- Вот как! Ловко! Знаете, я сейчас поговорю по телефону с двумя-тремя общественными деятелями, а вы не сочтите за труд подождать меня. Закажите тут что-нибудь, - адвокат вытер салфеткой тугие красные губы и быстрыми шагами вышел из буфета.
Бразуль свистнул лакею и неуверенно сказал:
- Э… любезный! Арнольд Давидович распорядился записать на его счет.
Лакей почтительно осклабился, протянул карту.
- Рекомендую филе белой куропатки или желаете жюльен-с?
И хотя Бразуль знал, что угодливый лакей на самом деле презирает "бутербродников", как называли репортеров за привычку есть и пить на чужой кошт, он не без удовольствия составил меню. За соседним столиком несколько адвокатов отмечали удачное выступление коллеги, защищавшего отставного полковника, который вместе с приятелем учинил скандал в Купеческом саду. Адвокат самодовольно повторял свою пламенную речь:
- Я описал картину дебоша в следующих словах: "Звуки труб полкового оркестра, играющего в саду, напомнили старому воину боевой марш, а нависшие облака и грозовые тучи дым орудий. Все это смешалось воедино, вино возбудило старческие героические силы. Оба друга, придя в военный экстаз, ринулись на буфет и штурмом взяли его!"
- Оправдали?
- Конечно!
Под громкий хохот и шутки адвокатов Бразуль отведал заказанные блюда. Когда он доедал десерт, в буфет вернулся Марголин.
- Вот что, Степан Иван, прихвачу-ка я вас с собой. Вы нам можете очень и очень пригодится. Я уже протелефонировал Льву Израилевичу и попросил его срочно собрать виднейших представителей еврейского общества.
- Вы изволили телефонировать самому Бродскому? - переспросил журналист.
- Конечно, а что в этом удивительного?
После кончины Лазаря Бродского главным в семье остался Лев Бродский. О нем отзывались как о человеке, далеко уступавшем старшему брату. Порой его даже называли чудаком, но только потихоньку и за глаза, потому что Лев при всех своих чудачествах был царем среди киевских коммерсантов. Бродские имели несколько дворцов в Киеве. Большинство киевских воротил жили в Липках, великолепном уголке природы, заботливо сохраненном в большом городе. Липки, начинавшиеся от Мариинского сада и царского дворца, издавна считались аристократическим местом. Когда-то его населяло дворянство, важные чиновники и богатые помещики, а в последние десятилетия титулованную знать сменили банковские воротилы и промышленники. Среди нуворишей, потеснивших столбовое дворянство, были Марголины. Они выстроили роскошный особняк в Липках, но их дом был дочиста разграблен и сожжен в ходе погрома октября 1905 года, когда киевские улицы оказались во власти разнузданной толпы. Дворец Бродского тоже едва не разделил участь особняка Марголиных. К нему уже направлялась толпа погромщиков, когда генерал-губернатор направил роту солдат для охраны владений сахарозаводчика. Случился казус - сын Бродского, двадцатилетний студент, вооружился винтовкой и, приняв солдат за погромщиков, наповал убил поручика, командовавшего ротой. Магнату пришлось изрядно похлопотать: он лично ездил выразить сожаление родителям убитого и назначил им денежное пособие. В обществе об этом деле судили по-разному, чаще оправдывая поступок сына миллионера, так как войска действительно часто помогали громилам. Для еврейской же молодежи Бродский стал героем.
К удивлению Бразуля адвокат велел шоферу автомобиля ехать на Прорезную улицу. Когда "Рено" свернуло с Крещатика на Прорезную и остановилось у дома Льва Бродского, журналист с недоумением подумал, по какой причине богатейший капиталист Киева выбрал для жительство такое шумное место. Прорезная, названная в память о дороге, прорезавшей старокиевские укрепления, всегда была полна народа. По рельсам стучали колеса трамвая, по мостовой в обе стороны катили экипажи, по тротуарам спешили прохожие.
