– Пойдёмте ко мне. Ужинать уже поздно, но можно выпить холодного вина и съесть персик. Я расскажу вам то, чего вы не знаете, а уж вы сами решайте, что делать дальше.
Лив заколебалась. Одобрит ли муж такой визит? Но герцогиня настаивала:
– Пойдёмте! Как говорят англичане, расставим все точки над "i", а потом уж решите, сообщать ли Гвидо о нашей встрече.
Она так обворожительно улыбнулась, что Лив не устояла.
– Благодарю за приглашение, Каэтана, – сказала она. – Кстати, вы можете звать меня Лив.
Они поднялись на террасу северного дворца, и там под обещанные холодное вино и персики Каэтана рассказала невестке историю семьи ди Мармо. Всё оказалось совсем тривиальным, но от этого не менее грустным. В семье росли два сына. Братья любили друг друга и очень дружили. Потом старшему – наследнику рода – подобрали знатную и богатую жену, а младший отправился на войну. Не повезло обоим: младшего покалечили французы, а старший всей душой прикипел к своей красавице жене, вот только та любила другого. Каэтана привыкла ценить лишь с собственные чувства. Она избегала мужа и жила так, как хотела. А номинальный супруг продолжал её ждать, изнывая от тоски и заливая горе вином. Опомнилась герцогиня, когда стало слишком поздно – муж умер, а его брат, справедливо считая невестку виновницей этой смерти, возненавидел её.
– Вот такая история, Лив, – грустно закончила Каэтана. – Я раскаиваюсь, и мне тоже нужно прощение. Я знаю, что Гвидо сильно болен и в любую минуту может умереть, и я не хочу, чтобы он забрал свою ненависть ко мне в иной мир. Можно было бы давно уехать с острова, но я построила возле рыбацкой деревни фабрику, где делаю искусственный жемчуг. Это дело мне дорого, ведь я сама придумала, как плотно, без единого пятнышка, осаждать слои перламутра. Мой искусственный жемчуг считается лучшим в Европе. Поймите, в этом теперь – моя жизнь. Я просто не могу от неё отказаться.
Лив вспомнила о своих сёстрах. Те тоже преуспели там, где обычно властвуют мужчины… Вот и Каэтана – умница, каких мало, да и в общении добра и сердечна. К тому же она искренне раскаивается… Может, Гвидо поймёт невестку? И простит?.. Лив не дала герцогине никаких обещаний, но для себя решила, что попробует с мужем поговорить.
Новая родственница проводила Лив через парк, а у своей калитки остановилась и сказала:
– Я надеюсь на вас.
– Всё будет хорошо, – пообещала Лив.
Так оно и получилось: Лив смогла-таки уговорить мужа, и Гвидо объяснился с невесткой. Каэтана сумела найти нужные слова, и маркиз оттаял. Вскоре герцогиня стала желанной гостьей в южном дворце. Каэтана и впрямь оказалась уникальной женщиной. Её деятельная натура и редкостные таланты, переплавившись в одном котле, породили чудо-фабрику. И дело было даже не в жемчуге – Лив поразили люди. Женщины в деревне получили работу, и теперь весь остров молился на Каэтану. Люди звали её Жемчужной герцогиней. Судьба опять сделала Лив подарок, послав ей на чужбине верного и мудрого друга.
Так что, кто бы что ни думал, но маркиза ди Мармо жила в раю. Жизнь оказалась добра к ней. Нельзя было требовать большего. Лив стала знатной и богатой, вновь вернулась к музыке, и теперь уже никому бы и в голову не прошло, что её можно жалеть. Последней каплей оказался портрет. Гвидо написал его тайком, а когда показал, Лив ахнула. Сходство было поразительным, но при этом сидящая за фортепьяно женщина казалась невыразимо прекрасной.
– Неужели это я? – спросила Лив.
– Ты, мой ангел, – подтвердил Гвидо. И Лив поверила.
Поверила мужу и подруге, а главное, поверила самой себе. Время пришло – и это было её время. Лив собралась с мужеством и наконец-то написала в Россию.
