- Нет! Нет… - Представив, как эти зловещие предметы осквернят и нарушат покой нашей обители, я ужаснулся. Я знал, что многие братья будут встревожены. - Нет, отвезите это… сейчас-сейчас… - Тут я вспомнил о пустых конюшнях у нас под ногами. - Вниз. Туда. Раймон, проведите их, пожалуйста. Я должен сходить за братом лекарем.
- Жан сделает это. Мне нужно с вами поговорить. Жан! Ты слышал. - Сенешаль мотнул подбородком в сторону одного из солдат. - Арно, присмотришь за разгрузкой. Где мы можем поговорить, отец мой?
- Входите.
Я провел сенешаля в комнату, ранее занимаемую отцом Августином, и предложил садиться. Увидав, как он рухнул на стул инквизитора, я также почувствовал себя обязанным предложить ему что-нибудь для подкрепления сил. Он отмахнулся от моего предложения.
- Когда приду домой, - сказал он. - А теперь скажите, что произошло, пока меня не было. Вы узнали что-нибудь важное?
- Ах… - Ясно было, что он не привез хороших новостей. - Я собирался задать вам тот же самый вопрос.
- Отец мой, я не ищейка. У меня нет чутья в таких делах. - Вздохнув, он потупил взгляд на свои прекрасные испанские башмаки. - Все, что я могу сказать, так это, что если жители деревни тут замешаны, то каждый из них, все до единого.
- Расскажите, что вам удалось выяснить.
И он рассказал. По его словам, солдаты перерыли Кассера в поисках оружия, лошадей и одежды. Они допросили всех жителей и выяснили, чем занимался каждый в день гибели отца Августина. Он не отметил противоречий в их ответах.
- Мы ничего от них не добились. В тот день никто не замечал посторонних. Никто, кажется, не держит зла на Святую палату. И в ту ночь все были дома, и это наиболее существенно из всего узнанного мною.
- Почему?
- Потому что обнаружились другие куски тел. - Оказывается, пока сенешаль пребывал в Кассера, в стороне от деревни были сделаны две важные находки. Во-первых, высоко в горах пастух нашел изрубленную руку и принес ее в Кассера, решив отдать ее ближайшему кюре. Во-вторых, в одной деревне близ Разье нашли голову. Тамошний кюре слышал об убийстве в Кассера и потому поспешил отправить голову Этолю де Коза, а тот переправил ее Роже.
- Эти куски лежали далеко друг от друга, - указал сенешаль. - От места, где нашли руку, до Кассера целый день ходьбы. Так что если бы кто-нибудь из деревенских оставил ее там, то он не успел бы вернуться к ночи.
- Даже верхом?
- Ему в любом случае пришлось бы идти, потому что в Кассера нет никаких лошадей, отец Бернар.
- Ясно.
- Вот как? Жаль, что мне не ясно. Похоже, что убийцы разделились и пошли в разные стороны.
- Разбрасывая куски тел по пути.
- Вы что-нибудь понимаете?
- Боюсь, что ничего.
- По меньшей мере, теперь мы можем сказать, что их было не менее двух - или больше - и что они не из деревни. Я уверен, что они не из деревни. Умения, которые им понадобились, путь, который они проделали… нет. По-моему, это чужие.
Высказав свое мнение, Роже умолк. Некоторое время он сидел, хмуро разглядывая свои башмаки, очевидно задумавшись, а я тем временем размышлял над его доводами. Они представлялись мне убедительными.
Вдруг он снова заговорил.
- А вы знаете, сколько стоит нанять убийц? - резко спросил он, чем вызвал у меня невольную улыбку.
- Вы не поверите, ваша милость, но даже не догадываюсь.
- Ну… все зависит от того, что вам нужно. Пару бродяг можно было бы нанять почти даром, я полагаю. Но недавно мы судили двоих наемников, так им заплатили пятнадцать ливров. Пятнадцать! И это за двоих!
- А где крестьянин из Кассера взял бы пятнадцать ливров?