Пока они поднимались по лестнице, устланной мягкими зелеными коврами, журналист обратил внимание на потемневшие полотна, висевшие на стенах. Киевские сахарозаводчики коллекционировали картины европейских художников. Терещенко приобрел несколько полотен кисти Рубенса и Веласкеса, да и другие магнаты от него не отставали. Хозяин дома любезно встретил Марголина на верхней площадке лестницы. Не знай журналист, что перед ним сам Бродский, он ни за что не догадался бы, что этот скромный человек ворочает десятками миллионов. Своей бородкой клинышком и одутловатыми щеками коммерции советник Бродский напоминал средней руки чиновника или управляющего помещичьим имением.
- Шолом алейхем, Лев Израилевич!
- Шолом! Давненько вас не видел!
Журналист также удостоился пожать руку самому Бродскому. И сколько он ни убеждал сам себя, что честное рукопожатие бедного труженика значит больше, чем снисходительно поданные два пальца миллионщика, его спина невольно согнулась в почтительном поклоне. Между тем Марголин решил развлечь сахарного короля.
- Лев Израилевич, не желаете хохму? Надеюсь, господин репортер знает, что по-еврейски хохма - это "мудрость", нечто в роде назидательной истории. Ваш покорный слуга ездил в Одессу на юбилей одного заслуженного юриста, можно сказать, моего учителя и наставника. На банкете уважаемого юбиляра попросили вспомнить что-нибудь особенно примечательное из его сорокалетней адвокатской практики. Он подумал и ответил: "Больше всего мне запомнилось, кая я выиграл три суда". Кто-то из присутствующих заметил: "Позвольте! Вам ведь случалось выигрывать шесть или даже семь судов подряд". - "О, я вовсе не о тех судах говорю! Однажды за карточным столом я выиграл три суда у директора Русского общества пароходства и торговли".
Бразуль сообразил, что адвокат не случайно рассказал эту хохму Бродскому. Сахарозаводчик слыл азартным игроком и во время заграничных вояжей спускал в казино целые состояния. В Киеве он организовал закрытый клуб "Конкордия", куда допускались только самые доверенные лица. Члены клуба собирались в доме Бродского, и там шла серьезная игра.
- Загляните как-нибудь к нам в "Конкордию", - с усмешкой пригласил Бродский. - Кто знает, вдруг вам выпадет счастливая карта и вы пополните ваше общество судоходства по Днепру двумя-тремя судами.
- У вас собираются опытные игроки. Боюсь лишиться последних пароходов!
- Вы же гоняете пароходы себе в убыток. Признайтесь, проучили мы вас. Даже французские булки не помогли!
В Киеве несколько пароходных компаний конкурировали друг с другом и однажды до того увлеклись, что довели плату за проезд в третьем классе до пятака. Потом плата снизилась до алтына. Наконец, одна компания в стремлении переманить пассажиров пообещала бесплатный перевоз. Но конкуренты не дремали и тут же объявили, что не будут взимать плату с косарей и прочего рабочего люда, а сверх того, каждому воспользовавшемуся их услугами выдадут булку белого хлеба.
- Нет, булок больше не будет. Чуть не разорились! Спасибо за науку! Кстати, хотел спросить. В вашем клубе регулярно играет Григорий Григорьевич Богров. Сегодня я видел его сына. Он весь во власти черной меланхолии. Нельзя ли оказать ему протекцию, а то у отца руки никак не дойдут.
- Отчего же не оказать протекцию достойному молодому человеку, - кивнул головой Бродский и воскликнул. - А вот и рабби!
