"Точно, у Приходько голова дегенерата, приплюснута с боков, словно побывала под паровым молотом", - припомнил Фененко.
- Тильки полностью не уверен, боюсь взять грех на душу, - неожиданно закончил печник.
Следователь предложил свидетелю записать его показания следующим образом: "Я нахожу между Приходько и тем человеком удивительно большое сходство. Когда мне его предъявили, мне так и показалось, что Приходько есть именно тот человек, которого я видел 12 марта. Конечно, утверждать этого я не буду, но сходство настолько большое, что мне так и хочется сказать, что я видел Приходько 12 марта".
- Дюже схож, це так! - кивнул головой Ященко.
Следующим в камеру судебного следователя ввели самого Луку Приходько. Глядя на него, Фененко нашел, что со времени их последней встречи переплетчик очень изменился. Жидкая бороденка была обрита, закрученные в кольца усы печально обвисли, лицо было мокрым от слез. Он шел спотыкаясь, словно слепой, и высокий, атлетического сложения агент Выгранов придерживал его за плечи. Когда агент усадил переплетчика в кресло, тот обмяк, низко опустив черную голову.
"Почти наверняка передо мной убийца, - размышлял Фененко, - злодей, чудовище! И что же? Иных чувств, кроме жалости, он во мне не вызывает. Ох, эта раздвоенность! Я ему сострадаю, но по долгу службы вынужден допрашивать, запутывать его, добиваться полного признания. Если он сейчас начнет исповедоваться и изольет все, что у него на душе, я должен буду внести в протокол каждое его слово, чтобы оно попало в обвинительный акт".
- Лука Приходько, - обратился он к подозреваемому, - признаете ли вы, что рано утром марта 12-го дня сего года находились в местности, именуемой Загоровщина, где вас видел свидетель Ященко?
Лука выдавил из себя несколько рыдающих звуков. Ничего нельзя было разобрать. Агент Выгранов наклонился к его уху и гаркнул:
- Говори, скотина, когда тебя господин следователь спрашивает!
- Сыскной агент, что вы себе позволяете, - вскипел Фененко. - Зачем вы стоите за спиной подозреваемого? Выйдите вон из камеры. И вы, господин пристав, будьте любезны, не смущайте допрашиваемого. Оставьте нас наедине.
- Понятно-с, понятно-с, не извольте беспокоиться, - заторопился Красовский, заговорщически подмигивая следователю.
Фененко подал Приходько стакан воды из графина. Переплетчик благодарно взглянул на следователя.
- Не бойтесь, - участливо говорил Фененко. - Никто не смеет вас запугивать. Знаете, Приходько, я не могу поверить, что вы, человек, в сущности, не злой, сами решились на преступление. Вас кто-то вовлек, кто-то воспользовался вашей бесхарактерностью. Я слышал, что у вас есть отец, братья. Может быть, они заставили вас?
- Пан добрый! - по лицу Приходько катился град слез. - Луке виселицы не миновать, така у меня планида. Тильки батьку и братьев не чипайте. Нехай меня одного повесят.
Фененко подумал, что убийца напрасно боится виселицы. В России казнят только политических! За попытку, за одну только попытку теракта против Ваньки Каина военный суд отправил на эшафот семь чудных юношей и девушек! Зато к уголовным преступникам российские законы гораздо снисходительней. За зверское убийство ребенка Приходько отделается десятью-двенадцатью годами каторги.
Между тем рыдания Приходько перешли в настоящую истерику. "Это у них семейное. Жена тоже припадок устроила. Не мешало бы направить их на психиатрическую экспертизу", - подумал Фененко. Поняв, что сегодня допрашивать Приходько бесполезно, следователь крикнул сыщиков. Агент Выгранов увел рыдающего переплетчика, а пристав Красовский поинтересовался:
- Ну как, Василий Иванович, убедились?
