Василий Степанович заглянул в портфель, раскрыл папку, повертел в руках бумаги.
Посол говорил, что в портфеле не было секретных документов, а здесь сразу бросилось в глаза письмо с грифом "Лично. Конфиденциально". Никодимов прочел его и нахмурился. А может быть, он не так понял? Надо поточнее перевести.
Василий Степанович захлопнул портфель, протянул его Семену.
- Отнеси бумаги переводчику. Да сам возвращайся.
Семен взял портфель и вышел. Никодимов поглядел ему вслед, подошел к окну. Поднял шпингалет, несильно потянул за ручку; створка не поддавалась, он потянул сильней, петли заскрипели, в приоткрытую створку, хлынул свежий воздух; шторы заколыхались.
Никодимов стоял, дыша полной грудью. Дождь кончился, утро было прохладное; на пожухлую траву упали первые листья. Принесли газеты. Василий Степанович пробежал заголовки: "Ассамблея ООН". "Американская машина голосования буксует". "Скандал в Довре". Он свернул газеты. Василий Степанович глянул на зеленые еще дубки, на тополь - он стоял неподвижно, большие листья наверху были изжелта светлы, а внизу они сморщились и потемнели.
"Вот и снова осень…" - Василий Степанович поежился. Он подумал о портфеле. Почему вор, взяв деньги, бросил портфель? Потом он вспомнил о старшем лейтенанте Харитонове. Почему он такой мрачный? Что с ним случилось? Семен всю жизнь был у него, как на ладони, даже когда учился в университете, он знал о нем почти все - они были, как отец и сын, часто виделись. Василий Степанович считал, что у Семена нет от него тайн, и вот что-то появилось…
"Влюбился? Пора бы, - подумал Василий Степанович. - Нынче пошла мода на поздние браки - раньше тридцати лет не женятся. Семен к тому же стеснительный". Полковник вспомнил, как он сам женился восемнадцати лет. Сейчас сыну Витьке было бы больше, чем Семену, и они дружили бы. Погиб Витька в войну. Остались две дочки - обе вышли замуж. Он и не заметил, как дочки выросли. Годы идут - словно ветер выдувает их из-под ног. Ему уже за пятьдесят. Веселому чернявому комсомольцу Ваське - за пятьдесят. Даже не верится… Василий Степанович покачал головой. Глаза опять скользнули по газете: "Скандал в Довре". Что там такое могло случиться? Он пробежал первые строчки, но читать не стал, снова подумал о Харитонове.
Из окна потянуло ветерком, с тополя, трепыхаясь, запоздалой бабочкой слетел лист. Василий Степанович вздохнул и прочитал заметку. Скандал был обычный - в Америке случалось и не такое. Министр финансов Ганы Гвадемах и его секретарь по пути в Принсес-Энн остановились в Довре у ресторана - выпить апельсинового сока, но их вытолкали взашей…
В приемной раздались шаги. По шагам и по стуку в дверь он определил: Семен. Крикнул:
- Входи, входи.
Харитонов вошел, остановился у порога. Никодимов кивнул на кресло:
- Садись.
Семен отдал документы, осторожно сел и сидел необычно прямо и тихо, какой-то чужой, напряженный и будто слегка растерянный.
Василий Степанович спросил:
- Что с тобой происходит? Ходишь ты непонятный какой-то.
- Долго рассказывать. - Семен посмотрел прямо ему в глаза.
- А ты покороче.
- Так. Блажь…
- Значит, прошло?
Семен кивнул головой.
Василий Степанович прочел перевод документа и протянул его Семену.
- Вот читай.
Еще не читая, Семен увидел сверху гриф: "Лично. Конфиденциально".
- Читай, читай.
Василий Степанович шагнул. Ковер перед столом был широкий, полковник зашагал по нему от стены к стене. Семен читал:
"Лично. Конфиденциально.
Уважаемый господин Оливье!