По лестнице поднимался казенный раввин Аронсон. Хозяин почтительно приветствовал раввина библейским изречением "Барух хаба", то есть "Благословен пришедший", и услышал ответное: "Барух ханимца" - "Благословен пребывающий здесь". Бродский предложил всем перейти в свой кабинет, усадил раввина в мягкое кресло, а сам занял место у дверей, встречая и приветствуя гостей. Вскоре обширный кабинет заполнили видные представители еврейского общества. Со всех сторон звучало: "Шолом", "Алейхем шолом". Журналист знал в лицо почти всех банкиров и промышленников, но ни с кем из богатеев не был знаком лично. Единственным, кого он встречал раньше, был адвокат Марк Виленский, которого Марголин запанибрата называл Марой. Стоя в уголке кабинета, Барзуль с любопытством наблюдал за гостями Бродского. Они разбились на группы и громко беседовали, усердно размахивая руками. Бразуль подумал, что еврея, даже самого воспитанного и образованного, всегда можно распознать по бурной жестикуляции и быстрой речи. Это навсегда, этого не изменишь никакими университетами. Последним в кабинет со словами извинения на устах вошел Марк Зайцев. Очевидно, все приглашенные были в сборе, потому что после его прихода Бродский откашлялся, попросил внимания и предоставил слово Марголину.
Адвокат, приняв картинную позу, произнес краткую вступительную речь:
- Вчера ночью был арестован Менахем Мендель Тевьев Бейлис, приказчик кирпичного завода, принадлежащего присутствующему здесь Маркусу Ионовичу Зайцеву. С великого праздника Пейсах наши ненавистники раздувают ритуальное дело. Поскольку меня довольно долго не было в Киеве, я не знаю всех подробностей. В связи с этим, я позволил себе пригласить на наше собрание Степана Ивана Бразуля-Брушковского, журналиста прогрессивной газеты "Киевская мысль", на страницах которой мне случается публиковать свои размышления о текущем политическом моменте. Наш друг собрал интересный материал.
Все взоры устремились на Бразуля. Поначалу он заикался от волнения, но вскоре оправился, и его речь потекла гладко и безостановочно. Он коснулся соперничества между сыщиками Мищуком и Красовским. Когда он упомянул о визите в Киев вице-директора Лядова, известного своей близостью с министром юдофобом Щегловитовым, сам Бродский подался вперед, стараясь ничего не пропустить. Воодушевленный общим вниманием, репортер постарался мобилизовать все свои ораторские способности и закруглил речь витиеватой фразой:
- Ныне черносотенцы день и ночь корпят над тем, дабы добиться выгодных им показаний от детей Веры Чеберяк. Выдержат ли дети - вот в чем вопрос, как вопрошал герой бессмертной трагедии!
Не успел он закончить, как адвокат все разом заговорили. Некоторое время в кабинете Бродского стоял такой гвалт, какого нельзя было услышать на местечковом рынке. Наконец, беседой овладел раввин Аронсон.
- Знаю, найдутся люди, которые скажут, что я казенный раввин, чиновник, поставленный от правительства. Но даже казенный раввин обязан сказать от имени всего еврейства. Опять несчастье на наши головы! Опять кровавый навет - алилат дам. Не время пререкаться, ибо сейчас аунус нефошос - смертельная опасность для еврейской души! Талмуд предписывает в таких случаях отложить все дела и сделать все возможное для спасения еврея.
После слов раввина наступила тишина. Бродский сделал едва заметный жест рукой, и Марк Виленский быстро поднялся со своего места и вежливо предложил журналисту перейти в курительную. Нетрудно было догадаться, что собравшееся в кабинете Бродского общество предпочло обсуждать свои дела без посторонних ушей. Виленский отвел журналиста в отделанную палисандровым деревом курительную комнату. Бразуль решил, что его оставили без присмотра, но в дверном проеме возник лакей с подносом и ловко сервировал низенький столик перед оттоманкой. Украдкой взглянув на дно серебряной сахарницы, Бразуль с некоторым удивлением обнаружил клеймо фирмы Карла Фаберже. В ювелирном заведении Маршака на Крещатике подобная сахарница стоила рублей шесть. Вещи шли ходко, помогало звание поставщика императорского двора. Однако люди со вкусом и достатком посуду от Фаберже не покупали, предпочитая старинное фамильное серебро. Очевидно, сахарницу следовало отнести к многочисленным чудачествам сахарного короля. Он потратил миллионы на благотворительность, в том числе на покупку здания театра Соловцова, но при этом завел тяжбу с городскими властями, требуя арендную плату в размере десяти рублей в год за пользование лестницей, ведущей к театру. Бродский был влиятельнее генерал-губернатора, но при этом усердно хлопотал о чине статского советника, который мог выслужить любой правитель канцелярии или даже учитель гимназии.
