когда вы, Капитолина Матвеевна, выбежали из дому звать на помощь, он вернулся и вынес убитого.
В это время возвратился Гузеев.
- Ну что? - спросил его Артамонов.
- Так точно! - выпалил городовой.
- Ага! Нашел? Докладывай? - Пристав самодовольно посмотрел на отца Александра.
- Что нашел? - не понял Гузеев.
- Упокойника нашел?
- Никак нет. Упокойника не нашел.
- Так зачем же ты говоришь, что нашел?! Какой, однако же, ты бестолковый, братец. Рассказывай, что ты видел: кровь видел где-нибудь?
- Никак нет, не видел. Я обошел дом, сад за домом, но ровно ничего не видел. Ни упокойника, ни крови.
- Та-ак… - Пристав покосился на батюшку просящими помощи глазами. - Как же все это понимать?..
Между тем отец Александр склонился над странной лужей посреди комнаты и внимательно разглядывал ее. Он коснулся лужи пальцем и, к ужасу присутствующих, попробовал капельку на язык.
- Капитолина Матвеевна, - лукаво улыбаясь, сказал батюшка, - ты научи по-соседски мою Екатерину Юрьевну так варенье варить. Чудо как у тебя замечательно выходит. Ничего вкуснее не пробовал! Ты в вишню яблок добавляешь?
- Антоновских! - радостно сказала купчиха.
Артамонов переменился в лице. Его пронзила потрясающая догадка. Он быстро подошел к луже и тоже склонился над ней.
- Что это? - спросил пристав.
Превосходное вишневое варенье. С антоновскими яблочками. Очень рекомендую - И батюшка снова коснулся лужи пальцем и слизнул капельку.
Когда Валовик поселился в Казачьем, за ним первое время, как и вообще за многими студентами, особенно выкрестами, стала наблюдать полиция - не занимается ли он вредной для государства деятельностью? Смена студентом места жительства всегда тревожила полицию. Мало ли, может, это сделано в конспиративных целях. Поэтому, когда Валовик перебрался от шорника к купчихе Карамышовой, дворник Фарид, по обыкновению, стал исправно докладывать в полицию, когда тот уходит, когда приходит, с кем, кто у него бывает и прочее. Но в наблюдениях своего доносителя полиция не нашла ровно ничего подозрительного. Ни с какими революционными кружками, по всей видимости, студент связан не был.
А Валовик, не подозревая, что за ним тайно соглядают, с похвальным усердием принялся наставлять в известных ему науках хозяйскую дочку Ольгу Алексеевну. Причем наставник изъявил такую высокую требовательность к своей слушательнице, что та возроптала после первых же двух-трех уроков и даже в припадке малодушия потребовала от матушки, вместо уроков, сейчас отдать ее замуж. Чадолюбивая же вдова хотя вечерком и попечаловалась в мезонине Валовику на совершенное измождение дитя от беспрестанного изучения премудростей, все же очень польстилась таким радетельным участием жильца в просвещении ее чада. А студент и не подумал потворствовать нестойкой отроковице. Он лишь усугубил усердие. Кроме домашних уроков, он еще придумал водить будущую медичку на наглядные занятия. Для начала Валовик привел Ольгу в университетскую клинику, где сестры показали ей некоторые лечебные хитрости: как перевязываются раны, как отворяется кровь и другие. В следующий раз они побывали в музее уродов. Идя вдоль рядов шкафов, из которых на них смотрели заспиртованные выродки, Ольга льнула к своему учителю, как овечка, напуганная воем волков, льнет к пастуху. Зато уж результат был отменно положительным. Несколько дней гимназистка находилась в совершенном восторге. Самым же дорогим следствием этих познавательных экскурсий стал пробудившийся в Ольге интерес к занятиям. Так бывает, когда после долгого, утомительного осваивания музыкальной техники кажется, что ровно ничего не получается, и пальцы не слушаются, но однажды вдруг все выходит само собою и звуки начинают складываться в строй. Но кроме учебных успехов, старания студента имели еще и амурный результат - девушка очень привязалась к нему. Валовик заметил, что Ольга стала смотреть на него по-другому. Не как на учителя или на