Брошенный портфель
I
Час был поздний. В старом посольском особняке не светилось ни одно окно. Только что начался дождь, и в саду с веток редко падали капли. Фонари около особняка не горели. Улица была тиха и безлюдна.
У ворот посольства стоял милиционер в широком плаще с капюшоном. Резкий телефонный звонок нарушил тишину улицы. Милиционер зашел в будку. В это время за углом вдоль глухого каменного забора метнулся человек. Он подпрыгнул, ухватился за край ограды и ловко перемахнул через нее. Короткая перебежка от дерева к дереву. Милиционер вышел из будки. Неизвестный переждал, пока отзвучали шаги за воротами, потом перескочил две дорожки и открытую площадку и остановился под балконом.
Балкон нависал низко, каких-нибудь полтора человеческих роста. Человек подпрыгнул, но сорвался с мокрого выступа. Оглянувшись, он прыгнул снова. На этот раз ему удалось крепко уцепиться, он подтянулся, перелез через перила и, пригнувшись, застыл. Улица по-прежнему была пустынна. Голые и темные деревья еле проступали в скупом рассеянном свете.
Дверь с балкона в кабинет посла оказалась незапертой. Гость бесшумно скользнул в кабинет, прислушался. Было тихо. Убедившись, что окна зашторены, он включил карманный фонарь. Луч света скользнул по ворсистой дорожке, метнулся вправо и влево по стенам, ощупал входную дверь, ведущую в коридор, и неподвижно замер на железной коробке сейфа. Потом свет упал и ярким кружком двинулся по полу. Невысокий поджарый человек шагнул за ним. Тускло поблескивали деревянные панели, блеснули створки книжного шкафа и полированная тумба массивного письменного стола. Незваный гость подошел к сейфу.
Он, очевидно, многое знал с самого начала: и где дверь в кабинет посла, и что в эту ночь она будет незакрыта, и расположение мебели в комнате. Не пришлось ему долго искать и сигнализацию - проводка была хитро замаскирована, но он быстро нашел ее и отключил. Он достал из кармана ключ, открыл сейф в оглядел полки. На них аккуратно стояли папки с бумагами, но он даже не тронул их. На верхней полке лежал портфель. Человек достал его, вынул из кармана отвертку, нажал на замок - портфель открылся. В нем плотно и туго лежали деньги - пачки денег, и лишь в заднем отделении была тоненькая папочка. Вор тронул рукой деньги и папку, захлопнул портфель, сунул его под мышку и, прикрыв дверцу сейфа, заторопился к выходу.
Спустившись с балкона на землю, он кинулся к ограде. Прислушался - на той стороне ничего подозрительного. Неизвестный взобрался на ограду и вдруг замер; на тротуаре стоял милиционер и глядел на него изумленными, широко открытыми глазами. Так продолжалось секунду, не больше, но эта секунда показалась такой долгой, что у обоих перехватило дыхание. Вор опомнился первым и, спрыгнув, вильнул в переулок за садом. Милиционер, на ходу выхватывая пистолет, кинулся за ним.
- Стой!
Вор, бежал, оглядываясь.
- Сто-ой! Стрелять буду!
Милиционер не думал стрелять, хотел окриком остановить беглеца, но палец непроизвольно нажал на спусковой крючок - руку дернуло, эхо покатилось по переулку.
У перекрестка вор остановился; милиционер был близко. Свернув с улицы, вор прижался за выступом ограды. Милиционер выбежал - никого, он хотел обернуться, но тупой удар рукояткой пистолета в затылок свалил его с ног. Пистолет вора, глухо стукнув, упал на тротуар. Вор схватил его и через проходной двор выскользнул на параллельную улицу.
На выстрел прибежал милиционер с соседнего поста. Он бросился к раненому, тот тихо стонал. Прибежавший хотел было его поднять, но раненый прошептал:
- Тут рядом - автомат. Беги позвони дежурному.
Через четверть часа к посольству подкатила милицейская машина. Из нее вышли моложавый, подтянутый капитан и чуть грузный лейтенант. Подъехали на мотоцикле еще двое - старшина и сержант. Капитан распорядился:
- Яресько, на пост у ворот.
