- Такой охотой, как сегодня, можно хорошо заработать. - Он рассматривал убитых уток, смеялся, шутил и так и не дал Кирееву закончить рассказ.
Уже приближаясь к дому, Киреев спросил Дохуду, подготовил ли он людей. Дохуда обещал представить двоих после завтрака.
= Это бывалые люди, один из них тот, что ловил уток сачком. На лету могут комара подковать, как говорят у нас, - улыбнулся Дохуда.
Через два часа серый "оппель" поднимался по узкому шоссе, опоясавшему несколько раз высокую гору, покрытую редким кустарником. Справа под облака уходили крутые склоны. Слева скалы обрывались в глубокое ущелье. На дне его шумела быстрая река, тащившая по течению массу мелких камней.
"Оппелем" правил Киреев, Илья сидел рядом, а Югансон - на заднем сиденье. Неимоверно коверкая персидские слова, он инструктировал двух исполнителей по осуществлению диверсии на этом участке. Звали их Курбан и Реза.
Лицо у Курбана было длинное, плоское и неподвижное. Тонкий продолговатый нос, узкая полоска бесцветных губ, торчащие в стороны скулы. Илья сразу узнал в нем охотника, так мастерски ловившего уток. Реза, лицо которого наискось пересекал багровый шрам, с выпуклыми, налитыми кровью глазами, производил еще более неприятное впечатление, чем Курбан. Оба загорелые дочерна, в пыльных обтрепанных костюмах.
Закончив инструктировать их, Югансон сказал Илье по-немецки:
- На вид прямо кровожадные пираты из романа Стивенсона.
- Если кто-то заплатит им больше, чем мы, и прикажет прирезать нас, они немедленно это сделают, - откликнулся Илья.
- Ты прав, черт побери. Надо разобраться в них получше, - и Югансон спросил Резу: - Какая у вас специальность?
- Я и Курбан работали прежде на дорогах. Вот агаи Киреев знает. Потом надоело целый день глотать пыль.
- Чем же вы занимаетесь теперь?
- Перевозим кое-какие товары за границу и оттуда доставляем ходовые вещи, - ответил Реза. Курбан молчал, словно этот разговор его не касался.
- Значит, занимаетесь контрабандой? - уточнил Югансон.
- Зачем такое нехорошее слово? Мы с Курбаном просто торгуем.
- С какой страной вы поддерживаете торговые отношения? - расхохотался Югансон.
Реза вопросительно смотрел на Югансона, ожидая разъяснений.
- В Россию возите свои товары? - спросил Югансон.
- Нет, в Турцию. В Россию - трудно.
- Что, попадались там пограничникам? - продолжал допытываться Югансон.
- Нет, арбаб, аллах миловал. Вот только получил там пулю в ногу, - Реза, дотронувшись до ноги, скорчил такую гримасу, словно у него неожиданно заныла старая рана.
В это время машина остановилась. Казалось, асфальтовая полоса шоссе уперлась в гору и ехать дальше некуда. Зияло темное отверстие входа в тоннель, выложенное каменными плитами. Охраны около него не было. Тоннель не освещался.
Илья спросил Киреева:
- Ну что, займемся делом?
Киреев достал из машины несколько ручных электрических фонарей и подал их Югансону, Илье и контрабандистам.
В тоннеле Киреев показал Резе и Курбану места, в которые надо заложить взрывчатку, и объяснил, как это сделать.
Тоннель тянулся почти на километр.
Илья мысленно представил, что получится, если в результате взрыва произойдет обвал тоннеля. Дорога надолго выйдет из строя, и, чтобы восстановить движение, придется заново строить тоннель на этом участке.
Когда все уселись в машину, Киреев спросил Резу и Курбана:
- Все понятно?
- С помощью аллаха будем стараться не допустить оплошности, но кто знает, и знаменитый силач падает на землю, поскользнувшись на корке дыни, - уклончиво ответил Реза.
- Что он болтает? - недовольно пробасил Югансон.
- Не обращайте внимания на их поговорки. Вы же знаете, иранец никогда не ответит прямо и четко, - заметил Киреев. - Они, конечно, сделают все, как надо.