В ближайшее время к Вам обратится один из высоких работников американского посольства в Москве сэр Скотт. Он назовет Вам двух советских граждан. Вы должны обратиться к советским властям с просьбой разрешить этим лицам выезд в нашу страну якобы для свидания с родственниками, ссылаясь на ходатайство последних. Все подробности передаст Вам лично сэр Скотт. Ему важно вывезти этих людей из России. Он считает, что к Вашему ходатайству советские власти отнесутся более доброжелательно. Ему возбуждать этот вопрос не совсем удобно. В суть дела никого из работников своего посольства не посвящайте. Пусть Вас не смущает несоответствие этой помощи официальному курсу нашей страны, - в правительственных кругах все это согласовано".
Василий Степанович ходил до тех пор, пока Семен дважды не прочитал бумагу.
- Ну, как? - спросил. - Занятно? - И усмехнулся.
- Что это? Может быть, провокация? - спросил Семен, возвращая бумагу.
- Вот в этом нам и предстоит разобраться.
- Василий Степанович, не связано ли ограбление посольства с появлением четы Рахими?
- Не исключено. Мне тоже приходила в голову такая мысль. Но пока вся связь заключается в том, что Рахими прибыли из-за границы за неделю до ограбления. Подумай над этим.
Семен ушел к себе,
IV
В кабинете Семен стал вспоминать все, что было связано с делом Рахими. Началось с тревожной телеграммы из Баку. Там появились два иностранца - он иранец, коммерсант, она немка, по документам супруги. Едут транзитом через всю страну - закупать бумагу в Финляндии. Его звали Ирадж Рахими, ее Гертруда. С Ираджем на таможне заговорил иранец, советский служащий, оказалось, Рахими говорит по-персидски плохо, да и похож больше на европейца. Это было видно, когда он снимал дымчатые очки. Вызывала подозрение и фотокарточка на паспорте: на ней был вроде бы тот, а присмотришься - другой, очень похожий прической и чертами и все-таки в чем-то несхожий с Рахими…
Телеграмма пришла в воскресенье. Семен проснулся в этот день хмурый; поездка на дачу в лес не успокоила его. Пришел Смирнов и увел Семена в столовую, а потом в спортивный зал - померяться силами на шпагах. Семену было все равно, куда идти, и он пошел за Игорем. Смирнов выбрал шпагу и улыбнулся. Семен тоже выбрал, выпрямил ее, надел маску.
- Ну, начали.
Они сделали шаг навстречу друг другу.
- Так, так. Смелее, - подбадривал их тренер.
Но Семен действовал вяло и нерешительно - как во сне. Он слышал, что говорил тренер, слышал лязг металла рядом. Игорь наступал решительно.
- Вперед! Выпад! Укол… - тренер крикнул, и, только после того как он крикнул, Семен почувствовал - конец шпаги коснулся его груди.
Он снял маску, улыбнулся Игорю:
- Твоя взяла.
- Ты просто сегодня не в форме. Попробуем еще.
- Нет. Пойдем погуляем.
Но погулять им не пришлось: пришел посыльный и передал приказ полковника явиться в управление.
Вскоре Харитонов с Игорем уже входили в кабинет. Василий Степанович сидел задумчивый. Быстро, исподлобья, кинул взгляд на них, кивнул коротко:
- Присаживайтесь, - и, протянув телеграмму, сказал глуховатым баском: - Читайте.
Харитонов прочитал первым и, ничего не сказав, передал телеграмму Игорю. Он молчал, пока Игорь читал, молчал, когда младший лейтенант осторожно положил телеграмму на краешек стола полковника.
- Вот такое, друзья, дело, - проговорил Василий Степанович. - С виду оно, может, и не сложное. Там увидите, что и как.
…Самолет тяжело оторвался от земли - нос задрался, правое крыло накренилось, и стеклянные коробки вокзала остались чуть слева и позади. Проплыл лесок. Самолет, набирая скорость, подымался все круче, земля уходила все дальше, ее окутала синяя дымка, и сквозь синеву Семен едва различил пригородный поселок, дорогу и машины, бегущие по ней. Световое табло над входом в кабину потухло. Игорь достал из кармана папиросы, щелкнул ногтем по крышке:
- Закурим?
- Не хочу, - Семен откинулся на кресле.
Игорь сунул папиросу в рот, чиркнул спичкой:
- Вот загадал нам полковник загадку.
