Дом был полностью каменный: одним из последних деяний Симона перед смертью стало обеспечение семьи надежным жильем, в котором можно было бы отразить нападение, хотя, к счастью, в этих местах уже много десятков лет никто не воевал. Частокол, окружавший внутренний двор, еще не прогнил, но подъемный мост над небольшим рвом не поднимали уже много лет, что было первым признаком спокойной и мирной жизни.
– Семья дома, Элси? – поинтересовался де Вулф, когда они поднимались по наружной лестнице к входу на первый этаж.
– Ваша мать и сестра здесь, сэр Джон. А ваш брат поехал присмотреть за расчисткой новых участков под пашню в Западной Роще.
Джон улыбнулся. Это было так свойственно Уильяму. Брат, хотя и удивительно похожий на него внешне, не был солдатом. Его увлекало лишь ведение сельского хозяйства и управление поместьем, что вполне устраивало де Вулфа, так как он участвовал в прибылях. Вместе с постоянными поступлениями от доли в деле по экспорту шерсти с Хью де Релага, получался приличный доход, при котором можно было бы и не работать.
Наверху де Вулф представил Жильбера де Ридфора матери и сестре. Энида де Вулф была еще красивой шестидесятилетней женщиной, лишь с небольшой проседью в светлых волосах. Цвет волос де Вулфа достался ему от отца. Энида была чистокровной кельткой, что отчасти объясняло антипатию к ней Матильды. Ее отец был корнуолльцем, а мать – валлийкой, и бегло говорить на этих похожих языках Джон научился еще в детстве, сидя у нее на коленях.
Сестра Ивлин в свои тридцать четыре была полноватой и веселой, и еще незамужней. Когда-то она хотела стать монахиней, но мать справедливо подозревала, что ее дочь слишком говорлива, чтобы ужиться с суровыми правилами монастыря, и настояла на том, чтобы та осталась помогать вести хозяйство в поместье.
Де Вулф познакомил их вкратце с проблемой де Ридфора, делая особое ударение на том, что рыцарю хотелось бы до прибытия своего товарища из Франции побыть в каком-нибудь спокойном месте. Обладавшая острым умом и улавливавшая все нюансы поведения сына, мать сразу же поняла, что дело здесь не только в необходимости мира и покоя, но ничего не сказала, и вместе с Ивлин радушно встретила гостя. Жильбер проявил свою обычную обворожительность, и вскоре женщины уже оказались во власти его обаяния. Отказываясь для вида, как того требовала вежливость, француз сказал, что он остановится на местном постоялом дворе, чтобы избавить их от необходимости кормить его. Но хозяйки и слышать об этом не хотели.
– Не то чтобы этот приют при церкви был неудобен, – гордо проговорила Ивлин. – Мой отец основал его для путников вместо шумной пивной. Но здесь вам будет намного лучше.
И, интуитивно поняв ситуацию, она могла бы добавить "безопаснее", но придержала язык.
После хорошей трапезы Жильберу показали небольшие покои с входом из зала, являвшиеся единственной комнатой, кроме антресоли и женской спальни. Француз сбросил большую дорожную сумку, вмещавшую его вещи, и с удовлетворением осмотрел постеленный для него на полу толстый соломенный матрац. Когда Джон готовился уезжать в Эксетер, де Ридфор попросил его сообщать о любых изменениях ситуации.
– Твой писарь должен узнать истинные намерения Козимо Моденского, – умолял он.
– Да какую угрозу может представлять для тебя один коротышка-священник, – успокоил его де Вулф. – Даже два его спутника едва ли смогли бы увести боеспособного тамплиера против его воли.
– Это верно, – ответил де Ридфор. – Но он искусный организатор и интриган. Можешь не сомневаться, для грубой физической работы найдутся другие. Вот почему я так хочу знать о появлении любых незнакомых людей. Ты ведь сообщишь мне, Джон? – закончил он с умоляющим видом.
