- Э нет, батенька. Давай-ка выпьем-ка по рюмончику... что-то зябко со сна. - Франк ловко плеснул Путиловскому и себе по изрядной порции коньяка. - Ты не проиграешь, потому что ты незаменим. Ты выиграешь. Как Макс.
- Не дури. - Путиловский стал греть бокал в руке. - Незаменимых нет.
- Опять не понимаешь. Вот возьми реальную власть. Она вроде пирамиды из шаров. Пирамида власти. Согласен?
- Да. И я в самом низу. Меня можно выкинуть и заменить любым другим шаром. От этого пирамиде ни холодно, ни жарко.
- Дурачок! Пирамиде все равно, если снять шар с самого верха. Понимаешь, ее равновесие не нарушится ни на йоту. А если вынуть шар из низа, то что?
- Она обрушится?
- Точно. Вся рассыплется. Поэтому ты основа государственного устройства, а не Плеве. Если его вынуть, ничего не изменится. Вынуть тебя, двух, трех, четырех - и все начнет сыпаться. Не сразу, конечно, но постепенно придет в прах.
- Ты мне льстишь.
- Конечно. Льстить надо всегда и везде по двум причинам: во-первых, льстимому это нравится; во-вторых, это нравится льстящему. Потому что потом ты будешь льстить мне. Это как чесать друг другу спинку. Взаимно приятно. Тсс, она идет! - и Франк радостно застыл.
В кабинет вплыла Лейда Карловна, руки ее были приятно заняты подносом, на котором не оставалось свободного места, ибо весь он был уставлен не отягощающими желудок вещами.
Сердце радовалось при виде мягких и твердых сыров, дымящегося кофе и сливок. Франк благоговейно вздохнул и сглотнул слюну.
Сглотнула слюну и Дуся - только в этом гостеприимном доме она познала вкус дичи, изысканного сыра и остатков телятины. Берг не имел обыкновения кормить собаку деликатесами, потому что сам был воспитан в простоте. Да и жалование не позволяло разгуляться и угощать любимую псину.
Путиловский заметил печальный собачий взгляд, отломил ломтик сыра и поманил Дусю пальцем. Макс смотрел на все это из-за двери с недовольным выражением морды: если и дальше будут так попирать его кошачье достоинство, все-таки придется найти себе дом попроще, но без унижений. Лучше хлеб с любовью, нежели жареный телец с ненавистью! Он демонстративно повернулся и удалился на кухню.
Дуся протянула свой замшевый аристократический нос как можно ближе к волнующему ее запаху, деликатно понюхала и отвернулась, чтобы не показывать степень своего желания. Так девушка тянется к первому поцелую, но стесняется роковых побуждений, заставляя соблазнителя первым протянуть ей губы помощи.
Путиловский понял эту собачью стеснительность и подсунул кусочек прямо под Дусин нос. Дуся легко вздохнула, показывая свое согласие насилию над личностью, и, скосив коричневый глаз, аккуратно взяла сыр, отошла в сторону, прилегла, положила сыр меж лап и съела его, подлизав затем все крошки.
- Идеальная женщина, - угадал Франк мысли Путиловского. - Любит до гроба, ничего не требует, одежд и украшений не носит и не возражает, если хозяин приведет другую. Счастливец Берг!
Точно по дьявольскому закону подлости раздался звон дверного колокольчика. Дуся насторожила уши и одним прыжком взлетела с насиженного места. Лейда Карловна поспешила вслед за ней, уже догадываясь, кто явился в сей поздний час.
Дуся завыла, застонала, запрыгала у входной двери, бросаясь на нее всей грудью.
- Берг, - безошибочно сказал Путиловский.
Иван Карлович всем своим видом напоминал трость камышовую, ветром колеблемую. Дуся протиснулась сквозь узкую щель открываемой двери и бросилась Хозяину на впалую от ночных бдений грудь. Подвывая от неразделенной любви, она вылизала ему все лицо и шею. Кожа Берга приобрела болезненную мокроватость, точно беднягу пробил смертный пот. По этой причине с него, несмотря на борьбу и возражения, сняли шинель, дали в руки бокал и направили к креслу, куда Берг и выпал, точно в осадок.
Макс безо всякой боязни и с внутренним ликованием наблюдал эту картину. Опытное животное понимало, что сейчас его врагиню посадят на унизительный для любой твари, кроме собаки, поводок и уволокут отсюда на несколько дней. Он пытался вычислить интервалы отсутствия Дуси, но они были какие-то неравномерные. Не мог же Макс догадываться о первопричине - баронессе Лидии. Это было выше даже Максова сознания.