Приблизительно через час, когда Бразуль уже и кофе выпил и на оттоманке полежал, в курительной комнате появились Марголин и Виленский.
- А, вот вы где кейфуете! Отчего же не попросили кальян?
Марголин был возбужден и радостно потирал руки. В кратких словах он сказал, что еврейская община решила создать комитет по спасению Бейлиса. В комитет вошли Аронсон, Гальперин, Зайцев и они с Марой. По подписке были собраны деньги. Правда, как посетовал Марголин, жертвовали туго.
- Ну, ну! Сорока тысяч для первого раза достаточно, - возразил Виленский. - Потом доить будет легче. Однако тише! Сюда идет старик Гальперин.
Действительно в курительную комнату вошли Гальперин и Зайцев. Коммерции советник Гальперин, если не по размеру капитала, то по размаху операций, мог посоперничать с Бродским. Рафинадом с его заводов торговали по всей России и даже за границей вплоть до далекой Норвегии. Негоциант жил в Липках в роскошном палаццо, построенном в стиле Высокого Возрождения. Евреи не имели собственного дворянства, но аристократия, хотя и без официальных титулов, у них всегда существовала. Гальперин принадлежал к знатному еврейскому роду, давшему немало раввинов и знатоков талмуда. Он был образованным человеком, состоял попечителем Фундуклеевской женской гимназии и, в то же время, любил щегольнуть длинной талмудической цитатой. Гальперн обратился к адвокатам со словами на древнееврейском. Они недоуменно переглянулись, после чего Марголин с некоторым смущением произнес:
- Мойша Беркович, я до тринадцати лет брал уроки древнееврейского, но, признаться, помню только алфавит.
- Эх, молодежь, молодежь укоризненно покачал головой Гальперин. - Все науки превзошли, на всех языках разговариваете, а нашего доброго еврейского, на котором написана святая Тора, не знаете! Не примите за обиду, но я желаю узнать, как вы собираетесь распорядиться средствами, собранными для защиты несчастного Бейлиса. Как никак, он приказчик моего племянника.
Гальперин вступил в брак с Шифрой Зайцевой. Подобные браки по расчету были распространены в среде киевских воротил. Богачи брали в жены дочерей своих компаньонов и объединяли капиталы. Всех крупных промышленников и финансистов черты оседлости связывали сложные родственные узы. Гальперин считал своим долгом опекать племянника по женской линии, хотя Зайцеву было уже за пятьдесят лет.
- Часть средств пойдет на формирование благоприятного общественного мнения, - пояснил Марголин. - Нельзя допустить, чтобы дело решалось келейно. Надо остановить на нем зрачок мира.
- Так, таки да! - кивал головой Гальперин. - Вижу, молодежь усвоила новые веяния, таки да. Но я так скажу: келейно уладить дельце было бы совсем неплохо. Кто сейчас расследует убийство?
- Следователь по важнейшим делам Фененко, а надзор осуществляет прокурор судебной палаты Чаплинский.
- Рибона шель олом! Создатель мира! Таки куда вы забрались! Прокурор судебной палаты! Якая важная птица! Только я вам так скажу, молодые люди: с вельможным паном приятно вести благородный разговор, а гешефт надо делать с самым маленьким человечком. Ежели у вас судебная тяжба, то прямиком идите до канцелярского служащего. Ничтожный писарек все так оборудует, что никакой прокурор не подкопается. Насколько я понимаю, полицейский розыск ведет пристав Красовский. Невелик чин, а все в его руках. Красовский - личность небезызвестная. Взяточник и плут, но ловкий, с ним всегда можно сторговаться. Много не запросит, у него сейчас дела швах. Из опаски положил наворованное в банк на имя жены, а та, не будь дурой, сбежала с капиталом.
