- Вы довольны собою., Хорошо провели время после полудня? - спросил он меня.
- Да, ваше превосходительство, - честно ответил я.
Когда сэр Хью обедал, я пошел в его комнату, открыл ящички, достал из них документы, затем закрыл их и поспешил в свою комнату. Быстро установил фотоаппарат, включил стоваттную лампочку над своей тумбочкой и сфотографировал документы.
Менее чем через три минуты я был уже у двери комнаты сэра Хью с документами под пиджаком. К моему ужасу, дверь была полуоткрыта. Меня словно громом ударило. Из комнаты доносился голос сэра Хью: он говорил по телефону.
Меня охватил панический страх. Я словно прирос к полу. Но через несколько мгновений я взял себя в руки и медленно пошел по коридору. Дверь тем временем тихо закрылась, и торопливые шаги опередили меня. Это был сэр Хью, возвращавшийся в столовую. Он был явно раздражен. Я знал, что он не любил, когда его беспокоили во время обеда.
Я продолжал медленно идти, пока он не исчез.
Затем я решительно пошел в его комнату и осторожно положил документы на место.
Через два часа я вышел из посольства, чтобы встретиться с Мойзишем, но снимков этих документов с собой не взял. Я был суеверен. Эта пленка чуть было не принесла мне несчастья, и я не собирался рисковать своей головой дважды в один вечер.
Территория немецкого посольства с тыльной стороны была огорожена проволочным забором. Я знал, где в нем дыра, и пролез через нее.
Сарай с инвентарем как место для встречи я выбрал не случайно. Он был окружен густым кустарником, защищавшим от любопытных глаз.
Я осторожно осмотрелся. Тишина. Я был один.
Стояла холодная безоблачная ночь. Я ждал в теин сарая. Мойзиш появился на две минуты раньше намеченного времени. Если бы он пришел с кем-нибудь, я бы испугался. Я верил ему так же мало, как и он мне. А вдруг он не принес денег? А что, если на меня нападут и силой отнимут пленки? Станут шантажировать меня и заставят работать бесплатно?
В такой игре, как эта, не может быть никакого доверия.
- Пьер! - тихо позвал он.
Я ждал. На дорожке было тихо.
Мойзиш начал нервно ходить взад и вперед. Я вышел из своего укрытия и сказал:
- Может быть, мы пройдем к вам?
Мое неожиданное появление откуда-то сзади испугало Мойзиша до смерти.
Здание разведки находилось в ста метрах отсюда. Мы шли туда молча. Когда вошли в дом и пошли по коридору, я заметил, что вокруг было темно.
- Окна вашего кабинета выходят на бульвар Ататюрка, - заметил я. - Вы задернули шторы?
- Вы, как я вижу, хорошо осведомлены, - проговорил он.
- Это необходимо.
Еще работая у Енке, я знал, где размещается разведка. Мойзиш тем временем включил свет и закрыл дверь. Мы были одни.
- Покажите пленку.
Мы стояли лицом к лицу - два человека, которые не доверяли один другому.
- Покажите деньги, - ответил я.
Мойзиш на какой-то миг заколебался. Затем решительно подошел к сейфу в углу комнаты и открыл стальную дверцу, стоя ко мне спиной. Потом вдруг резко обернулся и посмотрел мне в глаза. Он явно боялся меня.
Я не мог не улыбнуться. Его боязнь освободила меня от собственного страха.
- Я не вооружен, - тихо проговорил я. - Это не налет со взломом.
Он не ответил. Затем вытащил из сейфа сверток. Содержимое было завернуто в газету "La Republique".
Я показал ему пленку на ладони вытянутой руки. Он развернул сверток - и я увидел пачки денег.
Потом он подошел к столу и стал считать деньги, а я внимательно наблюдал за ним. Сумма оказалась правильной - двадцать тысяч фунтов стерлингов.
Теперь, когда деньги лежали совсем рядом, мое безумное желание завладеть ими исчезло. Перспектива ограничиться этой суммой показалась мне жалкой. В этот момент мне захотелось иметь еще больше денег. Много, очень много денег.