- Иван Карлович, что вы думаете о посылке эскадры в Японское море? - вопросил Франк эксперта по вооружению.
И хотя Берг в последние дни совсем не думал о русско-японской баталии, поскольку не хватало ни времени, ни сил, ни желания, он все-таки встрепенулся и выдал Франку все секретные сведения российского военно-морского вооружения. Если бы Франк обладал нормальной мужской памятью, он бы мог неплохо заработать на всю оставшуюся жизнь, продав сказанное японскому адмиралтейству. Но к счастью для России, знакомых японцев у Франка не было, как не было и памяти на эти самые технические штучки.
- Сейчас туда идет "Петропавловск", новейшее вооружение, он покажет этим воякам, что значит современный линейный корабль! У меня там служат два приятеля, командуют орудиями главного калибра.
Тут Бергу впервые пришла в голову спасительная мысль, как избавиться от нескромного предложения баронессы: надо срочно записаться добровольцем на дальневосточный фронт и там храбро сложить голову. Да, так он и сделает! Это избавит его от мучений, барона - от смерти, а баронессу - от позора каторги.
Выпили за победу русского оружия. На душе стало хорошо, точно своим действием они как-то приблизили эту победу. Такое состояние души в последнее время наблюдалось повсеместно на Руси: взрослые мужчины, вместо того чтобы личным примером увлекать солдат в атаку на позиции микадо, пили немеряно, и все за одно - за быстрейшее поражение японцев. Если бы японцы знали все это, то война была бы ими проиграна сразу же. Но, видать, у них была хорошо поставлена цензура, они ничего не знали и продолжали строить успешные козни Куропаткину.
- Если не выиграем, будет плохо, - опять принялся за старое Франк. - Помяните мое слово, после японцев придется воевать вам!
Берг удивился и заинтересовался:
- Как это, как это?
- Да вот так это. Я сегодня ходил на скачки. Так представьте себе, открываю программку - батюшки светы родные! Клички лошадей, специально запомнил, Анархист, Бомбист, Баррикада и Динамит! Вот вам крест!
- Ну и что? - пожал плечами Путиловский и подлил Бергу, ибо тот уже клевал носом и вообще был какой-то странный и вдумчивый. Даже Дусино присутствие, по всей видимости, не радовало его в должной мере.
- Как это ну и что? Это же значимое ожидание общества! Раньше скакали Генерал, Банкнота и Гусар. Они были героями. А теперь Динамит! Скачки - это нерв любого общества. Это значит одно: общественное мнение в пользу анархистов и бомбистов. И это настораживает.
- Ты на кого поставил? - в лоб спросил Путиловский - и угадал.
- Да на Динамита, - печально скрючился Франк, со вздохом вспоминая подлую кличку, обокравшую его семью на месячное профессорское жалование.
- Ну и как? - ехидно продолжил Путиловский.
- Пьеро! Я как раз хотел тебя просить о небольшой ссуде. На месяц-два... три максимум!
- Понятно. - Путиловский отсчитал две "ка-теньки". - Этого достаточно?
- И не говори Кларе! - Жертва общественных устремлений сразу повеселела. - Ну-с, давайте на посошок!
Идея показалась настолько плодотворной, что посошок растянулся еще на несколько верст длиной, так что Макс вздохнул свободно только через полчасика, когда ушли все гости и в квартире перестало едко пахнуть псиной. Запах еще останется дня на три, но это будет уже воспоминание. Хотя, подумал Макс, иногда ему не хватает Дуси. Все-таки к плохому быстро привыкаешь...
Лейда Карловна принесла Путиловскому ночной травяной настой и поставила его на тумбочку.
- Я фот что фам сказу. Эта Туся - японская сопака. Она хочет съесть нашего Максика. Если она бутет его опижать, я ее сама у пью!
Путиловский, уже лежавший под одеялом, заулыбался. Общество поляризуется на глазах, даже кошачье-собачье. Коньячные мысли медленно текли в голове, принимая причудливо-сонливые очертания. Вот Дуся с узкими глазами и в кимоно гонится за Максом, который одет в полевую российскую форму... "Забавно!" - подумалось Пу-тиловскому, и это была последняя мыслишка. Далее он провалился в сон.
* * *
- Ничего страшного, господа, я верю в счастливые цифры! - Великий князь Кирилл смотрелся молодцом в боевой рубке броненосца "Петропавловск". - Если прочитать тринадцать наоборот, то получится тридцать один. Это значит, что сегодня, тридцать первого марта, все будет хорошо!