Сержант, козырнув, побежал.
- Ванюшин, - капитан повернулся к лейтенанту, - зайдите в посольство, попросите принять нас.
Лейтенант зашагал к воротам, нажал кнопку звонка. Заспанный швейцар выглянул, испуганно покосился на лейтенанта, ничего не понимая. Тот глуховатым голосом спокойно сказал что-то. Швейцар засеменил к дому. Захлопали двери. В окнах особняка вспыхнул свет.
Капитан кивнул стоявшему у ограды милиционеру.
- Ну, а мы туда, к постовому. Покажешь, как и что было. Санитарную машину я уже вызвал. Где тут пройти ближе? Переулком? - спросил он и пошел вдоль ограды.
Милиционер едва поспевал за ним.
- Вон туда. Налево, а потом направо. Здесь близко, - говорил он на ходу.
Позвонив в милицию, он перетащил раненого и положил на скамейку; тот скрипел зубами, но терпел. Раненый велел милиционеру идти к посольству - встретить оперативную группу. Повернув за угол, они увидели санитарную машину. Ярко горели фары. Доктор и сестра склонились над раненым. Капитан подошел к раненому.
- Никитин… Ты слышишь меня, Никитин?
Милиционер открыл глаза, хотел тронуть рукой затекшую кровью повязку - рука не поднималась.
- Посольство… Балкон… - тихо сказал он и попытался указать рукой.
- Много говорить ему нельзя, - строго сказал доктор.
- Ладно, - согласился капитан. - Не буду. Я с ним потом поговорю, - и встретился глазами с раненым: - Я к тебе приеду. Слышишь?
Машина с Никитиным ушла.
Капитан достал фонарь.
- А теперь пойдем посмотрим, где это случилось.
Осмотр места происшествия ничего не дал. Голый асфальт до самого забора. Да еще дождь! Вот тут, за каменным выступом, стоял неизвестный и ждал удобного момента - ударить постового. Капитан уже собирался уходить, как в выбоинке тротуара вдруг заметил темный пластмассовый осколок. Капитан, наверно, не раз прошел мимо него. Осколок был крохотный, но излом зернисто блестел. Наверное, преступник уронил пистолет, пластмассовая щечка треснула, и один осколок отлетел на тротуар. А может, не один? Капитан сантиметр за сантиметром обследовал тротуар, но больше на асфальте ничего не нашел.
Не торопясь, поглядывая по сторонам, он пошел обратно к посольству. В саду перед посольством качали голыми ветками клены. Капитан остановился, скользнул взглядом по балкону - балкон был пуст, но в кабинете горел свет, кто-то подходил к окну, портьеры колыхнулись. Капитан подошел к воротам. Швейцар открыл дверь, согнулся в поклоне:
- Пожалуйста.
Капитан взбежал по ступенькам, шагнул в коридор. Его провели в кабинет посла.
Посол принял его стоя. Он был высок и плечист; на широком лице все было крупно и округло - и нос, и глаза, и губы. Домашняя блуза на груди была распахнута. Посла подняли с постели в неурочное время, и он стоял, недовольный, хмурился и косо поглядывал на секретаря посольства мсье Ренье, низенького, веселого человека.
Не садясь, посол сказал по-английски, а Ренье перевел капитану.
- Вскрыт сейф. Похищены деньги - пятьдесят тысяч; их только вчера получили из банка. Они были в портфеле. В том же портфеле лежала папка со свежей дипломатической почтой. Посол вечером бегло просмотрел ее, в ней не было никаких секретных документов - так, обыкновенная переписка.
- Передайте господину послу: мы приложим все усилия, чтобы найти вора, вернуть деньги и портфель.
Ренье перевел.
- Спасьибо, - сказал посол по-русски и кивнул головой.
Капитан, козырнув послу, по-военному четко шагнул к тяжелой двери и вышел в коридор.
В машине капитан задумался. С чего начинать? Собака след не возьмет, дождь вон как вымыл улицу; он и теперь льет. Погодка - не дай бог.