- Полной уверенности нет, - пожал плечами Фененко. - Меня в особенности смущает алиби Приходько. Ведь начальник сыскного отделения Мищук определенно установил, что весь день 12 марта Лука Приходько провел в переплетной мастерской. Получается, что он никак не мог быть утром около пещеры.
- Шишки еловой ваш Мищук не установил, - хохотнул Красовский. - Поверил на слово работникам мастерской. И это называется сыщик! Изволите видеть, переплетная мастерская принадлежит некому Колбасову, старику, пребывающему под каблуком своей молодой супруги. По моим сведениям, Лука сожительствует с женой старика. Она старается выгородить своего любовника. Другие переплетчики тоже держат руку молодой хозяйки. Но стоило мне разъяснить работникам, в какую историю их впутали, как они пошли на попятную. Теперь они не подтверждают алиби Приходько. Подозреваю, что именно Колбасова и подбила Луку на преступление.
- Зачем? - недоумевал следователь. - Кому помешал мальчик? В чем вообще мотив этого дикого преступления?
- Мотив корыстный. Теперь иных и не бывает, - убежденно сказал Красовский. - Когда я начинал по сыскной части, многие преступления совершались из ревности, мести, вообще, под воздействием чувств-с! А сейчас какие чувства? Жены предаются разврату с дозволения законных супругов, матери торгуют невинностью дочерей. Упаднический век-с! Извольте видеть, мать убитого прижила ребенка вне брака от мещанина Феодосия Чиркова, коему перешли в наследство двухэтажный дом и усадьба. Феодосий был форменным забулдыгой, в пятом году ушел добровольцем на японскую войну. С тех пор о нем ни слуху ни духу, наверное, сложил буйную головушку на маньчжурских сопках. Но перед отъездом он решил обеспечить своего незаконнорожденного ребенка и положил в банк капитал на его имя. Лука Приходько откровенно говорил своим родственникам, что женился на беспутной Александре исключительно ради этих денег. Он мечтал открыть собственное дело, возможно, на паях со своей любовницей Колбасовой. И вдруг деньги уплывают из рук! Пасынок поступил в Софийское училище. Тетка мальчика уговорила сестру потратить капитал на оплату дальнейшей учебы Андрюши. Натурально, Приходько озверел. Впрочем, я вам так скажу, Василий Иванович. Даже без выяснения семейных дел, я бы стал искать убийц среди шорников или переплетчиков. По характеру ран видно, что орудовали швайкой или переплетным шилом. Я собираюсь арестовать отца и братьев Луки Приходько. Все они переплетчики, все зарились на Андрюшин капитал.
- Возможно, вы правы, - задумчиво протянул следователь. - Но зачем Луке понадобилось подвергать пасынка столь зверским мучениям?
- Не иначе, под ритуал расписал.
Фененко с уважения глянул на Красовского. Надо признать, на полицейских иной раз снисходит просветление. Но у следователя еще оставались сомнения. Ведь чтобы подделать убийство под ритуал, нужно было обладать специальными познаниями? Откуда они у переплетчика? Он задал этот вопрос приставу и получил неожиданный ответ.
- Черносотенной литературы начитался. Приходько ведь член Союза русского народа. Мы изъяли у него ворох вырезок о ритуальных убийствах. Полюбопытствуйте.
Фененко впился глазами в мелкие строки. С первого взгляда можно было определить, что вырезки были из черносотенных газет. Отпечатанные на скверной дешевой бумаге, они даже внешним видом вызывали омерзение. Следователь прочитал статью из "Русского знамени", представлявшую собой обращение к русским детям: "Милые, болезные вы наши деточки, бойтесь и страшитесь вашего исконного врага, мучителя и детоубийцы, проклятого от Бога и людей - жида! Как только где завидите его демонскую рожу или услышите издаваемый им жидовский запах, так и метнитесь сейчас же в сторону от него, как бы от чумной заразы". Черносотенная "Гроза" писала: "На теле мальчика найден волос из бороды. По этому волосу, похожую на свойственную жидам шерсть вместо волос, определено, что убийца был жид". Следователь наткнулся на свою фамилию: "Предать суду господ Брандорфа и Фененко надлежит для того, чтобы сразу пресечь склонность к жидовству со стороны других чинов судебного ведомства". Глаза устали от слепого шрифта.