Адмирал Макаров угрюмо отвел глаза и беззвучно выругался. Впереди ожидались минные поля, и, хотя планы этих полей имелись, нельзя было исключить навигационную ошибку. Штурмана бегали вкруг боевых карт, каждые несколько минут наносили точку, треугольник ошибок и истинный курс. Таблица девиации была старой, прокрутить свежую девиацию не успели, и тут пара-другая градусов могли сыграть свою роковую роль. К тому же карты морского штаба, хотя и были точными относительно глубин и береговых очертаний, не содержали сведений о господствующих течениях в это время года.
В рубке было темно, только квадрат штурманского стола светился желтым прямоугольником да тускло горела подсветка путевых компасов. Все огни и знаки вдоль береговой линии вследствие начала военных действий были потушены, и поэтому приходилось идти исключительно по прокладке.
Прежде чем стемнело, удалось запеленговать три береговых ориентира, получить свое место с очень хорошей точностью и определить скорость бокового сноса вследствие местного течения. Теперь оставалось молить высшие силы о том, чтобы в этом проходе в ночи течение сохранялось постоянным и прокладка оставалась в пределах обычной погрешности. Это уже напоминало не обычную штурманскую работу, а какое-то ночное колдовство. Флагманский штурман, прежде чем поставить очередную точку и назвать курс следования, молился каким-то своим штурманским богам, прожевывал губами цифры, остро отточенным карандашом на полях карты чертил одному лишь ему понятные знаки и наконец выдавал единственную фразу:
- Курс семьдесят два!
Рулевой громко репетовал курс и чуть перекладывал штурвал вправо.
Макаров шептал сам себе: "Осторожнее... осторожнее..." и, не дыша, заглядывал через плечо флагманского штурмана. Минные поля на карте казались штабной фикцией, не более, но все кожей чувствовали по обе стороны броненосца подводные шарообразные бутоны на минрепах, ждущие своего мгновения, чтобы расцвести цветами смерти для любого, кто сломает хрупкие рогатые тычинки, обильно утыкавшие бока шаров.
В углу рубки, никем не замечаемый, сидел художник Верещагин и лихорадочно заполнял на-бросочные картоны своего походного блокнота. На его коленях стоял маленький керосиновый фонарик, отбрасывая дрожащий свет не далее быстро двигающейся руки художника.
Шелестел карандаш Верещагина, скрипели карандаши штурманов, и это был единственный шум, помимо шума механизмов глубоко внизу, в машинном отделении. Ход был тихий, но достаточный для того, чтобы корабль слушался руля.
Верещагин рисовал в основном очертания лиц, движения рук и характерные позы всех, кто попадал в освещенное пространство. Это были даже не художественные фразы, а просто обрывки, буквы, куски тканей и людей. Потом он все это вспомнит, перенесет на холст, а сейчас он должен успеть, пока офицеры не видят его и не принимают героических поз и значительных лиц.
Скорбное лицо штурмана, должного произнести ожидаемую цифру, от которой зависит жизнь тысячи человек, говорило больше сотни портретов, написанных в нормальной обстановке, и посему Верещагин не отрывал карандаша, из одной линии мгновенно переходя ко второй, так что картоны напоминали не то фрески Гойи, не то бред гениального сумасшедшего, поклявшегося нанести на бумагу все мгновения, секунды, минуты и часы своей сумасшедшей жизни...
- Э-э-э:.. - начал было великий князь новую фразу, но Макаров кинул в его сторону взгляд, полный такой злобы, что князь поперхнулся и от греха подальше вышел на ходовой мостик перекурить острый момент.
Море в это время года было прохладным, температура воды не поднималась выше десяти по Цельсию. От штевня броненосца отваливали небольшие буруны, вспыхивавшие в полной темноте синеватым коротким свечением. Кильватерный след светился много дольше, и по нему хорошо были видны все малейшие маневры броненосца.
В целом картина радовала сердце великого князя, в уме уже писавшего письмо государю о трудностях морской службы, об анекдотических историях, имевших место в ходе дальнего похода. Ники будет смеяться, получив это письмо. Скоро рассветет, можно будет уйти с мостика в уютную каюту без ущерба для великокняжеской репутации и записать все мысли на бумаге с гербом рода Романовых...
Далеко отсюда и по расстоянию, и по времени гигантская экваториальная циркуляция воды впервые за семь лет изменила свою пространственную ориентацию и, вместо того чтобы вращаться по часовой стрелке, стала вращаться против. Вся эта перемена заняла несколько месяцев, но имела роковые последствия для жизней миллиардов рыб, миллионов птиц и десятков тысяч людей.
Из океанских глубин перестали поступать тысячи тонн взвешенных и растворенных солей и минералов. Первыми на это отреагировали водоросли и простейшие: их просто не стало. Незамедлительно за этим стали гибнуть анчоусы, маленькие рыбки, питавшиеся этими простейшими. Гибель анчоусов означала голодную гибель птиц и людей. Печально...