Пообещав де Ридфору держать его в курсе всего происходящего и сразу сообщить ему, когда прибудет Бернар, коронер попрощался. Крепко обняв мать и сестру и забрав Гвина, он поехал через Западную Рощу, желая повидаться с братом. К тому же так тоже можно было вернуться домой, миновав полоску леса, окаймлявшего реку, и оттуда в Кингстентон, так как к этому времени прилив все равно не позволил бы им проехать у Тейнмута.
Уильяма они застали вовсю размахивающим топором, в окружении полудюжины вилланов. Его туника была подобрана между ног и заправлена за широкий ремень, а штаны из саржи терялись в сапогах огромного размера. Вырубали деревья, чтобы увеличить пашню, и волы оттягивали более крупные стволы на древесину и дрова, а ветки сжигали на большом костре.
– Немного найдется господ, работающих вместе с сервами, – пробормотал Гвин с нотками неодобрения подобным панибратством.
– Он это делает, потому что ему нравится махать топором. Как и мне, но я предпочитаю завалить сарацина, а не бук, – ответил де Вулф, ласково глядя на брата.
Заметив их, Уильям бросил на землю топор, и пятнадцать минут братья оживленно беседовали, а корнуоллец тактично пошел поболтать с приказчиком. Джон объяснил Уильяму ситуацию с Ридфором, будучи с братом откровеннее, чем с женщинами.
– Угроза его жизни представляется мне вполне реальной, но он видит убийцу за каждым кустом, – заключил он. – Буду рад, когда приедет этот другой тамплиер и парочка сможет убраться в Ирландию, или куда там еще.
Прощаясь, брат пообещал сделать все возможное, чтобы как можно радушнее принять нежданного гостя. Де Вулф позвал Гвина, и они поскакали по узкой дороге в лес, тянувшийся вдоль приливного берега реки. Небо было затянуто облаками, грозившими дождем, но тот так и не пошел, и всадники перешли Тейн в том месте, где в четырех милях от моря река внезапно сужалась. Передвигаясь в размеренном темпе, они надеялись достичь Эксетера ранним вечером, поехав из Кингстентона через Айдфорд и Кенн.
Коронер и его оруженосец скакали рядом в совершенном молчании. За все эти годы они преодолели тысячи миль вместе, по снегу и в песчаных бурях, в гололед и под палящим солнцем. Оба не отличались болтливостью, и, если не считать воспоминаний за кружкой эля в трактире, темы их разговоров ограничивались насущными делами, такими, как в какую сторону свернуть на развилке дороги, или указанием на хромоту лошади.
Сегодня их кони показывали себя с лучшей стороны, и де Вулф был доволен Одином, достойным преемником его любимого Брана. Размеренной рысью, позволяя жеребцу и кобыле самим выбирать темп, путники могли бы скакать так много часов. По приличной дороге в хорошую погоду при подсохшей грязи можно было преодолевать тридцать миль в день. Это была не главная дорога между Эксетером и Плимутом, но довольно проторенная, пролегавшая мимо множества деревень и клочков обрабатываемой между лесками земли. Так что всадники были несколько потрясены, когда за очередным поворотом столкнулись с полудюжиной вооруженных бандитов, явно настроенных на воинственный лад.
С леденящими кровь криками разбойники кинулись на всадников. Один оборванец взмахнул длинной палкой, пытаясь выбить Гвина из седла. Два других набросились с обеих сторон на де Вулфа: один – размахивая ржавым мечом, другой – тыкая сломанным копьем, у которого недоставало нижней части древка. Еще трое кружили сзади, вооруженные топором, длинным кинжалом и еще одной палкой.
Если разбойники думали, что в их засаду попала пара жирных купцов, возвращавшихся с рынка в Кингстентоне, то крупно ошиблись. На коронера и его оруженосца десятки раз нападали всевозможные злодеи, и они довольно неплохо научились защищаться.
После первых нескольких секунд замешательства сработали рефлексы двух старых солдат. Хотя на де Вулфе не было ни кольчуги, ни шлема, на бедре у него раскачивался длинный меч, а к седлу была приторочена булава с цепью. На Гвине была, по обыкновению, потрепанная кираса из толстой проваренной кожи с подбитыми металлическими шипами наплечниками. Кроме массивного палаша, в петлю седельной луки была продета секира с длинным древком.