- Приходько вырезал такие статейки? - поморщился Фенеко.
- И статьи вырезал и выписки делал. Взгляните, какую записку мы нашли при обыске в переплетной мастерской.
Красовский передал следователю узкую полоску бумаги. Фененко сощурился, но написанные бисерным почерком буквы расплывались перед глазами. "Пора к окулисту", - мельком подумал он. Красовский пришел ему на выручку.
- В записке говорится, что височные кости располагаются там-то и там-то. Я справлялся у медиков, это как раз то место, куда Ющинскому нанесли глубокую проникающую рану.
- Н-да, Лука Приходько основательно подготовился к преступлению. Что же, теперь его вина почти несомненна, - согласился следователь.
Оставшись один в камере, Фененко подумал, что Красовский при всей его полицейской ловкости не сумел определить истинную подоплеку преступления. Завещанные мальчику деньги, если и играли какую-то роль, то скорее всего подсобную. За спиной Луки Приходько стояли черносотенцы, которые хотели лживым обвинением спровоцировать еврейский погром. Из Киева волнения неизбежно перекинулись бы на всю черту оседлости, что позволило бы властям ввести положение о чрезвычайной и усиленной охране. А вслед за тем - усиление репрессий, разгон и без того бесправной Государственной думы, закрытие оппозиционных газет. "Сожалею, господа черносотенцы, - усмехнулся Фененко, - но ваш заговор будет сорван. Пусть я скромный винтик судебной машины, но честью не поступлюсь и выведу вас на чистую воду!"
Глава восьмая
13 июля 1911 г.
Прокурор киевской судебной палаты Чаплинский завершал докладную на имя министра юстиции. "Судебным следствием добыты важные доказательства причастности к убийству малолетнего Андрея Ющинского его родственников, в частности отчима Луки Приходько, - писал он, энергично макая перо в серебряную чернильницу. - Из числа вещей, отобранных при обыске у означенного Приходько, обращает на себя внимание записка, заключающая в себе описание строения черепа и расположенных на черепе артерий и швов у взрослых людей и детей. Приведенные данные послужили основанием к аресту в порядке дознания Луки Приходько, его отца и двух братьев, подозреваемых в причастности к преступлению. В настоящее время исполняющий должность судебного при Киевском окружном суде следователя Фененко ведет интенсивные допросы подозреваемых".
Поставив точку, Чаплинский скривился от неприятного жжения в животе. Позавчера он засиделся в Дворянском клубе, рассказывал анекдоты, и имел успех. Особенно смеялись над сценкой приезда старого еврея в Киев. Идет еврей по вокзалу с большим тюком, останавливает одного приличного господина и спрашивает его: "Милостивый государь, не откажите в любезности сказать, как вы относитесь к евреям?" - "О, я очень уважаю евреев!" - "Благодарю вас, милостивый государь!" Идет дальше, спрашивает еще одного господина и получает ответ: "Я в восторге от ума и предприимчивости евреев!" Благодарит, идет дальше, задает тот же вопрос еще одному пассажиру и слышит в ответ: "Ненавижу жидов!" Еврей горячо жмет ему руку и говорит: "Вы первый честный человек, которого я повстречал. Не могли бы вы присмотреть за моими вещами, пока я отлучусь?"
