Сорок три года назад, подростком тринадцати лет, он по требованию отца участвовал в поклонении совершенному. Три года спустя другой участник выдал Олдрика, которого заключили в тюрьму на два года. После освобождения он был подвергнут poena confusibilis - как мы называем то унизительное наказание, когда кающегося грешника принуждают носить шафрановые кресты на груди и на спине. Олдрик носил позорные знаки в течение года, но, убедившись, что они мешают ему зарабатывать на жизнь, в конце концов сбросил их и нанялся лодочником. Само собой разумеется, ему не удалось так легко избежать наказания. И испытаете наказание за грех ваш, которое постигнет вас. В 1283 году, когда его обнаружили и приказали явиться в Святую палату, он испугался гнева инквизиции и скрылся, будучи тогда же отлученным от Церкви. Через год он был объявлен еретиком. В 1288 году его наконец-то задержали, но по дороге он снова удрал и был пойман близ Каркассона. Его приговорили к пожизненному заключению на хлебе и воде.
Меня это удивило, ибо я знал, что если бы отец Жак руководил трибуналом, он бы приговорил его к смерти. На полях отец Августин написал, что человек по имени Олдрик Каписколь в настоящее время в тюрьме не содержится, и поскольку упоминания о других побегах отсутствуют, узник, должно быть, скончался в заключении где-то между 1289 годом и настоящим временем.
Итак, Олдрика нельзя было обвинить в гибели отца Августина - хотя у меня шевельнулась неприятная мысль: а не оставил ли он потомков, которые жаждут отомстить Святой палате? Ни один из известных мне Каписколей не отличался буйным характером; они все разводили домашнюю птицу, а все знакомые мне птицеводы (частенько, по роду своей деятельности, рубящие птичьи головы) - нрава тишайшего, потому, наверное, что они свою злость вымещают на курах. Тем не менее я понимал, что может существовать и не знакомая мне ветвь этой семьи, и, сидя там, за столом моего патрона, медленно листая пыльные страницы с перечислением имен и проступков, я чувствовал страх. Был ли хоть один человек в Лазе, чью жизнь не затронули бы, так или иначе, наши беспощадные гонения на еретиков? Возможно ли отыскать и опознать убийц, если так много людей имеют причины ненавидеть - либо бояться - покойного? В Авиньонете Гийом Арно и Стефан де Сен-Тибери пали от рук рыцарей-еретиков, и многих из своих убийц жертвы никогда даже не встречали, но те проделали путь от Монсегюра, чтобы убить этих поборников веры. Не настигла ли та же судьба отца Августина? Были ли его палачи простыми еретиками, не связанными напрямую с человеком, которого они так жестоко растерзали?
Но потом я напомнил себе, что убийцы знали, где и когда нападать. Подготовить засаду было бы невозможно, не имея пристанища возле Кассера либо осведомителя среди слуг епископа.
Если сенешаль предпримет всестороннее расследование, какие-нибудь имена или приметы обязательно всплывут. Между тем на мне лежала обязанность составить свой собственный список имен, чтобы потом сравнить его с находками сенешаля.
Вот что я стремился сделать за два дня его отсутствия. И начал я с подозреваемых в подкупе.
Из этих подозреваемых только один, Бернар де Пибро, был арестован и заключен отцом Августином под стражу. С другой стороны, Раймон Мори получил приказ явиться перед трибуналом через пять дней. Мне был ясен ход мыслей отца Августина - пекарь с девятью детьми был гораздо менее склонен к бегству, нежели энергичный холостой молодой дворянин, не имевший, насколько я могу судить по материалам разнообразных дел, перспектив унаследовать семейное богатство. Как оказалось, никто из обвиняемых не имел большого состояния, и сначала я удивлялся, как это они нашли средства для убеждения отца Жака. Но у Бернара де Пибро был любящий отец, и я вспомнил, что жена Раймона происходила из семьи богатых меховщиков. Многие семьи готовы были хорошо заплатить, чтобы не заклеймить себя обвинением в связях с еретиками. А это было, разумеется, наследственное клеймо.