Отчаянные крики сопроводил свист одновременно выхваченных из ножен мечей. Гвин, с ликующим воплем и почти маниакальной улыбкой восторга, вздернул свою кобылу на дыбы и, развернув, обрушил копыта лошади на виллана с палкой. Тот вскрикнул от боли, когда железные подковы ударили ему в грудь. Когда виллан, пошатнувшись, повалился на дорогу, Гвин развернул коня к двум разбойникам, подошедшим сзади. Тот, что был с кинжалом, окаменел от понимания, что они выбрали явно неподходящие жертвы для грабежа. Прежде чем разбойник успел сообразить, что к чему, Гвин наотмашь рубанул его мечом по шее. Как подкошенный, бандит рухнул на землю. Из его шейной артерии на лиственный перегной хлынул фонтан крови.
Тем временем де Вулф сражался сразу с двумя разбойниками. Один из них, с искаженным от ярости беззубым оскалом лица, все норовил проткнуть его копьем. Меч коронера был недостаточно длинен, чтобы достать нападающего, и Джон чувствовал, как наконечник копья цепляет его плащ, хотя волчья шкура была достаточно твердой, чтобы выдержать натиск. Когда второй бандит подскочил с другой стороны и попытался ударить по ноге де Вулфа мечом, Джон вонзил шипы шпор в бока Одина. В негодовании жеребец подался вперед, и оба отверженных оказались друг перед другом у пустого места. Натянув поводья, де Вулф развернул Одина, подняв коня на дыбы, и повторил маневр Гвина, пытаясь обрушиться на самого опасного противника – разбойника с копьем.
Тому удалось уклониться от молотящих копыт, но он упал на колени и был попран огромным декстрарием, когда Джон безжалостно развернул Одина еще раз. Железная подкова опустилась прямо между лопатками разбойника, и крики людей и ржание возмущенных лошадей не смогли заглушить хруст сломавшегося позвоночника.
Осознав допущенную смертельную ошибку, четверо других отверженных попытались убежать. Тот, которого Гвин сбил на землю в самом начале, замешкался дольше других и поплатился за это жизнью. Он было рванул к лесу, но огромная рыжая кобыла настигла его, прежде чем он успел добежать до первых деревьев. Гвин, зажавший обнаженный меч под мышкой, чтобы держать левой рукой поводья, вытащил секиру из ремня и сдвинул правую руку вниз по древку. Как только кобыла сравнялась с беглецом, клинообразный обух секиры со свистом опустился на его макушку. Лезвие раскололо череп почти до затылка, и разбойник, конвульсивно подергиваясь, рухнул на дорогу в лужу собственной крови и мозгов. По инерции корнуолльца занесло почти в деревья, но он развернул кобылу, чтобы посмотреть, как обстоят дела у его хозяина.
Двое из оставшихся отверженных уже укрылись в безопасных густых зарослях, но де Вулф преследовал последнего наискосок по дороге, занеся меч, чтобы ударить, как только бандит окажется в пределах досягаемости. Но беглецу повезло: он проскочил между двумя буковыми стволами, лишь на долю секунды опередив опустившееся в нескольких дюймах за его спиной оружие. Деревья и придорожный колючий кустарник были слишком густы, и Один резко остановился, уткнувшись носом в заросли ежевики.
Два бывших крестоносца съехались трусцой и остановились посреди дороги, загоняя мечи назад в ножны. Гвин, растрепавшиеся рыжие волосы которого торчали из-под островерхой кожаной шапки, широко улыбнулся, не стыдясь своего восторга.
– Давненько мы этим не занимались, коронер! – прорычал он, соскочив с кобылы, чтобы вытереть обух топора о высокую траву на обочине.
Затем подошел к разбойнику, чью голову наполовину отрубил, и перевернул его ногой.
– Уже мертвый – почти вся кровь вытекла.