А в кабинете посол все шагал по ворсистому ковру. Он ходил и курил, шаги были резкими и крупными. Когда сигарета сгорела наполовину, посол, закашлявшись, подошел к столу, ткнул ее в пепельницу, пытаясь потушить, но она продолжала дымить.
- Это черт знает что такое, - пробормотал он.
- Странно, - громко сказал Ренье. - Очень странно. У похитителя был ключ от двери и сейфа. Он знал и о сигнализации. Может, у него среди прислуги были сообщники?
- Ничего тут нет странного, - резко оборвал его посол. - Вы - легкомысленный человек, Ренье. То забудете ключи на столе в приемной. То оставите дверь на балкон открытой. Чтобы это было в последний раз. - Послу, наконец, удалось потушить сигарету. Он сердито взглянул на Ренье, круто повернувшись, пошел к двери. На пороге он остановился и сказал: - Предупредите, чтобы о краже наши работники никому не рассказывали. Неприятно: у вора был сообщник в посольстве.
Хлопнув дверью, посол вышел.
II
За четыре года службы в КГБ старший лейтенант Семен Харитонов привык ко многому: и к долгим раздумьям в кабинете, и к внезапным вызовам по ночам, и к дальним дорогам. Но каждый раз, когда его вызывал полковник Никодимов, он волновался. Никодимов, невысокий, полный, встречал его улыбкой усталых глаз, будто подведенных синевой. "Дело есть. Садись", - обычно говорил он.
Дела бывали и простые, и сложные; иногда приходилось заниматься одним делом месяцами; некоторые так и кончались ничем. Дни шли за днями, из них незаметно складывались годы, а жизнь текла все так же, Семен даже не женился. В университете - он окончил механико-математический факультет - Семен дружил с однокурсницами, но они казались ему суховатыми и скучными. Он считал, что женщины, решившие посвятить себя математике, другими и не могут быть. Он ожидал, что встретит "такую девушку, такую…" - что не находил слов, потом все было как-то некогда - знакомство с девушками оказалось делом неожиданно хлопотливым, и остались у Семена одни лишь мечты о том, что могло быть и не сбылось.
С девушками он робел и казался неуклюжим, наверно, потому, что следил за каждым своим шагом; у него и слов не находилось, и походка становилась неловкой и неуверенной. Семен не узнавал себя. Зато на работе он преображался: там раздумывать, хорош ты или плох, не приходилось, надо было выполнять задание, и Харитонов просиживал ночи напролет или, не заходя домой, мчался на аэродром, чтобы поспеть к самолету.
А нынче летом Семен, отдыхая на курорте, сам малость запутался - то ли влюбился, то ли просто увлекся: женщина была и привлекательной и желанной. Он ходил с ней к морю, они сидели там вечерами и вели тихие разговоры; ему было приятно, но он сам все испортил и был рад, что испортил, - хотелось не простой связи, а большего.
Почему-то Семену показалось, что она с ним неискренна. В нем словно завелся червячок и точил его, и не давал покоя. Семен и виду не показывал - встречаясь, брал ее под руку, глядел в глаза, а в груди тоскливо посасывало, червячок делал свое дело. Уже потом, в дороге, возвращаясь из отпуска домой, Семен подумал: может, зря дал волю своей мнительности?
Ему казалось, что жизнь чем дальше, тем становится сложней. А как будто должно быть наоборот: ведь чем дольше живешь, тем больше опыта, глаза зорче, чувства зрелее - все становится яснее и четче. А задумываться приходилось все чаще и чаще. На память приходили слова его сослуживца Игоря Смирнова. Тот часто шутил: "Нам думать положено только о том, что относится к службе. Есть зацепка, есть версия - над ней и трудись, Все остальное от лукавого". Если бы все было так просто, как у Смирнова.
Младший лейтенант Смирнов был только года на три моложе, а выглядел совсем юно - овальное лицо, покатые плечи, и только глаза у него были жестковатые. Пришел он на службу в КГБ двумя годами позже Харитонова, но был на виду, и если ему пока не давали самостоятельных поручений, то разве по молодости. Он понимал это, хотя виду не показывал, и терпеливо ждал своего часа.