Исследуя реестры отца Жака, я ознакомился с первоначальными обвинениями против Бернара де Пибро и Раймона Мори.
Оба имени упоминались вскользь - свидетелями, проходившими по другим делам. Один из допрашиваемых, как-то раз придя в лавку Раймона, слышал его слова о том, что "у мула есть душа не хуже человеческой". Другой свидетель видел, как Бернар де Пибро кланяется совершенному и подает ему еду. Ни один из случаев не стал поводом для расследования со стороны отца Жака, хотя отец Августин впоследствии допрашивал Бернара, и тот утверждал, что лишь по неведению оказал почтение совершенному. Встретив этого поборника лжеучения в доме своего друга, он поклонился из вежливости и дал ему кусок хлеба, который не хотел есть сам. Бернар отрицал, что когда-либо пытался подкупить отца Жака.
В подобных делах трудно отличить ложь от правды. Отец Августин допросил нескольких свидетелей, но ни один не замечал за Бернаром поступков, дающих основания причислить его к еретикам. Молодой человек посещал церковные службы, хотя и не слишком усердствовал: его кюре говорил, что он "бездумный юнец, склонный к обильным возлияниям и часто пренебрегающий заботами о благе собственной души - подобно многим в его окружении. У него есть несколько друзей, разделяющих его привычки. Мне не удается убедить их оставить в покое юных девушек". По обыкновению, дотошный отец Августин приложил старания, дабы выкопать имена этих "нескольких друзей". Это были: кузен Бернара Гибер; Этьен, сын смотрителя замка; и Одо, сын местного нотария. С мыслью о том, что их может отличать необузданный нрав, я отправился к Понсу и спросил, не навещали ли Бернара де Пибро друзья примерно его возраста.
- Нет, - ответил Понс. - Только его отец и брат.
- Отец поручился, что это действительно брат?
- Если даже и поручился, то в этом не было нужды, - Понс улыбнулся, - редчайшее зрелище, могу вас уверить. Они по одной форме отлиты, эти трое.
- Как они выглядели? Не слишком ли они нервничали? Не замышляли ли они чего-нибудь?
- Замышляли?
- Может быть, вам показалось, что у них недоброе на уме?
Понс нахмурился. Поскреб подбородок.
- Все напуганы, когда входят сюда, - заметил он. - Они боятся, что их могут и не выпустить обратно.
Это было верно подмечено. Порой забываешь, какое жуткое впечатление производит тюрьма на большинство посетителей.
- Ну а Бернар? - спросил я. - Как он себя ведет?
- Ну, доложу я вам, это прямо дьявол какой-то. Он не закрывает рта. Я вылил на него три ведра воды, и все впустую. Другие заключенные на него жаловались.
- Значит, он буйствует?
- Он бы буйствовал, если бы я ему позволял. Однажды я нацепил на него кандалы, и он немного успокоился.
- Понимаю.
Узнав все это, я вернулся к своему столу и стал размышлять. Мне казалось, что вину Бернара либо его невиновность в "поклонении" совершенному нельзя будет установить, если только он сам не признается в своем еретическом проступке.
Отец Августин, вероятно, тоже это понимал, ибо с пристрастием выведывал у Бернара имена врагов, желавших ему зла. Эта процедура, применяемая для выявления лжесвидетельства, полезна в том случае, если вину трудно доказать. Но раз Бернар не назвал имени человека, указавшего на него, то и вести речь об оговоре было невозможно.