Когда Гвин проверял другого отверженного, с расколотой головой, также уже успевшего отдать Богу душу, коронер выскользнул из седла и вдруг понял, что, вопреки ожиданиям, поврежденная нога еще не совсем в порядке, особенно для выполнения гимнастики на боевом коне. Он погладил Одина по шее и зашептал ему на ухо что-то успокаивающее, так как жеребец все еще дрожал от возбуждения и гнева.
Когда конь немного успокоился, Джон подошел к человеку, которого ударил копытами Один. Тот лежал ничком. Убежденный, что разбойник без сознания или мертв, коронер с удивлением увидел, что тот зашевелился при его приближении и тщетно пытается подтянуться на руках к деревьям, волоча за собой ставшими бесполезными, парализованные из-за перебитого позвоночника ноги.
После нескольких попыток потерявший надежду разбойник опустился на дорогу, повернув лицо в сторону де Вулфа, пряча под телом руки. Когда коронер наклонился к нему, отверженный внезапно выхватил правую руку и сделал отчаянный выпад кинжалом, который вытащил из-за пояса.
Де Вулф отшатнулся от неожиданности, а Гвин выругался и уже полез за мечом, но Джон выставил руку, останавливая оруженосца.
– Оставь его в покое, Гвин. Он все равно умрет. Какой смысл везти его в Эксетер, чтобы повесить.
– Он вне закона, коронер, так что все равно, что волк. Лучше добить его сейчас, тогда я смог бы потребовать вознаграждение.
На человека, объявленного судом вне закона, прекращали распространяться нормы королевского права, и любой гражданин мог убить его на месте, как волка. А принесший отрубленную голову в тюрьму графства мог потребовать от шерифа платы за помощь в очищении лесов от шаек вооруженных грабителей. Де Вулф покачал головой.
– Мне кажется, что коронеру или его подчиненному незаконно и неблагоразумно было бы требовать награду за голову преступника. И, в любом случае, мне бы пришлось проводить расследование.
Разочарованный Гвин показал на два других трупа.
– А как насчет этих? Ты и тут будешь проводить расследование?
Джон на минуту задумался.
– Не вижу смысла – мы никогда не узнаем их имен и не сможем получить доказательств принадлежности их к англичанам. Кроме нас, нет никаких свидетелей, и никто не догадается, что с ними случилось. Юридически их не существует.
Он повернулся посмотреть на парализованного разбойника, распростершегося на дороге и вжавшего лицо в землю. Интересно, подумал де Вулф, каково знать о неминуемой скорой смерти. Не обладая богатым воображением, коронер имел лишь весьма смутные представления о воскрешении, похоже, принимавшимся священниками за само собой разумеющееся. Встретятся ли они с этим грабителем на небе – в раю или в аду? Будут ли там все когда-либо жившие на земле? Все дети, все младенцы, все мертворожденные? Это казалось маловероятным, и Джон прервал этот неожиданный самоанализ и наклонился поговорить с обреченным изгоем.
– Что заставило тебя уйти в лес, приятель? Ты беглый вор – или сбежавший искатель убежища?
Лежавший медленно приподнял голову – ровно настолько, чтобы повернуть лицо к коронеру.
– Не то и не другое, черт тебя побери! Я убил человека в справедливом поединке, после того, как он обманул меня в игре в кости в трактире в Лайме. Но приказчики выставили лжесвидетеля. Тот, с кем я сражался, был двоюродным братом горожанина, и суд вынес мне приговор через пять минут.
– И ты сбежал и подался в лес?
– Моя жена и мать заплатили тюремщику, оставшись после этого нищими, так как потеряли кормильца, ибо я был кузнецом. После этого я их не видел – и никогда больше не увижу.
История была слишком обыденной, чтобы затронуть какую-либо струнку сострадания в душе коронера. По виду этому человеку было не более двадцати пяти лет, хотя он был чумаз и его одежда была немногим лучше лохмотьев.
– И что нам с ним делать? – спросил Гвин, все еще теребя рукоятку меча. – Было бы милосерднее положить конец его страданиям, а не бросать его здесь на дороге, парализованного и с перебитым хребтом.
Раздумывая над ответом, де Вулф заметил, что обе лошади побрели по дороге, щипая пучки молодой весенней травы по обочинам. Коронер с Гвином направились за ними.