К несчастью, за приятным разговором и анекдотами Чаплинский, кажется, перебрал с вином и закуской. Пилось легко, но ночью в животе забурлило. Утром пришлось приглашать домашнего врача, который прописал порошок. Прокурор принимал лекарство второй день, но не испытывал ни малейшего облегчения. В животе пекло, во рту отдавало тухлым яйцом. "Шарлатан! - выругал врача Чаплинский. - Надо проконсультироваться у профессора". Обидно, что большинство посетителей Дворянского клуба без малейшего ущерба для здоровья мешали в своих бездонных утробах шампанское с горилкой и закусывали все это бесчисленным количеством блюд. "Лайдаки! - морщился прокурор. - Лет двести назад вас к Чаплинским и на порог бы не пустили!"
Плохое самочувствие мешало как следует заниматься служебными делами. Между тем Чаплинский твердо решил сделать карьеру на судебном поприще. Слово "карьера" он произносил с особенным придыханием, недоумевая, почему о карьеристах было принято говорить недоброжелательно. Ради карьеры он перешел из католичества в православие, а едва добившись прокурорства в киевской судебной палате, он уже начал задумываться о следующей ступеньке. Конечно, он понимал, что ему, как поляку, трудно рассчитывать на пост министра юстиции, но попасть на должность товарища министра или, на худой конец, получить назначение обер-прокурором кассационного департамента Правительствующего Сената было вполне по силам. Впрочем, до кресла в Правительствующем Сенате было еще далеко. Пока что предстояло показать себя крепким прокурором палаты, тем более что его предшественник порядком распустил подчиненных. Накопились настоящие завалы дел, с которыми Чаплинский разбирался с утра до вечера. Между тем нельзя было отказаться от светской жизни, визитов, поддержания нужных знакомств. Из-за нехватки времени он не мог уделить должного внимания надзору за расследованием убийства Ющинского, даже зная, как интересуются данным делом в Петербурге.
Прокурор понимал, что министр юстиции Щегловитов не прочь придать расследованию ритуальный крен. Вице-директор Лядов сказал об этом прямым текстом. Было бы глупо портить отношения с министерством, но столь же неразумным было бы связать свое имя с заведомо провальным процессом. Экспертиза профессора Сикорского произвела на прокурора сильное впечатление, но не убедила окончательно. Он допускал, что изуверская секта могла в давние времена свить гнездо в глухом еврейском местечке среди невежественных и фанатичных обывателей. Однако невозможно было представить, чтобы подобное имело место в начале двадцатого века в Киеве, университетском городе, где сосредоточено образованное еврейское население, где выходят еврейские газеты и журналы!
Поэтому, едва только обнаружились улики против Луки Приходько и его родни, прокурор поспешил доложить министру, что убийство произошло из-за денег, оставленных Андрею Ющинскому его отцом. Прокурор утешал себя, что министр юстиции еще поблагодарит его за то, что он уберег его от весьма опрометчивого шага.
Чаплинский передал черновик дежурному канцеляристу.
- После перепечатки принесите мне на подпись. И извольте проследить, чтобы не было ни единой помарки, потому что бумага предназначена для глаз его высокопревосходительства.
- Будет исполнено, ваше превосходительство, - поклонился чиновник. - Осмелюсь доложить, провизор Фильдбенгаген испрашивает аудиенцию у вашего превосходительства.
- Предложите ему изложить прошение в письменном виде. Хотя нет! Говорите, провизор? Пусть зайдет.
Через минуту дежурный ввел в кабинет прокурора солидного пожилого немца. Чаплинский любезно предложил ему присесть. Провизор важно кивнул головой, долго усаживался на стуле, вынул клетчатый платок, тщательно протер им пенсне, сложил платок - все это с хватающей за душу медлительностью. Когда он, наконец, устроился, Чаплинский спросил:
- Вы провизор? Хочу с вами посоветоваться. Доктор прописал мне порошок, но от него ни малейшего проку. Я боюсь, не спутали ли части при изготовлении?
Провизор взял рецепт, прочитал его от первой буквы до последней, потом медленно произнес:
- О, эфто есть рецепт лекарства от катар желудка.
- Я знаю. Правильно ли изготовлен порошок, вот что меня волнует?
- О, эфто никак нельзя сказать бес специальный химический анализ.