- Вот именно. Где? Допустим, вся сумма была двадцать ливров - это деньги, за которые в Кассера можно купить полдома. Я думаю, что даже Бруно Пелфору пришлось бы продать приличную часть своего скота, а он ведь там самый богатый. И кюре говорит, что все его стадо в сборе, более или менее.
- Значит, если только все они сложились.
- Или кто-нибудь вроде Этоля де Коза дал им денег.
- А вы так не считаете?
- Не вижу причины. Если верить отцу Полю.
- Я думаю, ему можно верить.
- Я тоже. Не было ли в Кассера еретиков последнее время?
Я покачал головой:
- У нас таких сведений не было.
- А в Разье?
- И в Разье.
- А что женщины, которые живут в форте? Отец Поль говорит, что инквизитор ездил туда с духовными наставлениями. Это правда?
Я заколебался, не зная что ответить. Я не ведал, правда это или нет. Видя мою растерянность, сенешаль состроил гримасу, еще более смутившую меня.
- Но не по сердечным же делам? - спросил он. - А то в Кассера болтают, будто было именно так.
- Ваша милость, разве такое могло быть?
- Я хочу знать, что вы об этом думаете.
- Я думаю, это маловероятно.
- Но возможно?
- Я думаю, это крайне маловероятно.
Произнося эти слова, я чувствовал, что их тон, равно как и мое лицо, обнаруживают преступную непочтительность, ибо они подразумевали, что человеку в возрасте отца Августина и с его внешностью следовало давным-давно отказаться от притязаний на муки любви. Однако, к моему удивлению, ответ сенешаля оказался не тем, какого я ожидал. Вместо того чтобы выказать понимание или, может быть, даже улыбнуться, он нахмурился и поскреб подбородок.
- Я бы с вами согласился, - сказал он, - если бы не видел тех женщин. У них были красные от слез глаза. Они без конца твердили о его доброте, и скромности, и мудрости. Это было весьма… - он осекся и затем все-таки улыбнулся, но будто через силу. - Видите ли, отец мой, если бы речь шла о вас, тогда бы я понял. Вы тот самый монах, о котором женщина могла бы проливать слезы.
- Ах! - Я конечно же рассмеялся, хотя должен признаться, я был польщен, прости меня, Господи! - Это похвала или обвинение?
- Вы знаете, что имею в виду. Вы умеете так разговаривать… о! - По-видимому, он чувствовал неловкость, обсуждая этот предмет, и засим отбросил его резким движением рук. - Вы знаете, о чем я. Но отец Августин был… монах от рождения.
- Монах от рождения?
- В его венах не текла кровь! Он был сух, как пыль! Господи, вы знаете о чем я, святой отец!
- Да, да, я понимаю. - Было не время дразнить его. - Значит, вы полагаете, что эти женщины были действительно к нему привязаны?
- Кто может сказать? Женские слезы… Но я также подумал, что если отец Августин расследовал их проступки, то у них была причина убить его.
- А средства?
- Может быть. А может быть, и нет. Они ведут скромную жизнь, но ведь чем-то они должны жить. Еще чем-то, кроме птицы и огорода.
- Да. Наверное, - сказал я, вспоминая письмо от Жака Фурнье. Оно лежало в соседней комнате, и я мог бы достать его, там и тогда, и представить для изучения сенешалю. Почему я не решился? Почему я до тех пор не отнес его настоятелю? Потому, наверное, что я опасался за репутацию отца Августина. Случись мне, при моем грядущем визите в Кассера, обнаружить, что он состоял в позорной связи с какой-то из этих женщин - связи, навлекшей на него ужасную гибель, тогда моим долгом было бы сокрыть от мира безнравственность его поведения. - К сожалению, он ничего там не расследовал, - заявил я. - Насколько мне известно, отец Августин пытался убедить их поступить в монастырь. Ради их собственной безопасности.
- Вот как?
- И если бы они хотели отвадить его, они могли бы сделать это, не разрубая его на куски.
- Это правда.
Тут мы оба замолчали, будто утомившись, и предались нашим мыслям. Мои мысли касались Бернара де Пибро и кипы неразобранных дел у меня на столе. Роже, очевидно, думал о епископских конюшнях, ибо через некоторое время он спросил:
- Вы случайно не говорили с конюшим епископа?