В Тегеран из поездки Илья возвращался один: Югансон уехал днем раньше, а Киреев остался, чтобы еще раз проинструктировать своих людей.
Мысли Ильи были заняты тем, что ему пришлось увидеть… Если взорвать несколько тоннелей на трассе, проложенной через хребет, идущий от северных границ Ирана в глубь страны, то дороги окажутся перерезанными не на один месяц… Переправить военные грузы через высокие и крутые горы - почти безнадежное дело.
Илья вел машину через перевал. Шоссе асфальтовой лентой вилось по краю обрыва. Отвесно уходящие вверх склоны сплошь были покрыты кустарником. Дальше растительность стала редеть, и чем ниже машина спускалась в долину, тем чаще попадались голые скалы. Еще несколько поворотов, и показалась густая оливковая роща; на ее опушке стояла чайхана.
Илья вспомнил, что у него кончились сигареты, и затормозил у огромного самовара, дымившегося у самого шоссе, словно выставленного для рекламы. Посетителей в чайной было мало. Над столами тучами носились мухи. Было душно от табачного дыма и едкого кухонного чада. Илья купил пачку сигарет и вышел на шоссе.
Когда он открывал дверцу машины, кто-то схватил его за руку. Илья оглянулся. Рядом стоял высокий худощавый блондин в поношенном костюме и дырявых сапогах.
- Илья? Ну конечно, это ты, я сразу узнал тебя, - сказал по-русски мужчина, нагловато улыбаясь.
Илья вздрогнул: перед ним был Курт Гутман, тот самый, которого он знал по колонии Еленендорф; да, это был тот нахальный, вороватый парень, работавший на винном складе в Гандже. Илья на мгновение растерялся, но это продолжалось только мгновенье. Он заставил себя улыбнуться.
- Это ты, Курт? Откуда? Какими судьбами?
- Долго рассказывать, - вздохнул Гутман. - Вот маюсь на чужбине, как бездомный пес. Третий день не могу добраться до Тегерана.
- Я еду как раз в Тегеран, садись, - уже спокойно произнес Илья. - По дороге расскажешь, что с тобой случилось. - Но Гутман посмотрел на него подозрительно.
- А ты, случайно, не в советском посольстве работаешь? - спросил он.
Подтвердить его догадку, и он отстанет? Нет, этого делать нельзя: он начнет рассказывать, что в посольстве работает его знакомый; разговоры дойдут до немцев, они могут этим заинтересоваться, и кто знает, что получится.
- Что ты, Курт. Какое там посольство? Я обхожу его стороной.
- Значит, и ты?.. - обрадовался Курт, но радость его быстро погасла. - Но ведь ты был активным комсомольцем, чекистом.
- Пришлось, Курт, спасаться. Ничего не поделаешь. Из Баку меня перевели в Воркуту…
- Да, я слышал, мне рассказывал Фридрих Шульц перед своим отъездом в Германию, - заметил Курт.
- Там, - продолжал Илья, - я по неопытности упустил важного преступника. Меня отдали под суд. Не хотелось садиться за решетку, и я без разрешения уехал в Баку, хотел там укрыться. Но, приехав на место, понял, что от них никуда не уйдешь. Тогда и пришло решение - бежать сюда. Перешел границу и послал письмо Фридриху в Германию. Он прислал мне денег, дядя у него богатый, вот я и устроился здесь.
- Да, вы были большими друзьями с Фридрихом, - Курт, видимо, поверил Илье.
- А где ты переходил границу? - спросил он, но в машину все же не сел.
- В районе Астары.
- И я там.
- А что у тебя стряслось? - спросил Илья.
- Ты же знаешь, я в Гандже на винном складе работал. Вдруг ревизия, обнаружили у меня крупную недостачу, и откуда она взялась, не пойму, брал-то я самую малость. Посадили, пять лет лес валил, вышел - жены нет, сошлась с другим. К родным кинулся, знаться не хотят, клейменый человек. А тут еще война началась. Ну, знаешь, я - немец, а война с Германией. Я и надумал махнуть сюда. Пошел пешком к границе. Ну, думаю, вы, товарищи, узнаете, кто такой Курт Гутман. Взял да возле какой-то станции и разобрал путь.