квартиранта. Валовик окончательно покорил сердце девушки, когда пригласил ее в анатомический кабинет. Собственно, это был урок у самого Валовика по его университетской программе. Но он попросил профессора допустить в анатомичку некую молодую особу, намеревающуюся вскоре начать изучать медицину на женских курсах, будущую, так сказать, коллегу. Профессор не возражал. На производимое Валовиком жуткое упражнение Ольга смотрела исполненная священного трепета и одновременно с чувством гордости, оттого что она его близкая. А после занятий в анатомичке Ольга с Валовиком отправились гулять. Они пришли в Новодевичий монастырь, забрели в самый глухой уголок и там, среди надгробий, долго целовались, причем гимназистка показала такую страсть, что у Валовика заломило в скулах. На следующий же день, когда Ольга в урочный час поднялась с тетрадками к нему в мезонин, имея, впрочем, в виду больше продолжение их монастырских занятий, нежели медицинских, расторопный студент открылся ей и сделал предложение. Ольга кинулась к нему на шею. Но потом, снова утомив его до ломоты в скулах, она сказала с сожалением, что едва ли матушка Капитолина Матвеевна ее благословит и выделит. Тогда студент изложил любимой свой план - он, верно, прежде это уже придумал, - по которому все были бы счастливы: и Ольга, и он, и, в конечном счете, матушка Капитолина Матвеевна.
Пристав как очумелый запустил в варенье всю свою дрожащую пятерню. Безотчетно он поднес ее ко рту, видимо намереваясь отведать купеческого вареньица, но спохватился и отдернул руку. И тут и он, и батюшка, и городовой - все одновременно - оглянулись на Капитолину Матвеевну, которая, кажется, была близка к умопомешательству.
- Ты что же, матушка, шутить вздумала над полицейскою властью?! Да ты смутьянша! - трубно рокотал Артамонов, наступая на полумертвую от страха купчиху. - Я же тебе за такое знаешь что!.. Ты у меня!.. Да ты здорова ли? - вдруг спросил пристав. - Не повредилась ли в уме? Это каково же придумать такое! Гузеев!
- Слушаюсь! - отозвался городовой.
- Ты посмотри: она же не в своем уме!
- Так точно, ваше высокоблагородие! Сдурела-с.
- Ну, брат, и представленье сочинилось! Вот я доложу завтра их превосходительству об убийстве в части. Уж и посмеемся!.. - Артамонов был совершенно счастлив. - Садись-ка, Гузеев. Пиши бумагу, - распорядился он. - Все как есть пиши. А я, пожалуй, пойду. Утомился - нет сил.
Он направился было к дверям, глядя при этом на хозяйку с самым искренним состраданием, но его задержал отец Александр.
- Подождите, Николай Пантелеймонович. Осмелюсь высказаться… Если позволите… Но у меня есть сомнения! По-моему, в этом происшествии не все яс
но.
Артамонов помрачнел. Лишь священнический сан отца Александра не позволял приставу вскипеть.
- Ну что же тут еще не ясно? - сдерживаясь, процедил он.
- Я говорил вам уже, Николай Пантелеймонович, что слышал сильный грохот со стороны дома Капитолины Матвеевны. Спросите у дворника, у других соседей. Наверно подтвердят. А значит, кто-то этот шум произвел. Сам собою он не мог случиться. Не так ли?
- Гузеев, - проговорил Артамонов, - погоди-ка писать.
- Капитолина Матвеевна, а где Ольга Алексеевна твоя? - поинтересовался батюшка.
- Да где ей быть? У себя в комнатах, - не понимая, зачем ее об этом спрашивают, и вообще ничего в происходящем не понимая, ответила Карамышова.
- А что делает?
- Так спит.
- Верно знаешь?
- Да уж куда… Заходила к ней давеча - спит голубушка моя.
- Слушай, Капитолина Матвеевна, а ты давно полы мыла здесь, в комнате у жильца? - опять как будто не к месту спросил отец Александр.
- Не помню, правду сказать, батюшка. Давно.
- Да. И вот посмотрите, Николай Пантелеймонович, видите - на полу остались следы, там, где раньше стоял стол. Видите - четыре квадратика от ножек.
Он стоял там, наверное, очень долго. Возможно, не один месяц. А сейчас он стоит чуть в стороне от старыхследов. С чего бы это?