Быстрыми движениями Мойзиш собрал деньги, положил их в сейф и запер его.
- Сначала я проявлю пленку, - сказал он твердым голосом. - Я не собираюсь покупать кота в мешке.
Я отдал Мойзишу пленку - в он быстро вышел из комнаты.
Я уже не помню, что происходило в моей душе в эти пятнадцать минут. Я, очевидно, боялся, что меня обманут - оставят у себя и пленку и деньги, а меня вышвырнут вон.
Казалось, прошла вечность, пока Мойзиш вернулся. Когда он наконец показался в дверях, лицо его было непроницаемым. Мы долго внимательно смотрели друг на друга, как бы взвешивая все "за" и "против". Но вот напряженность исчезла с лица Мойзиша.
- Хотите виски?
- Сначала деньги, - холодно ответил я.
На этот раз он не колебался и сразу же отдал мне деньги и вместе с ними клочок бумаги.
- Пожалуйста, подпишите расписку.
Сначала мне показалось, что я ослышался, но уже через несколько секунд разразился смехом. Смех этот избавил меня от последних остатков страха.
- Я не такой дурак, как вы думаете, - бросил я. Мойзиш внимательно посмотрел на неподписанную расписку и улыбнулся.
- Мы в большой степени бюрократы, - сказал он и порвал расписку.
Я сразу же осушил стакан виски. Мы пили друг за друга.
- "Лейку" и пленку, пожалуйста, - напомнил я. Мойзиш достал их из ящика стола и протянул мне.
- Что еще? - холодно спросил он.
- Да, в следующий раз, когда я вас увижу, прошу дать мне револьвер.
- А это зачем?
- Это мое условие.
- Хорошо.
- Ну, тогда до завтра, - проговорил я и повернулся, чтобы уйти.
- До завтра? - удивился Мойзиш.
- Да, у меня будет для вас еще одна пленка. Уже есть…
- Но у меня пока нет денег, - сказал он взволнованно.
Я пожал плечами:
- Что ж, заплатите позже.
Я ушел из немецкого посольства тем же путем, каким пришел сюда. Пролезая через отверстие в заборе, я уже был богатым человеком.
Мара не спрашивала, откуда у меня взялись деньги. Я купил ей одежду в самом фешенебельном магазине Анкары - на бульваре Ататюрка.
- А что, если кто-нибудь из наших знакомых увидит нас здесь? - забеспокоилась Мара.
Я успокаивающе махнул рукой.
Я купил Маре дорогие духи, о которых она давно мечтала, роскошное белье.
Она много пила, и иногда это вызывало у меня отвращение.
Мы сняли дом на холмах Каваклидере.
- Ты на турецкую секретную службу не работаешь? - как-то спросила меня Мара.
- Я никогда не говорил, что работаю. Это была твоя собственная идея.
- Я не хочу, знать, откуда эти деньги.
- А я бы тебе все равно ничего не сказал. Наш уютный домик был хорошо меблирован, устлан мягкими коврами. Холодильник всегда был полон, а из радиоприемника все время лилась танцевальная музыка. Ни один кавас в Анкаре не имел собственного дома. Я не удержался и повесил на двери табличку со словами "Вилла Цицерона".
Однажды я поймал Мару роющейся в гардеробе и в ящиках стола.
- Деньги не здесь, - ехидно сказал я.
Пойманная с поличным, она нисколько не смутилась. Даже засмеялась и обняла меня.
Я хранил деньги в своей комнатке в английском посольстве - предпочитал больше полагаться на беспечность англичан, чем на Мару. Я прятал деньги под ковром и наслаждался, ступая по ним.
Моя вторая встреча с Мойзишем была короткой. Я отдал ему пленку, на которой были сняты документы Московской конференции, а он мне - револьвер.
- Вы служили у господина Енке? - спросил он.
- Если господин Енке говорит так, нет сомнения в том, что это правильно.
- Он утверждает, что вы были кавасом шесть или семь лет назад.