- Ну и что? - вырвалось у Ильи.
- Потом, уже здесь, в Иране, немцы, которые всеми перебежчиками оттуда интересуются, рассказали, что на той станции пассажирский поезд с рельс слетел.
- И жертвы были?
- Я думаю, не без этого, - усмехнулся Гутман.
- А что же те немцы, которые приняли тебя здесь? - спросил Илья.
- Все как будто стало складываться хорошо, денег дали, в гостиницу устроили. Потом уговаривать стали, чтобы я снова в Россию вернулся, задания, значит, выполнять. Ну, я не такой простак. Чего ради рисковать? Отказался, они перестали платить мне. Вот и бедствую с тех пор.
- Хорошо, что мы встретились. Я помогу тебе, - сказал Илья.
- Услуга за услугу, а я буду молчать, что ты бывший чекист, - пообещал Гутман.
Илья понял, что Гутман будет его шантажировать. Может даже выдать. Все достигнутое ставилось под угрозу провала из-за того, что он случайно встретил проходимца. Надо было что-то предпринимать. Уговорить Курта сесть в машину, а в пути принять решение?
- Садись, довезу до Тегерана, помогу там устроиться, - предложил еще раз Илья.
- Лучше дай денег, я доберусь сам, а там разыщу тебя, - ответил Гутман.
Илья полез в карман, вынул банкнот в сто туманов и протянул его Гутману.
- Возьми пока.
Глаза Курта радостно блеснули. Это была довольно крупная сумма, которой хватит оплатить проезд в Тегеран и первое время на жизнь там.
Илья подумал о том, что раз Гутман не решается ехать с ним, то надо уезжать, пока он не стал расспрашивать об адресе и под какой фамилией Илья живет в Тегеране, но увидеться с Гутманом все же надо, чтобы попытаться как-то обезвредить его.
- Давай через неделю, в следующую пятницу, встретимся в Тегеране у памятника Саади. Часов в семь вечера, а сейчас я тороплюсь.
Илья сел за руль, включил скорость, машина рывком сорвалась с места и понеслась по шоссе.
Тяжело было на душе у Ильи. Страшная угроза нависла над ним. Гутман может побояться прийти на встречу в Тегеране так же, как струсил сесть в машину. Он просто выдаст его. Правда, Гутман не знает, под какой фамилией Илья живет в Тегеране, но он может рассказать немцам о Фридрихе Шульце, и этого достаточно, чтобы навести их на след. Опасность была велика. Единственная надежда, что алчность Курта пересилит страх и он пойдет на шантаж Ильи. Хорошо, что дал ему сразу крупную сумму денег, подумал Илья.
Уже темнело, когда Илья въехал в Тегеран. В центре города было безлюдно: жизнь в столице замирала рано.
Поставив машину в гараж, Илья вошел в дом. Али засуетился, загремел посудой, готовя ужин. Когда Илья умылся и переоделся, Али, ставя перед ним вместе с едой бутылку вина, заметил:
- Арбаб очень устал, наверно, поездка была тяжелая. Пусть арбаб выпьет вина. Ржавчину горя с души снимает рубиновый хмель.
"О, он знает Хафиза", - отметил про себя Илья я сказал:
- Иди, завтра пораньше принеси утренние газеты.
- Слушаюсь, арбаб, - слуга без стука притворил дверь.
Утром следующего дня Илья еще не успел позавтракать, как появился Югансон.
- Мне придется выехать на Каспийское побережье. Поручение Миллера, - прошептал он в самое ухо Ильи, опасливо поглядывая на дверь. - Поступили сведения, что в бакинском порту собирается много пароходов, даже с Волги стягивают суда. Миллер не особенно верит этим данным и считает, что если это и так, то скорее всего готовится эвакуация бакинских заводов. Подготовки вторжения в Иран он не допускает, однако поручил мне проверить. Ты уж займись Киреевым.
- Будь спокоен, Эрих. Все будет в порядке.
Торопливо попрощавшись, Югансон ушел.
IX
Андрей Дымов, радист теплохода "Комсомолец", быстро шагал по набережной иранского порта Бендершах.