- Нет. А вы?
- Еще нет.
- Если мы выясним, кто знал о поездке отца Августина, кроме жителей Кассера…
- Да?
- И сопоставим их имена с именами тех, кто мог затаить на него обиду…
- Конечно. А вы могли бы разузнать насчет ваших погибших служащих: вдруг они рассказывали кому-нибудь о поездке?
- Как много работы нам предстоит! - вздохнул я. - Это может занять недели. Месяцы. И кончиться безрезультатно.
Сенешаль что-то буркнул.
- Если все судебные приставы, все управляющие имениями и замками в трех днях езды от Кассера получат мое предупреждение, мы, возможно, все-таки обнаружим свидетеля, который видел, как убегают злодеи, - проговорил он, широко зевая. - Они наверняка где-нибудь останавливались, чтобы смыть кровь, эти люди. Может, найдется какая-нибудь из украденных лошадей.
- Не исключено.
- Убийцы могли даже хвастать тем, что они сотворили. Так часто бывает.
- Дай-то Бог.
Снова чувство усталости опустилось на нас, словно туман. Было ясно, что надо заканчивать разговор, подниматься и переходить к делу. Но мы продолжали сидеть, а комната тем временем медленно наполнялась запахом конского пота. Я, помнится, разглядывал свои руки, в пятнах чернил и сургуча.
- Ну что ж, - наконец произнес, почти простонал Роже, будто это усилие стоило ему большого труда, - я полагаю, мне следует пойти и поговорить с конюшим. Выяснить, что вы хотели. И получить описание пропавших лошадей.
- Епископ весьма огорчен этой пропажей. - Жестоко было с моей стороны говорить так, но сенешаль услышал только слова, а не тон, которым я произнес их.
- Пять лошадей пропали? - спросил он. - Я бы и сам огорчился. Замена обойдется ему в целое состояние. Вы собираетесь заняться телами, отец мой?
- Разумеется, - заверил я его, поднимаясь вместе с ним.
Из-за закрытой двери доносилось шарканье, бормотанье, скрипы, которые означали, что бочонки с останками отца Августина и наших солдат перемещают в конюшни. Порой мне казалось, что слышится также и глухой плеск соленой воды о дерево. Я понял, что мне придется исследовать страшное содержимое этих бочонков в одиночку, чего я желал меньше всего.
- Ваша милость, - сказал я, придерживая Роже на пороге, - если вы не возражаете, мне бы хотелось как-нибудь в скором времени посетить Кассера.
Обращаясь к нему с этой просьбой, я стремился проявлять предельную деликатность, боясь, как бы не обидеть его недоверием к его методам:
- Понимаете, я лучше знаком с признаками, указывающими на присутствие ереси, и мог бы обнаружить улики, которых вы не заметили. Хотя и не по своей вине.
- Вы? - На лице сенешаля отразились изумление и тревога. Я полагаю, что это чудо - умение человека говорить без слов, ибо как золотые чаши, полные фимиама, суть молитвы святых, так и игра теней суть язык лица. - Вы хотите ехать? Это было бы большой глупостью!
- Но если бы меня сопровождали ваши люди…
- Отца Августина сопровождали. Посмотрите, что с ним сталось.
- Я мог бы удвоить охрану.
- Вы могли бы послать за ними. Это было бы менее опасно.
- Верно. - Эта мысль уже посещала меня. - Но тогда они испугаются. А я хочу, чтобы они видели во мне друга. Я хочу, чтобы они доверяли мне. Кроме того, тюрьма переполнена.
- Отец мой, на вашем месте я бы подумал дважды, - предостерег Роже. Захлопнув дверь, которая была уже открыта, он положил ладонь мне на руку, и на белой ткани осталось серое пятно. - Что будет с нами, если вас убьют?
Я попытался отшутиться:
- Раз я возьму ваших лошадей, ваша милость, мы по крайней мере будем уверены, что преступник не получает сведения из конюшни епископа.