Глава двадцать вторая. Долгожданное письмо
Как же ему хотелось в Россию! Весь последний год Александр провёл в Богемии, и теперь чувствовал, что больше не может здесь жить. Из-за душевной боли? Наверно… Боль притупилась, но всё равно при каждом воспоминании о Лив сердце ныло. Он был кругом виноват и не сделал для кузины даже самого малого – не разобрался в запутанном клубке случившихся несчастий.
Со смертью Гюнеля оборвалась нить, по которой можно было найти заказчика похищения. В Одессе Александр попытался разыскать хоть кого-нибудь, кто видел в порту служанку, говорившую с Назаром. Он опросил всех матросов с "Посейдона", который, по счастью, стоял на причале в одесском порту. Моряки Назара прекрасно помнили, но никто и никогда не видел рядом с ним посторонних женщин.
– Нет, господин, не было никаких служанок, – в один голос твердили матросы, – вот с турком – да. С ним Назар часто беседовал, а с женщинами, кроме своих хозяек, – ни-ни.
Гюнель мог и солгать, пытаясь свалить вину на Назара, и тогда к похищению девушек никто, кроме самого турка, не причастен. Но вдруг он сказал правду? Возможно ли, что здесь замешана женщина, названная Варей? Александру оставалось только одно – самому встретиться с княгиней Нарышкиной и всё узнать. Он помнил эту яркую, высокомерную даму со времён коронации. Эта жгучая красотка в открытую флиртовала с генерал-губернатором Новороссийского края и делала это на глазах его жены, а за компанию и собственного мужа. К тому же она не скрывала и своих видов на Дмитрия Ордынцева, хотя тот уже стал женихом средней из сестёр Чернышёвых. И с этой женщиной предстояло объясняться, не имея при этом ни одного доказательства. Впрочем, иного выбора не было. Промолчать Александр не мог – это означало бы предать память Лив.
После бесплодных поисков в порту Одессы князь вернулся в свою гостиницу усталый и голодный. Надо бы хоть поесть по-человечески. Проще всего было поужинать в каком-нибудь из соседних трактиров, и Александр, переодевшись в чистое, вышел из номера с твёрдым намерением так и сделать. В узком коридоре на него внезапно налетел идущий навстречу мужчина.
– Простите великодушно… – произнес тот и вдруг с удивлением воскликнул: – Вот это сюрприз! Какими судьбами? Князь Шварценберг в Одессе! Мы думали, что вы уехали в Богемию.
Перед Александром стоял один из его московских приятелей – Владимир Голицын. В последний раз они виделись в то время, когда капитан Свиньин пытался сделать из Александра козла отпущения и всё московское общество резко охладело к прежнему любимцу. Голицын тогда явно избегал Шварценберга, а теперь, как ни в чём не бывало, широко улыбался и тянул руку. Александр уже давным-давно всех простил и не держал зла на прежних знакомых, и сейчас, пожав Голицыну руку, ответил на его вопрос вполне дружелюбно:
– Я съездил в Богемию, успел побывать ещё в нескольких странах, а сюда приплыл из Константинополя. Немного отдохну в Одессе и поеду дальше.
– Что значит европейский масштаб! Завидую вам белой завистью. А мы – русаки – всё по своим имениям катаемся, да зимой – в столицы на светский сезон. Мира не видим! Провинциалы! – откликнулся Голицын и тут же уточнил: – Куда собрались?
– Хочу пообедать. Других планов у меня пока нет.
– Так давайте со мной. Вы ведь знакомы с графиней Воронцовой? Самого генерал-губернатора сейчас нет – он отбыл в Севастополь, пресловутый Витт увязался за ним, так что мы с вами окажемся в обществе прекрасных и одиноких дам.
– Разве их будет много, ведь вы назвали всего двоих уехавших мужчин? – улыбнулся Александр.
– Воронцов покинул и законную жену, и любовницу – Ольгу Нарышкину, а генерал Витт – свою метрессу Каролину Собаньскую. Все три дамы терпеть не могут друг друга, но графиня Воронцова приглашает Собаньскую, когда хочет досадить своей сопернице – Нарышкиной. Прекрасная Каролина в открытую живёт с Виттом, а тот приходится княгине Ольге единоутробным братом. Сестрица уже поцапалась с генералом, отказавшись принимать его любовницу. Так что это настоящий цирк! Поедемте! Посмотрите на дамские битвы, я уже не раз их наблюдал: искры из польских панн летят, как из топки. Не пожалеете – будет забавно, к тому же у Елизаветы Ксаверьевны отлично кормят.