- Ну и память у вас, Моисей Беркович! Даже о семейных делах какого-то пристава помните!
- На память, хас вешелоум, упаси Боже, не жалуюсь. Талмуд от корки до корки вызубрил. Тяжело было ученье, зато принесло великую пользу. В талмуде, если хотите знать, в каждой галахе, в каждой агаде больше мудрости, чем во всех университетских библиотеках. В трактате "Шабасс" сказано, что одна праведная еврейка, имея дело у судьи-гоя, принесла ему в подарок светильник. Судья решил тяжбу в ее пользу. "Да светишься ты как светильник!" - воскликнула благодарная женщина. Тогда ее брат решил показать сестре, чего стоит справедливость гоя. Он привел судье сирийского осла - подарок намного более ценный, чем светильник. Судья немедленно изменил решение. "Пришел осел и загасил светильник!" - подытожил мудрый брат.
- К чему ваша притча, Мойша Беркович?
- Мэйлэ! Ладно! - безнадежно вздохнул Гальперин. - Потолкую я лучше с управляющим заводом Хаимом Дубовиком. Он понятливый еврей, старого закала хасид, все притчи наизусть знает.
Сахарозаводчик распрощался со своими собеседниками и покинул курительную. Глядя ему вслед, Марк Виленский заметил:
- Кажется, старик прозрачно намекал на рахеш.
Рахеш, это Бразуль знал от своей жены, первоначально означало вознаграждение раввину и кантору за совершение свадебного обряда. Потом это слово превратилось в синоним взятки, без которой в черте оседлости и шагу нельзя было ступить. Старые евреи привыкли к такому положению вещей, но молодое поколение думало иначе.
- Сирийский осел в подарок! - фыркнул Виленский. - А что в самом деле! Представляю физиономию прокурора, если бы ему привели осла. Ха-ха!
Марголин скривился:
- Наши отцы, деды и прадеды всю жизнь кормили жадную чиновничью свору. Преподносили "барашка в бумажке", совали "рекомендательные письма за подписью князя Хованского" - так в старину называли банковские билеты, подписанные директором государственного казначейства. Особо честным взяточникам дарили борзых щенков и кровных рысаков. Пора бы остановиться. Или вы согласны с дядей, Маркус Ионович?
Зайцев пощипал свои тоненькие усики, провел рукой по гладко выбритому подбородку и заметил примирительным тоном:
- Видите ли, я бы хотел избежать ненужного шума. Полиции лучше не совать нос на кирпичный завод…
- Говорите начистоту, а то наш русский друг вообразит, что у вас на заводе невесть что творится.
- Собственно, скрывать нечего. Видите ли, по завещанию отца на Кирилловской улице построена хирургическая больница и богадельня для недостаточных евреев. Оба благотворительных учреждения содержатся на доходы от продажи кирпича.
- Вы прежде всего объясните господину журналисту, зачем понадобилась больница на Кирилловской, когда в Киеве существует прекрасно оборудованная лечебница, построенная Бродским.
- Удивительно, но покойный Лазарь Израилевич при всем его уме и опытности упустил из виду, что лечебница принадлежит к Лукьяновскому участку. Соответственно, пользоваться услугами его больницы могут только евреи, имеющие правожительство в Киеве. Получилось, что обыватели из еврейских местечек вокруг Киева остались без медицинской помощи. Тогда наш отец решил построить хирургическую лечебницу в Плосском участке, где с регистрацией евреев гораздо проще. По этой же причине там же строится богадельня, а при ней синагога…
- И конечно, молитвенное помещение не оформлено в надлежащем порядке, - закончил за него адвокат и с горечью продолжил. - Нас, евреев, обвиняют в хитрости и пронырливости. Задайтесь вопросом, отчего евреи вынуждены ловчить? Оттого, что российское законодательство об евреях составляет пухлый том всяких указов, правил, инструкций, сенаторских разъяснений. И в этом томе нет ни одной статьи, буквально ни одной, которая бы хоть что-нибудь разрешала. Они все только запрещают и ограничивают!