Это неверно. Шесть лет назад господин Енке был еще в Стамбуле. Я же был его слугой в Анкаре. Он, видимо, не хочет говорить, что я был у него слугой в посольстве. Брат его жены, Риббентроп, мог бы в таком случае выяснить, не обманывал ли я Енке так же, как обманываю сейчас английского посла.
- Господин Енке знает о чем говорит, - ответил я Мойзишу.
- Господин Енке никак не может вспомнить ваше имя.
- Я искренне сожалею об этом, - спокойно ответил я.
- Ваше имя?
- Когда господин Енке вспомнит, я тоже вспомню. Мойзиш явно хотел узнать, кто я такой.
Они дали мне кличку Цицерон - имя римлянина, известного своим красноречием. Господин фон Папен считал, что документы, с которыми я знакомил его, были так же красноречивы.
Однажды Мара нашла револьвер.
- Иногда ты меня очень пугаешь, Эльяс, - сказала она.
- Отныне называй меня Цицероном, - ответил я.
Она как-то глупо посмотрела на меня. Слово "Цицерон" еще могло бы для нее что-то значить, если бы это было название марки виски.
- Теперь для некоторых людей Цицерон - самое важное имя в мире, - сказал я ей.
Позже я узнал, что немцы долго сомневались в достоверности переданных мной документов. В Берлине отказывались верить тому, что я имел доступ к таким важным документам.
Однако много лет спустя я прочитал в мемуарах фон Папена:
"Достаточно было одного взгляда, чтобы сказать, что передо мной фотография телеграммы из английского министерства иностранных дел своему послу в Анкаре, Форма, содержание, фразеология не оставляли никакого сомнения в подлинности документа. Он состоял из серии ответов министра иностранных дел Антони Идена на вопросы сэра Хью Нэтчбулл-Хьюгессена, поставленные им в другой телеграмме, где он просил указаний, касающихся некоторых аспектов политики Англии, и прежде всего в отношении Турции".
Господин фон Папен ссылается здесь на телеграмму, сфотографированную мной в то самое время, когда он встретился с сэром Хью Нэтчбулл-Хьюгессеном на приеме у президента по случаю турецкого национального праздника.
Но Берлин долгое время не верил мне. Лишь много месяцев спустя, когда все кончилось, оказалось, что Берлин обманывал меня.
4
Количество банкнот под моим ковром быстро увеличивалось. Тридцать тысяч фунтов стерлингов, сорок пять тысяч, семьдесят пять тысяч… Я давно уже перестал считать пачки денег, которые передавал мне Мойзиш. Мне никогда и в голову не приходило, что немцы могут обманывать меня.
Я стал заботиться о своих руках и регулярно делал маникюр. После бритья в парикмахерской - я давно перестал бриться сам - мне всегда делали массаж лица.
К Маре я стал относиться с заметным презрением.
- Я так мало вижу тебя, - жаловалась она.
- Я очень занят, - отвечал я.
- Это неправда. Я видела, как ты входил в вестибюль гостиницы "Анкара Палас".
Мара стала ворчливой.
Собственно говоря, Мара уже мало чем могла мне помочь. Мне теперь незачем было ходить в дом мистера Баска. Все, что меня интересовало, находилось в посольстве в пределах моей досягаемости. Мара еще сильнее впала в уныние и стала пить еще больше.
- Тебе не следует так много пить, - говорил я ей.
- Не твое дело…
Мы теперь жили как кошка с собакой. Частые перебранки портили мне настроение, и потому я старался как можно меньше попадаться ей на глаза.
Я теперь часами сидел в своей комнате в посольстве, положив ноги на желтый ковер и обтачивая ногти. Самый лучший портной Анкары сделал мне костюм, но я не мог рискнуть появиться в нем в посольстве. Я время от времени тайно надевал его и восхищался собой.