Ну надо же, какой шанс! Равнодушно, чтобы не возбудить любопытство в своём болтливом собеседнике, Александр заметил:
– У меня остались добрые воспоминания о встречах с графиней Воронцовой, я бы с удовольствием возобновил знакомство. Но вы говорите, что в её доме ожидаются бабские склоки… Возможно, Елизавету Ксаверьевну не обрадует присутствие в такой момент незваного гостя?
– Здесь вы не правы: графиня так безупречно воспитана, что к её поведению придраться невозможно, при этом она лихо стравливает Нарышкину и Собаньскую, выставляя их обеих на потеху гостям. Ей чем больше зрителей – тем лучше.
Александр для приличия ещё раз выразил сомнение, а потом "сдался". Голицына у крыльца ждал собственный экипаж, и уже через две-три минуты приятели отправились на Приморский бульвар к недавно отстроенной губернаторской резиденции. Дворец стоял на холме, и самым главным его украшением была панорама залива, но и сам двухэтажный ампирный особняк мог считаться эталоном стиля. Гладкие стены с белыми пилястрами, лепной фриз, бегущий у края плоской крыши и минимум украшений создавали изысканное и гармоничное целое.
Коляска остановилась перед крыльцом с двумя львами, и гости прошли в тень портика. Монументальный в своей важности лакей проводил их в салон. Приглашенных собралось пока немного: вдоль окон прохаживались двое молодых чиновников в вицмундирах, а в кресле сидел уже облысевший, с виду вяловатый мужчина, в котором Александр узнал князя Нарышкина. Женщин в гостиной тоже было трое: по-летнему воздушная в белоснежном шёлке хозяйка дома, статная темноглазая шатенка в золотистом муслине и томно играющая веером Ольга Нарышкина в переливчатой тафте. Голицын, на правах друга дома, подвёл Александра к хозяйке и заявил:
– Драгоценная Елизавета Ксаверьевна, вы представляете, кого я встретил сегодня в гостинице? Князя Шварценберга! Естественно, что я счёл своим долгом привезти его к вам.
Воронцова сердечно улыбнулась. Если её и озадачил неожиданный визит, то виду она не подала. Наоборот, сказала со всем радушием:
– Я очень рада, князь. Не обещаю, что здесь вы найдёте всех светочей искусства, как в доме княгини Волконской, но будьте уж снисходительны к провинциалам.
– Ну что вы! Какое снисхождение? Я просто очарован, – искренне ответил Александр. – Ваш дворец напоминает мне итальянские виллы, только здесь всё роскошнее, и вместе с тем строже.
Тронутая его комплиментом хозяйка с удовольствием представила Александра сидящей рядом шатенке. Та, как и ожидалось, оказалась Каролиной Собаньской – невенчанной женой начальника всех южных жандармских служб генерала Витта. Елизавета Ксаверьевна уже поднялась, чтобы пройти в дальний угол гостиной и представить нового гостя Нарышкиной, но Александр остановил её, сказав, что уже знаком с княгиней Ольгой и сам подойдёт поздороваться.
– Ну и прекрасно, – обрадовалась графиня и вновь опустилась в своё кресло, – идите, возобновите знакомство. Как раз успеете поговорить, пока мы ещё не перешли в столовую.
Александр направился к Нарышкиной. Путь был немалый – через весь обширный салон, выходящий окнами на террасу. Княгиня явно заметила нового гостя, но, когда он приблизился, равнодушно отвернулась. Как видно, пребывала не в лучшем расположении духа. Что ж, тем хуже для неё!
– Добрый вечер, ваша светлость, – сказал Александр. – Надеюсь, что вы ещё помните меня: нас представила друг другу в Москве Зинаида Волконская. Это было в её салоне.
Нарышкина удостоила его взглядом и даже соизволила улыбнуться. На её щеках заиграли ямочки.