Полковник встретил Семена, когда он возвратился из отпуска, тепло.
- Как отдохнул, старший лейтенант? - спросил он, и по его взгляду Семен определил, что от Никодимова не ускользнула его задумчивость. Люди с курорта обычно возвращались веселые, в их глазах появлялся задорный огонек, беспечность, а тут с первого дня - наморщенный лоб, отсутствующий взгляд, упрямо сведенные брови. Понятно, полковник насторожился.
Харитонов ответил, как обычно:
- Нормально отдохнул, Василий Степанович.
С Василием Степановичем Харитонов был знаком давно - еще по войне. Минувшую войну полковник Никодимов встретил сугубо штатским человеком - он был секретарем горкома. Когда немцы вошли в город, он возглавил партизанский отряд, а связным был школьник Семка Харитонов. Из партизан Никодимов ушел в чекисты, работал на Севере, был переведен в Москву и, встретив однажды Семена, потянул его за собой…
Семен был на пятом курсе университета, но перспектива заняться увлекательным делом, очень похожим на работу, которую он выполнял в партизанском отряде, соблазнила его. Закончив университет, он получил путевку в советскую контрразведку.
- Нормально, говоришь? Ну что ж, иди, - вздохнул Василий Степанович и проводил его долгим взглядом.
В тот день после работы Семен уехал за город, на дачу. Там долго ходил по лесу, чуть тронутому желтизной. День был пасмурный, небо серое, хотя дождя не было. Уж лучше была бы какая-нибудь определенность - шел бы дождь. И мысли к Семену приходили такие же неопределенные и тягучие.
Утром Семен узнал, что его назначили дежурным по управлению.
В приемной было тихо. Помалкивали телефоны. Семен просматривал информационный бюллетень "Новые книги". Большая и хорошая библиотека была мечтой его жизни. Скоро зарплата. Семен с удовольствием подумал, что он пойдет по книжным магазинам, будет долго, не спеша рыться на длинных полках, уходящих под потолок. Ему всегда казалось, что самые интересные книги где-то стоят и обязательно ждут его.
Далеко за полночь один из телефонов - белый с темным шнуром - тоненько заверещал. Семен поднял трубку и услышал знакомый голос - звонил капитан Асланов. Капитан говорил горячо, голос словно булькал в трубке: обокрали посольство. Старший лейтенант взглянул на часы - шел пятый час, вот-вот начнет светать. Но ничего не поделаешь, придется будить Никодимова. Случаев ограбления посольств никогда не бывало. Семен набрал номер, долго слушал гудки. К телефону подошла жена Никодимова, потом взял трубку и сам Василий Степанович. Семену казалось, что он видит, как слушает полковник его доклад, - наклонив тяжелую от сна, крупную голову. Выслушав, Василий Степанович несколько секунд молчал, дыша в трубку, - дыхание было тяжелым и прерывистым; потом сказал:
- Вызови к шести Смирнова и Харитонова… - Голос в трубке запнулся на мгновенье; донеслось смущенное покашливание: - Ох, извини, Семен. Ведь ты сейчас дежуришь, я и запамятовал. Так ты пошли за Игорем. Я в шесть буду.
Семен был доволен - полковник назвал его ласково, по-домашнему. Харитонов позвонил, чтобы послали за Смирновым. Потом, мягко ступая по широкой дорожке, подошел к окну, отодвинул портьеру, там за горбатыми крышами домов начинался рассвет, небо синело, проступали деревья, просторный коридор улицы, убегавший в утреннюю мглу. Можно было гасить свет, когда телефон позвал его к столу. Звонили из Бюро пропусков - пришел какой-то человек.
- В сквере на скамейке он подобрал портфель, - сказал дежурный.
- Ну и пускай несет его в милицию, - недовольно пробурчал Харитонов.
- В портфеле бумаги на иностранном языке.
- На иностранном? - Семен оживился. - Пропустите его ко мне.
Может, это портфель из посольства? Вор взял деньги, а портфель за ненадобностью выбросил?