Но пусть я держался беспечно, в глубине души я трусил. Ибо хотя разум говорил мне, что убийцы отца Августина находятся уже далеко-далеко отсюда, сердце мое полнилось безотчетным страхом, который я всячески старался подавлять.
К несчастью, как вы могли догадаться, первый взгляд на то, что осталось от отца Августина, послужил лишь пищей этому страху.
И я узнаю его
Амиель де Ветеравинеа - монастырский лекарь. Это маленький жилистый подвижный человек, имеющий привычку тараторить и проглатывать слова. Череп его безупречно гол, зато пышная растительность бровей густа и темна, точно северные леса. Я бы не сказал, что по характеру он участлив в той мере, какую мечтаешь найти у лекаря, однако он хорошо умеет распознавать болезни и составлять снадобья. Кроме того, он имеет глубокий научный интерес к искусству бальзамирования.
Это древнее искусство, посредством которого, с помощью особых трав и таинственных приемов, мертвую плоть оберегают от тлена, одно из тех, где знания мои ничтожны. Эта область никогда меня не привлекала. Для брата же Амиеля, наоборот, это источник наслаждения, подобного тому, какое богослов черпает в дебатах о сущности божества. Но интерес брата Амиеля отнюдь не чисто теоретический. По прочтении различных редких и древних текстов, среди коих есть и написанные еретиками, он обязательно применяет свою новоприобретенную мудрость к телам малых птиц и зверей.
Оттого я обратился к брату Амиелю, когда передо мной встала задача исследовать жалкие останки пяти убиенных мужей. В моем окружении более ни у кого не хватило бы духу рассмотреть каждую часть со скрупулезностью, потребной для опознания. Он скоро явился, неся несколько широких льняных полотен, и я сразу понял, что моя интуиция меня не подвела, ибо его глаза ярко горели, и сама походка выражала нетерпение. Войдя в конюшни, он расстелил на полу свои холсты, затем засучил рукава, как мог бы сделать человек в предвкушении вкусного угощения, чтобы не запачкать манжеты гусиным жиром.
Здесь я должен упомянуть, что конюшни и так имели несвежий вид и запах, поскольку два года назад Понс завел там свиней. Животные, однако, стали хиреть, да и запах вызывал возражения у нас, работавших этажом выше. И потому, зарезав своих драгоценных свиней в лохани, откуда должны были пить наши несуществующие лошади, Понс распрощался с мечтами о домашней ветчине, и с тех пор конюшни пустовали.
В сущности, они как нельзя лучше подходили для хранения разлагающихся человеческих останков.
- Ага! - воскликнул брат Амиель, извлекая разбухший сустав из первого бочонка. - Колено, судя по виду. Да, оно самое.
- Я…мм… извините меня, брат мой. - Зажав нос краем рясы, я трусливо засеменил к лестнице. Из конюшен существовало два выхода: через малую дверь вверху лестницы либо через двойные двери, открывавшиеся на улицу. Последние были всегда закрыты на засов изнутри. - Я вернусь, когда вы закончите исследование.
- Так, эта рука - не отца Августина. Я помню его руки, эта гораздо крупнее.
Я повернулся, чтобы уйти, но брат Амиель окликнул меня.
- Подождите! - сказал он. - Куда это вы?
- Я… я очень занят, брат Амиель.
- А вы знали этих убитых солдат? Вы должны были знать. Они здесь служили, верно?
- Да, я знал их, но близко знаком не был.
- А кто хорошо их знал? Мне нужна помощь, брат Бернар. Один я не могу сложить эти части.
- Почему? - К сожалению, смысл его слов дошел до меня не сразу. - Они что - такие тяжелые?
- Брат Бернар, их нужно опознать.
- Ах да, конечно, - поспешно согласился я, но одного взгляда на вздувшийся, черно-багровый предмет у него в руке было достаточно, чтобы ко мне вернулась способность соображать. - Брат мой, такая степень разложения конечно же не позволит нам… то есть… я сомневаюсь, что кто-либо сумеет опознать эти части, как бы хорошо они ни знали жертв.