По пути сюда в рации "Комсомольца" вышла из строя одна лампа, запасная оказалась непригодной. Пришлось обратиться в управление местного порта. В порту нашлись нужные лампы, и Дымов торопился на корабль, надо было срочно передать радиограммы.
- Что несешь? Контрабанду? - неожиданно прозвучал сиплый голос у самого уха моряка. Андрей остановился, путь ему преграждал ажан.
- Какая контрабанда? Я - советский моряк. Это радиолампы для корабля.
- Пойдем к начальнику, там выясним.
Андрей запротестовал, но полицейский настаивал. Из-за угла вышли еще два ажана; стала собираться толпа зевак.
- Я могу опоздать на теплоход, - и Андрей показал свой документ.
Но ажан твердил свое: идем к начальнику.
Пришлось пойти в полицию. Сначала Дымов был спокоен, поскольку считал, что в свертке нет ничего запретного, но чем дальше, тем сильнее нарастала тревога. Появилось подозрение, что здесь не ошибка полиции, а провокация. Какая-то тяжесть стала давить на сердце, и когда приблизились к зданию полиции, это незнакомое ощущение усилилось.
В дежурной комнате их встретил полицейский лейтенант.
- Вот моряк с контрабандой, - доложил ажан, который задержал Дымова.
- Нет у меня контрабанды.
Полицейский офицер вырвал сверток из рук Дымова и стал разворачивать. Между радиолампами оказался брусок опиума.
- А это что? - зло спросил офицер, подняв опиум высоко над головой.
Андрей растерялся. "Откуда взялась эта гадость? Не иначе как подсунул портовый чиновник, который заворачивал лампы. Он заодно с полицией", - пронеслось в голове моряка. Страх овладевал им, сковывал мысли, и только сознание, что в этом порту стоит его корабль, поддерживало Дымова.
- Это провокация! - крикнул он. - Требую вызвать представителя теплохода!
- Молчи, ты пойман с поличным. Никаких представителей нам не надо. - И, обернувшись в строну ажанов, офицер приказал: - Взять его в камеру.
- Опиум подложили. Никуда не пойду, пока не позовете нашего капитана.
Ажаны взяли моряка под руки, но он оттолкнул их и ринулся к выходу на улицу. Полицейские успели схватить его. Подбежал офицер.
- Выходит, мы подсунули опиум! - крикнул он и наотмашь ударил Андрея по лицу.
Дымов кинулся в его сторону. Хилому лейтенанту не поздоровилось бы, попади он в руки моряка, но на Андрея бросились сразу несколько ажанов, устоять против них он не смог. Они свалили его на пол и стали бить, а потом поволокли через двор и втолкнули в камеру. Андрей больно ушибся о каменный пол и чуть не потерял сознание. Мысль, что он может отстать от корабля, окатила его словно холодная волна, он вскочил и бросился к двери, но ажаны успели захлопнуть ее.
Андрей прислонился к стене. Боль валила с ног, пришлось прилечь на топчан.
Дымов лежал и думал: зачем полиции понадобилось подкладывать контрабанду? Хотели скомпрометировать советского моряка? Это казалось маловероятным. Скорее всего, история с опиумом - только предлог для задержания, а главная цель, видимо, в другом. Наверно, хотят получить от него какие-то сведения. Но какие? Дымов терялся в догадках. Ясно одно: надо выбираться из полиции, пока не поздно. Он встал, подошел к двери и забарабанил кулаками по крепким створкам. До его слуха донеслись протяжные гудки теплохода. Это звали его. Он обрушил на дверь новый град ударов, но за ней по-прежнему стояла тишина.
Прошло больше двух часов, как Дымов ушел с корабля. Теплоход, наверно, задержался из-за него; идут поиски, переговоры с иранскими властями; полиция, конечно, скрыла его арест от капитана теплохода, и теперь корабль скорее уйдет.
Андрей видел, что он не в состоянии ничего измеить. Он сел на топчан. Нахлынули мысли о доме, о близких, о друзьях. Казалось, что теряет все это навсегда. Тоскливо и одиноко стало на душе.