Я нередко думал о своем будущем и решил со временем переехать в Бурсу. Бурса находится у подножия горы Улудаг. Она основана еще Ганнибалом. Известна своими горячими источниками. Природа и климат Бурсы напоминают Швейцарию. Вот уж где действительно можно отдохнуть. Там никто не стал бы интересоваться моим происхождением.
В один из таких вечеров я впервые подумал о строительстве гостиницы в Бурсе.
Фотографирование секретных документов в английском посольстве тем временем стало для меня средством нервного возбуждения, своеобразным наркотиком. Я наслаждался игрой с опасностью и долгое время пе верил, что когда-нибудь меня могут поймать.
Мара бомбардировала меня вопросами.
- На кого ты работаешь? Скажи, на кого ты работаешь? - настаивала она.
- Не твое дело.
Я покупал ей дорогие платья и духи и на ее благодарности реагировал холодно.
Время глубоких взаимных чувств друг к другу для нас миновало.
Я продолжал фотографировать все, что попадалось мне под руку. В телеграмме № 1594 из министерства иностранных дел Англии в английское посольство в Анкаре говорилось:
"Напоминаем вам об обязательстве согласно протоколу, подписанному в Москве, вовлечь Турцию в войну до конца этого года".
Эта телеграмма была подписана английским министром иностранных дел мистером Иденом, и я ненавидел его за это. Пусть они сами ведут и заканчивают эту войну, а Турция должна держаться в стороне. А что, если Бурса превратится в поле боя или станет объектом бомбардировки? Бурса, где я собирался построить гостиницу. Что для меня большие люди мира? Я мог бы приветствовать их как гостей в фешенебельном отеле, но как отправителей телеграмм, несущих смерть, я, кавас, проклинаю их.
Сэр Хью посетил министра иностранных дел Турции Нумана Менеменджоглу. Перед выходом из посольства я подал ему чистый носовой платок и серые перчатки. Какой ответ даст Нуман англичанам?
Этот ответ приводился в телеграмме № 875 из английского посольства в Анкаре в министерство иностранных дел в Лондоне. В ней говорилось:
"Менеменджоглу заверяет меня, что турецкое правительство предпримет определенные шаги в этом направлении, как только станет ясно, что высадка союзников на западе прошла успешно".
Все дипломаты смотрели на войну как на приглашение на пикник, куда приглашенный идет только после того, как убедится, что дождя не будет.
Фотографии этих телеграмм я передал Мойзишу. Теперь мы встречались в его автомобиле - "опель-адмирале". Он медленно ехал по заранее условленной улице, тюка не замечал меня. Я быстро вскакивал в машину и мы исчезали в кривых переулках.
Я, как правило, сидел притаившись на заднем сиденье с поднятым воротником пальто. Мы ехали через площадь Улусмайдан, самую оживленную площадь Анкары, где наш "опель-адмирал" двигался в потоке других машин и где следить за нами было просто невозможно. Яркие рекламные огни прорезали легкую дымку очи.
Я смотрел на затылок Мойзиша. "Когда-нибудь у меня будет собственный шофер", - думал я.
Улицы стали уже и тише. Я обернулся и посмотрел о улицу через заднее стекло. Когда убедился, что за нами никто не следует, закурил сигарету. Это значило, что вокруг все спокойно. Мойзиш облегченно вздохнул.
Я положил пленку на сиденье рядом с ним и взял приготовленную для меня пачку денег.
Затем он обычно начинал задавать мне вопросы. В этом отношении он напоминал мне Мару. - Когда вы решили работать на нас? - Два года назад. - Я говорил ему первое, что приходило мне в голову.
- Вы работаете один?
- Да.
- Берлин не верит, что один человек может сделать столько снимков. У вас должны быть помощники.
- Мои помощники - мои руки.
- Просто не верится, что секретные документы в английском посольстве так плохо охраняются.
- Они не валяются в посольстве. Чтобы добраться до них, нужно рисковать.
Мне всегда нравилось ездить в машине, но за это приходилось расплачиваться - Терпеть вопросы Мойзиша.
- Ваше имя?
Я поймал его взгляд в зеркале и улыбнулся!
- Цицерон.