Столкнувшись с этой дилеммой, я представил себе, как действовал бы на моем месте отец Жак. Перед ним были бы два пути. Поморив Бернара голодом, он принудил бы его признаться, а потом вынес приговор помягче либо вообще не стал бы начинать дела. Мне случалось наблюдать эту его склонность не придавать значения мелким проступкам, о которых нам сообщали, ввиду "отсутствия доказательств", и я не уверен, что моим патроном двигала страсть к наживе, а не милосердие. "Если человек отказался зарезать курицу для своей тещи, - пояснял он один случай, - из этого не следует, что он еретик. Это сварливая и вздорная женщина. Кто захочет резать ради нее добрую откормленную птицу? Скажите ей, пусть убирается".
Я никогда не рассказывал отцу Августину об этих огрехах, ибо случались они нечасто, и речь шла о людях, не имевших денег заплатить даже за вход в город, не говоря уж о взятке, и в моменты, когда отец Жак ощущал особое утомление. Я бы похвалил его за доброту, если бы он не был подвержен припадкам мстительной жестокости. По моему мнению, то обстоятельство, что Бернар де Пибро не понес наказания за свой проступок, не является чем-либо исключительным в практике отца Жака.
Что же до дела Раймона Мори, то мне ясно, что тут не обошлось без нарушений. Говорить, что у мула есть такая же душа, как и у человека, - значит поддерживать катаров, утверждающих, что души людей и животных были похищены духом зла из царства света и помещены в телесные формы, покуда не вернутся на небо. Однако можно сказать кому-либо, что у него душа мула, а совесть крысы, или еще что-нибудь в этом роде с целью оскорбить его и быть неверно услышанным или понятым. Но отец Августин, допросив нескольких друзей и знакомых Раймона Мори, получил от них дополнительные свидетельства того, что данный пекарь не был тверд в католической вере. Когда один из соседей сообщил Раймону о своем намерении совершить паломничество за индульгенцией, то в ответ услышал: "Ты полагаешь, что человек может отпустить твои грехи? Только Богу это по силам, дружище". Другая знакомая вспомнила, как на пути из церкви, куда она ходила помолиться о том, чтобы ей вернули украденные вещи, встретила Раймона Мори, который осмеял ее надежды. "Твои молитвы тебе не помогут", - по ее словам, заявил он.
Как видите, отец Августин собрал определенное количество улик, обличающих Раймона, и тем самым возбудил серьезные сомнения насчет отца Жака. Выяснилось, что честность бывшего инквизитора должна быть поставлена под вопрос, иначе почему Раймон Мори не был арестован давным-давно? Я не верил, что очевидная слепота отца Жака происходила от чувства сострадания, сколько бы детей ни было у Раймона. В таких случаях сострадание должно проявлять себя при вынесении приговора. Нет, еще даже не дочитав протоколы, я уверился в том, что какая-то недозволенная передача денег из рук в руки имела место.
Это заставило меня огорчиться, но не удивиться. Что действительно удивило меня, так это найденный в одном из реестров документ. Внимательно прочитав его, я понял, что это письмо, но почерк был незнакомый.
Хотя я не могу в точности воспроизвести здесь текст того письма, но, насколько я помню, там говорилось следующее:
"Жак Фурнье, епископ, милостью Божией смиренный слуга Церкви из Памье, своему достойному сыну, брату Августину Дюэзу, инквизитору по делам еретиков, приветствия и любовь во Христе.
Я с радостью получил Ваше послание о милосердии. Что же касается дела, по которому Вы спрашиваете совета: да пребудет в моих словах поровну понимания и любви, дабы мог я дать моему дорогому сыну ценный совет. Вы пишете о молодой женщине, замечательной красоты и духовных достоинств, "одержимой бесами"; Вы ищете заклинание, которое помогло бы избавить ее от этого проклятья. В моей библиотеке, как Вы и предполагали, есть литература, описывающая подобного рода изгнания, но прежде чем испробовать какие-либо ритуалы, я бы порекомендовал Вам подробно исследовать форму и симптомы ее болезни. Есть ли это, как Вы говорите, случай одержимости, или это сумасшествие, вызванное неким врагом, поднаторевшим в дьявольских искусствах? Сам Ангельский доктор учил нас остерегаться старух, могущих навести порчу, в особенности на детей, своим злым глазом. А есть и другие, еще более опасные, умеющие вызывать князя тьмы, о которых я знаю мало. Не забудьте оградить себя оружием веры и мужества, прежде чем поднять меч на такого врага.