- Чушь!
- Я вас уверяю.
- Волосы на этой руке черные, на ноге - седые. - Брат Амиель говорил снисходительно и немного раздраженно, как говорят с неразумным дитятей, но из-за охватившей меня дурноты я был не способен обидеться. - Всегда есть черты, которых разложение не затронуло.
- Да, но вы должны считаться с нашим естественным отвращением, - задыхаясь, сказал я, и одновременно с этим понимая, что брату Амиелю неведома такая вещь, как естественное отвращение. - Вид этих останков… они так сильно повлияют на людей…
- Значит, помощи не будет?
- Брат Амиель, вы не должны ее ожидать. Я вас просто предупреждаю, и все. - После этого предупреждения я поспешно удалился, чтобы отыскать вдову несчастного Жиро Гантье и наших солдат, которые подались бы на уговоры осмотреть то, что осталось от Жиро и других их товарищей.
Вернулся я вместе с Понсом. Из семерых оставшихся у нас на службе солдат четверо обещали спуститься по одному, поскольку они несли охрану, а трое спали дома после ночного дежурства. Я отправил нового посыльного, принятого на место Исарна, за Матеей Гантье. Одному Богу известно, как я не хотел искать ее помощи, но выбора у меня не было.
- Господи Иисусе! - хрипло воскликнул Понс, войдя в конюшни.
Пока меня не было, брат Амиель опорожнил бочонки и разложил их содержимое на своих холстинах. Я сразу заметил, что некоторые куски, собранные вместе, образуют нечто отдаленно напоминающее фигуру человека, с головами у верхнего края холста и ногами у нижнего.
Голов было только две.
- Здесь многого недостает, - заявил брат Амиель, не удостаивая нас взглядом. - Очень многого. Это затрудняет дело.
- О, Господи… - бормотал Понс, зажав рот ладонью. Он был бледен, как второй конь Апокалипсиса. Я сочувственно коснулся его руки.
- Может быть, вы попросите жену принести сюда трав? - предложил я. - Пахучих трав. Чтобы заглушить вонь.
- Да. Да. Сию минуту! - Тюремщик выскочил вон, и я остался на пороге один. Мне потребовалось некоторое время, чтобы собрать все свое мужество и подойти. Брат Амиель не обращал на меня никакого внимания, тщательно осматривая каждый из ужасных предметов при свете своей масляной лампы, пока я не опустился на корточки рядом с ним.
- Смотрите, я собрал, что осталось от отца Августина, - указал он. - Головы нет, но я весьма хорошо знаю его тело. Кисти его рук были до того скрючены артритом, что их не перепутаешь. Его ступни - тоже. Видите? Здесь только одна. Вот это, похоже, его лопатка. Помните, он сутулился… Искривление очень заметно. У него были тонкие и слабые руки.
Я отвернулся.
- С другими труднее. Конечно, есть две головы, и мы можем до некоторой степени различать густоту и цвет волос на теле. У отца Августина волосы седые, значит, можно все, что с седыми волосами, отложить в одну сторону. Также имеются черные и каштановые волосы, черные - густые и жесткие, тогда как каштановые вроде бы реже. Но присутствуют еще и густые каштановые волосы и три руки с черными волосами - следовательно, нужно учитывать еще и разницу между волосами, растущими на разных частях тела.
- Э-э… брат Амиель? Вы допускаете, что это было сделано при помощи топора?
- Я утверждаю, что это было сделано при помощи топора. Взгляните, как лихо разрублены хребты! Вряд ли такое можно сделать мечом.
- Значит, требуется обладать большой силой? Для этого?
Брат Амиель задумался.
- Требуется обладать большой силой для рубки дров, - наконец сказал он. - А я видел детей, рубивших дрова. И беременных женщин. Калек только не видел.
- Разумеется.
- "Славлю Тебя, потому что я дивно устроен, - пробормотал брат Амиель, - …и в книге Твоей записаны были все члены мои, для меня назначенные…" Имей мы книгу Господа, брат Бернар, мы смогли бы опознать все до последнего куска.
- Несомненно.