Семен молча смотрел на облака, проплывавшие внизу. Они были белые, рыхлые, как снег, и блестели под лучами солнца. Облачность началась сразу за пригородами и чем дальше, тем становилась гуще, - ни просвета, ни синего донышка. Семен подумал, что и в их деле пока вот тоже все без единого просвета.
…Турбины глухо завывали. Было похоже - шумит на мельнице у плотины вода. До войны Харитонов был у деда в деревне. Дед, весь морщинистый, темный, прокаленный солнцем - лишь волосы на голове белели, как сухой ковыль, - водил его на мельницу. Запруда была земляной, в узком месте посередине запруды зеленели в створе ряжи; вода, теснясь и переваливая через створ, падала с полутораметровой высоты, и звонко шумела, и закипала внизу бурунами. Над плотиной стоял неумолчный гул, водная пыль искрилась и сверкала всеми цветами. В нем Семену слышалась тягучая однообразная песня, какие он слышал, сидя вечерами на крыльце… Облачность осталась позади. Земля темнела внизу: туманная - под крылом самолета и темно-синяя, с оранжевым оттенком - там, где всходило солнце. Турбины загудели глуше. Вдалеке, за темным пятном рощи, показался изгиб реки, стали различимы коробочки домов. Самолет подставил бок солнцу - оно брызнуло в окно. Семен почувствовал, что самолет пошел на снижение. Пока механики возились с моторами, Харитонов и Смирнов погуляли по бровке поля. Еще зеленела трава, уходила в степь дорога, ветерок, пробегая, поднимал там султанчики пыли… Игорь продолжал разговор, начатый в самолете.
- А может, там и загадки никакой нет.
- У тебя уже сложилось мнение?
- Пока еще нет. Но скажи, кой черт несет их на поезде через всю нашу страну?
- Поживем - увидим. - Семен, не договорив, пошел к самолету.
Когда самолет поднялся и лег на курс, Игорь повернулся к Семену, но тот, прикрыв ладонью глаза, сделал вид, что задремал.
В Баку прилетели перед вечером.
Солнце еще стояло над грудой облаков - от вокзала и домов легли на асфальт длинные тени. Харитонов и Смирнов, миновав застекленные двери, спустились по ступенькам. Из тени чинары им навстречу шагнул высокий, узколицый человек с темными усиками. На нем ладно сидел коричневый полосатый костюм.
- Вы из Москвы? От Никодимова?
- Да.
Он протянул узкую сильную руку, представился:
- Лейтенант Дадашев.
- Харитонов.
- Смирнов.
Дадашев открыл дверцу машины.
- Пожалуйста. - Сел за руль и, оглянувшись, добавил: - Сначала в управление. Познакомитесь с делом. А потом в гостиницу. Идет?
Семен промолчал. А Игорь ответил:
- Идет.
- Ну, вот и ладно.
Стекла по бокам были открыты, машину продувало со всех сторон; она, покачиваясь, поплыла но шоссе. От асфальта еще шел жар, от пригорков тянуло нагретой землей, а в машине пахло резиной и теплым железом.
Пока ездили в управление и на таможню к пограничникам, стемнело.
Семен вошел в номер и сел к столу. Из окна гостиницы был виден почти весь Баку. Вдоль улиц цепочками уходили фонари. Они спускались к морю. Там, впереди, где ряды огней обрывались, потемневшее небо сливалось с морем, оттуда плыли непонятные запахи и тянуло прохладой.
Снизу доносился негромкий разговор. Семен узнал мягкий говорок Дадашева. Значит, Дадашев еще не ушел. И Игорь там с ним. Шевельнулось раздражение. Он даже не мог понять, откуда оно взялось вдруг против глубоко симпатичного ему паренька. И в том, как говорил с ним сегодня Игорь, и в том, как он много курил, и в том, как серьезно и важно глядел, ему почудилась рисовка, а этого Семен не любил. Он вспоминал жесты и словечки Игоря - слишком четкие жесты и слишком бойкие словечки, вспоминал его тон - нарочито твердый и убежденный.
Там, внизу, голос Дадашева проговорил:
- Пока. До завтра.
- До завтра.
Это говорил уже Игорь.
Семен, наконец, встал, зажег свет, разделся, не торопясь, забрался под одеяло и закрыл глаза. Вошел Игорь.