– Конечно, я помню князя Шварценберга, – отозвалась она, – только удивлена, что вижу его в пыльной грязнуле-Одессе. Что привело вас в этот провинциальный город?
– Мой корабль сейчас приплыл из Константинополя, но до этого я ещё был в Акко, Хайфе и Иерусалиме.
– Как интересно, – оживилась Нарышкина. – Что за миссия подвигла вас на такое путешествие? Только не говорите мне, что вы торговец, как муж у некоторых из здешних дам.
– Нет, я отправился в путь с целью разыскать свою кузину, пропавшую на Святой земле. Её зовут Любовь Чернышёва, она – младшая сестра вашей соседки по Софиевской улице, княгини Ордынцевой.
Нарышкина так заметно побледнела, что ошибиться было невозможно. Александр ждал ответа. Он пристально ловил малейшие оттенки чувств, мелькавшие на лице княгини. Сначала в её глазах забился страх, но потом что-то случилось: лицо Нарышкиной стало высокомерным и жёсткими. Задрав нос, она сообщила:
– Вы, верно, не знаете, что Софиевская улица названа в честь моей матери, а у князей Потоцких не бывает соседей.
– Извините, если я неточно выразился! Просто дом князя Ордынцева расположен рядом с вашим. Однако вы ведь прекрасно знаете, что пропавшая графиня Чернышёва жила в нём вместе со своей подругой. Вы тогда сильно повздорили с обеими барышнями.
– Я не опускаюсь до ссор с простушками и простолюдинками, – отрезала Нарышкина. – Я вообще не имею привычки беседовать с людьми не своего круга.
– А вот турок Гюнель говорил совсем другое, – наугад сообщил Александр и сразу понял, что попал в точку. Лицо княгини стало белее её собственного кружевного воротника, она поднялась и, не обращая внимания на собеседника, направилась к хозяйке дома. Княгиня Ольга что-то сказала Воронцовой, закатила глаза, приложила руку к виску, а потом и вовсе удалилась.
"Сослалась на головную боль и сбежала", – определил Александр и попытался понять, что же в итоге дал ему этот разговор. То, что Нарышкина знает турецкого сутенёра, – очевидно. По крайней мере, на его имя она клюнула однозначно. Значит ли это, что её можно считать виновницей похищения? Возможно, но не доказуемо… Можно посмотреть и с другой стороны: что делал владелец турецких борделей в Одессе? Скорее всего, занимался обычным ремеслом подобных людей – торговал чужими секретами.
Только кому он их продавал? Туркам или русским, или тем и другим сразу? Выход на подобных типов у княгини Ольги мог быть только через брата-жандарма, ведь осведомители – его люди.
Александр так углубился в свои размышления, что лишь в самый последний момент заметил подошедшую к нему хозяйку дома. Елизавета Ксаверьевна взяла его под руку и повела на террасу.
– Князь, вы ещё не видели панораму моря, – громко сказала она, – давайте полюбуемся. Даю слово, что это самый красивый вид в Одессе.
Александр прошёл за графиней к балюстраде и остановился, любуясь и впрямь изумительным пейзажем. Он уже собрался похвалить увиденное, но Елизавета Ксаверьевна опередила его:
– Что же такое вы сообщили нашей дражайшей Нарышкиной, что у неё сразу заболела голова?
Александр всмотрелся в умные и проницательные глаза хозяйки дома, оценил дружелюбие тона, с каким та задала свой прямой вопрос, и так же честно ответил:
– Я сказал ей, что ездил по миру, стараясь разыскать кузину, пропавшую после ссоры с княгиней здесь, в Одессе.
– Да что вы?! И как зовут эту девушку? – насторожилась Воронцова.
– Любовь Чернышёва, а ссора произошла в саду дома, соседствующего с дворцом княгини Ольги. Как мне рассказала подруга, бывшая в тот день вместе с Лив, княгиня Нарышкина без приглашения заявилась к соседям и стала поносить молодую хозяйку дома. Лив – а она приходится хозяйке младшей сестрой – естественно, вступилась за родню. Слово за слово, и разразился настоящий скандал. Нарышкина тогда пообещала Лив и её подруге, что они очень сильно пожалеют о своих словах. Так и случилось: девушки отправились в паломничество, а на борту корабля оказался попутчик-турок, который устроил их похищение. Нарышкина знает о похищении, знает и имя преступника-турка, но, естественно, ничего не признаёт, а у меня нет доказательств, чтобы отдать её в руки правосудия.