Это послужило спусковым крючком и в жизни "Петропавловска", ведь изменение ориентации губительно не только для продолжения рода. Атмосферные вихри, отвечающие за весенний сезон циклонов в Юго-Восточной Азии, вследствие других граничных условий тоже отклонились сильно к югу. Прибрежные течения изменили свои привычный ход и силу. Отбойная гигантская струя воды со скоростью всего в пол-узла медленно и неотвратимо давила на левый борт "Петропавловска", вытесняя его с безопасного пути на минные поля, аккуратно расставленные японскими миноносками в согласии с планами адмиралтейства на случай войны.
Флагманский штурман этого не знал и знать не мог. Не было вблизи берегов Эквадора российских измерительных станций. Но даже если бы они и были, связать все эти факты воедино не мог ни один блестящий военный ум. Даже такой, как адмирал Макаров.
Ночное небо все из-за тех же циклонов было завешено серой низкой пеленой облаков. Дождя не было, но пронзительная сырость заставила великого князя быстро докурить папиросу и нырнуть в теплое чрево боевой рубки.
- Курс семьдесят пять, - вынес свой очередной вердикт штурман.
- Курс семьдесят пять! - эхом откликнулся старшина-рулевой и переложил руль, чуть-чуть, всего на три градуса левее.
Непослушная махина броненосца с запаздыванием в несколько минут откликнулась на движение рулей и девятиузловым ходом пошла на минные поля, обозначенные на ходовой карте россыпью красных значков, точно в этом месте заразная ветрянка одолела здоровый морской организм.
Рогатые шары тихо спали на надлежащей глубине, каждой своей рогулькой ожидая соприкосновения с любым материальным предметом, достаточно массивным, чтобы сломать выступ и тем самым запустить мгновенный механизм ликвидации мины и предмета.
Выставленные несколько месяцев назад, мины уже успели покрыться малыми обитателями глубин - рачками, ракушками, зачатками кораллов и длинными нитями водорослей. Вот и сейчас стая мальков кормилась, выщипывая тонкий зеленый слой слизи, покрывшей рогульки. Но это не мешало мине дремать.
Подводная тишина сменилась низкими басовитыми нотами гигантских гребных винтов "Петропавловска". Броненосец был еще далеко, почти на линии горизонта, но звук по воде идет в пять раз быстрее, нежели по воздуху, поэтому мальки на всякий случай кормление прекратили и переместились за мину, в теневую сторону звука.
"Петропавловск" неотвратимо приближался к границе минного поля и к той секунде, когда любой маневр станет уже бесполезным, потому что вступают в силу незыблемые законы инерции массивных тел, в особенности ежели тело обладает массой в несколько тысяч тонн броневой стали, угля, чугуна, меди и человеческих тел, составляющих малую, но решающую долю в составе боевого корабля.
- Не близко ли мы проходим, Варсонофий Матвеевич? - деликатно осведомился Макаров у флагманского штурмана. - А вдруг течение от берега? Смотрите, здесь точно ситуация, как у мыса Пакри, а там всегда сносит при сильных западных ветрах.
- Может быть, может быть... - Штурман в десятый раз читал местную лоцию. - Здесь ничего не говорится об отбойном течении... Я уж все учел! Хотя... давайте возьмем ближе к берегу. Три градуса к норду!
- Есть три градуса к норду!
Сиплый тенорок рулевого старшины заставил всех прислушаться к происходящему. Так, начальство начинает нервничать...
Броненосец стал отворачивать от минного поля, но все уже было предопределено одновременно несколькими месяцами и двумя минутами ранее. Далекое прошлое и настоящее сошлись в одной точке, поставленной карандашом штурмана с ошибкой в одну милю и три кабельтовых. Ерунда в мирное время, две минуты полным ходом...
Звенящий звук работающих винтов усиливался с каждой секундой, пока не наполнил собой все минное поле. Корпуса мин резонировали, как гигантские шаровые барабаны, словно перекликаясь друг с другом и спрашивая: "Кто это? кто это?" Но звуки не должны были привести к детонации. Мины точно дрожали в блаженном ожидании прямого материального контакта.
Стайка мальков, спасаясь от звона, пошла на глубину, прижалась ко дну, где всякая морская мелочь на всякий случай спрятала усы, жвала, клейкие нити и бахрому, стараясь уйти от неизвестного, большого и ужасного. На такую глубину не проникал даже дневной свет, однако свечение организмов, взбудораженных корпусом броненосца, было заметно.