Что же до способа изгнания демонов, то вот он:
Болящий держит свечу, сидя либо стоя на коленях, а священник начинает: "Помощь наша - в имени Господа", и присутствующие повторяют за ним хором. Потом священник окропляет болящего святой водой, возлагает на шею ему епитрахиль и читает псалом семидесятый: "На Тебя, Господи, уповаю", и потом молитву об исцелении болящих и говорит, взывая ко всем святым: "Молитесь за него и просите: исцели его, Господи".
Потом следует само заклинание:
"Я заклинаю тебя, смертный, но получивший жизнь вечную во святом крещении, именем Бога живого, Бога истинного, Бога, искупившего грехи твои кровью Его, исцелись, и да изойдет из тебя все зло и обман, что от лукавого, и всякая нечисть, противная Ему, кто грядет судить живых и мертвых и кто очистит землю огнем. Аминь…"
Я не стану тут приводить целого описания, потому что это не касается моего рассказа. В конце письма были приличествующие пожелания (да пребудет с Вами мир Господа нашего Иисуса Христа и т. д.) и просьба прислать копии некоторых протоколов, опять же, не относящихся к делу. Со дня написания письма не прошло и трех недель.
Я сказал, что был удивлен, прочитав это письмо, но в действительности я был более чем удивлен: я был изумлен - так, что едва не свалился со стула. Кто была эта "молодая женщина замечательной красоты и духовных достоинств"? Я таких уж точно не встречал. Наверное, - подумал я, - это одна из женщин в Кассера - дочь вдовы, например. Но с какой стати ее несчастья должны были беспокоить отца Августина? Бесы - как те, что являются по вызову, так и те, что владеют людскими душами, - не есть предмет забот Святой палаты. Папа Александр IV призывал инквизиторов особо остерегаться разбирать случаи ворожбы (и тому подобного), если только это не явная ересь.
Что касается рецепта, содержавшегося в письме, то я не видел в нем проку для моего начальника, поскольку он не был священником и ему следовало обратиться к помощи какого-нибудь кюре, прежде чем писать епископу Памье. Это была только одна из загадок. Но, зная, что отец Августин не мог написать епископу сам по причине слабого зрения, я пошел к Сикару и спросил его о письме.
- Да, - сказал он и, подняв голову, захлопал своими большими прозрачными глазами. Он просматривал тома "Суммы" Ангельского доктора, проверяя, не завелся ли там червь. - Я помню, что писал это письмо. Он отправил его в Памье вместе с еще какими-то свитками. Но насчет них вам нужно спросить брата Люция.
- О чем говорилось в письме? Вы помните?
- О какой-то женщине. В нее вселился дьявол.
- Вы знаете ее? Он называл ее имя?
- Нет.
Подождав немного, я понял, что если я хочу узнать еще что-нибудь, мне придется вытаскивать из него слова, будто зуб клещами. Сикар всегда был таким - сказывалось монастырское воспитание. Или же это отец Августин велел ему говорить только если спрашивают, отвечать только на вопросы, которые задают, и держать свое мнение при себе, пока он не достигнет высшей степени зрелости либо учености.
- Сикар, - сказал я, - не упоминал ли отец Августин того, где или с кем она живет? Не давал ли он вам каких-либо подробных описаний? Припомните.
Сикар послушно стал припоминать. Он закусил нижнюю губу. Нервно теребя перо тонкими пальцами, он качнул головой.
- Он только сказал, что она молодая. И замечательных духовных достоинств.
- И он ничего вам не объяснил?
- Нет, отец Бернар.
- А вы и не подумали спросить его?