- Семен, ты спишь? Слушай, мы с Дадашевым почти земляки. Он долго жил в Ленинграде. Окончил там инженерный факультет. А я учился на филологическом. Ты знаешь, он жалеет, что мы так скоро уедем из Баку. Он хотел сводить нас в оперу. Тут идет сейчас "Кер-оглы". Замечательная опера. Я слышал ее в Ленинграде. Кончим это дело - махнем в оперу? А, Семен?
Харитонов приоткрыл веки:
- У нас не хватит на это времени. Ложись. Завтра не проспи.
V
Семен увидел иностранцев еще издалека. Рахими важно шествовал к вагону. Жена его шла легко и свободно, слегка прищурясь глядела по сторонам. Она улыбаясь говорила что-то мужу, и все это выглядело естественно и просто. Когда Дадашев толкнул его локтем, Семен, слегка повернув голову, уголком глаза быстро глянул на них обоих и подумал, что если это игра, то началась она по всем правилам.
Семен и Дадашев вошли в вагон. Семен оглянулся:
- А где Игорь?
- Я видел его в тамбуре.
"Как бы не сглупил, не выдал бы себя", - подумал Семен.
Поместились они в разных концах международного вагона. Купе Игоря было рядом с отделением проводника Якова Михайловича. С ним-то и стоял Игорь у вагона. Семен выглянул. Игорь в это время что-то спросил у проводника. Яков Михайлович ответил. Игорь рассмеялся. Улыбнулся и Яков Михайлович.
"Ну, этот везде заводит знакомства", - одобрительно подумал Семен об Игоре. Знакомство с проводником только на пользу. В случае надобности он им поможет.
Раздался свисток. Вошел Игорь. Дадашев пожал Семену руку и вышел из вагона.
Утро было свежее и тихое. Хвост тучи еще виднелся вдалеке, но асфальт уже высох, и лишь кое-где темнели на нем мокрые пятна. На востоке между домом и чинарой показалось солнце - все кругом повеселело, небо засветилось мягче, блеск из окон вокзала ударил в глаза, а лужи на асфальте заиграли светлыми бликами.
Тепловоз слабо прогудел. Ему в ответ заливчато просвистел свисток. Медленно, будто пробуя свою силу, тепловоз тронулся, вокзал поплыл назад; колеса под вагоном пошли бойчее, перед окном понеслись, уходя назад, товарные составы, столбы, будки, дома. Семен, облокотясь на столик, глядел в окно - там, впереди, начинались горы; невысокие, поросшие лесом, они подступали к дороге и, хмурясь, встречали набиравший скорость состав.
Днем Семен выходил в тамбур, курил. Гремели колеса, лязгали буфера, в приоткрытую дверь врывался ветер: мимо проплывали пирамидальные тополя и островерхие кипарисы. Выходил Игорь. Они переглядывались. Ничего нового. Рахими сидят в своем купе.
На стоянках Рахими не выходили на перрон.
Они появились только за ужином, в ресторане. Семен сидел за дальним столиком у окна, он уже кончил ужинать, когда Рахими вошли. Муж все так же был важен, жена мило улыбнулась официантке и, заказав ужин, весело посмотрела на соседку. Она сказала что-то по-персидски, соседка удивленно подняла глаза. Гертруда обронила фразу по-немецки, соседка расцвела, повернулась к ней, они заговорили наперебой. Рахими со скучающим видом слушал их болтовню. Семен отложил салфетку в сторону, заказал чай с лимоном. Он медленно пил чай, иногда глядя вдоль прохода, не останавливаясь ни на ком долго, глядел как-то рассеянно и будто невидяще, но запоминал все: и темные очки, закрывавшие глаза Рахими, и его седые приглаженные виски, и ямочку на полной щеке его жены, и оживленное лицо их соседки.
На обратном пути Семен остановился в тамбуре. Услышав сзади шаги, достал папиросу, чиркнул спичку, низко наклонил голову. Рахими прошли мимо.
Ночью на остановках из международного вагона никто не выходил.
За окном потянулись в багрянце садов пригороды Харькова. Вдалеке, на холме, за кипенью рощ поднимались дома. Белые, легкие, блестя окнами, уходили они своими гранями в синеву. Там, за ними, начинался старый город - чистый, веселый и прибранный. Поезд замедлил ход. Сбоку к окну быстро придвинулось низкое здание вокзала. Колеса легонько лязгнули, поезд остановился. Пассажиры, торопясь, хлынули на перрон.