Но тут резкое движение еще живого отверженного привлекло их взгляды, и они увидели, что несчастный сам разрешил свою участь. Кинжал, который он пытался воткнуть в коронера, валялся возле него. Схватив его одной рукой, он оперся другой о землю в последней отчаянной попытке приподняться. Приставив острие к груди и уперши рукоятку в землю, разбойник навалился на нож, вдавливая его острый конец себе в сердце. С булькающим вскриком, прозвучавшим почти радостно, он избавил себя от невыносимой жизни, умерев на грязной королевской дороге. Гвин и де Вулф стояли, держа в руках поводья, и после последнего конвульсивного спазма умирающего посмотрели в глаза друг другу.
– Вот все и разрешилось, – буркнул Гвин.
Де Вулф влез на Одина, все еще чувствуя резкую боль в ноге.
– Когда будем проезжать через Аид, я вызову десятника. Ему придется прислать кого-нибудь зарыть трупы в лесу. Нельзя оставлять их здесь разлагаться и смердеть.
Прежде чем отъехать, коронер бросил последний взгляд на мертвого изгоя, и снова в голове у него мелькнула мысль: куда делась душа этого человека несколько минут назад? Чем отличалось убийство человека от закола свиньи? И было ли что-то такое, что превращало тело, руки и ноги в живую плоть?
Де Вулф отругал себя за глупость – должно быть, он старел, и поэтому начинал задумываться над тем, какие тайны уготавливала для него могила.
Глава седьмая,
в которой коронер Джон получает
известия о тамплиерах
Вечером, по возвращении в Эксетер, Джон сразу поехал в Ружмон – повидаться с шурином. Гвин отправился вместе с ним, вместо того, чтобы ехать к себе домой в Сент-Сидуэл к Восточным воротам. Его семья гостила у сестры на Молочной улице.
Ричарда де Ревелля де Вулф нашел в его палате в крепости. Шериф что-то обсуждал с комендантом замка, Ральфом Морином. На столе стояла открытая бутыль вина, и шериф жестом пригласил Джона наполнить себе оловянный кубок. Это было хорошее красное выдержанное вино из Аквитании. Коронеру всегда нравилось угощаться чем-нибудь дорогим и изысканным у славившегося своей скупостью шурина.
– Наша поездка на север не принесла никакой пользы, – начал Джон. – В деревне Эпплдор едва ли возможно набрать гребцов даже для пары гребных лодок.
Де Ревелль вяло закивал, словно ему уже наскучило присутствие коронера.
– Я уже слышал об этом от Ральфа. Сержант докладывал ему. Говорю тебе, искать нужно именно на Ланди. Пираты укрываются там веками.
Де Вулф посмотрел на коннетабля, который неподвижно стоял в центре комнаты, расставив ноги и сложив руки на груди, словно выросший из пола. Пепельного цвета волосы с проседью и такого же цвета раздвоенная борода, вместе с железной кольчугой и массивным мечом, наводили на мысль о викинге, только что вышедшем из норвежской ладьи.
– Оделся для боя, Ральф? – спросил он.
Морин широко улыбнулся, и его грубые, обветренные щеки покрылись мелкими морщинами.
– Нет, Джон, сегодня нападения на город не было. Я был на Бычьем лугу и немного потренировал гарнизон. Все эти годы мира изнежили их. Нам нужна хорошая война, чтобы отточить их навыки.
– Война едва не началась несколько месяцев назад, – пробормотал де Вулф, и в комнате повисла неловкая пауза, на протяжении которой комендант и коронер избегали смотреть на шерифа.
– Габриэль рассказал мне о поездке на северное побережье, – заговорил Морин, прерывая тягостное молчание. – Он утверждает, что там нет никаких следов награбленного, нет и подходящих для пиратства кораблей.
Джон согласно закивал.
– Верно, хотя они могли бы укрывать добычу в любой из сотен риг, разбросанных по всей округе. Но вельботы с несколькими веслами, как описал тот юный бретонец, так легко не спрячешь.