Все замерли в ожидании ответа.
- С чего бы это? Как вы думаете? - повторил батюшка, обращаясь ко всем.
- Его сдвинули! - выпалил догадливый Гузеев.
- Совершенно верно. Но не просто так сдвинули.
Мне кажется, что им воспользовались, чтобы произвести тот самый шум, о котором я вам рассказывал.
Мне тогда еще показалось, что рухнуло что-то громоздкое, вроде как буфет с посудой опрокинулся. Думаю, вот как было: кто-то залез под стол, приподнял его на плечах, а потом с силой бросил ножками об пол. А столто пуда три будет. Дубовый, поди…
- Чистого дуба! - закивала Капитолина Матвеевна. - Мой Алексей Силантьевич заказывал его на Лубянке… В каком же году… забыла…
- Ну, будет тебе давности поминать, Капитолина Матвеевна, - урезонил ее Артамонов. - Это к делу не относится. Но зачем злоумышленнику было шуметь? - спросил он отца Александра.
- Вот именно! Где это видано, чтобы злоумышленник шумел? Он, напротив, должен наперво позаботиться, как бы ему потише, понеприметнее совершить свое темное дело. Тих, говорят, да лих. Но тут другое - тут требовалось именно наделать шуму.
- Да на что же это нужно-то было, по-вашему?! - воскликнул совсем уже сбитый с толку пристав.
- Думаю, для того, чтобы Капитолина Матвеевна поднялась сюда, в эту комнату, и увидела то, о чем она потом прокричала на пол-Москвы.
- Что увидела?! - пристав начал гневаться на мудреные фантазии попа. - Это варенье?!
- Не только, - не стушевался батюшка. - Прежде всего она увидела здесь человека, который лежал на полу и очень натурально разыгрывал картину смертоубийства, для чего даже разлил варенье возле головы - якобы кровью истек. Так ведь было, Капитолина Матвеевна?
- Истинно так! - воспряла духом купчиха, оттого что ее видение кто-то подтвердил. - Он лежал… я покажу сейчас как…
- Ты погоди, Матвеевна, не встревай, - перебил Карамышову пристав. - Твоих еще сказок мне не хватало! Ну допустим, все было, как вы, отец, говорите.
Но зачем все это?! Какая польза от такого представленья?! Я в жизни ничего подобного не знал!
- А какая польза от этого и кому, мы сможем узнать хотя бы у Ольги Алексеевны. Сдается мне, что она принимает в этом, как вы сказали, Николаи Пантелеймонович, представленье самое непосредственное участие.
- Кто? - в очередной раз изумился пристав. - Дочка Капитолины Матвеевны?!
- Думаю, что так. Разве не странно это, что шум, который разбудил всю часть, ровно нисколько не потревожил ее праведного сна? Вы можете в это поверить?
Артамонов ничего не ответил. А отец Александр между тем продолжал:
- Скорее всего, она и не спала, и теперь не спит, но лишь показывает одну видимость. Впрочем, вот что: давайте расспросим ее. Но не сразу напрямик. Так она, пожалуй, только запираться станет. А исподволь. Если позволите, Николай Пантелеймонович, я сам с ней поговорю, а вы только подтвердите мои слова при необходимости.
- Ну, попробуйте… - неохотно согласился Артамонов. - Если будет польза…
- Только тут вот что надо будет сделать, - сказал отец Александр. - Вы, Капитолина Матвеевна, пожалуйста, проводите господина полицейского до двери комнаты вашей дочери, а сами тотчас спрячьтесь до поры где-нибудь в доме. Да вот хоть здесь, в соседней комнате. Мы вас позовем, когда потребуется. По дороге, прошу вас, ни в коем случае не разговаривайте между собой. А вы, - обратился он к Гузееву, - ступайте с Капитолиной Матвеевной к Ольге Алексеевне и позовите ее сюда.
Купчиха и городовой, ни о чем более не расспрашивая, отправились исполнять батюшкин наказ.
- Загадочный случай, - произнес пристав. - А кто же мог быть этот человек, которого видела здесь Капитолина Матвеевна? - спросил он отца Александра. - Неужто ее жилец?