- Нет, отец мой! - изумился Сикар. - Зачем мне это делать?
- Из любопытства. Вам ведь было любопытно? Мне было бы.
Бедный мальчик уставился на меня, будто не знал слова "любопытство" и не имел желания с ним познакомиться. Я понял тогда, что отец Августин поступил мудро, выбрав себе такого писаря - лишенного пытливости, от природы покорного и безнадежно тупого - и потому неспособного выдать тайны Святой палаты. С тем я и оставил его, сказав ему несколько ободряющих слов, и пошел к вечерней службе, все размышляя об этом удивительном письме, которое я решил - и не напрасно, как оказалось, - до поры спрятать.
Мысленно же я дал себе слово, что навещу женщин в Кассера, чтобы удостовериться, что там все в порядке. Но до приезда сенешаля мне не хотелось этого делать; я желал услышать его отчет, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги.
Так случилось, что он вернулся на следующий день, и список подозреваемых был у меня еще не готов. Я даже не успел допросить Бернара де Пибро. Возможно, я переоценил свои способности, но, признаться, я не ожидал сенешаля так скоро. Если бы это расследование поручили мне, я бы вел его более медленно и осторожно.
У всех у нас, я полагаю, свои методы работы.
Я писал письма, когда привезли тела. Мне пришла мысль, что я должен обязательно увидеться с тремя приятелями Бернара де Пибро - Этьеном, Одо и Гибером, - чтобы по возможности установить, где они были и что делали в день убийства. По крайней мере двое из этих молодцов вполне могли обучаться искусству боя, и раз это были горячие головы, любители выпить, то были все причины полагать, что они подначивали друг друга свести счеты с виновником злой судьбы товарища. Этому не противоречило предположение о неповинности самого Бернара. Компания диких, необузданных юнцов, убежденная, что их друг сидит за решеткой без вины, в слепой ярости была вполне способна осуществить столь чудовищный акт насилия.
Пока, по крайней мере, они являлись главными подозреваемыми.
Вы, наверное, не знакомы с формальностями вызова свидетелей для дачи показаний перед трибуналом. К их кюре посылают письмо следующего вида:
"Мы, инквизиторы по делам еретиков, приветствуем вас, предписываем и приказываем вам, силой данной нам власти, от нашего имени уведомить такого-то, что ему надлежит явиться такого-то числа туда-то для ответа по вере его".
В этом случае я, разумеется, указал три имени и потребовал, чтобы они явились ко мне в разное время, в разные дни, поскольку я желал допросить их поодиночке.
Запечатав послание, я чинил перо, готовясь приступить к следующему (насчет тестя Раймона Мори), когда в дверь постучали. Поскольку дверь была заперта изнутри на засов, как принято у нас в палате, я поднялся и пошел открывать. На пороге я увидел Роже Дескалькана.
- Ваша милость! - воскликнул я.
- Отец мой, - он был весь мокрый от пота и серый от пыли и в правой руке держал поводья своей кобылы, - примите эти бочонки.
- Что?
- Тела в этих бочонках, - он показал на лошадей позади. Каждая была гружена двумя небольшими бочонками, перевязанными веревкой. Их сопровождали шесть или семь усталых и измученных тяжелой дорогой солдат. - Их засолили.
- Засолили?
- Поместили в рассол. Чтобы сохранить.
Я перекрестился, и двое из солдат, видя это, сделали то же самое.
- Я подумал, что вы захотите, чтобы я привез их прямо сюда, - продолжал сенешаль. Он говорил хриплым голосом и шумно отдувался. - Или у вас есть другие предложения?
- А… мм…
- Запах от них тяжелый, должен вас предупредить.
К этому времени Раймон Донат, проявляя неизменную бдительность, появился из скриптория. Я слышал у себя за спиной изумленные возгласы.
- Их придется осмотреть… - промямлил я. - Нужно спросить брата лекаря…
- Отвезти их в монастырь?