"Тупоголовый немец"! - выругался про себя Чаплинский и, пряча порошок в ящик стола, сказал: - Я чрезвычайно занят, прошу изложить ваше дело как можно короче.
Провизор достал из внутреннего кармана сюртука сложенную вчетверо бумажку, развернул ее, поправил сползшее пенсне, откашлялся и начал читать. Из-за сильного немецкого акцента Чаплинский не смог разобрать ни слова и попросил у провизора бумажку.
- О, пошалюста!
Бумажка оказалась вырезкой из "Утра России", органа московских прогрессистов. В заметке говорилось: "Все данные к тому, что убийцы Андрея Ющинского обнаружены, налицо. Арестовано пять лиц, между ними: отчим и двое дядей убитого и брат отчима. Двое из них принадлежат к числу активнейших членов местного Союза русского народа". Далее газета сообщала, что главной уликой послужила выписка, в которой упоминалась височная кость. Статья кончалась призывом: "Арест простых исполнителей убийства недостаточен. Следственной власти необходимо проследить все нити вопиющего киевского дела, обнаружить духовных отцов и руководителей этой изуверской черносотенной шайки, позорящей русский народ".
- Прихотько есть думкопф. В мой фатерланд он не годен даже в подмастерье. Но он не есть виноват.
- Позвольте решать этот вопрос судебным властям. Если вы не имеете сообщить ничего нового, то прошу покорно меня извинить, - прокурор привстал с кресла, давая понять, что аудиенция закончена.
Озадаченный визитер поднялся и медленным шагом направился к двери. Взявшись за начищенную медную ручку, он застыл в дверях, собираясь со своими неповоротливыми мыслями. Наконец, он произнес:
- Я сомневайся, чтобы эфтот думкопф Прихотько учился в гимназий и знает из латынь.
Чаплинский, не отрываясь от бумаг, с добродушным юмором заметил, что он тоже сомневается, что Приходько получил классическое образование. Лишь спустя несколько секунд до него дошел смысл сказанного. Он остановил провизора, уже закрывавшего за собой массивную дубовую дверь, и спросил, при чем тут латинский язык?
- Саписка на латынь, - пояснил немец.
Тут уж прокурор отложил в сторону бумаги и попросил провизора объясниться.
- Я сам писать саписк. "Os temporalе", - звучно продекламировал немец, - на латынь эфто есть височная кость.
По словам провизора, он отдал в переплет толстый медицинский справочник, в котором было множество "саписок" - закладок с латинскими терминами. В мастерской их вытряхнули на пол, где при обыске они были обнаружены становым приставом Красовским. Как раз в это время провизор пришел забрать свой справочник. Красовский показал ему несколько закладок и попросил перевести латинские термины.
- Я отвечай: "Эфто ест scapula - по-русски лопатка". Пристав говорит: "Не нужна лопатка. Что написано уф другой саклатка?" Я говорю: "Os femoris" - бедренная кость. - "О, нет! Не подходит. Что уф следующей?" Я объясняй, что "Оs temporale", то есть височная кость. Он говорит: "О, эфто ест то, что нам надо". Я говорю: "Эфто есть мой сакладка и остальной тоже есть мой, все выпал из мой книга". Он говорит так грубо: "Ступайте, вы нам больше не нужны".
Провизор был до такой степени взволнован бесцеремонностью станового пристава, что ушел домой, забыв, зачем приходил в переплетную мастерскую. На следующий день он спохватился и вернулся за справочником. Хозяин мастерской Колбасов пожаловался ему, что его работников едва не забрали в участок, когда они заикнулись, что Лука Приходько весь март месяц не отлучался от своего верстака. Пристав пригрозил арестовать их за соучастие в убийстве.
- Но меня он арестовать не может. Я есть германский подданный, у меня есть консул уф Киеф. Я говорю, что Прихотько - думкопф, болван, но он не есть убийца, - закончил взволнованный провизор.