Подходил к концу еще один день. Семен и Игорь сидели в купе у Семена, они не зажигали света.
Рахими не выходили из своего купе. К ним никто не входил. В вагоне было спокойно.
Семен и Игорь уточнили, как будут дежурить ночью. А потом Игорь вдруг стал рассказывать Семену о Лене. Эта маленькая девушка с круглым улыбчивым лицом так быстро вошла в его жизнь, что он не успел опомниться и никому до сих пор не говорил о ней, даже Семену. Он встретился с ней на симфоническом концерте. Любовь к музыке быстро сблизила их. Они встречались почти ежедневно. На последнее свидание Игорь не пришел. Все развивалось в таком стремительном темпе - вызов к Никодимову, беседа, самолет, Баку, - что он позабыл о нем. Он приедет и все ей расскажет… А что расскажет? Ничего он ей не может рассказать. Игорь рассмеялся: "Вот работа - никому ничего сказать нельзя".
Дверь купе отодвинулась. В проеме показался Яков Михайлович:
- Вы чего сидите без огня?
- Так.
Яков Михайлович щелкнул выключателем.
- Наш Рахими-то, слышь, рассказал, у них дочка осталась в Персии. Говорит, а сам усмехается. "Такая она забавная. Когда мы поехали, она мне сказала: "Папа, я напишу письмо Гретхен". Так дочка по-немецки куклу зовет. "Но ты не умеешь писать". - "Так ведь и Гретхен не умеет читать". Соседка рассмеялась. Жена стояла тут же и тоже смеялась.
Только Яков Михайлович хотел продолжить свой рассказ, как из коридора послышался разговор. Какой-то пассажир искал проводника. Яков Михайлович поспешил на зов.
Семен и Игорь прошли по коридору, прислушались - в купе Рахими было тихо. Ковер в коридоре скрадывал шаги. Вышли в тамбур, покурили. Сбоку засияла россыпь огней. Станция. Тепловоз повернул к огням, вагоны повело вбок, колеса застрекотали по стрелкам, пошли все тише, тише и остановились. Игорь вышел на перрон, вздохнул всей грудью. В дверях появился Михайлыч.
- Стоянка - пять минут, - сообщил он.
От вокзала к вагону метнулась юркая фигура, через шею на ремне лоток, лицо забинтовано: должно быть, человек где-то основательно ударился. Фигура вскочила на ступеньку, но сверху загудел Михайлыч.
- Куда?
- Может, пассажирам нужны пирожки горяченькие.
- Где это тебя так угораздило?
- Бежал по путям да споткнулся.
- Ну и лежал бы дома. Куда я тебя пущу с такой физиономией. У нас знаешь, какие пассажиры… Вагон-то, разуй глаза, международный.
- План у меня горит, план, - взмолилась фигура.
- А водкой от тебя, случаем, не пахнет?
- Ни-ни.
- Ну, иди, да смотри.
Фигура юркнула в вагон.
Игорь и Семен переглянулись. Семен первым вошел в вагон. Лоточник стучался в крайнее купе.
- Садись, - пригласил Михайлыч Игоря, - сейчас тронемся.
- А как же лоточник?
- Продаст пироги, сойдет на следующей станции.
Когда Семен шел по коридору, лоточник остановился у купе Рахими. Семен подумал: "Впустят? Не впустят?" Впустили. Поезд тронулся. Из-за двери купе донесся голос Рахими:
- Ах, пырожкы, горьяшие, пырожкы… Проходьите. Садитесь.
Семен зашел в свое купе и, приоткрыв дверь, стал наблюдать. К нему юркнул Игорь. Лоточник задерживался.
- За это время можно распродать всю корзину, - ворчал Игорь.
- Да, он подозрительно долго там сидит. Как выйдет, проследи. Сойдет на станции, иди за ним, осторожно выясни, кто такой, но так, чтобы он не обнаружил твоего интереса. Не выпускай его из поля зрения и дай телеграмму при первом удобном случае. Тебе вышлют помощь.