Он вспомнил мать, которая настойчиво не советовала ему поступать на теплоход… Вспомнил покладистого и ласкового отца, страстного радиолюбителя, сумевшего увлечь своим делом и сына. Близкие считали, что такой весельчак и непоседа, как Андрей, не сможет долго заниматься радио, которое требует большой усидчивости. Увлечение Андрея сказалось и на выборе профессии. Он окончил курсы и стал радистом.
Дымов со слезами на глазах вспоминал сейчас вечера, когда отец приходил из гаража, где он работал механиком, они вдвоем брались за усовершенствование самодельной рации, отец, сосредоточенно, нахмурив лицо, осторожно брал своими большими узловатыми пальцами какую-нибудь мелкую деталь…
От этих воспоминаний Андрея оторвали гудки теплохода, извещавшие об отходе.
"А не подумают ли его друзья и капитан, что он сбежал?" - Андрей пришел в ужас, вскочил, но тут же тяжело опустился на топчан. Руки повисли, голова поникла, он весь как-то съежился.
Заскрипела дверная задвижка. Андрей обернулся. В камеру вошел старик. На его полном живом лице с длинным мясистым носом, будто ради забавы свернутым в сторону, расползлась добродушная улыбка. Тучный, обрюзгший, он долго не мог отдышаться.
- Здравствуйте, агаи Каземи! - радостно приветствовал его Дымов.
Старик был шипшандлером, и Андрей знал его по прежним посещениям Бендершаха. Он любил поговорить с Каземи. Старик много рассказывал об Иране, знал массу занятных историй.
В Бендершахе не было ни одного советского гражданина, и Андрей подумал, что капитан попросил Каземи продолжать розыск пропавшего матроса.
- Проклятая астма, - с трудом произнес Каземи. - Если бы аллах вернул мне лет двадцать…
Каземи давно перевалило за полвека. Редкие седые волосы, подкрашенные хной, отливали ржавчиной. Старик много лет жил в Баку. Работая там на нефтяных промыслах и незадолго до войны вернулся на родину. Хорошо говорил по-русски. Часто посещал советские корабли, охотно беседовал с моряками и всегда говорил, что пребывание в Советском Союзе вспоминает с удовольствием.
Пожимая руку Каземи, Андрей спросил:
- Как вы узнали, что я здесь?
Старик не ответил. Сел на табуретку, вынул большой носовой платок и тщательно вытер лицо.
Андрей с удивлением смотрел на шипшандлера. Наконец тот, тяжело дыша, с паузами заговорил:
- Я пришел к тебе с очень серьезным поручением, сынок… От того, как отнесешься к тому, что предложу, зависит твоя судьба.
Дымов не сводил с Каземи глаз. Это был уже не тот чудаковатый, всегда веселый старик.
- Ты задержан с контрабандой. Положение серьезное.
- Опиум мне подсунули.
- Этого не докажешь. Тебя могут осудить. Да и ваши не погладят по головке.
- На корабле никогда не поверят, что я причастен к такому грязному делу.
- Сынок, сейчас идет война, и люди стали более подозрительными. Но безвыходных положений не бывает. У меня есть друзья среди немецких коммерсантов.
"Куда старик клонит?" - насторожился Андрей.
- До них дошли слухи, что в Баку собралось много пароходов из всех портов Каспия. Мои друзья подозревают, что подготавливается вступление Красной Армии в Иран. А для коммерсанта, сам понимаешь, важно проверить это, чтобы вовремя ликвидировать дела. Мои друзья узнали, что полиция задержала советского моряка, и попросили поговорить с тобой. Ты радист крупного судна и многое можешь знать…
Андрей все понял. Немцы с помощью полиции и Каземи хотят выудить у него нужные им сведения. Случилось самое страшное из того, что только он мог предположить: он попал в лапы гитлеровских разведчиков. Наивные попытки Каземи завуалировать это разговорами о "коммерсантах" не могли обмануть моряка.
- Соглашайся, сынок, расскажи, что знаешь.
- Зря ваши друзья рассчитывают на меня, - сказал Андрей. Он старался говорить спокойно.
- Они окажут взаимную услугу: избавят от неприятностей с полицией.
Андрей молчал.