Елизавета Ксаверьевна надолго задумалась, а когда подняла на Александра глаза, в них читалась решимость:
– Но вы уверены, что княгиня Ольга причастна к этому делу?
– После разговора с ней – абсолютно!
– А что стало с девушками, вы знаете?
– Графиня Чернышёва погибла, а её подруге удалось бежать из плена, она-то всё мне и рассказала. Теперь эта девушка стала послушницей в православном монастыре Иерусалима.
– Две искалеченные судьбы… Это не должно остаться безнаказанным, – сказала Елизавета Ксаверьевна и уже тише добавила: – Впрямую обвинить Нарышкину вам здесь не позволят, но есть одна женщина, которая сделает всё, чтобы это случилось. Я точно знаю, что эта дама – осведомитель Бенкендорфа, причём у неё есть свои каналы связи с нашим главным жандармом. Просто расскажите ей всю эту историю и посетуйте, что у вас нет доказательств, чтобы привлечь Нарышкину к суду. Я уверена, что подробнейший рапорт уйдёт в столицу уже через час после вашего разговора. По крайней мере, на самом верху узнают о мерзкой роли княгини Ольги в этом прискорбном деле. А это уже немало. Никто ведь не знает, когда сильные мира сего вдруг решат вытащить на свет божий чужое грязное бельё.
Совет был мудрым, и Александр обрадовался.
– Благодарю, ваше сиятельство, – с чувством сказал он. – А как мне найти эту даму?
– Вы познакомились с ней четверть часа назад, а за обедом я посажу вас рядом.
Графиня выполнила своё обещание, дав Александру возможность побеседовать с Собаньской. Дама, похоже, и сама горела любопытством. Усевшись рядом с ним за стол, Каролина сразу же спросила, не знает ли он, с чего это княгиня Нарышкина так внезапно уехала. Рассказ Александра пришёлся ясновельможной пани по вкусу: с горящими глазами задавала она вопросы, выспрашивая подробности дела, и сразу же по окончании обеда уехала. Что ж, если не получается наказать врага по закону, значит, нужно сделать это любым другим способом.
Александр подошёл к хозяйке – прощался и поблагодарил за совет. Елизавета Ксаверьевна лишь вздохнула.
– Жаль, что мне не по силам сделать больше, – с горечью сказала она. – Я не сомневаюсь, что ваш рассказ – чистая правда, ведь я своими глазами видела в Москве, как Ольга вешалась на шею князю Ордынцеву. А когда тот женился на Надин, восприняла это как личное оскорбление. Надеюсь, что постепенно и в обществе поймут, сколь порочна и опасна Нарышкина. Жаль только, что это будет нескоро… Ну а я начну с малого – с Одессы.
Александр пожелал графине удачи. Сам он уже в Одессе сделал всё, что мог, а посему отплыл в Венецию, а оттуда уже выехал в Богемию. Из Праги Александр написал Горчаковым, сообщив о судьбе Лив и тётки Полины. Большего он сделать не мог…
…Александр перебрался в свой замок и с тех пор сидел там в полном одиночестве, пытаясь заниматься делами поместий. Чёрная тоска прочно угнездилась в его душе. Время шло. Задавленное делами и заботами прежнее отчаяние притупилась и теперь превратилось в постоянную, нудную боль. Александр никого не хотел видеть, не поддерживал переписку и очень удивился, получив однажды письмо. Оно оказалось совсем коротким:
"Ваша светлость! Я рад сообщить, что графиня Любовь Чернышёва, к поискам которой вы приложили столько усилий, благодарение Богу, жива и здорова. Мы получили от неё письмо с острова Мармо, лежащего между Сардинией и материком.
Лив стала женой маркиза ди Мармо. Нам она пишет, что довольна и счастлива, а раз так, то и мы все за неё очень рады.
С пожеланием всего наилучшего, искренне ваш, Платон Горчаков".