За дверью раздались шаги. В приемную вошел круглый, улыбающийся человек, с бойкими, несмущающимися глазами на выбритом до синевы лице. Сев, он протянул портфель:
- Вот…
Семен взял портфель, открыл; бумаги лежали в синей папке. Он взял одну - шрифт был латинский, но язык незнакомый.
- Ну, расскажите.
Пока Семен разглядывал бумаги, веселый человек молчал. Он сидел, откинувшись на спинку стула, глаза притихли, и руки на коленях лежали притихшие; но едва заговорил, как все в нем пришло в движение. Он шофер, ходит обычно в это время в парк за машиной; так он шел по бульвару и сегодня и вдруг увидел на скамейке этот портфель. Семен спросил, как лежал портфель. И записал все, что рассказал шофер.
III
Василий Степанович многим казался суровым. Игорь, придя в первый день на работу, заявил Семену: "Ну и сухарь твой полковник". Семен только улыбнулся и ничего не сказал.
Думать полковнику приходилось много: он листал бумаги - и думал, говорил - и думал, спускался обедать в столовую - и думал; дел у него было невпроворот, не на всех работников он мог положиться, как на Семена; Игорь не знал, что иногда полковнику приходилось думать и за него, Смирнова. Отсюда - постоянная сосредоточенность, которая не располагала к лишним разговорам. Отвлекался он редко, но и тогда говорил мало, а был просто внимателен, вежлив, терпелив.
Напряжение давало себя знать - старел Василий Степанович в последние годы быстро, стал уставать, морщин на лице прибавилось. Все чаще побаливала рана на виске - осколок взломал кость, но глубоко не ушел, так раненого и доставили на Большую землю. Осколок извлекли, рану зашили, а рубец остался крупный, приметный - памятка на всю жизнь. Когда рубец начинал болеть, полковник поглаживал его легонько рукой, будто массировал. Боль успокаивалась.
Сегодня выпал вечер, который Василий Степанович провел, против обыкновения, дома. Жена начала уже сердиться: "Хоть один вечер посиди с нами по-человечески. Приедут дочери…" И он дал слово, хотя и не знал, как это у него получится - сидеть целый вечер и ничего не делать? Он остался дома, держал на коленях внуков, а Марина говорила с дочерьми - и до чего все ловко у них получалось, говорили они легко и просто, говорили обо всем и обращались к нему, он отвечал и играл с внуками. Дочерей было две, а внучат трое - компания подобралась шумная. Марина всех угощала и улыбалась, и глаза ее были влажными от счастья. Василий Степанович тоже чувствовал себя покойно и счастливо, время пролетело незаметно, но когда дочери ушли, он все никак не мог заснуть.
Марина спала. А он вставал, курил и, надев шлепанцы, бродил по комнате. Наконец, лег и уснул. На рассвете жена разбудила его:
- Тебе звонят, - и проворчала: - Ни днем, ни ночью нет покоя.
Он привстал, голову клонило к подушке, пришлось прижать трубку к уху:
- Слушаю. Что? Ограблено посольство? Какое посольство? Когда?.. Ага…
Потом был второй звонок: найден портфель.
Марина зажгла свет, ушла на кухню; она знала свое дело - если муж уйдет голодный, то так голодный и просидит до обеда; и звони тогда к нему и справляйся: сходил ли в столовую, и выслушивай ворчанье: нашла, о чем звонить… На сковороде зашипело масло, чайник тоненько запел. Василий Степанович съел котлету, выпил стакан чаю вприкуску, встал. Марина вслед за ним шагнула в прихожую.
Василий Степанович надел плащ, глянул в окно. Внизу стояли липы. Сверху они казались широкими, приземистыми. Он скользнул взглядом выше - дома, гребни крыш поднимались отовсюду, а над ними хмурилась сплошная низкая облачность, и было непонятно, стояла она или двигалась. Василий Степанович остановился у двери, пообещал:
- Я позвоню перед обедом.
Марина кивнула, хотя знала, что он не позвонит; провожая, вышла на лестничную площадку, Василий Степанович оглянулся и улыбнулся ей.
В приемной его ждал Харитонов.
- Пойдем.
Они вошли в кабинет.
- Ну, где бумаги?
- В портфеле.