Он нахмурился и несколько минут молчал.
- Пожалуйста, высадите меня где-нибудь недалеко от английского посольства, - сказал он.
- А это не рискованно?
- Одним риском больше или меньше - какая разница?!
Мы повернули на бульвар Ататюрка.
- Почему вы работаете на нас?.
- Потому что вы хорошо платите. Вы знаете об этом сами.
- Это единственная причина?
- Какие еще причины должны быть у меня?
- Я хочу знать действительные причины. - Его голос был настойчивым.
Я молчал. Его, видимо, беспокоило, что у меня не хватало идейности. Все немцы таковы.
- Скажите мне о действительной причине, - снова начал он.
Я выбросил флаг, который он хотел видеть развевающимся:
- Я ненавижу англичан.
Наконец я сказал то, что он давно хотел от меня услышать. Он кивнул в знак того, что всегда подозревал это. Вероятно, из уважения к моей большой ненависти к англичанам он несколько минут молчал.
Я играл на доверчивости Мойзиша. То, что я сказал потом, вырвалось из меня как мучительное воспоминание.
- Англичанин убил моего отца, - хриплым голосом проговорил я.
Мойзиш задумался. Теперь он имел подходящее объяснение моей шпионской деятельности - месть. Я перевел разговор на другую тему:
- Полагаю, вам не составит труда сделать копию ключа?
- Нет, - пробормотал он.
Я дал ему восковой слепок ключа от черного ящика, который ночью стоит на тумбочке сэра Хью.
- Для одного ящичка копию ключа я сделал сам, но этот ключ очень трудный, - заметил я.
- Хорошо, посмотрю, - невнятно проговорил он. Мы ехали вверх по улице, в конце которой находилось посольство.
- Замедлите, пожалуйста. Он сбавил газ.
- Я очень сожалею о том, что, задавая вам вопросы, напомнил вам о вещах, которые…
Для сотрудника немецкой разведывательной службы он проявил большую деликатность.
Я выпрыгнул из медленно движущейся машины, пробежал несколько шагов рядом о ней и захлопнул дверцу. Мойзиш увеличил скорость.
Я остался один на темной улице. Вздрогнул - и мороз пробежал по телу. Я почувствовал страх, страх от гнева моего отца, который умер своей смертью. Тополя на холме отбрасывали грозные тени, Я робко улыбнулся, пытаясь избавиться от страха.
К утру все страхи улетучились. Стоваттная лампа на моей тумбочке ярко освещала документы, касающиеся различных сторон войны.
Телеграммы и меморандумы, расшифрованные для сэра Хью, проходили через мою комнату, Ночью я вел странный разговор с сильными мира сего, чьи имена фигурировали в документах.
Позже в своих мемуарах Черчилль писал:
"Если бы нам удалось склонить Турцию вступить в войну, то стало бы возможным, не отвлекая ни одного солдата, ни одного корабля и ни одного самолета от главных и решающих сражений, доминировать над Черным морем, используя лишь подводные лодки и легкие корабли, оказывать помощь России и доставлять снабжение ее армиям путем менее дорогим и более быстрым, чем Арктика или Персидский залив".
Вот к чему сводилась проблема. Я узнал о ней во всех деталях из телеграмм, которые сфотографировал. Иногда эти детали были мне непонятны, но зато в других документах обстановка анализировалась со всей откровенностью.
Кодовое наименование операции "Оверлорд" все чаще и чаще появлялось перед объективом моего фотоаппарата. Со временем я понял, что это наименование может относиться только ко второму фронту, открытия которого требовали русские от своих союзников, ко второму фронту, который вошел в историю как вторжение во Францию.
В одной из телеграмм говорилось:,
"Если Турция вступит в войну на нашей стороне, освободятся эскортные суда, столь необходимые для операции "Оверлорд"".
Тегеранская конференция проходила с двадцать восьмого ноября по первое декабря тысяча девятьсот сорок третьего года. Русские требовали, чтобы после окончания войны немецкий генеральный штаб был ликвидирован.